Сегодня вечером в ее доме большой бал, первый в этом году, но Ирина запрещает себе плакать. Внизу - музыка и элегантные кавалеры; наверху - лежит она, с сухими глазами и в лихорадке. Простудиться теперь, в тот самый день, в тот самый вечер, когда она наконец налилась соком и расцвела, когда закончилось детство, ее детство, детство девочки, которая в ожидании сегодняшнего вечера многие месяцы простаивала обнаженная перед зеркалом с книгой на голове, вобрав живот, развернув плечи и выпятив грудь. В этот год пришел конец подзатыльникам, насмешливым тихим замечаниям ничего не понимающих взрослых, терпеливому удивлению тому, с каким раздражением, с какой злостью она по команде матери в полночь отправлялась в свою комнату. В этом году она будет танцевать до рассвета и после рассвета и гулять у пруда под ивами с каким-нибудь влюбленным кавалером… она начинает думать о толстой, прыщавой Маше - та сейчас внизу, щеки горят румянцем триумфа, - о своей уродливой сестре, которая сегодня станет королевой бала, которая сейчас кружится в танце с утомленным кавалером, озадаченным отсутствием хорошенькой Ирины… и слезы гнева вновь наворачиваются на глаза.
- Можно войти?
Это Паташин. Григорий Паташин, ?minence grise в салоне ее матери. Высокий крупный мужчина, несущий на своих широких плечах, таких могучих, что меж ними едва остается место для шеи, вот уже шесть десятков беззаботно прожитых лет. Паташин, с бородавкой на кончике носа и голосом, напоминающим скрежет гравия. Паташин, чья дурная слава не утихает с годами.
- Входите.
- Ирина Николаевна, - говорит ей входящий, поправляя дурно пошитые брюки. - Без вас вечер совершенно никакой.
- Присядьте, Григорий, - говорит она, намеренно опуская "дядя", как называла его всю жизнь, и похлопывая рукой по одеялу рядом с собой. - Присядьте и расскажите мне, что там происходит. Что Маша, хороша ли она?
- Может ли Маша быть хороша? - отвечает Паташин, улыбаясь в бороду.
- Старый медведь, - смеется Ирина, - настоящий дамский угодник.
- А вы, Ирина, - говорит Паташин, мягко приподнимая ее подбородок кончиками пальцев, - слишком умны и уравновешенны, чтобы ожидать в жизни большой удачи. Я смотрю в ваши глаза и вижу там ум. Я смотрю на ваше тело и вижу в нем предчувствие. Вам нужно учиться лицемерию, учиться скрывать ум в глазах и приучать к разумным желаниям свое тело.
- Чтобы умереть старой девой, - снова со смехом добавляет Ирина. - Я такая, какая есть, и другой быть не могу.
- Да, это так, - задумчиво отвечает Паташин. Его рука не отпускает ее подбородок; он легко проводит пальцами по ее щеке. Ирина трется о ласкающую руку. Рука холодна.
- Никто ведь не хватится вас, - шепчет она. - Немного времени у вас есть.
Паташин усмехается.
- Не затем я пришел к вам, чтобы соблазнять вас, Ирина Николаевна, - говорит он. - Но если вам угодно мужчину, то извольте, я к вашим услугам. Если же нет… - Паташин пожимает плечами.
- Заприте дверь, - приказывает она.
Ей пришлось вытерпеть вид разоблачающегося немолодого мужчины, не самое привлекательное зрелище. Паташин бросает фрак и белье на стул и уверенно улыбаясь остается перед ней в своей могучей наготе, весь заросший седым волосом. Ирина закрывает глаза, отчаянно желая никогда не состариться.
- Надеюсь, вам не было больно? - спрашивает он ее, когда все кончено.
- Нет, - совершенно ровным и спокойным голосом отвечает она. - У верховой езды есть свои плюсы и преимущества.
- Мне нужно идти, - говорит Паташин, и она становится свидетельницей обратного его превращения в салонного льва. Поправив волосы и пригладив бороду, он поворачивается к ней.
