– Нет! Возможно, ее идея с завещанием на квартиру немного не продумана, это так. Но, нужно знать Эмилию! Она и себя уверила, да и меня в свою веру быстро обратила, что все должно получиться замечательно. Она просто время не рассчитала, которое ей осталось. Ей так хотелось самой найти всех будущих жильцов! Не успела…
– Иван нашел еще двоих, Эмилия согласилась.
– Хорошо. Так вот, кого вам не хватает! – догадалась Галина, – Подождите-ка! Ваня, скажи, насколько реально оспорить сделку по продаже имущества, речь идет о квартире, если и продавца и покупателя нет в живых, а сделка совершена на прошлой неделе?
– Что-то я ничего не понял. Ты можешь поподробнее?
– Расклад такой, – Галина достала из сумки ежедневник и открыла его, – Некто Соснов Владислав купил у Ольги Марининой квартиру двадцать первого августа. А двадцать второго они оба разбиваются на машине. Насмерть. У Ольги есть пятилетний сын. По какой-то причине мальчик в квартире прописан не был. Более того, он даже не вписан в паспорт матери, опять загадка. Где женщина рожала, где мальчик зарегистрирован, ничего не понятно. Но, факт: при совершении сделки его интересы мать не учитывала.
– И что, никто не знает, откуда у женщины ребенок? А его отец? Ее родители, наконец? А кто такой этот Соснов?
– Ты, Беркутов, со своими вопросами меня уводишь от сути дела! Речь идет о самой сделке и только. У этой Ольги из Узбекистана вернулся отец, офицер в отставке. Жить ему, как можно догадаться негде, мальчик теперь на его попечении остался. Так есть реальная возможность вернуть отцу и сыну Ольги Марининой жилье или нет?
– А наследники Соснова что?
– Там мать родная. И сестра от второго ее мужа.
– Галя, тут нужно выяснить, какие права мальчик имеет. А, если он ей не сын? Кто сказал, что он ее сын? Свидетельство о рождении где? – опять вставил Беркутов.
– Да не знает никто ничего толком! Там какая-то история неясная. Этот Соснов – руководитель религиозной секты или, как его там называют, наставник или пастырь? В общем, мне сейчас все это рассказала буквально на бегу Лялька. Они с Мариниными когда – то в одном подъезде жили. Она Ольгу хорошо помнит. А сегодня она встретила ее отца. В трактире, на Троицкой, он ей и сказал, что приехал дочь хоронить. Давай я позвоню Ляльке, она с ним свяжется, и вы с ним встретитесь. Ваш клиент, точно! Нужно помочь человеку. Представляете: один, без жилья и с ребенком на руках. И денег, похоже, у него нет: Лялька уверена, что он последние в трактире оставил: сунулся туда, не зная цен. Ну, что – звоню?
– Звони, – Беркутов посмотрел на часы, – Пусть подходит ко мне, часам к трем.
– Я сейчас заскочу к себе в контору и тоже приду, – Качинский сложил бумаги в папку, – Мне кажется, мы нашли пятого. Думаю, Эмилия бы одобрила.
Глава 18
Он был не вполне трезв, когда отвечал на этот звонок. И соглашался, кивая головой невидимому собеседнику. Поэтому очень удивился, когда тот в конце разговора вдруг спросил его, согласен ли он прийти первого сентября в нотариальную контору по адресу… Он же уже сказал "да"?! Мужской голос в трубке вежливо, но настойчиво попросил повторить адрес, и он повторил. Только тогда мужчина отключился.
Он жил у Милки уже вторую неделю. Благо, что ее мамочка уехала в санаторий на целый месяц. И вторую неделю он пил. Милочка плакала, стаскивая с него, пьяного, грязные джинсы, материлась, обнаружив пропажу припрятанных от него рублей (он без труда находил все ее нехитрые захоронки) и опять плакала, когда он, зеленый, злой и почти трезвый вываливался из туалетной комнаты. Кормились они на ее зарплату секретарши в еще неокрепшей молодой фирмешке, где и директор – то пока имел гроши. Больше ей никуда не удалось устроиться после увольнения из компании Мазура. Да и компанией теперь владел не Мазур, а Василий Голод. К нему и соваться было бесполезно. Даже Милочке, а уж ему, Борису Ракову, тем более. И Борис запаниковал. Милочка настойчиво просила позвонить в Москву, сокурснику и бывшему другу, но он никак не мог решиться: друг-то бывший.
