- Нет, - сказал он. - Неправда.
Рядом кивнул Томми.
- Нет, - произнес он с точно такой же интонацией. - Конечно неправда.
~~~
- Не притворяйся, - сказала вслух Инес себе самой. А в следующую секунду испуганно оглянулась. И разозлилась на себя. Движение такое же фальшивое, как мысль, которую она подумала, прежде чем заговорила сама с собой. Она ведь знает, что никто не мог ее услышать. На пирсе было пустынно. И пустынно было во всем Борстахюсене.
Так зачем же тогда она пыталась солгать себе? Зачем позволила себе подумать это "Где я?". Она ведь прекрасно знает, где она. В месте, где сто раз бывала, где загорала день за днем, неделю за неделей, пока Бьёрн и Сюсанна были слишком маленькие, чтобы самим ездить купаться в море. На пирсе в Борстахюсене - рыбацком поселке возле Ландскроны. Теперь зима, и вокруг темно, но не настолько, чтобы она не видела, куда идет, и пронизывающий ветер, и холод, но не такой, чтобы повернуть назад, к дому. Она лишь подняла воротник пальто и сунула руки под мышки. Лучше замерзнуть насмерть, чем вернуться домой.
Хотя и это тоже неправда. Она не собирается замерзать насмерть. Но намерена простоять тут столько, сколько нужно, чтобы перестать врать себе самой. Это наказание. Справедливое наказание. К тому же наказание, которое она и принимает, и приводит в исполнение с удовольствием. С упоением.
Уф! Что это с ней? Почему нельзя быть честной с собой? Разве она не была всегда честным человеком? Порядочным. Правдивым. Тогда какого лиха ради стоит она на ветру и лжет себе самой, глядя на черную воду, эту воду, которая то и дело перехлестывает через край пирса и растекается по асфальту. Домой идти, вот что ей надо. Домой, готовить ужин вечно голодному Биргеру и вечно недовольной Сюсанне и сидеть на диване перед теликом, смотреть то, что там показывают субботним вечером. Домой, чтобы потом сидеть и злиться на Биргера с его брюзжанием и бухтением и…
Любит ли она его? Нет. Никогда не любила.
Она закрыла глаза. Это честная мысль. Правдивая. Однако пришедшая в голову только сейчас.
А Сюсанна? Ее она любит?
Порыв ветра заставил Инес снова открыть глаза, она поспешно попятилась, отошла на несколько шагов. А потом заставила себя остановиться и не уступать. Заставила себя ответить.
Люблю ли я Сюсанну? Да. Пожалуй. Ее я все-таки люблю.
Инес опустила голову. Стала смотреть на свои сапоги. Черные, до блеска начищенные, кожаные. Тут же подумала о своих заледеневших ногах, в очередной попытке не думать о себе самой.
Итак?
Итак.
Почему Сюсанна сидела в кондитерской с этой девушкой? Гораздо старше ее. С восемнадцатилетней Евой Саломонсон. На этот вопрос есть, разумеется, только один неприятный ответ, зудящий и раздражающий и вызывающий одновременно сочувствие и зависть к Сюсанне. Еве нужно вовсе не общество Сюсанны. А Бьёрн. Вернее, его слава.
Инес фыркнула так громко, что сама расслышала, несмотря на ветер. Что заставляет людей так вожделеть славы? Казалось, эта безумная осень переменила Бьёрна, заставила его поверить, что он в самом деле тот, кем выглядит, словно все то, что понаписали о нем газеты, вынудило его захлопнуть все двери в прошлое, словно он родился заново, словно никогда…
Лицо возникло у нее перед глазами. Блестящие темные волосы. Белозубая улыбка. Короткие ручки, тянущиеся к ней. Маленький Бьёрн. Тот, что любил сидеть у нее на коленях, прижавшись головой к ее груди, и засыпал у нее на руках. Что он делает теперь? Вот в этот самый миг?
