Смеется. С чувством юмора Копенкин.
– Там ему и место! Ну ладно, вернется, скажи, что я его искал, хорошо?
– Хорошо.
– И спроси его, как надо отвечать, когда прачечную спрашивают. Хорошо?
– Хорошо.
Далась ему эта прачечная! Но интересный человек этот Копенкин, сразу видно – интересный и с чувством юмора, что в наше время редкость. А Сокрушилин, значит, у нас Костя? Константин… Константин Михайлович… Спасибо старине Холмсу – старый добрый метод дедукции по-прежнему выручает. (Кстати, когда-то я мечтал о карьере следователя. Кажется, это было после того, как я расстался с мечтой стать пожарником, но еще не думал о теплом местечке продавца мороженого.) Константин Михайлович Сокрушилин – это звучит гордо! Его зовут, как Циолковского… Впрочем, Циолковского звали – Константин Эдуардович. А Константином Михайловичем звали Станиславского. Кажется… Вот именно – кажется!
Так, что там еще у нас? "От 5 до 10" – это мы уже проходили, а еще что?
На нары в домашних тапочках
В домашних? Забавно!
Прямо в домашних тапочках был отправлен в изолятор временного содержания лидер воронежской преступной группировки Эдуард Мотовцов по кличке Мотя, уже давно осевший в первопрестольной. На счету "воронежцев" – рэкет, разбой, вымогательство. Бандиты отличались от своих коллег по "бизнесу" известной интеллигентностью. Так, прежде чем вставить своей очередной жертве в задний проход паяльник, подопечные Моти заботливо смазывали его вазелином. Следствие опасается, что предъявить обвинения Мотовцову будет совсем непросто, так как сам он непосредственного участия в экзекуциях не принимал.
"Известная интеллигентность" – это неплохо, это стоит запомнить… Но – "От 5 до 10" – что же это все-таки такое? Ведь Сокрушилин не только проткнул эту заметку пальцем, он еще и подмигнул – отгадай, мол. Хорошо, не взятка, но тогда что? Герино преступление относится к тем самым библейским заповедям? А что, это мысль! Что там… "Не убей, не укради, не прелюбодействуй" – так, кажется? Ну разумеется, Гера никого не убил! Это невозможно! Мой друг – убийца? Нет! Но если бы вдруг… тогда… разве бы со мной так обращались? Кормили бы "биг-маками"? Катали бы на "Hummer’е"? Пели бы романсы? Тоже нет. Извини, старик, что я мог такое про тебя предположить. Даже гипотетически. Просто я провожу свое расследование, и это – версии. Дальше! "Не украдè…" Или, кажется, так: "Не укрàди". Тут сложней, тут сложней… Нет, Гера никогда чужого не брал и не возьмет, но – русский бизнес, русский бизнес… Подставили, могли подставить… "Не прелюбодействуй", да? По этой части, старик, тебе нет равных на всей территории бывшего СССР, но ведь за это уже не сажают! Что еще? "Не лжесвидетельствуй", кажется? А это, пожалуй, актуальнее для меня самого… Но я ведь не лжесвидетельствую, я просто молчу, молчание пока еще не лжесвидетельство?
– Молчание – золото, Золоторотов.
Итак, что у нас? Раз, два, три, четыре…
– Четыре?
