Меня потрясает Герина память! Если бы я спросил его про любой другой день сего года, да и не только, думаю, сего, он ответил бы с такой же стопроцентной уверенностью! Значит, пятое апреля Гера провел в самолете, а это в свою очередь значит, что он ни в чем, ни в чем не виноват! Но тогда зачем он улетел в Америку? – А на всякий случай! Как у них там в органах любят говорить: "Был бы человек, а статья найдется". А человека-то как раз и нет! И правильно сделал, что уехал!
Гера: Ты задал все свои идиотские вопросы?
Жека: Ага!
Гера: Теперь ответь на мои…
Жека: Тоже, ха-ха, идиотские?
Гера: Не идиотничай. Тебе предъявили обвинение?
Жека: Они сказали, что в течение трех дней они имеют право этого не делать.
Гера: Они имеют право на всё. Так предъявили? Да или нет?
Жека: Нет.
Гера: Ты что-нибудь подписывал? Да или нет?
Жека: Нет.
(Если не считать ту дурацкую бумажку. Но о ней я не стану говорить моему другу. Засмеет. Или орать начнет.)
Гера: Еще вопрос: фамилия следователя, который ведет твое дело.
Жека: Тебе которого?
Гера: Их что, двое?
Жека: Трое!
Гера: Всех. Фамилии всех.
Жека: Первый – Сокрушилин.
Гера: Что?!
Гера закричал так, как будто меня змея укусила. Или его.
Жека: Ты с ним знаком?
Гера: Лично нет. К счастью. Это – гад. Гад, каких поискать.
"Гад спускается в ад". Вот какие мы с Герой друзья – мы и думаем одинаково!
Жека: Ты знаешь, я бы так не сказал. Очень интересный и своеобразный человек.
Надо бы спросить, не назначили ли Сокрушилина генпрокурором… Хотя вряд ли он может это знать в своей Америке.
Гера (задумчиво): Кажется, ты действительно попал под каток.
Под каток? Не понимаю. Ты анекдот какой-то рассказывал на эту тему…
Жека: Успокойся, старик, меня давно передали другому следователю.
Гера: Фамилия.
Жека: Не знаю.
Гера: Как зовут?
Жека: Тоже не знаю.
Гера: Как он выглядит?
Жека: Никак. Но он тоже долго не задержался, исчез. У меня теперь Валентина Ивановна!
Гера: Баба?
Жека: Женщина. Но какая! Старик, ты много потерял! Хотя… У нее сегодня погиб какой-то близкий человек. Она утверждает, что его убили. "Толкнули…" А они говорят: "Сам упал…"
Гера: В метро?
В метро?
Гера: Только что по "Эху Москвы" передали: "На станции "Маяковская" неизвестный бросился под поезд метро".
Под поезд метро? Так вот что значит "растащило"!
Жека: Дудкин? Его фамилия – Дудкин?
Гера: Фамилию не называли.
Ну да, конечно, "в интересах дела"… Значит, не упал и не толкнули, а сам бросился? Самоубийство? А может, "Эхо Москвы" ошиблось? Нет, "Эхо Москвы" не ошибается. А мою любимую радиостанцию, значит, уже и в Америке принимают?
Жека: Слушай, старик, а что, "Эхо Москвы" у вас там принимают?
Гера: Где – там?
Жека: Там, где ты сейчас находишься.
Гера (раздраженно): А где я сейчас нахожусь?
Жека: У дядюшки…
Гера (кричит): У какого, к чёрту, дядюшки!
Жека (неуверенно): У американского… Ты в Америке? Ну чего ты молчишь? А теперь слушай меня внимательно – ты можешь спокойно возвращаться…
Гера (кричит): В какой, к чёрту, Америке?! У меня что, дел здесь нет? У меня друг в беду попал, а я полечу в Америку?
ДРУГ ПОПАЛ В БЕДУ! Ключевые слова! Я все понял. Мама. Моя мама! Она переступила через собственную гордость и позвонила Гере. Мама…
Жека: Слушай, этот номер телефона тебе дала мама? Моя мама?
Гера: Этот номер телефона мне дала твоя телка.
Телка? Телками Гера называет женщин до двадцати, после двадцати пяти они у него мочалки. Моя телка? Какая моя телка?
Жека: Какая моя телка?
Гера: Ну как ты там ее зовешь? Даша, что ли?
Жека: Даша?! Моя Даша? Но… как ты ее нашел?
Гера: Твоя жена…
Жека: Что – моя жена?
Гера: Твоя жена дала мне ее телефон.
Женька? Женька знает Дашин телефон.
ЖЕНЬКА ЗНАЕТ О ДАШЕ?!
