Последними словами Бурова были: "Ладно уж, иди, отнеси камеру и отдыхай", адресованные мне. Но, на этом запись не закончилась! Я, оказывается, забыла выключить камеру. Сначала видно было только пол с ковровой дорожкой, это в коридоре. Потом – часть письменного стола и спинка стула. Не знаю, почему я просто не стерла эту бесполезную запись интерьера кабинета. А! В это время зазвонил телефон. Катя позвонила. Пока я разговаривала с ней, видео продолжалось. Вдруг я услышала скрип двери и не сразу сообразила, что этот звук из телевизора. Посмотрела на экран: за столом в кабинете сидел мой муж. Но, он был не один. Мужская рука в кадре двумя пальцами с минуту держала конверт и потом положила его на стол перед моим мужем. Буров достал из конверта деньги, развернул их веером и сложил обратно. Я никогда не видела столько "зеленых" сразу. – Как договаривались, Сергей Сергеич, – произнес низкий голос. – Не беспокойся, он уже в клинике у Лазаря. Его место в покойницкой занял ни в чем не повинный ханыга. Свидетельство о смерти получишь во вторник. Давай за упокой души уважаемого Гоги Галадзе, – со смешком сказал Буров, – Думаю, с новым лицом он будет носить новое имя.
Дальше Буров разлил коньяк по бокалам, и они выпили.
– Ты не узнала по голосу, кто был с твоим мужем в кабинете? Ведь он должен был быть среди гостей.
– Узнала. И руку с золотыми часами узнала. Это был Василий Голод. Катькин одноклассник и отец ее первого сына.
– Ты рассказала ей?
– Нет, Витя. У Катьки Василий Голод – кость в горле. Это ее боль, ее стыд. И ее поломанная на части судьба. Только теперь я знаю, что Голод не только ей жизнь испортил… Вот как тут в случай не верить? Мы живем в этой квартире все вместе уже больше месяца. А знаем друг про друга совсем чуть. Все такие деликатные, спрашивать не спрашиваем, и сами отмалчиваемся. Конечно, мы, вроде бы, конкуренты. Но, Витя, кто из нас по – настоящему готов бороться за эту жилплощадь? Ты?
– Я об этом как-то не думал.
– Вот и я не думала. Получится, так получится. Ты заметил, что мы все здесь какие-то…аморфные. Живем – и ладно. Я все понимаю, здесь счастливчиков нет. И, Эмилия действительно хотела нам помочь. Я только одного понять не могу: она хотела нас столкнуть лбами, оставляя квартиру "победителям" или была так уверена в нас, зная, что мы останемся людьми, и не будет, собственно, никакой борьбы? Я думаю, она слишком верила в нашу предполагаемую порядочность.
– А ты считаешь, она ошиблась?
– Мало времени прошло, Витя. Еще никто толком на ноги не встал. Посмотрим! Я о Полякове хотела сказать. Мы все уверены, что он тихий пьяница. И не спорь, – остановила она Маринина, готового возразить, – А ты знаешь, как он сюда попал? Его Качинский подобрал на пожаре.
– Ты, прямо, как о щенке…
– Так и есть. Квартира сгорела по вине самого Георгия, он пьяный, даже не помнит, то ли кастрюлю с картошкой на плите забыл, уходя, то ли окурок не затушил. Но, не это важно. Понимаешь, человеку незачем жить. Не держит ничего. А он кандидат наук, не ханыга какой. Хотя именно у последних выживаемость просто потрясающая! Он работу потерял, потом мать умерла. Не женат. И детей нет. Есть только воспоминания о любимой девушке. А ты заметил, что он уже третий день трезв и чисто выбрит? А все потому, что случайно увидел свою, все еще, как оказалось, любимую, здесь, у нас. И понял, что есть, для кого жить.