Ну да, четыре, остается шесть… Что же еще там может быть? Ладно, разбираемся с тем, что у нас есть. Значит, Геру могли взять по второй заповеди, за третью не берут, за четвертую могут взять меня, но это только если я начну давать ложные показания. Надо быть осторожнее, хотя не обо мне сейчас речь. (Нет, в принципе, Гера мог и убить. Если человек из дома без пистолета не выходит, значит, он морально к этому готов?) Раз, два, три, четыре… А там "Пять из десяти" или как? "От 5 до 10". Да-а… А сколько у нас натикало? Скажи мне, мой "Rollex"… ЧЕТЫРЕ?! – Да не пугайся ты, не четыре, а шестнадцать, шестнадцать ноль-ноль… – А я и не пугаюсь. Ничего, время тикает, солдат спит – служба идет. А я, кстати, не сплю, я уже выспался и теперь снова выручаю друга из беды. Выручаю, выручаю, выручаю… Гера, я тебя уже выручил? И когда же, наконец, вернется Константин Михайлович? Сокрушилин. Товарищ Сокрушилин. Господин Сокрушилин. Мистер… Но – как? В самом деле – как? Как вас теперь называть? Это ведь только на первый взгляд кажется незначительным, неважным, а на самом деле… На самом деле – еще как важно! (Я думал об этом неоднократно.) Сейчас все ломают головы, спорят: с чего начать исправление пошатнувшихся в России нравов? (Пошатнувшихся? Нет – поверженных!) Сейчас все идеологию ищут. Идеологию, которая, как локомотив, ну и так далее… По моему же глубокому убеждению, надо начинать с малого! Ну вот хотя бы с принятой и узаконенной формы обращения одного российского гражданина к другому. Потому что общество, в котором запутана (а фактически отсутствует) форма обращения одного гражданина к другому – это общество изначально запутанных, а то и отсутствующих гражданских, социально-политических, да каких угодно связей! Мы перестали быть товарищами (давно, кстати, много раньше того времени, когда кончилась советская власть), но так и не стали господами. (И вряд ли когда станем!) Сегодня первое звучит, как насмешка, второе – как издевка. Но как? Как нас теперь называть? Понятно, что ни месье ("Послушай, друг, мусью" – Лермонтов!), ни сэр, ни леди, ни джентльмен – ничто подобное у нас не привьется, сколько бы сил и средств мы на это ни тратили. А если так: милостивые государи! (И милостивые государыни, разумеется). Вы скажете – Солоухин. И я скажу – Солоухин! Я и не претендую на пальму первенства. Пальма первенства у Достоевского, который в своих "Бедных людях" подобное обращение применил, когда бедные люди бедных людей милостивыми государями и милостивыми государынями называют. Так что Солоухин не первым был, он просто вспомнил забытое старое. Правда, тогда вспомнил, когда это, мягко говоря, не поощрялось. Но и сейчас невозможно пробиться сквозь панцирь цинизма, равнодушия и своекорыстия. (Я, кстати, всегда хорошо относился к писателю Владимиру Солоухину, исключая, конечно, его самодержавно-православные закидоны. А книжка про грибы у него вообще замечательная, я перечитываю ее перед каждым новым грибным сезоном.) Так вот! Надо плясать от печки:
МИЛОСТИВЫЕ ГОСУДАРИ И МИЛОСТИВЫЕ ГОСУДАРЫНИ!
Причем это может войти в нашу жизнь только сверху. Все настоящие реформы в России всегда спускались сверху и постепенно прививались внизу, как, например, Екатерина заставила русский народ картошку сажать, чем спасла его от голода. Трудно, да, трудно, но кто сказал, что должно быть легко? Петру Первому было труднее боярам бороды брить, они к ним привыкли, можно сказать, приросли, и ничего – сбрили, как миленькие сбрили, и мы, потомки, с удовольствием теперь бреемся. А здесь никаких особенных усилий предпринимать не надо, надо просто нашему первому законно избранному Президенту прийти в Думу и обратиться к депутатам со словами: "Милостивые государи и милостивые государыни!". И всё! Ничего больше не надо! И пусть коммунисты шумят! Пошумят, пошумят и успокоятся. И еще, конечно, гимн, гимн нашей страны… Тот, который был, советский, никуда не годился, особенно слова, и это очень хорошо, что историческая справедливость восторжествовала, что глинковский гимн вернулся. Но ведь слов-то нет, да и музыка, сказать по правде, не очень… А что если: "Я люблю тебя жизнь"? Согласен – песня, но какая! А