Борис встал с дивана и сунул ноги в сланцы. Посмотрел на телефон, все еще недоумевая по поводу звонка. Постепенно до него дошло, что это не шутка, сильно серьезен был голос говорившего. "Наследство американского дядюшки на меня свалилось, не иначе", – подумал он, насмехаясь над собой: родственников в сильно развитых странах у него не было отроду. Некстати вдруг вспомнилась старушка из сквера и его долг перед ней за завтрак в кафе. На миг стало стыдно, подумалось, может, и нет уж той старушки, уж больно стара была. И тут же стыд ожег вдвойне: за какие-то копейки он чуть не пожелал человеку смерти.
– Боря, ты проснулся? – донесся из прихожей звонкий голосок подруги.
– Да, – он машинально посмотрел на часы: почти полдень.
– Помоги с сумками. Еле дотащила. Неси на кухню. Разберу сама.
– Зарплату получила?
– Не угадал! Работу поменяла! – весело сообщила Милочка, радостно улыбаясь.
– Рассказывай, давай.
– Я опять работаю в "СТ – арте". Твой друг Леня Мазур порекомендовал меня самому Голоду. Между прочим, как хорошего работника. Борь, это шанс! И для тебя тоже. Я присмотрюсь, потом…
– Да пошла ты со своим Мазуром! Друг! Какой этот з…ц мне друг! Такое дело п…ть! И ты тоже – Ленечка! Гад последний, этот твой Ленечка! Знал, что у меня проект готов, только запустить осталось. Сам идею одобрил! А потом – пинком под зад. А я вот теперь без ничего остался.
– Так мы Голоду предложим! Только дай время! Мне нужно показать себя, что б я могла…
– Ты что, действительно такая тупая или я неясно говорю? На кой Голоду развлекательное шоу, он к выборам компанию купил! В мэры метит. А Ленечка твой у него главным лизоблюдом подвизается. Продался с потрохами Ленечка! А ты знаешь, вообще что-нибудь про Голода? Страшный человек! Они с моим бывшим тестем Яшиным вместе начинали. Тогда еще Крестовский с ними третьим был. Позже, правда, как-то все поделили, или Крестовский их подмял, хрен поймешь! Ты думаешь, тихо эта дележка прошла? На Голоде крови, как на тебе веснушек! Не ходи туда, Милка! Мазур, скотина, не понимает, куда полез. Да, хрен с ним, его не жалко!
– Боря, чего мне бояться? Я же всего-то секретарь!
– Дура ты! Я сказал – не ходи туда! Все!
– Борь, мама скоро приедет. Ты же ее знаешь, если бы ты моим мужем был…А так… Она же не поймет, почему ты здесь!
– Прогоняешь? Ладно, не плачь. Я понимаю, – он обнял уже готовую расплакаться Милочку.
– Мы бы квартиру снять могли. Пусть не в центре.
А вот жить с Милочкой, хоть и в гражданском браке, Борис не хотел. Ну, с какой другой бабой, запросто. Потому, как смотреть нелюбимой в глаза и врать он мог. Любой другой нелюбимой, только не Милке. Он искренне ее жалел. Болел, когда ей было больно. Вон, палец недавно порезала сильно, так он аж потом покрылся, до того испугался. Кровь капает, Милка смеется ("Будто в первый раз палец режу, Борь! Лучше, пластырь неси!"), а ему страшно. Так и не смог ей ничем помочь, руки тряслись. Так, иногда встречаться, да вот сейчас, вынужденно, это одно. А жить вместе, в какие-то обязательства ввязываться! Нет, только не с ней! Это – каждый день себя виноватым чувствовать. К тебе со всей душой, а тебе ни душа не нужна, ни тело.