– Интересно, – ревниво насторожился Маринин, – в нашей квартире только Юля и ты…
– И Катька. Моя Катька. В девичестве Сотникова. Они учились в одном классе: Поляков, Катя и Голод. Катя с Поляковым с седьмого класса вместе. И расставаться не собирались. Но, эта сволочь, Василий Голод, изнасиловал ее. А Катька, дурочка, сразу же Георгию сказала, что разлюбила. А потом родился Сашка.
– А Георгий знает? Что Голод так с ней?
– Нет, Катерина смолчала, а Голоду зачем в этом признаваться?
– И он не знает, что Катин сын от него?
– Нет. И правильно. Какой он отец? Насильник!
– А нынешний муж Кати? Как он к мальчику?
– О! Равиль сразу же усыновил Сашку. И тот долго считал его своим отцом. Если бы Равиль не пил… У них еще двое пацанов. Младшему всего два года! Катя измучилась вся. И мать Равиля на ее стороне, знаешь, как у татар с выпивкой строго! Но, ничего на него не действует. Вот вчера опять запил…
– Поляков что, Катерину узнал, когда она к тебе приходила?
– Да. А я ей позвонила. По его просьбе. Так, что, Маринин, съесть торт мы с тобой поторопились. Сегодня у нас гости, и тебе придется идти в магазин еще за одним!
Он на минуту обомлел от этого "у нас". То есть, конечно, он уже и не сомневался. Но, как буднично это прозвучало! Теперь он, как порядочный человек, должен…Нет, он не должен. Он хочет.
Они оба кинулись к своим сотовым, когда заиграла мелодия Эннио Морриконе. Оказывается, у них одинаково звонил телефон.
– Слушаю, – ответил Маринин, когда понял, что это ему, – Здравствуйте, Егор. Конечно, смогу. Я сейчас подойду.
– Тебе нужно уйти? Надолго?
– Я думаю, нет. Это рядом, в прокуратуру. Там для меня есть информация. Это касается смерти дочери…
– Я так мало знаю о тебе, Витя…
Он подошел к ней и прижал к себе.
– Мы же не дети, Аля. У нас полжизни прожито. И забыть, не забудешь…И прошлое еще догонит и добавит. Сейчас главное – не наделать ошибок. Времени, чтобы их исправлять, осталось не так уж и много…
Глава 30
– Присаживайтесь, Виктор Васильевич, – Егор Беркутов улыбнулся. Майор Маринин уже не был для него чужим человеком. Наверное, действительно есть люди, к которым относиться плохо нельзя. Просто не за что. И не потому, что они поступают уж как-то очень правильно. Нет, как раз они часто совершают по жизни ошибки, только не во вред другим, а себе. И испытаний им Бог дает сверх меры. Лялька, сестра его жены Галины, говорит, что это от того, что он, Бог, их любит больше других и сострадает им. Маринину есть в чем сочувствовать. Досталось мужику по самое некуда!
– Спасибо, Егор.
– Виктор Васильевич, мы нашли нескольких человек, которые были вместе с вашей дочерью в этой религиозной группе. Могу сразу сказать, что поначалу казалось, что ничего криминального за их руководителем Владиславом Сосновым нет. Обычный новоявленный проповедник, призывающий, вроде как к вере в Бога. Красиво говорил, ничего не требовал. Можно было бы подумать, что это действительно верующий сам и помогающий найти успокоение в этой вере страждущим. Вот, посмотрите, – Беркутов протянул Маринину лист бумаги, – Здесь четыре фамилии. Кто-то из них вам знаком?
– Нет. Точно нет, – Маринин покачал головой.
– Все три женщины с восторгом отзываются о Соснове, и переживают его гибель. И только Жуков Семен Иванович, кстати, пришедший в общество вслед за женой, считает, что Соснов – аферист. Вот такое заявление. Он утверждает, что за этот год членами секты Соснову были отписаны две квартиры. Конечно, добровольно. Семен Иванович смог уговорить свою жену, как он сказал, уже впавшую в религиозный экстаз, не отдавать Соснову квартиру, оставленную ей матерью, за бесценок.
