Вахе не до политики. Надеясь, что вот-вот ситуация выправится, на что есть власть, тем более свободная власть, - он все еще продолжает заниматься своим предпринимательством, а цена на топливо просто скачет. И он получил первый убыток, второй, потом влез в долги, крах, стал все распродавать, все, что покупал, лишь одно оставил: пластинки классической музыки и проигрыватель. Это и футбол - единственное утешение на фоне предпринимательского банкротства Мастаева.
Теперь у него масса времени для футбола. Вечерело, была осень, прохладно. Ваха шел со стадиона "Динамо" мимо типографских зданий, как кто-то его окликнул: в окне улыбающийся бывший секретарь парткома Самохвалов, видать, навеселе. Кивком он пригласил Мастаева. Выпивку, тем более пиво, Ваха никогда не любил, а тут жажда мучила, да и поговорить хотелось. Так и устроился Мастаев работать в издательско-типографский комплекс "Грозненский рабочий", где Самохвалов был уже около года директором.
* * *
В результате свободных выборов впервые избран руководителем республики чеченец. И конечно же везде твердят, что отныне главное не преданность коммунистической партии, а личный профессионализм. Однако ленинский принцип, точнее лозунг, еще над Грозным висит, и посему на бюро обкома решили дружбу не отменять и поэтому первое и второе лицо чеченцами быть не могут. Бааев, к тому же он в Верховный совет не избран, должен свой пост покинуть, да у него за плечами опыт и рвение трудиться, так что понизили - инструктор. Чтобы это как-то компенсировать, для его сына Альберта нашлась должность в аппарате правительства, понятно, не министром, зато начальником вновь созданного отдела "Поддержки предпринимательской деятельности и новых форм собственности".
Бааев-старший - честный, уважаемый человек, про которого тогда говорили - настоящий коммунист. С годами он конечно же попал под влияние своей жены. Однако это было только влияние, которое не могло поколебать его жизненной позиции - все трудом и все по труду. Другое дело сын, вот про кого говорят "маменькин сынок". И Альберт все время слышит от матери:
- Твой отец - трудяга, столько для народа сделал. И что? Этот народ его даже не избрал. Вот их "спасибо". Так что ты, сынок, в первую очередь только о своем, точнее о нашем благополучии думай, и тогда все будут тебя уважать и ценить.
Только так Альберт Бааев и думал, да что за отдел ему достался? Ни кабинета, ни одного работника в подчинении, и он не знает, что должен делать? Правда, последнего никто не знает, ибо отдел только что создали по разнарядке из Москвы, определили штат, фонд зарплаты и никакой инструкции или положения. Так что Альберт приходит с утра на работу (потеснили другого начальника отдела, для Бааева поставили стол) и сидит до обеда, кроссворды разгадывает, газетки читает. После обеда он на собственной машине едет к друзьям, там и спиртное, и подружки, так что можно до полуночи, а можно и еще день погулять, на работе о нем не вспомнят, и он особо о ней не тоскует, даже зарплату идет получать, когда позовут: в ней нет нужды и его оклад - 250 рублей, всего на пару дней, а далее мама поддерживает. Нет, такая работа прежде всего маму Альберта не устраивает, уже ведет разговор, что их обманули, мерзавцы, и прочее. И уже подыскивает иную работу, как из Москвы поступило распоряжение - начальнику отдела Бааеву срочно вылетать - совещание.
У Бааева-младшего опыта работы нет, как и нет нужды, а от этой суммы - выделено более сотни миллионов рублей на развитие крестьянско-фермерского хозяйства горной и степной зоны Чечено-Ингушетии - ему стало несколько не по себе: теперь он должен мотаться по горам и степям в поисках этих фермеров и крестьян. Сколько работы! Однако руководство его успокоило - никого искать не надо, все рядом, а вот работы много, поэтому Бааеву срочно выделили кабинет, приемную с секретарем, отдел из шести человек, персональную машину с шофером, и тут же прилагается список этих самых фермеров и крестьян - фамилии уж больно знакомые, каждому по 100 тыс. руб., оставили десять пунктов пустых: пусть будут не только Бааевы, а кто еще - начальник отдела решает. Задача Альберта - обеспечить выдачу беспроцентных ссуд с неофициальным удержанием 30 процентов и последнюю сумму наличными, лучше в валюте, в Москву отвезти.