какая актуальная! Ведь самое страшное, что с нами за годы советской власти случилось, – мы жизнь, жизнь, как таковую, разлюбили… А эта песня, став гимном, поможет эту любовь вернуть. Я, можно сказать, с этой песней засыпаю и просыпаюсь, она давно мой личный гимн, и если бы не она, не знаю, что было бы… Там можно немножко сократить и некоторые слова заменить, и вот вам готовый гимн! Гимн новой счастливой России… И третье, это улыбка, это, конечно, улыбка, я в этом уверен – улыбка! Гера много ездит, говорит, все улыбаются, во всем мире улыбаются, и только наши… "Если видишь: идет, стреляет крысиными глазками, значит, наш"… Но мы не виноваты, это жизнь виновата, которую мы разлюбили, а как ее можно было любить? Если бы я был Президентом, то выступил бы по телевидению со специальным обращением к народу, состоящим всего из двух слов: "РУССКИЕ, УЛЫБАЙТЕСЬ!". (Не в смысле русские как национальность – никакого национализма, – а как народ, нация. И даже орден учредил бы – орден Улыбки – высшая награда страны, и вручал бы его героям за подвиги. Ведь самая большая человеческая радость – радость жизни выражается улыбкой… Глупость? Может быть, согласен, но я так думаю…) Я так думаю, милостивые государи и милостивые государыни…
Второй (продолжение-3)
…А коммунисты пошумят, пошумят и успокоятся. Вот именно – успокоятся. И ты тоже успокойся! – Почему? – Потому! Потому что потому, как Алиска говорит, оканчивается на у, понятно? Ты сволочь и гад, понятно? И не только сволочь и гад, но еще скотина и свинья в придачу! Теоретизируешь тут, исправлением общественных нравов занимаешься, а диктофончика-то включенного здесь нет уже, его Сокрушилин выключил и в карман себе положил. Звони! Звони немедленно! – Звоню! – Только быстро и аккуратно, Сокрушилин имеет обыкновение появляться внезапно. Быстро и аккуратно! – А что, если в телефоне "жучок"? – Какой жучок? – Подслушивающая аппаратура. – Ага, подслушивающая и еще подсматривающая, ха-ха! Да кому ты нужен! Быстро и аккуратно… Первому – Гере, ему нужней всех. Если его телефоны не будут отвечать, значит, он уже в Америке. И тогда не надо будет больше валять дурака и тянуть резину. Сокрушилин вернется, и я ему все объясню. Извинюсь. Он человек широкий, он поймет. Я думаю, он просто рассмеется. А я попрошу его еще раз спеть тот замечательный романс, я думаю, он не откажет, я почему-то в этом уверен. Но какой же у Геры мобильный? 949 или 994? А дальше вообще никогда не вспомню. Значит, надо звонить домой. Правда, дома он редко бывает, а вдруг… Вдруг… Удача!
– Гера!
– 200-…-…
– Гера, это я!
– 200-…-…
Что за черт, откуда он знает этот номер? А, понял… Это он оставил автоответчик, называющий номер телефона, с которого звонят. Я про такие слыхал, но еще не слышал.
– 200-…-…
Ну и мерзкий же голосок у этого автоответчика: синтетический, вибрирующая стальная пластина, робот Арс из какого-то старого фантастического фильма.
– 200-…-…
Спасибо, я запомнил, долго теперь не забуду. Фу-у… Ну всё – Гера в Америке. Конечно, если бы я позвонил по мобильному, это была бы стопроцентная гарантия, а так – процентов шестьдесят или семьдесят… Даже восемьдесят. Потому что Гера не дурак, у него уже была подобная ситуация, он уже сматывался однажды в Харьков, к тетушке. Рэкетиры тогда его сильно достали. Кстати, как правильно: рэкетёры или рэкетиры? – Что ты гадаешь, когда есть хорошее и точное русское слово – вымогатели! Оно выражает суть явления, и в нем же отношение к явлению. Хорошее и точное… А все говорят: рэкетёры (или рэкетиры? Как же все-таки правильно?). А почему, для чего? Чтобы облагородить преступников! – Да звони же ты, дальше звони!
– Алло, Даша?
– Алло, кто это?
Как хорошо, что я не назвал ее Женькой! А ведь я набирал, как я думал, свой дом, Женьку, а сказал: "Алло, Даша". И набрал Дашу! (Значит, я все-таки ее люблю!)
– Даша, это я!
– Алло, кто?
– Это я, Женя, твой Женя.
– Женя?
Но почему она говорит шепотом? Она простудилась? Но ей ни в коем случае нельзя простужаться!
– Дашенька, почему ты шепчешь? Ты простудилась?
– Нет. Папа приехал. Он сейчас спит. Ты звонишь с работы?
– Нет. Я…
– Ты мне не звони. Я сама… Откуда ты звонишь?