Гера: А теперь слушай меня внимательно. Я включил все свои связи: от шаболовских до солнцевских, я нашел Мешанкина, все говорят – ты попал под каток. Мешанкин летит в Россию…
Мешанкин? Знаменитый адвокат Мешанкин взялся вести это дело? (А Женька: "Мошонкин"…)
Жека: Летит из Австралии?
Интересно, что он там делал?
Гера: Из Новой Зеландии.
Жека: А там что он делал?
Гера: Ловил акул.
Жека: Понятно…
А Женька: "Из Австралии"… Но я одного не пойму – как Женька узнала Дашин телефон?
Жека (сам себе): Я одного не пойму: как Женька узнала Дашин телефон?
Гера: Он был записан в твоей записной книжке на букву "л". Тебе понятно?
Да, у Женьки есть такая особенность – заглядывать во все мои бумажки, поэтому Дашин телефон пришлось зашифровывать. Даша, я люблю тебя! Но какая же все-таки моя Женька… благородная! Знала и виду не подавала. Я бы на ее месте не удержался. Нет, все-таки женщины – существа высшего порядка!
Гера: Ты чего замолчал?
Жека: Думаю…
Гера: Ты не думай, а оторви свою задницу от стула, подойди к окну и посмотри вниз. Только не клади на аппарат трубку!
Я встаю, подхожу к окну, смотрю вниз и вижу…
На противоположной стороне улицы стоит Герин красный "Ягуар". Прямо на тротуаре, перегородив проход. (А есть что-то общее между Герой и Сокрушилиным. И я знаю – что. Они – хозяева этой жизни. Впрочем, хорошо, что у нее такие хозяева!) Я прижимаюсь к окну, всматриваясь, и вижу за затемненными стеклами сидящего внутри Геру… Он набирает на мобильном номер и ругается… Но, видимо, почувствовав мой взгляд, прекращает это занятие, поднимает глаза и смотрит на меня… ДРУГ… Как никогда раньше ясно и отчетливо я понимаю значение и смысл этого великого слова. И как никогда ясно и отчетливо понимаю значение и смысл слов, которые я нигде и никогда не читал и ни от кого не слышал, даже от мамы: "ДРУГ МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО ОДИН". Только один, именно один, потому что два, или три, или больше – это уже друзья, приятели, друзья-приятели, что само по себе не так уж плохо, но в данном случае количество не переходит в качество, а наоборот, размывает и девальвирует высокое понятие дружбы. Большого, значительного, великого не может быть много: один Пушкин, один Толстой, одна жена, один друг… И я счастлив, старик, что ты у меня один, и другому другу в моей жизни уже никогда не бывать! За спиной звонит телефон, но я не стану подходить, а буду стоять и смотреть на своего друга… А друг будет смотреть на меня… Гера что-то кричит и крутит у виска пальцем. Это ты мне? Извини, там телефон звонит.
Алло…
Гера (кричит): Идиот, я же тебя просил: не клади трубку на аппарат!
А, вот в чем дело. Виноват, но зачем же сразу орать?
Жека (обиженно): Зачем сразу орать? Извини…
Гера: Ты в кабинете Писигина?
И это он знает? Воистину, мой друг знает всё! Но откуда?!
Жека: Откуда ты… знаешь?
Гера: Приходилось бывать.
Приходилось бывать? Интересно…
Гера: Скажи, тебя охраняют?
Жека: Да никто меня не охраняет! Здесь у двери даже ручки нет.
Гера (растерянно): Ручки нет? А где же она?
Жека: Я ее отломал.
Гера: Ты? Отломал ручку? Как? Тебя били?
Жека: Попробовали бы они меня бить. Но была заварушка. Вообще, есть что рассказать.
Гера: Расскажешь, старик, обязательно расскажешь! Сегодня же! Мы с тобой вечером в "Метрополь" завалимся! В Боярский зал. Но сначала ты должен оттуда выйти. И тебя никто не станет искать, потому что дело не в тебе. Слушай меня внимательно! Значит так – выходи сейчас из кабинета и спускайся вниз…
Жека: Там милиционер стоит… На входе… На выходе то есть.
А что значит – не во мне дело? А в ком же?
Гера: Милиционера уведет Анжелика.
Анжелика? Какая еще Анжелика?
Жека: Какая Анжелика?
Гера: Подойди снова к окну и ты ее увидишь. Твоя Анжелика.
Одной рукой я прижимаю трубку к уху, другой беру аппарат и подхожу к окну – благо провод длинный. Рядом с машиной стоит Анжелика. Настоящая Анжелика: смесь Клаудии Шиффер и Линды Евангелисты, причем от каждой она взяла все самое лучшее. И где только, в каком заповеднике красавиц Гера таких находит? Длинная шуба расстегнута, под ней кожаная миниюбка. Анжелика смотрит на меня и улыбается… Наверно, я тоже улыбаюсь? Наверно…
Гера: Слушай меня внимательно! Ровно через минуту Анжелика забежит в эту гнусную контору и скажет милиционеру, что только что в этой подворотне бомж выдернул у нее из рук сумочку с тремя тысячами долларов. Мент побежит за ней…
Жека: А если не побежит?
