Глава 11
Старение – не закон природы
Через час мы пришли в условленное место. Доктор нас ждал.
– Я давно уже понял, что состояние анабиоза сохраняет жизнь. Дочка – это один из примеров. Вы только представьте: не можете справиться с чем-то – взяли и ушли в анабиоз…
– Круто! – выдавил я. – Тебе кредит нужно платить, а ты ушел в анабиоз! На сто лет! Вернулся, а никого уже нет.
– Доктор, я предлагаю ему язык заморозить! На сто лет! – ехидно вставила Леля.
– К сожалению, отдельные части замораживать не умеем. Можем только отрезать и заморозить. Подойдет?
Я замолк и смотрел на них, только моргая.
– Так вот, – Иванов вернулся к теме разговора. – Мы установили, что в природе существует более десяти видов животных, а может и больше, которые никогда не умирают естественной смертью. При этом они очень выносливы и жизнестойки.
Доктор подошел к аквариуму, установленному в стене.
– Вот здесь у нас обитают креветки, которые могут существовать без воды много лет. А здесь, – Иванов указал на другой аквариум, – червяки. Даже если вы их поджарите, они все равно оживут. Вот в этой комнате – тихоходка. Радиацию переносит и давление: двадцать месяцев – сто девяносто три градуса, восемь часов – двести тридцать один градус. И все это в состоянии анабиоза! Анабиоз – рецепт бессмертия. К тому же феномен долголетия у животных просто поражает, например, каролинская коробчатая черепаха, алеутский морской окунь, североатлантический омар доживают до двухсот лет. Моллюски – до пятисот лет при непрерывном росте. Морской еж тоже никогда не перестает расти. Они погибают, но не умирают естественной смертью. В науке это называется "пренебрежимое старение". Но самый долгожитель из всех долгожителей на свете живет именно здесь, в Антарктиде!
Иванов провел нас в следующую комнату, тут находился огромный аквариум.
Мы пригляделись и увидели нечто белесое и будто лохматое.
– Внимание! Это антарктическая губка Scolymastra joubini. Ее возраст тридцать тысяч лет! А это доказывает, что старение – это не закон природы. Просто, чтобы жить вечно, нам нужно стать другими. Мы должны вывести другой вид человека!
Тут я все же поежился. Уж больно много в истории человечества было таких попыток.
– Дальше других в этом плане продвинулись японские ученые. Вот что нам стало известно благодаря нашей разведке: они проводили опыты на грызунах и смогли продлить им жизнь наполовину, всего лишь понизив температуру их тел на полградуса. Также они проводят эксперименты на добровольцах. Хотя этого никто и не афиширует. Они могут продлить жизнь человека до двухсот лет уже сейчас. Поэтому если искать разгадку бессмертия, то я бы отправился именно туда.
– Завтра будет самолет. А куда мы летим, ты уже знаешь, – шепнула Леля мне на ухо.
В этот момент я вспомнил ее поцелуй. Я не мог понять, было это во сне или наяву, но теплое дыхание красивой женщины возле моей щеки прогнало волну крови по моему размороженному телу…
Итак, нам предстояла Япония.
Глава 12
Япония
Всю ночь я ворочался с боку на бок, стараясь устроиться поудобнее на том подобии кровати, которым был "меблирован" мой номер. В мое распоряжение была предоставлена убогая каморка местной "гостиницы" – перевалочного пункта для ученых и прочих специалистов, работающих на исследовательских станциях Антарктиды. Под утро я прекратил безрезультатную борьбу за сон и решил, что лучше выбраться в холл. Мысль о крепком кофе немного подняла настроение. По дороге я наткнулся на большую, просторную комнату с маленькой печкой посередине. На полу в спальных мешках мирно посапывали и похрапывали с десяток утомленных длинным переходом ученых и их помощников. Теперь-το я понял, что ночевал в VIP-апартаментах.