– То есть, вы хотите сказать, что и Ольга могла продать свое жилье ему не за полную стоимость? Вот почему у нее на счету в банке только десять тысяч рублей…
– С Ольгой все не так просто, Виктор Васильевич. Все четверо сказали, что она была подругой Соснова.
– Как подругой? Жила с ним? Любовница? Или участвовала в аферах?
– Пока неясно. Но, похоже, она его любила. Так, по крайней мере, считает Жуков. Я сделал запрос в регистрационную палату о сделках на имя Владислава Соснова. По нашему городу их три. Последняя – с вашей дочерью. Все сделки зарегистрированы у одного нотариуса Фиры Каплан. Она утверждает, что продажа добровольная, сделки чистые.
– А ее не насторожило, что один и тот же человек покупает третью квартиру за год?
– Виктор Васильевич, мы ничего ей не можем предъявить. Софья Коган – юрист с огромным стажем, вы меня понимаете?
– Да, простите.
– Я разослал запросы по другим городам. Кстати, две квартиры им уже проданы через всю ту же Фиру Каплан. Часть денег передана в Дом малютки. Такой вот, благородный, жест. В квартире, в которой проводились встречи с проповедником, мы, кроме его личных вещей, нашли и вещи вашей дочери. По крайней мере, так утверждает женщина, которая заправляла у Соснова хозяйством – соседка по лестничной клетке. Она же утверждает, что Ольга никогда не оставалась у Соснова на ночь.
– Это ни о чем не говорит.
– Согласен. Виктор Васильевич, но, если мы докажем мошенничество, вы сможете оспорить сделку по продаже Ольгой квартиры. Но, это еще не все. Меня удивило одно: ваш внук Степан Михайлович Малиновский на этой жилплощади прописан не был.
– Да, странно. И в паспорте Ольги он не записан.
– Мальчик вообще не зарегистрирован в Самаре. И родился он не здесь.
– Да, в Москве.
– Так вот. Пришел ответ на запрос по прежнему месту жительства вашей дочери в Москве. Проживала она на Кутузовском проспекте вместе с мужем Михаилом Малиновским и их общим сыном Степаном. Кто такой Малиновский, вам рассказывать не нужно? Жили они там вплоть до ареста Малиновского. Потом она выписалась вместе с сыном по адресу в Самаре, но регистрацию здесь прошла только она. Виктор Васильевич, ваш внук – единственный, оставшийся в живых, Малиновский, законный сын бывшего главы холдинга "Север-Нефть". И, хотя Малиновского, вроде как, нет в живых, да и контрольный пакет акций принадлежит другому лицу, возможно, что на счетах в зарубежных банках лежат немалые деньги. И так думаю не один я. Скорее всего, Ольга пыталась спрятать сына. Несколько наивно, но, тем не менее, на время ей это удалось. Теперь Ольги нет в живых. Если об этом узнают заинтересованные лица…
– Вы, Егор, думаете, что Степке угрожает опасность?
– Я не могу ее исключить, а это уже много. У меня к вам предложение, Виктор Васильевич. Согласитесь, что находясь в санатории, мальчик всего лишь под присмотром, а ему нужна охрана.
– Вы что-то не договариваете, Егор. Ведь до сих пор…
– Извините, что перебиваю. Но – именно до сих пор. Вы сейчас оформляете опекунство, так? Видите ли, есть основания полагать, что его отец, Михаил Малиновский, жив и находится сейчас в Америке. В этом случае, не имея возможности видиться с сыном, он может пойти на то, чтобы увезти его из России. Это мы предполагаем как худший вариант.
– Но, для этого он должен признать себя его отцом! А он официально мертв, я так полагаю?
– Он и признает себя отцом, но только там, на территории Штатов, находясь под защитой их законов. Это для нас Малиновский преступник, там он – состоятельный гражданин свободной страны.
– Насколько точно то, что он там?