Понятно, что Бааев-младший в Москве не впервой, да одно дело на мамины подачки и жалкие командировочные в столице жить, а другое на свои, так сказать, кровно заработанные кутить. И пусть эти москвичи, эти русские знают, как умеют кавказцы-чеченцы гулять, какие они щедрые и широкие, а если надо и в морду дадут. Словом, после этой крестьянско-фермерской операции поиздержался Бааев Альберт, Москва - не Грозный: соблазнов много и все очень дорого. Да что ему о каких-то деньгах горевать, ведь он еще молодой, всего полгода в Совмине, а уже какие деньги, точнее деньжищи, сумел сделать; такие его "бедный" отец за всю трудовую жизнь даже не видел. А вот он такой, и недаром мать им гордится, говорит, что только смелым покоряются вершины. Так оно и есть, потому что вслед за крестьянско-фермерским хозяйством руководство страны решило подтянуть малый бизнес - то есть зародить предпринимательство, и на это еще больше денег направить в Чечено-Ингушетию. Все это научно обоснованно: на совещании так и отмечали, что из-за депортации 1944–1957 годов в Чечено-Ингушетии самый низкий в СССР и РСФСР уровень образования населения, самая большая безработица, самая высокая смертность, в том числе детская; республике надо помочь. Список предпринимателей на беспроцентную ссуду без срока погашения уже готов, к тому же обитатели "Образцового дома" заранее скинулись, забашляли мзду в столицу. Как таким образцовым предпринимателям, кооператорам и фермерам не помочь!
Казалось бы, бюджет страны не резиновый, да и сколько надо денег иметь? Да вот аппетит, как говорится, приходит во время еды, да и Бог любит троицу, да и сама природа мать благоволит - в Чечено-Ингушетии из-за сильных дождей в горах оползни, в степях - наводнение, ну они ведь и в депортацию пострадали, как не помочь, тем более волокиты со "списком" не будет, поэтому еще один транш… За что-то щедро проплатили. А иначе.
Часть II
Орденов Ленина, Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени коллектив коммунистического труда - типография Грозненский рабочий располагалась в двух шагах от "Образцового дома", а за ней Главпочта и стадион "Динамо", где Мастаев Ваха любит играть в футбол, так что о такой работе "под носом" можно только мечтать. Однако оказалось, что типография - не стройка, и здесь прямо у входа красный транспарант: "Мы не намерены сделать наш орган складом разнообразных воззрений. Мы будем вести его, наоборот, в духе строго определенного направления! (Ленин)"; наверное, поэтому даже резолюция директора Самохвалова ничего не решала, для приема на работу в отделе кадров потребовали справку - направление из КГБ.
В центральное здание КГБ, что на проспекте имени Орджоникидзе, Мастаева даже на порог не пустили. Тогда, по подсказке начальницы отдела кадров, он позвонил в это заведение, да словно разговаривал с Марией, даже свою фамилию еле произнес, и на другом конце посоветовали более не беспокоить.
Так бы и не устроился Ваха в типографию, уже подыскивал другую работу, когда позвонил сам Самохвалов и сказал пойти снова в КГБ - его ждут. Без проволочек провели в какой-то кабинет, где сидел мужчина в штатском, курил, чем-то напоминал Кныша.
Мастаев думал, что его будут о чем-то расспрашивать. Нет, ни единого вопроса. При нем хозяин кабинета не спеша просматривал какие-то бумаги в папке, и Ваха невольно заметил от руки написанный листок - точно почерк Кныша.