В холле я оказался не один. У кофейной машины – старенького агрегата, который своим ретрообликом прекрасно вписывался в интерьер всего заведения, – уже топтались страждущие. Чудо-машина почавкала и одарила меня чашкой зверского напитка – идеального на данный момент, чтобы прийти в себя. Прихлебывая горячий кофе, я прислушался к разговору двух ученых. Они обсуждали перелет, и я не заметил, как втянулся в разговор. Полученной информацией я, естественно, поспешил поделиться с Лелей.
– Леля, ты спишь? – задавая этот вопрос, я в очередной раз оценил его абсурдность и решил "заглушить" оплошность громким стуком в дверь.
– Нет! Заходи!
Леля сидела на кровати. Она кивнула мне в ответ, не утруждая себя поднятием головы. Все ее внимание было сосредоточено на карте, где я заметил Антарктиду, моря, омывающие ее, южные контуры материков.
– Леля, мне кажется, у нас проблемы. Я только что услышал от одного австралийского ученого, что самолет, который мы ждем, примет на борт лишь их научную экспедицию. Ты представляешь? Он улыбался мне своими коричневыми зубами и на ломаном русском и чавкающем английском втолковывал, что в Австралию могут лететь только научные работники!
Моя взволнованная речь заставила Лелю оторваться от карты, поднять глаза и с улыбкой посмотреть на меня. Самое интересное, что ее немного ироничный и вместе с тем заботливый взгляд давно запал мне в душу. Мне казалось, что в такие моменты она становилась хоть капельку ближе, роднее. А ее холодная рассудительность улетала, как тополиный пух.
– Стас, не будь ребенком! Неужели нас, старших научных сотрудников Института океанологии, и не возьмут на борт?
Леля уверенно улыбалась, а я стоял в растерянности. Не люблю я себя в такие моменты! Бывают случаи, когда надо реагировать быстро, лучше мгновенно, а не стоять столбом и, превратившись в длинношеего жирафа, переваривать информацию.
Леля, видимо, решив помочь мне выйти из неловкой ситуации, кинула на кровать какие-то бумаги и удостоверения. На одном из них я заметил свою угрюмую физиономию.
– Возьмите свое удостоверение, мистер Савельев, и приготовьтесь наслаждаться полетом на остров Тасмания! Мы летим под эгидой Австралийского правительственного антарктического дивизиона. Обычно этот рейс летает четыре раза в месяц. Но… совершенно случайно… – Леля таинственно прищурилась, – этот самолет вылетел сюда в пятый раз…
На этом объяснения по данному пункту были закончены, и Леля вновь вернулась к карте. Прочерчивая пальцем маршрут, она периодически поднимала на меня глаза, словно хотела убедиться, что я ее слушаю и на карту смотрю внимательно.
– Аэробус АЗ 19 вылетел из города Хобарт, столицы австралийского острова Тасмания. Через двадцать пять минут он должен приземлиться здесь, на ледяной полосе имени Вилкинса в семидесяти километрах юго-восточнее антарктической станции Кейси, где мы имеем честь находиться сейчас. А еще через четыре с половиной часа мы будем на реликтовом острове Тасмания и сменим пуховик на шорты и гавайку.
К моменту, когда Леля закончила говорить, я уже почти успел взять себя в руки. Отметив про себя, что все в очередной раз сложилось как по волшебству, я поднял с кровати свои документы и попытался ответить что-то членораздельное, но получилось только невнятное "вот-вот". После чего мне оставалось лишь покинуть ее "хоромы" и удалиться за своими вещами.
Леля как всегда оказалась права. Через шесть с половиной часов мы уже позабыли про снег, вступив на теплый асфальт аэродромного полотна Хобарта – аэропорта одноименного города. Перелетая практически не ощутил, к тому же он прошел в полной тишине. Конечно, рев двигателей, перегрузки, разговоры других пассажиров – споры и дискуссии о научных теориях, раздающиеся с разных концов салона, – все это было, но существовало как фон. Тишина царила над нашими местами. Возле прохода сидел я, а рядом, прислонившись к окну, полулежала Леля. Ее глаза были закрыты, я видел отражение в стекле иллюминатора. Но понять, спит она или нет, я не мог. Да это было и неважно, самое странное – она молчала.
