Юля невольно дотронулась до живота: хоть и аккуратно ее Елена Вадимовна заштопала, а шов до сих пор рукой сквозь майку прощупывается. Это же надо, своей бывшей соседке на операционный стол угодить! Юля, когда от наркоза отошла, сразу ее узнала, хотя и не виделись они лет десять. Как потом оказалось, и та ее вспомнила сразу. И отца Юлиного, и Нелли. И всю эту историю…Пожалела ее ненавязчиво, отца добрым словом вспомнила, над Неллей пошутила: как та смешно ругалась на пацанву во дворе. И спрашивать начала, где живет теперь, чем занимается и, самое главное – как на дороге оказалась. Скрывать профессию смысла не было: все равно мент приходил, пришлось сказать, что клиенты избили. И не помнит она их и не знает. И наказывать некого: просто сняли они ее на дороге, за ноги длинные и призывно задранную юбку. Побоялась Юля всю правду Елене рассказать, мент-то явно ее знакомый! Расскажет ей, она – ему, а он – к Голоду: у того пол – милиции куплено. Хотя, может быть, этот Беркутов из честных, такое случается. Сейчас помог вот паспорт восстановить и, главное, регистрацию не в городе, а в селе. Она попросила, он, не спрашивая, сделал. Поверил, что на дорогу она больше не выйдет. А Елена ее старушке порекомендовала.
А вот что ей дальше делать, она, Юля, не знает.
В дверь постучали. Юля приглушила звук телевизора и откинула защелку. Зачем она запирала замок на фиксатор, она объяснить не могла.
– Юля, к тебе пришли, – Алевтина кивнула в сторону коридора.
– Кто?! – она невольно отшатнулась в глубину комнаты, до того вдруг стало страшно.
– Женщина, – спокойно ответила Алевтина, глядя на Юльку с удивлением.
– А…Я сейчас. Спасибо, – пролепетала Юлька, выходя в коридор.
– Юля, привет! – Елена уже снимала куртку и невысокие сапожки, – У тебя тапки какие-нибудь есть?
– Да, сланцы. Я сейчас принесу, – Юля метнулась назад в комнату.
В гости к Юле еще никто не приходил. Да и кому? Юля знала, что у Алевтины в шкафчике в прихожей, в отдельном пакете лежат "гостевые" тапочки: есть у нее подруга Катерина, с которой они кофе пьют, запах по всей квартире разносится. У Виктора Васильевича – детские тапки, для внука. К Полякову никто не ходит, нелюдимый этот Поляков, Юля с ним за этот месяц только раза три на кухне сталкивалась. А к Ракову если кто и приходит, то он открывает дверь черного хода, его комната – рядом. И тоже, с гостями, похоже, и у него не густо. И дома он бывает редко.
– Проходите в комнату, Елена Вадимовна.
– Ждала я от тебя приглашения, да так и не дождалась! Визитку мою с телефонами потеряла? Так у Качинского бы спросила.
– Я…не устроилась пока, – соврала Юлька и покраснела.
– Брось! У тебя нормально. Только не хватает чего-то. Безлико. Подумай, салфеточку хоть на стол свяжи, фотку в рамке поставь.
– Я вязать не умею…
– А что ты умеешь, Юля? – вдруг серьезно спросила Елена.
Юлька отвернулась к окну.
– Прости. Но – месяц прошел. Я думала, ты сама решишь, что тебе помощь нужна, и позвонишь. Юль, ну не панель же тебе возвращаться! У меня к тебе предложение. Пойдем к нам в больницу санитаркой. Ну, собственно ты будешь числиться санитаркой, по трудовой книжке. На самом деле, тебе придется мыть полы только в одноместных палатах, сама понимаешь, те, кто там лежат, люди денежные, абы кого в палату не допустят. А по рекомендации…
– И вы меня рекомендуете…
– Да, – твердо ответила Елена, – Ты пойми. Тебе учиться нужно. Язык – то подзабыла уже? Ты же в английской гимназии училась! Восемь лет! Тебе только вспомнить! Купишь учебники, кассеты. На курсы, в конце концов, можно пойти. Это – твой шанс. Времени работа у тебя много не займет. А стаж идти будет.