Эта мысль заставила ее чуть поддернуть рукав пальто и посмотреть на запястье, сознавая, что жест - дурацкий, бессмысленный, на грани вранья. Часы в такой темноте все равно не разглядеть, и она это знает, хоть цифры там и светящиеся. Толку от этого никогда не было. А к тому же какая разница, который час? Даже знай она время в точности до доли секунды, все равно ей не узнать, что делает Бьёрн именно теперь. Кроме того, что он находится в Лондоне. С Элси. Своей матерью. Настоящей матерью.
- Надо идти домой, - сказала она вслух сама себе и тут же поправилась: - Я должна идти домой.
Однако не сдвинулась с места, а продолжала стоять в рвущемся с головы платке и держа руки под мышками и смотрела поверх воды. Остров Вен лежал сгустком мрака между Швецией и Данией, и она разглядывала его такой знакомый силуэт. Как же там теперь, наверное, темно. Ни единого фонаря, только несколько мерцающих желтых огоньков - окна… Хотя… Один из огоньков двигался. Или нет? Да, точно. Кто-то шел к берегу с карманным фонариком. Она улыбнулась: кажется, она в мире не одинока. И на других берегах тоже стоят люди, тоже пытаются разобраться, что к чему.
Эта мысль заставила ее оглянуться на берег. В Борстахюсене вечер. В нескольких деревянных домиках светятся окна. Там по-прежнему живут рыбаки, на площадке возле пирса по пути сюда она видела сети, сохнущие на кольях. Ветер сдувал платок на затылок, ледяной холод пробирался в отвернутый рукав пальто, и это вынудило ее повернуть наконец к берегу.
Сколько ей идти до дому? Полчаса. Самое меньшее. Или сорок пять минут. Потому что ноги идти отказываются. И что она скажет, когда придет домой? Сможет она сказать, что стояла на пирсе в Борстахюсене, в такой час и в такую погоду, пытаясь перестать лгать самой себе? Нет уж. Она в точности знала, что будет, если она это скажет, Биргер начнет говорить, и говорить, и говорить, и через полчаса ее собственное воспоминание окажется уничтожено и заменено какой-нибудь его конструкцией. Возможно, чем-нибудь насчет того, что организм требует моциона, и поэтому она отправилась на такую длительную прогулку… Пожалуй. Звучит вполне занудно.
А что она приготовит на ужин, если ничего не купила на рынке? Тут же возникает образ - Биргер и Сюсанна сидят на кухне за столом, воздев ножи и вилки и уставившись на дверь. В полном бездействии. Разинув рот, как птенцы. В ожидании, что вот она придет и напихает им туда еды, как пихала всегда.
А я на них плюну, думает она и ставит ногу на площадку перед рыбацкими домиками.
Да. Именно это она и собирается сделать. Устала она от них. От обоих. Она сбежит.
Мысль была такая привычная и в то же время такая безумная, что Инес улыбнулась. Куда сбежит? Вопрос, конечно. Снова налетел ветер, хватая ее за пальто и трепля сзади, и она скорее ощутила, чем увидела, как прямо перед ней пляшет на ветру рыбачья сеть.
- Я должна идти домой, - снова сказала она вслух сама себе, однако остановилась и ухватилась за кол впереди. Ветер взметнул сеть и набросил ей на лицо. Она подняла руку и машинально отвела сеть прочь. Домой идти все-таки придется. Хотя и не хочется. Совершенно не хочется.
Тем не менее она, естественно, пошла в сторону дома. Даже проверила, висит ли сумка на плече так, как надо, поддернула двумя пальцами перчатки и подтянула их, взялась за оба конца платка на голове, проверяя, завязан ли он как следует, но дела это не меняло. Ей не хотелось идти домой. Это факт, причем такой факт, который она больше не могла игнорировать.
Теперь она уже шла по булыжной мостовой, и чуть впереди горел первый фонарь, от которого она по пути сюда пыталась спрятаться. Но теперь она прятаться не собирается, теперь она войдет в этот мутно-желтый световой конус, а потом шагнет в темноту по другую его сторону. Потому что теперь она - другая. Та, что все-таки призналась самой себе, что часть ее жизни завершена. Бьёрн ведь ушел. Навсегда. Он стал взрослым и знаменитым и поехал в Англию. Он встретится с Элси. И даже если и он, и Элси вернутся в Ландскрону, все равно ничего уже не будет так, как прежде. Он никогда больше не посидит у нее на коленях. Никогда не заснет, прижавшись к ее груди.