На этот раз Леля не говорила, ничего не объясняла, ни о чем не предупреждала… Я смотрел на нее и ловил себя на мысли, что мне уже не хватает ее иногда слишком заумной болтовни. Задуматься над этим я не успел – мысль безвольно покорилась сну, и я задремал. Вернее, просто отключился, а очнулся только в тот момент, когда рев двигателей перестал забивать уши ватным фоном. Леля смотрела в окно. Как долго она не спит и спала ли вообще – оставалось только догадываться.
Тасманию я так и не увидел. Мы прилетели в тот момент, когда сумерки начали превращаться в ночь. Пока мы ехали в отель, я изо всех сил таращил глаза из окна такси, но там не было видно ничего, кроме редких огоньков. Потом мы въехали в город, и буйство огненных вывесок, рекламы и прочего неона захлестнуло нас, сообщая о том, что мы в столице, которая практически не спит по ночам. Размещение в отеле заняло минут пятнадцать, а после мы разошлись по своим номерам. Увидев кровать, я резко сказал себе: "Сколько можно спать?! Весь полет дрых как сурок". Но, измученный за последние дни экстремальными условиями, тут же "уговорил" себя прилечь на полчасика. Мне показалось, что заснул я еще до того, как моя голова коснулась подушки. Обрывок сознания спросил: "А не ты ли, уходя, успел договориться с Лелей, что зайдешь за ней, чтобы вместе пойти на ужин?.. Что же, видимо, она тебя так и не дождалась…"
… В семь утра Леля уже сидела в холле гостиницы. Я решил не подавать вида и не вспоминать о вчерашнем недоразумении в надежде, что она сделает то же самое. Усаживаясь в огромное кожаное кресло, я широко улыбнулся и, не отводя взгляда от ее горящих глаз, сразу взял с места в карьер:
– Леля, ты снова смотришь на меня взглядом заговорщика. А это обычно означает…
– Что мы летим на остров Окинава. Планы изменились.
Договорить Леля мне не дала. Она положила на столик распечатки электронных билетов и немного пододвинула их ко мне.
– Рискну спросить – каким образом мне предстоит умирать на этот раз?
– Надеюсь, пока мы без этого обойдемся. Помнишь, я рассказывала тебе про американских ученых, которые пытались исследовать кровь твоего отца?
Я кивнул. В глубине души я был очень рад, что несостоявшийся ужин не станет поводом для укоров этим солнечным утром, а может быть, даже будет забыт навсегда. И это, несомненно, еще один плюс характера Лели – редкая для большинства людей тактичность.
– Речь идет об одном из выживших сотрудников лаборатории – ученике профессора Растума Роя, докторе Грайге Уилкоксе. Несколько лет назад он уехал в Японию и занялся изучением "голубых зон". Чуть позже он перебрался на Окинаву, при поддержке Токийского института геронтологии организовал там университет и взялся исследовать секреты долгожителей этого уникального острова. Сейчас он зарабатывает огромные деньги на не в меру располневших американцах, стараясь одновременно убить двух зайцев: набить до отказа свой кошелек, а заодно и лишить жителей Соединенных Штатов титула самой тучной нации на планете. Он готов с нами сотрудничать. Поэтому мы сначала посетим доктора, а потом уже отправимся в Новый Свет.
– Но мы же должны встретиться с Растумом Роем! – недовольный такой резкой переменой планов возразил я.
– Пока нет! – отрезала Леля.
Я пожал плечами.
– Через несколько часов у нас рейс до Сиднея, оттуда до Токио, и уже из Токио мы попадем в Наха – столицу острова Окинава, где и живет наш доктор.