Хотя, старик, ты прав, побежит. За такой любой побежит…
Гера: Побежит, за полторы тысячи побежит, не перебивай! Но долго задерживать его она не сможет. Две-три минуты, не больше. За это время ты должен выйти в коридор, спуститься по лестнице и… Не нервничай, не торопись и не беги. Ни в коем случае не беги! Вежливо здоровайся с каждым, кто встретится… Спускайся по лестнице, выходи на улицу и садись в машину.
Жека: В какую машину?
Гера (кричит): В мою, идиот!
А я подумал – в "автозак". Привычка, знаете, ли…
Значит, так? Ну что ж, значит, так! Хотя я думал, что все будет не так… Я думал, когда все выяснится, они принесут мне свои извинения, хотя и не сразу, но я их приму, и мы все вместе посмеемся. И я скажу шутливо: "А был ли мальчик?" А был ли мальчик… А мальчик действительно был, но ты, скотина и свинья, о нем совершенно забыл! Он был и есть!
Жека: Старик, надо помочь одному человеку.
Гера (кричит): Ты, как всегда, думаешь обо всем, кроме того, о чем нужно думать в данный момент! О себе думай, а не о других!
Жека: Паренек… Славный… Знаешь, как он сказал: "Я верю, что Россия с колен поднимется".
Гера (кричит): Достали вы меня со своей Россией! И с ее коленями! Заколебали…
Что ж, Гера имеет право так говорить. Он немец, и он имеет право так говорить.
Гера (кричит): Они пошли!
Можешь не кричать, я сам вижу, что они пошли… Анжелика – первая… (А она хорошая актриса!) Мент трусит за ней и растеряно вертит головой.
Жека: Ему нужны деньги.
Гера: Кому?
Жека: Ему… Пареньку…
Гера: Сколько?
Жека: Десять тысяч. Долларов.
Гера: Хорошо. Все будет. Только выходи!
Я знал, что Гера не откажет, я знал! Это Гера, это мой друг Гера…
А это совсем не тот милиционер, который нас с Сокрушилиным не хотел пускать, другой. Добродушный здоровяк. Но жадный, конечно, – услышал про три тысячи долларов и бросил всё, вверенный пост оставил. Хотя почему жадный? Почему ты, Золоторотов, всегда думаешь про людей плохо? Человек защищает женщину, спасает ее честно нажитые сбережения, бежит в неизвестность, навстречу опасности, в темную подворотню… А там его, может, бандит подкарауливает? А в руке у него нож. Ножик… НОЖИЧЕК!
А Гера сидит в своем красном "Ягуаре", сам красный, как его "Ягуар", и кричит в свой мобильник. Трубка лежит на подоконнике, но я слышу:
– Беги, Жека, беги!!!
Это мой друг. Один единственный друг. Я бы всем пожелал иметь такого друга. А я вспомнил, старик, твой анекдот про каток! Кстати, он не про каток, а про русского интеллигента. Из серии анекдотов про русских интеллигентов. В общем, попал русский интеллигент под каток. Отлепили его, ха-ха, от асфальта и думают: на что бы его теперь употребить? Положили как коврик под дверь. Лежал он там долго, и все об него ноги вытирали, а потом решили постирать – загрязнился. Постирали. В стиральной машине, отжали и повесили на веревочке сушить. А была весна, ветерок свежий, дунул, простудился русский интеллигент и умер. Глупый анекдот. Глупый и несправедливый. А Гера так орет в своем "Ягуаре", что прохожие оглядываются. Надо его успокоить.
– Алло, старик, успокойся…
– Ур-род, ну какой же ты урод!!
Называй меня, как хочешь, я не обижусь. Никогда и ни за что я на тебя не обижусь. А интересно, ему понравилась моя Даша?
– Старик, тебе понравилась моя Даша?
– Какая Даша? Какая, к чёрту, Даша? А, эта? Кстати, по паспорту она Оксана. Из Кировограда.
– Какая Оксана, старик, ты был у какой-то другой девушки…
– И она дала мне твой телефон? Обычная украинская проститутка. "Иры"! Я стащил с нее пьяного клиента, рыжего хама, настучал ему по башке, да и ее пришлось встряхнуть. Обкурилась и хохотала все время… Обычная хохляцкая дрянь!
– Старик, извинись! Немедленно извинись!
– Жека, я тебя умоляю, выходи из кабинета, спускайся по лестнице и…
– Извинись!
– Урод! Ну какой же ты урод! Разве ты не понял, они искали лоха, чтобы повесить на него всех собак!