Значит, предстоит оставшаяся жизнь. Собственная. Инес не собирается тратить ее впустую. И не собирается позволять другим тратить ее жизнь. И существует единственная вещь на свете, о которой она мечтает, не считая невозможного - повернуть время вспять и вечно жить рядом с маленьким Бьёрном.
Есть взрослые люди, которые учатся в Лундском университете. Это она знает, пусть Биргер и ухмылялся, рассказывая об одном бывшем докере, который вдруг появился в гимназии со степенью бакалавра по химии и физике и пачкой студенческих кредитов, - это в сорок три-то года! - но Инес плевать на все ухмылки. Главное, в принципе такое возможно. Люди ведь так делают. А она почему не может? На мгновение перед глазами опять возникла картинка: она - доцент в трехкомнатной квартире в Лунде, - но Инес устояла перед искушением нырнуть в прежнюю фантазию. Так все равно не будет. Иначе, тысячами разных вариантов, но не так…
Придется мотаться туда-сюда на электричке. Понятно. Она могла бы ездить на лекции и семинары в Лунд несколько дней в неделю, а в остальное время сидеть дома и заниматься. Можно было бы устроиться в комнатке Элси наверху, на чердаке, эта комнатушка годами пустует, Инес только заходит туда время от времени вытереть пыль и пропылесосить. Можно вообще обставить ее заново. Выкинуть старую кровать и туалетный столик и купить бюро, настоящее, красивое бюро и датскую лампу с белым гофрированным абажуром…
Инес остановилась и закрыла глаза. Что она себе вообразила? Откуда она возьмет деньги на это бюро? Или на датскую лампу? Счет в банке - на имя Биргера, и самая мысль - что он снимет деньги, чтобы Инес купила себе бюро и лампу, - полнейшая нелепость. Он в жизни не снял ни эре с этого счета, наоборот, трясся над чековой книжкой, как дракон над своими сокровищами. Каждый месяц она вручала ему сотенную, которую он засовывал в бумажник рядом со своими сотенными, потом застегивал пальто и шел в банк класть их на счет. Странно, что сотенная, покинув бумажник Инес, тотчас переставала ей принадлежать. А принадлежала Биргеру. И от одной мысли попросить у него что-то или потребовать Инес делалось физически нехорошо. Она так и видела, как он поджимает губы, как он…
Презираю его, подумала она и открыла глаза. Я - женщина, которая на самом деле презирает своего мужа.
Она сама удивилась этому. И ощутила некоторую вину.
~~~
Он сидел в гостиной, но тут же встал, услышав, что она вернулась, и вышел в холл, встал в дверях в гардеробную и смотрел, как она снимает сапоги. Руки в карманах брюк. Очки для чтения на кончике носа. В лице некая скорбь.
- Привет, - сказал он, помолчав.
Отведя взгляд, она смотрела на полку для обуви, ища свои домашние туфли. Она всегда ходила дома в туфлях. Считала дурным тоном - ходить по дому без обуви. В одних носках, как Биргер.
- Привет.
- Где ты была?
Ей по-прежнему не хотелось на него смотреть, и она уставилась в зеркало. На свое бледное лицо. Некрасивое лицо. Нелюбящее лицо предательницы.
- Гуляла.
Он ответил не сразу, постоял, покачиваясь, и попытался улыбнуться:
- Я уж в полицию на рацию звонить собрался.
Она коротко глянула на него, протискиваясь мимо, и устремилась на кухню, не отвечая. Он пошел следом.
- Чтобы объявить тебя в розыск.
Ворвавшись в кухню, она схватила фартук и завязала, только тут почувствовав, как закоченели пальцы. Как она промерзла до костей. Теперь Биргер стоял в дверях кухни. Руки из карманов он вынул, теперь они висели вдоль туловища. Неуклюже. Он нахмурился:
- Что-то случилось?