- Быть изнасилованной собственным дядей. Хорошенькое начало!
Григорий Паташин идет к двери, бросая на ходу:
- Кто из нас изнасилован, хотел бы я знать?
После случая с Григорием Паташиным Ирина не только стала бояться уходящих лет; случай этот толкнул ее прямиком в руки юного, прекрасного и чудовищно глупого Александра Черкасова. Таким образом в беде, постигшей ее сына, Паташина винить было нельзя. Через некоторое время после знаменательного происшествия во время бала он сделал Ирине предложение, но она отказала ему и избрала его соперника, в чем, конечно, был виноват и Паташин. Давнишние отношения с уродливой сестрой Машей теперь были отчасти перенесены ею на Эльфриду. Несоответствие здесь было только одно: красота Эльфриды.
И вот еще о Григории Паташине. Он наградил ее страстью ко всему запретному: ведь все запретное напоминало ей о том вечере из ее юности…
Взлетающий Орел, конечно же, был запретным плодом…
Тогда она была Эльфридой Эдж. Дочуркой мистера Эджа. Милая Эльфрида, такая славная, хорошая девочка. Знаете, ее отец бросился с крыши своего дома. Она видела в окно, как он пролетел мимо, и сказала потом, что подумала, это обвалилась дымовая труба. Всегда такая уравновешенная, она легко перенесла смерть отца. Хорошо обеспечена, это уж конечно, просто купается в деньгах, ей досталась от родственников огромная ферма и всемирно известная коллекция марок. "Моя маленькая однопенсовочка" - так он ее звал, а она всегда была ужас какая бледная, белая как мел; так дурно говорить, но с деньгами можно скоро утешиться, верно? Такая милая девушка, всегда спокойная, маленькая мисс белоснежка, но без причины и прыщик не вскочит, а у нее глазки всегда были на мокром месте, как у десятилетней. Нет, мисс Эдж больше не живет здесь, уехала куда-то в чужие края, в заграницу стало быть, устраиваться там среди иноземцев, и это понятно, она по-прежнему мила и свежа, о ней здесь вы ни от кого слова плохого не услышите, такая душка. А ее мать - вот уж была взаправду веселая вдова. Когда Эльфридочка выросла, только и делала, что помогала пожилым да немощным, ходила за детками молодых распутниц, все только книжки читала, да шила, да готовила, но ведь молодые леди должны когда-то и погулять ?
Эльфрида Эдж под загородкой,
Сама с собою баловалась,
Или с проказником Реджи.
- Эй, Эльфрида, пойдем гулять в поле.
- Нет, спасибо, не думаю, что у меня выдастся свободная минутка.
- Пойдем, я покажу тебе моего петушка.
- Твой петушок меня совершенно не интересует.
- Спорим, ты в жизни ни одного петушка не видела.
- Нет, видела.
- Нет, не видела.
- Нет, видела.
- А вот мать твоя точно насмотрелась. И черные видела, и коричневые, и желтые, небось, и голубые, как у тех арабов, которые потом резались из-за нее.
- Оставь мою мать в покое.
- Если уж она такая любительница, то ты тоже должна быть не прочь.
- Реджи Смит, у тебя самый грязный язык в школе.
- А у тебя всегда самые чистые переднички.
… большой развратный мужчина с отростком в фут длиной он актер по крайней мере все время сидит с актерами в богемном кафе говорил, что изъездил все побережье и хорошо разбирается в этом деле с ней в постели и такой настойчивый говорит ей не узнаешь что потеряла пока не попробуешь сама и она отвечает да а почему бы и нет он говорит ну вот и чудесно киска и расстегивает пуговицы на дыре в штанах где его отросток прячется и вгоняет его в нее тоже сначала освободив в ней проход и наутро она просыпается сама не своя и все ее простыни мокры от пота…
Просто потому что мама занималась этим,
Я не хочу заниматься этим.
Просто потому что папа занимался этим,
Я не хочу заниматься этим.