– Сомнений практически нет. Я предлагаю вам отвезти Степу в частную школу, находящуюся за городом. Может быть, вы о ней слышали. Это школа Агнессы Бауман.
– Слышал? Ольга воспитывалась там два года. Я продал квартиру, чтобы оплатить ее обучение там. В первый раз, Егор, Ольга подсела на наркотики еще в девятом классе. Мы тогда с женой уехали в Узбекистан, а она осталась с моей тещей. Та и не уследила. Тогда мне удалось вовремя ее изолировать от старой компании. Ну, а после Школы она и думать про них забыла. Поступила в институт. Видимо, судьба у нее такая, и там она нашла эту отраву…И – сорвалась. Кстати, помог ей в этом Малиновский – младший. Я до сих пор не могу понять, почему Степка считается сыном старшего? Как получилось, что Ольга вышла замуж не за сына, а за отца Малиновского?
– Она не могла выйти замуж за Влада Малиновского потому, что он умер еще до рождения Степана, даже не зная, что она беременна. Сам Малиновский незадолго до этого потерял еще и дочь, поэтому предложил Ольге стать его женой, чтобы у Степки был отец.
– Благородно. Если не считать, что этот, то ли отец, то ли дед – вор.
– Благородно, не благородно – Степан его законный сын. Вы рискуете потерять внука. Поэтому, лучший вариант – поселить Степана в Школе. Рассказывать, какая там охрана, я не буду, сами знаете. Директор школы, внучка Агнессы Анна, готова принять мальчика хоть сегодня. Все лечение он будет получать в полном объеме, даже, я думаю, его там быстрее поставят на ноги.
– У меня нет таких денег.
– Виктор Васильевич, ну, какие деньги? Речь идет о жизни ребенка. Да Анна меня выгонит, если я даже заикнусь о деньгах. Кстати, сейчас у нее живет еще один мальчик, почти ровесник Степы. Он сын ее подруги Софьи Риттер, которая сейчас лежит на сохранении в клинике. Им двоим будет не скучно. Соглашайтесь.
– Спасибо.
"Ольга, Ольга, что же ты сделала со своей жизнью? Как ты, моя дочь, дочь простого армейского офицера, оказалась рядом с такими людьми? Чья в этом вина? Что было бы с тобой, не откажись я тогда от тебя? Я виноват, я! Права была Зоя, обвиняя меня в том, что случилось. Нельзя детей бросать, никогда. Какими бы они не были. Я показал слабость. Думал, проявлю жесткость, Ольга и одумается. А она нуждалась в заботе…" – у Маринина в горле стоял комок.
– Виктор Васильевич, мы можем отвезти Степу сегодня вечером, когда я освобожусь. Часов в восемь.
– Спасибо, Егор.
– Тогда, до вечера. Я вам позвоню.
Глава 31
Алевтина даже и предположить не могла, что можно вот так жить. По распорядку, но с удовольствием. Поначалу ей казалось, что вырвавшись от Бурова с его маниакальным стремлением к выравниванию, выстраиванию, раскладыванию строго по раз и навсегда заведенному порядку даже таких вещей, как кухонные полотенца, она не сможет надышаться свободой. Ан, нет. На второй же день своего проживания в новой квартире, она с ужасом поняла, что продолжает складывать тряпки стопочками, развешивать одежду на плечиках и ставить посуду на полки горкой: сначала большие тарелки, на них поменьше, а сверху – десертные. И ложки с вилками лежат у нее, так же, как и в квартире Бурова, по разным ячейкам в пенале. Но, самое страшное было не это. Как-то, задумавшись, совершенно машинально, она выровняла по ранжиру бокалы и чашки на кухонной полке Юли. Бокалов было два: один примерно на пол-литра и совсем маленький, детский, с кошечкой на боку. А чашка одна, кофейная. Аля так и построила их: большой бокал, маленький и чашечка. И тут же поймала на себе изумленный взгляд молодой соседки. До того стало стыдно, что она поспешила ретироваться с кухни, пробормотав извинения.