- Вы согласны заполнить и подписать эту анкету? - неожиданный вопрос.
Мастаев считал себя человеком независимым, и, ожидая вербовки либо какого еще подвоха, он дрожащей рукой взял листок, даже вспотел от волнения. Пытаясь сосредоточиться, не раз перечитал небольшую анкету, и если бы хоть что-то, по его мнению, плохого, а тут: "не разглашать государственную тайну", "соблюдать трудовую дисциплину" и "подчиняться законам СССР". Ничего зазорного, так он и старается жить, поэтому подписал и устроился на работу в типографию.
В его кабинете плакат - "Болтун - находка для шпиона!", так что он особо не болтает, вместе с тем некоторые выводы делает. В типографии почти нет чеченцев: он да еще одна пожилая женщина, и та по-чеченски почти не говорит, зато национальный отдел редактирует.
Вообще-то эта национальная тема попахивает политикой, а политика его не интересует, только спорт, поэтому второй вывод: он - инженер отдела автоматизации производства - получает меньше, чем рабочий-крановщик. Правда, это, как и на стройке, компенсируется очередью на жилье - в год пять-шесть квартир выделяют, и учитывая, что коллектив небольшой и у всех квартиры есть, а стоят в очереди, в основном, на улучшение, у него через год-два есть вероятность получения собственной квартиры. К тому же в отделе кадров ему рекомендуют жениться, ибо женатым больше льгот и жилье поболее, так что вывод - жениться следует.
Следующий и последний вывод, в редакции, а тем более в типографии, никто особо не занят процессом творчества, то есть писательством. Как он вскоре понял, все материалы откуда-то поступают, а здесь без особой суеты все идет в набор так, чтобы в два часа дня курьер доставил сигнальный экземпляр куда следует. До трех в типографии некое волнение, вдруг что "срочно", тогда сверхурочные, за которые не платят. Однако такого со времен смерти престарелых генеральных секретарей ЦК КПСС не случалось, в три - звонок: "номер принят". До пяти делать нечего, но выходить из здания запрещено, зато ровно в пять вечера, как и остальные, Ваха вылетает из типографии, наскоро дома перекусывает, а потом на стадион - футбол!
Ну, чем не жизнь! И если бы Мария была рядом - счастье! Однако ее рядом нет и не будет. И он уже не просто про нее забыл, а смирился с этой разлукой и уже не мучается, отгоняя мысли о ней, он теперь любит только футбол. А тут что-то случилось, прекрасный, теплый вечер, а на стадионе - ни души.
- Да ты что, ничего не знаешь? Газет не читаешь? - удивлен сторож стадиона. - Партийный указ, денежная реформа. Ликвидируют 100 и 50-рублевые купюры. У меня-то их нет, я и не мучаюсь. Да, видать, у тебя тоже с деньжатами негусто.
Вернулся Ваха засветло в свой чуланчик и сразу понял, что в "Образцовом доме" переполох. В Советском Союзе много денег в банках хранить боялись: вдруг спросят - откуда, конфискуют, посадят, так что хранили дома. А тут чуть не мешками выносят, уже багажники битком. Говорят, в Госбанке всего два дня будет обмен на новые купюры, и сумма обмена ограничена. Вот почему появился в чуланчике Якубов Асад, заискивающе:
- Ваха, брат, выручай. У тебя ведь все равно денег нет. Пропадут, а обменяешь, как свои, - долю получишь.
Мастаев еще думал, точнее - не совсем соображал, но мать высказалась:
- Нечего к грязным деньгам прикасаться.
- Вы-то что теряете? - изумился Якубов.
- Свое доброе имя, - говорит мать.
- Какое у вас имя? - он еще что-то хотел сказать, но Баппа его опередила:
- Вон!
- Нищенка! Уборщица! Так и загнетесь в нищете!
- На все Божья воля.