(Э. Э. 16 лет)
Когда Игнатиус Грибб прислал письмо, в котором сообщил, что экзамен ею провален, она поняла: это конец. Если она не сможет попасть в этот колледж, то ей уже никогда не попасть ни в какой другой, и значит, на этом все. Ученая Эльфрида, тихоня Эльфрида, все, пришел конец твоему учению. Но вот что еще он написал ей в своем письме: "… если мой отказ огорчит вас, то смею надеяться, что утешу вас, признавшись, сколь милой и очаровательной я вас нахожу, и поскольку назначить вам стипендию я не в силах, то позволю себе предложить место секретаря на моей кафедре. Прошу серьезно об этом подумать".
Они были парой заблудших в мире не сбывшихся надежд. То, что они поженятся, было ясно с самого начала. Заполучив в женушки красавицу, по которой немедленно принялся сходить с ума весь студенческий городок, он перестал быть объектом вечных насмешек. Получив такого мужа, как он, она вполне могла считать себя умной - причин сомневаться в его мудрости у нее не было. Они отлично знали достоинства и недостатки друг друга и относились друг к другу бережно и уважительно, все насмешки, все злословие мира были им нипочем. Остров Каф стал для них местом счастливого отдохновения; здесь он нашел всеобщее уважение, а она могла спокойно лелеять свою любовь к нему. Игнатиус, имя для святого темного рыцарства, центр ее вселенной и любовь. Здесь любовь, вот в чем дело. Вот в чем.
Пески времени
текут к новому Истоку.
Ирина и Эльфрида, обе с незаживающими ранами юности, одна пытаясь сохранить юность, остаться в ней навсегда, другая цепляясь за воспоминания - иногда, крайне редко, позволяли себе безнравственные поступки. Такие похожие и такие разные. Настолько же похожие и разные, как плато аксона и К.
Он позволил себе прожить так несколько дней, позволил течению событий увлечь его, унесся в потоке бесконтрольных раскрепощенных эмоций, передал себя в их власть и прогнал прочь все мысли о Гримусе, сестре Птицепес и Виргилие. Жил днем настоящим…
Лови момент, живи настоящим - какое любопытное, какое емкое определение. Немного позже он вспомнит, что говорил ему об этом Виргилий: "В жизни любого человека всегда существует высший пик. Ради этого краткого мига высшего торжества мы в общем-то и живем".
Для Взлетающего Орла этот миг наступил в тот день, когда он занимался с Ириной Черкасовой любовью в седьмой раз.
Они впервые делали это в постели. Черкасов снова ушел в Дом Взрастающего Сына, и Ирина решила воспользоваться удобным случаем. Ее спальню освещала единственная свеча. Ирина как обычно была ненасытна, очень требовательна и абсолютно, монархически всевластна; Взлетающий Орел был как раз в подходящем настроении, чтобы исполнять все требования партнерши. Их ночь была яростной, переполненной жадным насилием, они напоминали двухголового зверя; в пылу этой схватки извивающихся тел Взлетающего Орла посетило видение.
В колышущемся свете свечи он вдруг увидел лицо, лицо Эльфриды, ее эльфийские черты; стоны Ирины стали стонами Эльфриды. На короткий, как вспышка молнии, миг обе женщины словно бы слились в одну, соединенные силой порыва его любовной страсти. Видение ушло, но ощущение осталось; по окончании любовного акта, в омытой желтым светом комнате Взлетающий Орел откинулся на спину и принялся смаковать необычное переживание.
Все было так: в неприкрытой похоти Ирины он искал утонченность и элегантность - да, и чистоту - Эльфриды, святость, которая придавала ей особое очарование, поднимая ее, может быть, даже выше графини; в то же самое время из оков самоограничения моралистки Эльфриды он всеми силами стремился к чувственной раскрепощенности Ирины. В них были его единство и борьба противоположностей: невинность Эльфриды и греховность Ирины, свобода Ирины и скованность Эльфриды. Их отношение к мужьям резко отличалось, они находились на различных полюсах теплоты. Их связывал только Взлетающий Орел. Как Эльфрида любит его, но не позволяет своей любви поглотить себя, так Ирина похотливо желает его и отдается своей похоти спокойно и легко. И в той, и в другой царит незавершенность; через его посредство достигается завершенность. Их лица, тела, даже души видны ему как на ладони и слиты в одно. Заниматься любовью с Ириной означает освобождаться от отчаяния и тщетности Эльфриды; прикосновение губами к щеке Эльфриды символизирует очищение от похоти Ирины. Эльфрина, Ирида, Эльфрида, Ирина.