– Что ж! Раз ты говоришь, нам надо к этому Уилкоксу, значит, мы летим к Уилкоксу, – я развел руками и сам удивился такой покорности. Видимо, все же чувствовал свою вчерашнюю вину и хотел хоть как-то ее загладить…
Путешествие из Хобарта, столицы самого южного островного штата Австралии, которого мы так толком и не увидели, на остров Окинава, произвело на меня незабываемое впечатление. Уже после приезда, по прошествии нескольких дней, я продолжал вспоминать этот отрезок пути как одно из самых приятных событий моей жизни. Не все путешествие было равнозначным. Три перелета, один за другим, никак не могли радовать бренное тело живого человека. Первый, с острова Тасмания в Сидней, и третий – из Токио в Наха – оказались заурядными и скучными. Даже Леля в эти рейсы была какой-то вялой и необщительной. А вот второй полет – из Сиднея в Токио – превзошел все мои ожидания. Не то чтобы я раньше не летал бизнес-классом. Конечно, летал, и не раз. Наверное, дело было в том, что я никогда не летал бизнес-классом в Японию. А это, как говорят одесситы, "две большие разницы". Огромный "Боинг-777" скорее напоминал летучий концертный зал, нежели самолет. Мне это понравилось уже потому, что, поднявшись на борт, я поймал себя на мысли: "Да я вроде и не в самолете!" Мягкие кресла, прямо как "дома у телевизора", раскладываются и превращаются в удобную кровать – можно поспать, не мучаясь в неудобной позе. Лететь-то ведь около десяти часов. Программа передач на борту обширнейшая: фильмы, новости, музыка. Правда, по большей части на японском языке. Но это ведь и не плохо – сразу начинаешь вживаться в среду, тем более что Леля уже предупредила – английского японцы не знают. Кроме, естественно, персонала гостиниц, ресторанов и банков. Насчет остальных можно не обольщаться. Со свойственной им вежливостью местные жители будут улыбаться, кланяться, говорить свое бесподобно-бессмысленное "аригато", но не поймут ни слова, как бы вы ни старались, уповая на свой идеальный английский. Кстати, понять, в каких случаях японцы употребляют это слово, мне действительно не удалось. Даже Леля заблудилась в объяснениях и пришла к выводу, что раз мы не можем понять, значит, это нужно просто принять как милую местную традицию. На что я пошутил: главное, чтобы эта часть речи не оказалась тем самым злостным засорителем языка наподобие нашего "как бы" или английского well.
– Но они говорят так красиво! – парировала Леля, и мне оставалось лишь замолчать.
Но вот подремать мне так и не удалось, ведь именно сейчас, в этом самолете, летящем в Токио – столицу такой таинственной для европейца Японии, Леля вновь вернулась к своей обычной манере общения. Она вновь пичкала меня научной, культурной, исторической информацией, будто рядом со мной сидела не девушка, а находилась вселенская энциклопедия, к которой мне дали доступ. Впрочем, красота Лели все же играла в этом процессе немаловажную роль – из уст симпатичной женщины даже научный бред со всеми подробностями воспринимался как-то лучше, проникал в голову и – о, ужас! – задерживался в сознании. Итак, началось все с вводной лекции по истории культуры и религии Японии. По словам Лели, население этой страны на восемьдесят процентов состоит из синтоистов и на семьдесят из буддистов. А это означает, что когда японец справляет свадьбу – он синтоист, а когда хоронит родственника – он уже буддист. Я, честно говоря, не совсем понял столь вольное отношение к вере, и Леле пришлось "разложить по полочкам" суть всех религиозных учений.
– Так уж дано, что каждая религия преследует определенную цель. Например, буддизм – это путь Будды, его цель – достижение просветления. Идеал конфуцианства – следовать пути Конфуция и в итоге достичь социальной гармонии. Даосизм предлагает следовать по пути его основателя – Лао-цзы. Цель этой религии – достижение гармонии с природой.
– Ты пропустила христианство.
– Тут все тоже понятно – это путь Иисуса Христа, который всем обещает спасение.
– С этими религиями вроде разобрались, – пытаясь остановить ее разъяснения, подытожил я. – Но во что в итоге верят японцы?