Эти мешки денег потрясли Ваху. Его зарплата - всего две бумажки, кои никогда не отягощают его карман, а у соседей такие деньжищи! Есть над чем задуматься, чему подивиться. Да он особо не завидует, уже давно свыкся с мыслью, что он полусирота, дворовый мальчуган и ему много не надо. Как говорит мать: что предписано - хвала Богу, а его предназначение - честно трудиться, спокойно, как прежде, жить. Однако как он ни старался не менять свое мироощущение, а эти пресловутые "мешки" не выходили из головы. И вот, когда поступило очередное письмо "явиться в Дом политпросвещения, мол, какой-то всесоюзный референдум, он тайком от матери письмо разорвал, выкинул. В нем закипал бунт. Но это умело погасили: следом поступило другое письмо: "Тов. Мастаев В. Г. не исполняет взятых на себя обязательств, в соответствии с Конституцией СССР просим в течение суток освободить служебное помещение, используемое вами под жилье".
- Сынок, делай, как они велят, - взмолилась мать.
- Кто "они"? - вскипел Ваха.
- Не знаю. Но они - власть. Миром правят.
- Да скажи прямо. Кого ты боишься - Кныша?
- Боже! Сынок, да о чем ты говоришь?! Кныш - солдафон, двух слов связать не может.
- А что "они" ко мне пристали?
- Ну, всем нужны честные, порядочные люди.
- Ой-ой-ой! - в дверь неожиданно просунулась голова Кныша. - Какова оценка родного дитя! - От испуга Баппа повалилась на старый диван, пружины заскрипели. Ваха и без этого плохо говорит, вовсе застыл, а Кныш улыбается, то ли делает вид. - Только я не солдафон, я матрос, прошу не путать - разница большая, - дверь захлопнулась, и Мастаевы еще какое-то время пребывали в молчаливом недоумении, как стук в дверь вновь их встревожил - почтальон; телеграмма, красным выделено: "Правительственная", затем "Повторно" и не как прежде - "просим", а строго - "явиться!"
- Иди, сынок, иди, - взмолилась Баппа.
Казалось бы, в Грозном все рядом и на виду, а вот у Дома политического просвещения Ваха давно не был, и тут явное изменение. Вместо алого флага СССР какой-то новый стяг, а внутри вместо строгого интерьера - показная роскошь: ковры, люстры и новый лозунг: "Замечательно рельефно выразил истину Карл Маркс, писавший, что вооруженное "восстание, как и война, - есть искусство" (Ленин).
Там, где ранее была "Секция пропаганды и агитации", - новая секция "Независимая Россия". Мастаев двинулся было туда, да в это время открылась дверь "Общества "Знание"; Кныш, не то что серьезный, а очень злой, махнул рукой.
Не очень речистый Мастаев в этом здании совсем немел, а тут не сдержался:
- А-а-а, что за флаг?
- В том-то и дело - РСФСР. Хотят развалить державу - СССР! Поэтому и референдум, как решит народ.
- А-а-а протоколы готовы?
- Молодец, Мастаев, взрослеешь, - он прикрыл рот, мол, молчи, поманил за собой. Они спустились в какой-то светлый, сыроватый подвал, где было чисто, рабочая обстановка, даже телевизор и телефон, и тут Кныш сел, закурил, и не как прежде по-командирски чеканя, а полушепотом с хрипотцой:
- В том-то и дело, что протокол готов. Но мы должны, мы обязаны противостоять им; они нас хотят за гроши купить, подчинить себе.
- А-а-а кто "они"?
- Гм, - будто зубы заболели, скривилось лицо Кныша. - Твоя мать дала ответ. А более и я не знаю. К сожалению, я действительно "солдафон" - исполняю приказ. Но мы обязаны за свою родину бороться. На референдум выставлен некорректный вопрос: вы за сохранение Союза ССР - "да" или "нет". Пусть народ выскажется, нам нужен честный ответ. Так сказать, полная демократия. У матросов есть вопросы?
- Есть. А что записано в "итоговом" протоколе?