Чудо наконец свершилось, процесс закончился, обоюдное превращение завершилось внутри его. Отдыхая в постели Ирины, он наслаждался чутким равновесием между любовью к невинности и похотливой тягой к плотскому опыту, между самоотверженностью и самопоглощенностью, - он стоял на вершине, с которой возможен был только один путь: вниз. Эльфрина Орел. Их треугольник больше не был тремя точками, он стал одной.
И через секунду это прошло навсегда, ушло в небытие, потому что в своей эйфории он позволил себе произнести имя.
- Эльфрина, - сказал он.
Рядом с ним напряглось тело Ирины Черкасовой.
- Убирайся! - крикнула она.
Взлетающий Орел уже вернулся с высот своего мысленного полета и вновь оказался в комнате, освещенной тусклым трепещущим сиянием одинокой свечи. Только что достигнутое совершенство осколками лежало у его ног.
- Убирайся! - повторила графиня.
Миг совершенства всегда содержит в себе зародыш собственной гибели.
Когда далеко за полночь Взлетающий Орел пробирался через комнаты дома Гриббов в свою спальню, в гостиной навстречу ему из кресла поднялась бледная, изнуренная долгим ожиданием Эльфрида. Горящая в гостиной единственная свеча показалась ему эхом свечи в той спальне, которую он только что покинул.
- Добрый вечер, Взлетающий Орел, - сказала Эльфрида.
Безмолвно склонив в ответ голову, он опустился на стул напротив нее.
- Ирина? - спросила она, уже уверенная в ответе.
- А чего ты ожидала? - ответил он, чувствуя, что этими словами окончательно оскверняет память своего видения.
- Крепче Игнатиуса, верно, во всем свете никто не спит, - горько сказала она. - Мы могли бы заняться любовью прямо здесь и сейчас.
- Но ты сама отвергала меня, - ответил он.
- Возьми меня! - воскликнула она. - Будь все проклято!
Но все повторилось - в его руках тело Эльфриды, желающей его безмерно, вдруг оцепенело.
- Прости, - прошептала она, - но, видно, плоть моя слаба.
- Или слишком сильна, - тихо отозвался Орел.
Граф Александр Черкасов, графиня Ирина Черкасова, Алексей Черкасов и Норберт Пэйдж пьют чай в салоне. Ирина часто обмахивается веером, хотя в комнате совсем не жарко.
- Ма-ма, - счастливо лепечет Алексей.
- Мама с тобой, Алексей, - отвечает Ирина, - мама всегда с тобой.
- Ирина, - говорит ей граф Черкасов, - ты очень сильная женщина.
- Да, - отвечает она. - Да, я знаю. Я знаю, когда нужно отказать себе. И в чем.
Скрытый смысл сказанного не доходит до мистера Пэйджа; он считает графа и графиню чудесной, счастливейшей парой.
- Это великий дар, - чуточку слишком поспешно прибавляет Ирина, чувствуя, что граф хочет перевести разговор на другую тему. - Великий дар. Знать, когда остановиться.
Одно слово, и возможность утеряна навсегда. Он мог вернуть Эльфриде покой и успокоить себя умиротворенностью ее души. Он мог предоставить Ирине общество, в котором она так нуждалась, забыв думать о том, откуда берутся ее прихоти. Эльфрина Орел, они могли парить в поднебесье вечность. Вместо этого они снова превратились в три разобщенных точки, их треугольник распался. Одно слово смогло изменить ход истории.