Тогда она решила, что все, хватит: менять жизнь, так менять. Но, не получилось. Придя вечером с работы, она сбрасывала джинсы на спинку кресла, носки рядом, блузку – на диван, надевала халат и шла на кухню, чтобы сварить себе кофе. Возвращалась с дымящейся туркой, ставила ее на столик, на плетеный из соломки кружок, доставала чашку, наливала напиток, вдыхала запах и забиралась с ногами в кресло. И чувствовала дискомфорт: в спину впилась пуговица от джинсов. Она, ругая себя, старалась не обращать внимания (куда хочу, туда и кидаю одежку!), но насладиться моментом ей так и не удавалось. Джинсы занимали свое место на полке, носки – в ящике, блузка – на плечиках в шкафу.
Она даже однажды, в порыве откровенности, пожаловалась было Маринину, но, неожиданно тот осторожно заметил: "А что в этом плохого-то, Аль? Зачем рушить порядок, не понимаю!". И она поняла, что Маринин в хаосе жить не хочет. И – успокоилась.
Они уже вторую неделю, не таясь, жили вместе, в ее комнате, почти не заглядывая в его так толком и не устроенное жилище.
Все хорошо бы, но Аля боялась его ночных дежурств. Она оставалась одна, и сны приходили снова. Она помнила наутро все, страшась рассказать о происходящих во сне событиях даже Маринину. Она просто не знала, чем он может ей помочь. И чем она может помочь той женщине из сна. Аля уже давно перестала падать в обмороки, контролируя себя (или ее?). Маринин, приходя утром с суток, заставал ее мирно спящей на диване.
Но, сегодняшний сон она пережить в одиночку не смогла. Ей до сих пор было страшно. Страшно от приоткрывшейся, наконец, тайны. От догадки, мелькнувшей в предутренний час, после чего она вдруг резко проснулась. И очень долго пыталась унять бешено колотящееся где-то не на месте сердце.
Аля смотрела на будильник и считала минуты. Через полчаса она встанет, сварит кофе и сделает бутерброды. А, когда Маринин придет, за завтраком, расскажет ему все.
Аля прислушалась. Нет, не показалось.
– Ой, мамочки! Помогите!
Аля наспех оделась и выглянула в коридор. На пороге своей комнаты, спиной к Алевтине, стояла Юля.
– Юля, что с тобой? – Аля отодвинула ее и шагнула в комнату.
– Эй, соседи, что не спится? – Раков в шортах и босиком шел по коридору от своей двери.
– Там вода, – Юля показала рукой на кровать, – Я была в ванной, пришла, а она мокрая.
– Ну, ни хрена себе! – Раков шагнул за порог.
– Смотрите, течет с потолка и по стенам! – Аля, наконец, посмотрела наверх, – Нужно к соседям подняться!
– А кухня вся затоплена! Там с лампочки течет и над плитой! Уже на полу вода! – взвизгнула Юля, заглянув на кухню.
– Жора, оденьтесь, сходите наверх, похоже, у соседей труба лопнула или кран сорвало, – попросила она подошедшего Полякова, – Юля, в ванной тряпки и ведро. Неси, нужно воду собрать с пола. А вы, Борис, отодвиньте, пожалуйста, Юлину кровать от стены.
Никто не заметил, как весело и довольно блестели глаза Ракова. Все получилось, как он рассчитал. Хоть немного, но вода протекла в каждую комнату. Больше всех пострадала Юлькина, с кухней у нее была общая стена. По кривым полам коммуналки второго этажа вода стекла в сторону комнат, расположенных над Алиной и майора, намочив потолок только с краю. У Полякова пятно было в углу, совсем маленькое, с блюдце.
Хозяин комнат, сданных в коммуналке второго этажа внаем, вины своей не отрицал, ремонт обещался сделать быстро. И сделал. И никто не знал, что отныне каждый их шаг, жест и вздох видит и слышит тот самый виновник потопа. А с ним и их сосед Борис Раков.