- Чеченцы - за развал страны, - Кныш в упор глянул на Мастаева, вновь закурил и после долгой паузы: - Я думаю, что, по логике, после депортации об ином и гадать не надо. Но в то же время вас, чеченцев, понять нелегко, в Афгане я вашего брата повидал - молодцы!.. Хе-хе, но и "логике" - вы не поддаетесь, так что давай вольный эксперимент, посмотрим как есть, по правде. Рискнем демократией.
- Еще вопрос, - осмелел Мастаев. - Почему именно я?
- Ну, твоя мать сказала "честный", "порядочный". Ха-ха-ха, ну, не обижайся. Просто тебе как истинному пролетарию нечего терять, кроме своих цепей.
- Так я уже не рабочий - инженер.
- А это пожизненный диагноз.
Мастаев от этого приговора огорчился, уже уходил, но в дверях замялся:
- Еще вопрос. З-з-значит, я по жизни буду бедным? Всегда?
- Из искры возгорится пламя! - выдал Кныш ленинский лозунг.
Через месяц в "Общество "Знание" Мастаев Ваха принес "итоговый протокол" голосования на референдуме; жители Чечено-Ингушетии почти единогласно проголосовали "за сохранение СССР".
- Вот это да! Вот это чеченцы! Я ведь говорил, что вы вне логики, и Афган это подтвердил - ни одного предательства, даже намека на трусость и измену. Публикуй, срочно в газету. Мы победили, мы отстояли страну! А ты, Мастаев, получишь коммунистическое поощрение.
Это поощрение выразилось в том, что Ваху наградили Почетной грамотой и повысили на работе. Начальник его отдела, который по старинке не только противостоял всякой автоматизации производства, но и просто видеть не мог компьютеры, вышел на пенсию, и теперь Мастаеву предстояло компьютеризировать все производство. Однако из Москвы прибыла часть оборудования, а комплектующие так и не поступают; вместо этого какие-то непонятные телеграммы: "пока не определится статус республики, финансирование и поддержка из центра приостановлены". О каком "статусе" твердят из столицы, Мастаев понять не может, он даже не обратил внимания, что республиканская газета опубликовала "Декларацию о государственном суверенитете Чечено-Ингушской Республики".
Вахе не до "суверенитета", зарплата его и матери - сущие копейки, а цены на все, прежде всего на продовольствие, с каждым днем растут. Он уже подумывал все бросить и вновь уехать к деду, в родной Макажой, там хоть подсобное хозяйство выручит. И уже, вопреки просьбе Самохвалова, написал заявление на увольнение (ведь он должен на что-то жить), как в типографию поступило распоряжение: "журналиста республиканской газеты "Грозненский рабочий" Мастаева В. Г. командировать в г. Москву на курсы повышения квалификации. Все расходы под гарантией государства".
- Я-я-я не журналист, - удивился Мастаев.
- Значит, станешь, - доволен Самохвалов.
- У меня и денег на билет нет.
- О, гарантия государства. Правда, какого государства - непонятно, какая-то идет буза. Но ты не расстраивайся, твое дело под контролем.
Так оно и было. Дома ждало извещение явиться в Дом политпросвещения. В "Обществе "Знание", где еще красовалась советско-ленинская символика, угрюмый, весьма не похожий на себя молчаливый Кныш вручил ему проездной билет в плацкартный вагон и немного командировочных.
- Теперь пошли туда, - они перешли через просторное фойе в новую секцию "Независимая Россия", здесь новая мебель, кондиционер, доселе незнакомый флаг - триколор.
- О, символ французской революции! - решил показать свои знания Мастаев.
- Все перевернуто - флаг царской России. На, - Кныш протянул еще какие-то бумаги.
- А это что? - удивился Мастаев.
- Тоже твое обучение проплачивают другие, так сказать, пророссийские спонсоры. Хм, богатенькие дяди: авиабилет - бизнес-класс, ну и куча денег.