– Что ты молчишь?
– Мне нечего сказать, – он уже давно научился избегать ее взгляда.
– Значит, все по-прежнему. Я поняла, Раков. Ты волен уйти, когда захочешь.
– Я постараюсь быстрее. Что-нибудь придумаю. Прости.
– Не старайся. Глупо было с моей стороны…А работать у Голода я буду.
– Ну, и дура, – почти равнодушно бросил он, испытывая облегчение от быстро закончившегося разговора.
Он не стал ничего говорить Милочке о звонке нотариуса. Поначалу не вспомнил, позже показалось, что уже незачем. Он, конечно, пойдет в контору. Так, любопытства ради. Потому, как почти на девяносто девять процентов он был уверен, что его с кем-то перепутали.
Глава 19
– Здравствуйте. Мое имя Качинский Иван Семенович.
Взгляд Ивана почему-то задержался на молодой девушке, бледной и немного напуганной. Это была Юля Фурцева, только недавно выписавшаяся из больницы. Если бы не жена Качинского Леночка, которая буквально опекала девушку до самой выписки, и как хирург, и как бывшая соседка, Юля сбежала бы. И, уж конечно, не пришла к Качинскому в контору.
Крупный седой мужчина, ссутулившись, сидел на жестком стуле у окна. Он был спокоен, и создавалось впечатление, что он знает что-то, неведомое другим. Остальные слегка нервничали, это было заметно. Качинский видел, как сжимает и разжимает ладони невероятно красивая женщина, Алевтина Бурова, и ходит по кабинету, словно не находя себе места, журналист Борис Раков. Только погорелец Поляков расположился на мягком диване по-хозяйски, но и его спокойным назвать было нельзя.
Ответили на приветствие Качинского не все: промолчал Раков, и Юля Фурцева испуганно вскинула брови.
– Я прошу несколько минут внимания. Речь пойдет о не совсем обычном завещании некоей Эмилии Яновны Фальк. Кому-то из вас знакомо это имя? Я так и думал, – Качинский удовлетворенно кивнул головой, глядя на недоуменный лица собравшихся, – И все же двое из вас с ней встречались. Вы, Алевтина Андреевна, помните старушку в сквере, с которой вы разговаривали в день рождения вашего мужа?
– Да, конечно, – заметно сильно удивилась Аля.
– А вы, Борис Сергеевич, даже завтракали с ней в кафе.
– Как ни стыдно признаться – за ее счет, – буркнул Раков, – И что же от нас хочет эта Эмилия Фальк, я правильно назвал имя?
– Правильно, Борис Сергеевич. Теперь я могу приступить к разъяснению сути дела, из-за которого я вас здесь собрал.
Эмилия Яновна Фальк при жизни владела пятикомнатной квартирой в доме на углу Дворянской и Воскресенской улиц. Вас пятеро, по числу комнат. Каждый из вас на сегодняшний день оказался по каким-то своим причинам в сложном положении. Эмилия Яновна просила меня оказать вам некоторую помощь, – Качинский остановился, ожидая вопросов. Но все молчали, – Каждый из вас получит по сто тысяч рублей на личный счет в банке и право проживания в одной из комнат ее квартиры.
– Простите, а сама Эмилия Яновна жива? – Аля тревожно посмотрела на Качинского.
– Нет. Сегодня девять дней со дня ее смерти.
– Я что-то не понял, от нас-то что требуется? Зачем старушке, царство ей небесное, все это нужно? – Борис Раков неопределенно махнул рукой.
– Она дает вам шанс. Шанс не опуститься, выжить, состояться в этой жизни. От вас нужно одно – постараться этот шанс использовать. И, самое главное условие завещания, – Качинский тяжело вздохнул, – Вы можете проживать в квартире ровно год, начиная с сегодняшнего дня. Через год вы сами будете решать, кто использовал подарок Эмилии Фальк с толком, а кто проиграл.