Она отвернулась и открыла морозильник. Нарочно переспросила:
- Что?
Он кашлянул:
- Что-то случилось?
Она рылась в морозильнике. Ну и конечно, там обнаружились куски замороженной курицы для жарки. Вот ее на ужин и разморозим. Она плотно сжала губы - не отвечать! - прежде чем повернуться и посмотреть на него. Мой муж, подумала она. Эта фигура на самом деле мой муж.
- А где Сюсанна?
Он по-прежнему стоял в дверях, по-прежнему свесив руки вдоль тела, пока наконец не выпрямился, встретив ее взгляд, и не сунул их в карманы.
- Ушла куда-то. С Ингалиль.
Инес отвела от него взгляд, вскрыла упаковку из вощеной бумаги и высыпала ее содержимое на сковородку.
- Ага.
Накрывать на стол было рано, но ей пришлось открыть шкафчик и достать оттуда пару тарелок. Все, что угодно, лишь бы не смотреть на него.
Но когда она обернулась, Биргера в дверях уже не было.
Развод. Само слово было неприятное. Противное, как нестираное белье. Она никогда раньше об этом не думала. В этой кухне. И применительно к себе самой. Как о чем-то, что может коснуться ее и Биргера.
Но теперь, ставя кастрюлю с водой на плиту и отмеряя рис, она об этом думала. Примеривалась к самому слову. Пробовала на вкус. Вставляла в разные предложения.
Я хочу развестись.
Я бы хотела получить развод.
Прости меня, пожалуйста, дорогой Биргер, но я хотела бы получить развод.
Нет. Не годится. Она не сможет этого сказать. Это невозможно.
Потом кто-то вошел в дом. Сюсанна вернулась. Было слышно, как она роется в гардеробной, стаскивает сапоги и швыряет на пол, гремит плечиками, вешая куртку, и что-то бормочет, но не здоровается.
Опять недовольна. Как всегда.
Инес отвернулась к плите, помешала в сковороде смерзшиеся куски курицы, потом переключила на минимум и уставилась в стенку. Что будет с Сюсанной, если развестись с Биргером? И спустя мгновение отчетливо увидела, как они с Элси стоят молча и неподвижно, глядя в крохотную комнату, которая отныне станет их, и услышала делано бодрое щебетание Лидии за спиной: "Просто отлично! Тут вам будет просто отлично!"
Нет. Она не сможет развестись, если Сюсанна против. Никогда.
Накрыв на стол, Инес зажгла свечу и замерла с коробком спичек в руке, прежде чем сунуть его в карман фартука и крикнуть:
- Ужин готов!
Нет ответа. В доме было тихо. Очень тихо.
Запах от плиты шел соблазнительный. Тут не могло быть двух мнений. Курица получилась вкусная, но внутри у Инес саднило от ощущения вины за то, что с ужином получилось легко, слишком легко, и от самого этого ощущения разбирала злость. Ну почему она не имеет права на субботний отдых? Как все люди? Она позвала громче:
- Я же сказала - ужин готов!
Этого хватило. Было слышно, как Сюсанна моет руки в туалете и как Биргер складывает газету в гостиной. В голове шевельнулась колкость - надеюсь, он не переутомится, пока притащится на кухню! - но Инес тут же подавила ее, развязала фартук, повесила на место и уселась за стол.
Биргер явился первым. Не взглянув на нее, а устремив взгляд на еду, и потер ладони, как обычно, пробираясь к своему стулу. Инес представила, как она сейчас перегнется через нарядно накрытый стол и зашипит на него. Как кошка. Наверное, он это почувствовал, наверное, поэтому он глянул на нее и тут же опустил глаза. Следом пришла Сюсанна, она не взглянула ни на кого из них, только отвела прядь волос с лица и заправила за ухо.
- Привет, - сказала Инес.
Сюсанна выдвинула свой стул и села.
- Привет, - ответила она отсутствующим тоном.