– Я не понимаю, о чем ты говоришь? Каких всех собак? Каких всех?
– Ну не всех – одну. Но самую шелудивую. Искали и нашли… Главного лоха Москвы
– Я требую – извинись.
– Кретин! Идиот! Лох!
Нет, это надо прекращать! Я бросаю трубку и отхожу от окна. У меня дрожат руки, это видно невооруженным взглядом. Это нервы! А расшатались они у меня здесь… Но я прав! Тот редкий случай, когда я прав. Хотя… Я вытягиваю шею и смотрю вниз. Разбрасывая ошметки грязи, "Ягуар" срывается с места и исчезает за углом. Скатертью дорожка, Герман Генрихович! Спасибо вам, Герман Генрихович, большое русское спасибо! А за лоха – спасибо отдельное! Вот уже порадовал, вот уж повеселил! Только, извини, не ты первый, дома этим словом частенько меня величают. А Женька недавно (не помню, правда, по какому поводу) сказала даже: "Лох всея Руси". Так что, извини, твой "главный лох Москвы" просто отдыхает! Только объясните мне, что сие слово значит? Алиска однажды так сформулировала: "Лох – это человек, которого легко обмануть". Тогда, братцы, это не про меня, обмануть меня совсем нелегко, я, между прочим, всегда проверяю сдачу, не отходя от кассы, и дважды устраивал скандалы, когда меня пытались обсчитать, правда, в первом случае кассирша просто ошиблась, а во втором я сам себя обсчитал и долго потом извинялся, но сути это не меняет – считать себя лохом я не имею права, а вот в отношении кретина и идиота ты, скорее всего, прав. "Некоторые люди постоянно читают, чтобы не думать", – сказал ты однажды, имея в виду одного человека. На что этот человек возразил: "Но невозможно думать, не присев в одиночестве хотя бы на минутку". Вот я присел, и знаешь, что понял? Да, друг может быть только один. Но это не всё, это еще не всё… Наберись мужества и слушай дальше: ИЛИ НИ ОДНОГО!
А руки по-прежнему дрожат.
– Золоторотов?
– Я?
– Вы – Золоторотов?
– Да, я…
– Руки.
Третья
Когда мне страшно, когда мне трудно, когда хочется упасть, я вспоминаю ту ночь… Тогда тоже был такой же или почти такой же влажный, осязаемый воздух и такое же скопление и беспрерывное движение, такое же роение людей, жаждущих свободы, только там их было еще больше – в десятки, в сотни, в тысячи раз! А первый, кого я там увидел, был тот убогий человечек… И даже не человечек, а полчеловечка! Его кажущаяся очень большой голова сидела на узких плечах, прикрепленных прямо к тазу, туловище практически отсутствовало – такой вот несчастный убогий калека. Он шел сквозь толпу медленно, с трудом переставляя свои несоразмерно длинные ноги. Он был меньше меня вполовину! Я встретился с ним взглядом. В его глазах была жажда свободы. Мне кажется, если бы в тот момент ему предложили выбор: его недостающее туловище или свобода, свобода России – он выбрал бы последнее. (Будь я скульптором, я бы поставил ему там же, перед Белым домом памятник, как памятник Свободе! И никаких излишеств, никакого ложного пафоса – одна простая бронзовая фигурка несчастного, да нет, счастливого уродца!) В его глазах была жажда свободы, а я смотрел на него и думал: "Зачем ты сюда пришел, ведь если начнется паника, тебя сразу затопчут". А паника была вполне возможна, особенно под утро, когда все устали и изнервничались и началась самая настоящая шпиономания, и когда меня взяли… Да! Чёрт! Чёрт побери, меня там тоже взяли! (Им не понравилось, что я в плаще и берете, подумали что "альфовец", тоже мне, нашли "альфовца".) Взяли… – Тебя периодически берут, пора бы уже и привыкнуть! – А потом я увидел Андрея Битова и от растерянности остановился – в двух шагах, прямо напротив. (У него были закрыты глаза и он меня не видел.) Он был очень красив, как, наверное, бывают красивы только писатели в минуты творческого вдохновения. Я не могу сказать, что Андрей Битов – мой самый любимый писатель, видимо, он все-таки для меня сложноват, "Пушкинский дом" пришлось прочесть дважды, прежде чем понять, но сути это не меняет, он – писатель, настоящий писатель! Это для меня, как чудо, – он сидит в своей каморке, в своей кухоньке, в своем кабинетике и – разговаривает со мной… Он не знает меня, Евгения Золоторотова, он даже не догадывается о моем существовании, а разговаривает именно со мной – вот что меня всегда в писательстве поражало! А он стоял, не открывая глаз, красивый и загадочный, и, как мне кажется, тоже что-то такое чувствовал…