– Как это проиграл? Что за игра такая? Ну, проем я эти сто тысяч, не фиг делать, поживу год. И свалю. Спасибо, конечно, за квартиру не платить, о куске не думать. Но это – год. А дальше?
– Вы не поняли, Борис Сергеевич. За этот год вы должны подняться, а не остаться на прежнем уровне. Вот вы, например, могли бы продвинуть свой сценарий, не так ли?
– Много же я наболтал старушке за чашкой кофе, – опять буркнул Раков.
– Честно, но я тоже пока не понимаю смысла в такой благотворительности, – произнес Виктор Васильевич Маринин, самый старший по возрасту из присутствующих.
– Вы, Виктор Васильевич, единственный из всех, кто уже имеет источник дохода. Но, жить вам негде, так? Пока пройдут суды…
– Хорошо, я согласен. Но, как я могу, как вы сказали "подняться"? Я – бывший майор, теперь работаю в охране, карьеры там не сделать, в торгаши, где можно раскрутиться, я никогда не пойду, хоть расстреляй.
– Ваше основное вложение – ваш внук. Ему нужны любовь, внимание и лечение, не так ли?
– Ну, это же я и так уж…сам. Мне чужого не нужно. Я сам заработаю на внука.
– Вот и работайте. И живите. Растите мальчика.
– Но это же не материально?
– А кто говорит только о материальных успехах?
– Короче, я понял. Главное – не спиться, так? – Раков весело зыркнул на Полякова. Тот покраснел, – А приз-то какой? Поиграемся год, определим победителей, а приз?
– Призом будет квартира стоимостью двести тысяч евро в собственность, – довольно жестко произнес Качинский.
– Эта, старушкина? Вся, целиком? – ахнул Раков.
– Да. Квартира, бывшая во владении Эмилии Яновны Фальк, через год будет принадлежать тому, или совместно тем из вас, кто действительно встанет на ноги и очень твердо. Так что, просто проесть сто тысяч и не спиться за это время, этого мало, Борис Сергеевич.
– А когда можно будет заселяться в квартиру? – все разом повернулись к молчавшей до этого девушке.
– Прямо сейчас. Ключи у меня, до дома – пешком десять минут. Только вы должны подписать договора найма и получить под расписку банковские карты. Если, конечно, согласны.
Первым к нему подошел Поляков.
– Я этого не ожидал, Иван Семенович. Только одного не пойму, я-то как в ваш список попал? – растерянно глядя на Качинского, спросил он.
– А с вами, Георгий Аркадьевич, мы встретились как раз в тот день, когда у меня побывала Эмилия Яновна. На следующий день я рассказал ей о пожаре, и она согласилась вам помочь. Вот и все.
– Спасибо. Огромное спасибо.
– Не подведите, Поляков. Она в вас поверила. Кстати, документы восстановить вам поможет мой друг. Позвоните ему завтра, он вам скажет, куда прийти, – Качинский протянул Полякову карточку с телефоном Беркутова.
– Спасибо.
– Еще одну минуту внимания, – Качинский достал из сейфа пластиковую папку, – Эмилия Яновна сама выбрала комнаты для каждого из вас. Вот план. Комнаты меблированы по необходимости, вы можете делать в них ремонт по своему вкусу, покупать вещи, делать перестановки. По желанию вы можете получить временную регистрацию по этому адресу. Или можете зарегистрироваться, где хотите, это несущественно. По всем возникающим вопросам обращайтесь ко мне, вот мои номера телефонов.
– Почему у меня такое чувство, что старушка нас поимела? – Раков вопросительно посмотрел на Алевтину, – Давайте знакомиться, соседка. Я – Борис Раков, журналист, сценарист. Холост, сердце свободно.
– Алевтина Бурова, – сдержанно ответила Аля, отворачиваясь к подошедшей девушке.
– Я – Юля Фурцева, – девушка улыбнулась Алевтине.
– Рада знакомству, Юля.