Снова стало тихо. Инес разглядывала Биргера, пока тот, словно это само собой разумеется, первым накладывал себе еду. Наполнил свою тарелку, даже не посмотрев на Инес.
Я с ним справлюсь, подумала она. Я смогу. Надо только собраться с силами.
Сюсанна потянулась за рисом.
И с ней справлюсь. Это не так трудно.
Инес налила себе полный стакан молока, потом положила салфетку на колени и сказала:
- Я приняла решение.
Они замерли. Опустили вилки и наконец посмотрели в ее сторону.
~~~
- Ваше здоровье! - сказал Карл-Эрик. - Сочувствую.
Элси провела салфеткой по губам и подняла свой бокал:
- Да нечему сочувствовать.
Он склонил голову набок:
- Точно?
- Точно.
Карл-Эрик поставил локти на стол и подался вперед:
- Я обычно не хожу с ними. Иногда им надо отдохнуть от нас, взрослых.
Элси улыбнулась, но не ответила.
- Ведь на самом деле они же еще дети, - продолжал Карл-Эрик. - Младенцы. Между нами говоря. И тусовки у них довольно утомительные.
Элси по-прежнему улыбалась. Это была вежливая улыбка, улыбка со сжатыми губами, призванная скрыть чувства, а не обнажать их. Но видимо, несмотря ни на что, придется что-то сказать в ответ.
- Пожалуй, вы правы.
- А сегодня вообще будет кошмар…
Улыбка Эсли погасла. Карл-Эрик нахмурился и поднял руку в предупреждающем жесте:
- Но вам не о чем беспокоиться. Бьёрн никогда не напивается. Ни разу не бывало. И травки ни-ни. Это я точно знаю. Он надежный парень. Просто на редкость.
Элси снова затеплила улыбку. Сколько ей еще терпеть этого типа? Он что - собирается есть и закуску, и горячее, и десерт? И не улизнуть ли ей в таком случае, не дожидаясь десерта? Нет. Так нельзя. Она для этого слишком хорошо воспитана.
- Спасибо, - сказала она. - Приятно слышать.
Вид у него был довольный.
Еда была безукоризненна. Вполне. И ресторан - уютный, с клетчатыми скатертями и стеариновыми свечами в пустых винных бутылках. Напоминало скорее Париж, чем Лондон. Если бы не могучая официантка с туго налаченными волосами и громким смехом. Типичная представительница английского рабочего класса.
Карл-Эрик все говорил. Все, что требовалось от Элси, - это улыбаться, кивать и изредка вставлять вопрос-другой. Что было не так уж и просто, он говорил о неведомой ей реальности, про людей, о которых она никогда раньше не слышала. Правда, у нее имелся многолетний опыт бесед с мужчинами о вещах, ей незнакомых, и о людях, о которых она никогда не слышала. С другой стороны, она никогда не оставалась ни с кем наедине. И никуда не ходила с другими членами команды в количестве меньше трех. Никогда. И не сидела вдвоем с мужчиной в ресторане уже много лет. Сегодня - первый раз. Она вздрогнула. Неизвестно, сколько она пропустила из сказанного. Но совершенно ясно, чего избежала.
- Правда же? - сказал Карл-Эрик.
Она, моргнув, уставилась на него, но спустя мгновение совладала со своим лицом и снова улыбнулась. Она понятия не имела, о чем он говорит, но решила, что следует с ним согласиться.
- Пожалуй. Точно.
- Ну и отлично. Тогда я завтра все и устрою.
Боже! Во что же она вляпалась?
- Но…
Ее голос дрогнул. Карл-Эрик замер с бокалом в руке.
- Да ладно. Я только секретарше позвоню. Это же за счет фирмы, понимаете? А вам все равно надо домой, ведь так?
Домой? Он что, собирается купить ей билет домой?
- Да, но я не знаю…
Он отпил вина.
- Зато я знаю. Вы едете с нами.
Ага. Значит, все уже решено. Ей предстоит вернуться домой. Или по крайней мере в Швецию.