– 200-… -…
Зачем я это сделал? А если она позвонит, когда вернется Сокрушилин? Он спросит: "Это ваша жена?". Я скажу: "Нет". – "Любовница?" – "Тоже нет". – "А кто?" Он, конечно, спросит: "А кто?" Что ж, тогда я отвечу, я просто отвечу: "Даша. Моя Даша!" Папа у нее бывший хоккеист. Играл за команду "Сибирь", теперь работает в профсоюзах, зовут – не помню как… Ну да, Алексеем, Даша ведь, как и я – Алексеевна. Папа спит – и Даша разговаривает шепотом. Как же она любит своего папу! Но надо звонить домой, надо. – Только снова не перепутай! – 452…-… Занято! Еще раз… 452-…-… Снова занято! Эй, кончайте там болтать! Хороши, нечего сказать, мать и дочь – хороши: ваш муж и отец неведомо где, и с ними (то есть с ним, конечно) неизвестно что, а они по телефону болтают… Есть! Ну наконец-то… Что же вы теперь трубку не берете? Поболтали и поскакали? Или это кто-то до вас дозванивался, а вас нет дома? Пожалуй, этот вариант предпочтительнее. А кто дозванивался? Гера? Неужели он так и не уехал? Да, но куда вы можете пойти, когда отец и муж… ваш отец и муж, можно сказать, в заточении, как, ха-ха, Мцыри… можно сказать, кандалами гремит… Ну хорошо – одна уходит на поиски: милиция, бюро находок, ха-ха! морг (не смешно), одна уходит, но другая должна же в подобной ситуации дома на телефоне сидеть? Не понимаю! Может, позвонить на работу? Марик сегодня на вызовах, а то бы он все сразу понял и все устроил, а Цыца не поймет и перепутает. Она однажды кошку с собакой перепутала: "Ну, что с вашим Барсиком?" А это никакой не Барсик, а Шарик. Смех! Нет, с Цыцей лучше не связываться. Может, попросить отпуск за свой счет? На три дня, чтобы потом проблем на работе не было? Ни за что! Они будут обязаны выдать мне справку! И извиниться! Без извинения я эти стены не покину! Но кому же тогда еще позвонить? Выходит – некому… Это что же получается – во всем огромном десятимиллионном городе нет больше человека, которому ты можешь позвонить в трудную минуту? – Ну конечно – некому, и ты знаешь – почему. – Почему? – Потому что ты – свинья. Скотина и свинья! Самая натуральная скотина! И свинья! – И сволочь и гад в придачу!
– Алло, мама!
– Евгений?
– Мамочка, как я рад слышать твой голос!
– Евгений, не сюсюкай.
– Я не сюсюкаю, мама!
– Нет, сюсюкаешь!
Вот всегда, всегда она так…
– Мама!
– Я слушаю тебя, Евгений.
– Мама, как ты себя чувствуешь?
– Евгений, я тебя слушаю.
– Мама!
– Если ты сейчас не заговоришь по делу, по которому ты позвонил, я положу трубку. Говори – тебе нужна моя помощь?
– Да, мне нужна твоя помощь!
Помощь! Идиот, как я не догадался употребить это слово сразу? Есть несколько слов, которые, как волшебный ключик, отпирают сердце моей мамы. КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА! Одно из таких слов – ПОМОЩЬ.
– Я слушаю тебя, Евгений.
– Мама, не могла бы ты дозвониться до Женьки и попросить ее…
– Евгений, ты прекрасно знаешь, что я не стану звонить погрязшей в мещанстве женщине, даже если она твоя жена.
Есть также несколько ключевых слов, которые наглухо запирают сердце моей мамы. Одно из таких слов – мещанство. А у Женьки фамилия – Мещанинова, и она ею гордится. Вот и не сложилось…
– Хорошо, мама, не могла бы ты позвонить своей внучке Алиске и попросить ее найти в нашей телефонной книге номер мобильного телефона Геры…
(Молодец!)
– Разумеется, я могу это сделать, но почему ты не можешь это сделать сам?
(Идиот!)
– Евгений!
– Я застрял в дороге.
(В какой дороге? Ты точно идиот…)
– В дороге?!
Как же я мог забыть – это еще одно ключевое мамино слово – ДОРОГА! Теперь она сделает всё. Нет, старик, ты гений!
– Да, мама, я в дороге. И у меня сломалась машина.
– В это трудное для всех честных людей время ты купил себе машину?
– Это Герина машина, мама… Я ехал к нему, но машина сломалась. Я звоню из автомата, у меня один жетон, скоро кончится время…
– На какой ты улице?
– Это загородное шоссе.
– Загородное шоссе, какой километр?
– Это далеко, мама, общественный транспорт здесь не ходит.
Попробовал бы я назвать этот самый километр – через пять минут мама будет уже – В ПУТИ. Потому что: ЧЕЛОВЕК ПОПАЛ В БЕДУ.
– Евгений, ты попал в беду? Ты в опасности?
– Нет, мама, просто машина сломалась. Я в полной безопасности! В полной… Но мой друг Гера…
– Твой друг Гера отмывает грязные деньги.
Я знал, что она скажет именно так, я много раз это слышал.
– Мама, мой друг Гера в опасности! В очень большой опасности. Только, пожалуйста, не говори: "Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты", я слышал это много раз. Мама! Женька должна срочно до него дозвониться по его мобильному, номер записан в телефонной книге, дозвониться и сказать ему, чтобы он срочно уезжал. К своей тете в Харьков или к родственникам жены (если я скажу – в Америку, всё пропало, она не позвонит) – к родственникам жены, он знает куда. Срочно! Ему грозит опасность! Очень большая опасность! Моему другу грозит опасность!