"Спроси меня, почему я согласилась на эту авантюру, ведь не отвечу! Мне и жить есть где – Катерина не прогонит, да и у Светки комната все время пустует. Работу, какую– никакую, я найду, да хоть бы в школе, воспитателем продленки, например. Зачем мне все это? Все дело в самой Эмилии. Нужно признать, задела она меня в ту нашу встречу. Жаль, что она умерла. Что-то в ней было такое, близкое. Или это мое сожаление по этому, вымирающему поколению. По женственности, благородству и красоте. Да…Когда умерла бабушка Ленки, мы учились в девятом классе, один из ее довольно молодых поклонников тогда сказал: "Уходят женщины, одна за другой уходят". Такая тоска была в его голосе! О ком он думал? Не о нас, обтянувших задницу джинсой и в кроссовках на босу ногу! О них, слабых внешне, но сильных духом, красивых в своем естестве, понимающих и умных. Нам за ними уже не угнаться! Вот и Эмилия из них. Но, почему же она все повторяла, что я на кого-то похожа? На кого же?" – Аля уже знала, почему она согласилась. Она хотела найти ответ на этот вопрос. Найти в доме самой Эмилии Фальк.
Глава 20
Первое, что сделала Юлька – это купила телевизор. Она держала его включенным всегда, когда находилась в комнате, тем самым отгораживаясь от звуков коммуналки. Она все еще боялась. Боялась лишний раз выйти из дома, даже в соседний магазин, боялась начать искать работу, боялась позвонить Тамарке. А хотелось. Просто, чтобы поговорить. Поговорить о том, как ей удалось выжить.
Тамарка была верующей. По крайней мере, ходила в церковь регулярно, постилась, но вот воздерживаться от плотских утех даже во время Великого поста не могла. Тамарка, как считала Юля, была шлюхой по убеждению, не для денег, а удовольствия ради. Внешностью обладала не броской, телом полноватым, характером легким и любвеобильным. Мужики попроще, из командировочных, с удовольствием упражнялись с ней в несложном сексе, платя по таксе, и никогда сверху: ничем таким особенным она удивить не могла.
А для Юльки Тамарка была не подругой вовсе, скорее старшей сестрой. Чем-то она напоминала Нелли, веселую хохлушку, последнюю жену отца. Хоть и бросила ее Нелли, но не держала на нее зла Юлька, даже понимала где-то: чужой ребенок-то к чему? С отцом они расписаны не были, кооперативная квартира была отобрана у него справедливым советским судом, как и все найденные в доме ценности, Юля пристроена не к чужим людям, а к родственникам. Все, как бы, хорошо!
Судьба Тамары была похожа на Неллину – сама она приехала из Молдавии, пристроилась в работницы на молокозавод, быстро к работе поостыла, да и мужика найти в бабьем царстве было сложно. А для того и приехала! Ушла на стройку, шустрый прораб оприходовал ее девичью честь, по сдаче объекта смылся вместе со всей бригадой, оставив Тамарку, как говорят, в интересном положении. Легко родив Миньку, Тамара быстро смекнула, что с ребенком и вовсе никому нужна не будет, а мужика-то хотелось, вот и стала сдавать себя внаем: и деньги завелись, и женское удовольствие получала регулярно. Откровенно признаваясь в своих слабостях, она также откровенно каялась перед иконой Божьей Матери, думая, что та ее поймет и простит: женщина все же.
Юля по неопытности все не так делала в сложной профессии платной любовницы: то гонор свой перед клиентом покажет, то чаевые закроит от сутенера. Если б не Тамарино заступничество, быть ей битой часто и больно. Так уж и повелось, что за любым советом – к ней.
Поэтому и не хватает ее сейчас Юльке.
Юлька встала с дивана, посмотрела машинально в зеркало шкафа. "Худовата, мать!" – подумала про себя нелестно, и тут же мелькнуло: а кому теперь нравиться-то? В профессию возврата точно не будет, она, еще лежа в кустах на обочине дороги и корчась от боли, кому-то там свыше обещала. А Марка ей теперь не видать. Потерян для нее он, вместе с надеждой на счастливую жизнь потерян! Выбил из нее эту надежду заботливый папочка любимого!