Ферма у дороги. Старый дом, но ухоженный и крепкий, длинная постройка с выбеленными стенами. Узнав этот дом, Взлетающий Орел вздрогнул от неожиданности: поднявшись на гору и еще не ступив на улицы К., он вошел в эти ворота и здесь встретился в окне с глазами на гранитном лице; здесь ему снова безжалостно напомнили о том, что он пария. Но теперь многое изменилось, он стал другим; он теперь часть этого места и ничем не отличается от хозяина дома, у него те же права. Ферма часть города, он тоже часть города, он часть фермы, ферма часть его. На сегодняшний день, по крайней мере, это так.
Он не один, с ним Эльфрида Грибб; сегодня они зашли особенно далеко, но ни он, ни она не заметили пройденного пути, они бредут рядом молча и каждый думает о своем. Увидев ферму, Взлетающий Орел рассказывает историю о каменном лице с глазами василиска.
- Мне показалось, что в памяти этого человека хранятся сотни тайн, но ни одну из них он ни за что не раскроет, - закончил он свой рассказ. Эльфрида тихо улыбнулась. Ее мысли были далеко.
- У всех, кого я повстречал потом в К., были такие же глаза, - говорит тогда Взлетающий Орел. - Все хранят тайны, берегут их для себя - или делают вид, что никаких тайн не существует. Здесь слишком о многом молчат. Слишком о многом.
Эльфрида отвечает, не поднимая на него глаз:
- Да. Ты прав. Так и есть.
- Рад, что мы взяли вас на борт, Взлетающий Орел, - говорит ему в тот же вечер Игнатиус Грибб. - С вами Эльфрида повеселела. К сожалению, в течение дня я не могу уделять ей достаточно внимания. До вас она целыми днями скучала, бедняжка. Так?
Эльфрида заставляет свои губы сложиться в улыбку.
Игнатиус Грибб с наигранной серьезностью наклоняется к Взлетающему Орлу.
- До тех пор, пока вы не появились, дружище, - говорит он, - моя жена не знала, чем без меня заняться.
- Но, Игнатиус, я не… - начинает Эльфрида, но Грибб жизнерадостно машет на нее рукой.
- Это кстати, только кстати, - заключает он, - поскольку я тоже не знал, чем заняться без нее.
- Счастливый брак - это замечательно, - выдавливает из себя Взлетающий Орел, чувствуя себя чудовищем.
Эльфрида Грибб встает и выходит из комнаты.
- Мне достаточно было одного взгляда, и я все поняла, - говорит мужу Ирина. - Он оказывает на бедную невинную Эльфриду очень дурное влияние. Тебе нужно было внимательно к нему присмотреться.
- Внешность обманчива, - пытается защищаться Александр Черкасов.
- Я уверена, между ними что-то есть, - продолжает Ирина. - Мне кажется, что тебе нужно переговорить с Игнатиусом.
- О чем же?
- Ты должен предупредить его, - отвечает она. - Намекнуть, что за его гостем нужен глаз да глаз.
- Но я не думаю…
- Если ты не скажешь ему, - обрывает мужа Ирина, - тогда я скажу сама.
- Хорошо, - встревоженно соглашается Александр Черкасов. - Но в таком случае, я начну с другого, дорогая. Я переговорю с Взлетающим Орлом. Спрошу его напрямик. Предупрежу и потребую взять себя в руки. Ну ты понимаешь…
- Ты глуп, глуп, глуп! - в гневе кричит Ирина Черкасова.
Cобытия, однако же, развиваются еще быстрее, опережая ее гнев.
Вот все и кончилось, говорит зеркалу Взлетающий Орел. Может быть мне и другим было больно, может быть, для кого-нибудь это было трагедией, может быть, еще ничего не закончилось и последуют какие-нибудь новые, неведомые черные ужасы, но это была вершина, наивысшая точка, чистейшая, миг света.
- Нет, - отвечает ему Эльфрида Грибб, - сегодня я гулять не пойду. Нет настроения. А вы идите. У меня тут есть одно дело. Взлетающий Орел выходит с террасы, где играет тихая музыка, оставляя там Эльфриду одну в ее любимом шезлонге.