– Я в институт не поступлю. Даже, если английский на пять знать буду. И куда я с этим знанием? Да куда я вообще в этом городе могу поступить? – Юлька вдруг расплакалась.
– Юлечка, да что с тобой? С прошлым же все! Я же по тебе вижу, не вернешься ты к прежнему занятию. Или еще что-то есть? Юль, не молчи!
– Мне нельзя в городе оставаться. Меня ищут наверняка.
– Ты что, совершила что-то противоправное? У клиента что-то взяла?
– Нет! Меня искать будет Голод. Отец моего одноклассника Марка. Это его холуй избил меня, а не братки, как я рассказала вашему Беркутову. И, если он меня найдет, добьет.
Юлька рассказала все. С того дня, как вернулась в город, чтобы поступить в училище. Отворачиваясь от Елены, когда было особо стыдно. А стыдно вдруг стало за каждый прожитый день. И за то, что поехала к Марку. Этого уж точно не нужно было делать. И верить в свалившееся незаслуженно счастье не стоило…
– И что, думаешь, Марк тебя не искал?
– Наверное, нет. Скорее всего, подумал, что я сбежала. Поверить мне не мог, что я вдруг – и влюбилась. А я, правда, как в романах – раз и пропала! Верите?
– Бывает! Я с Качинским также, влюбилась в него по уши в первый же день, в подъезде, после первого поцелуя. Пока просто гуляли – вроде парень, как парень! А прикоснулся, ноги у меня подкосились, и тут же я поняла – все, конец мне.
– Вот-вот.
– Так. Собирайся, едем к Беркутову. Заявление напишешь. Нельзя же, в самом деле, так все оставить!
– Нет, Елена Вадимовна, не поеду. У Голода в ментовке много своих.
– Даже не думай! Это не о Беркутове! Егор – законник, аж, тошно. Да, а в том, что тебя Марк не искал, ты права. Ведь, когда человек пропадает, в первую очередь больницы обзванивают.
– А он не звонил…И, вообще, тема с Марком Голодом закрыта, – Юлька вдруг разом решила все, – Спасибо вам, Елена Вадимовна. На работу я к вам пойду. Не могу больше дома сидеть. И в квартире этой год проживу. Все равно деваться некуда. А потом посмотрим.
– Как хочешь. Приходи завтра в клинику, у меня дежурство. Паспорт не забудь, трудовую оформим. Мне пора, Качинский скоро домой вернется. Давай, провожай.
Всю недолгую дорогу домой Лена думала о Юльке. "Все-то в ее пока еще короткой биографии не так. А в чем ее вина? Да ни в чем! Беда пришла, когда она посмела отвернуться от сынка Голода! Обидела, видишь ли, сыночка! Дай-ка я ее семью по миру пущу! Ну и дрянь же мужик! Да и мужик ли? Месть какая-то…бабья. Ну, поговорил бы с сыном, что не последняя Юлька у него в жизни, это же понятно. Хотя, судя по Юлькиному рассказу, этот Марик ее до сих пор любит. Знает ли он про то, что это отец девушке судьбу сломал? Вряд ли. Стоп! Юлька сказала, что Марк уехал с отцом разбираться. Мог старший Голод убедить сына, что он не виноват в истории с ее отцом? Мог. А когда Марк, вернувшись, обнаружил, что Юльки дома нет, мог папаша выставить сей факт доказательством, что Юлька его обманула? Вполне. Вот видишь, мол, сынок: наврала и сбежала. И Марк не стал ее искать. Если же он немного умнее, и не послушал папочку? Должен был начать поиски Юльки. С чего? С подружек по ремеслу. А те, наверняка сказали, что Юлька пропала. Тогда Марку остается только искать ее по больницам. Или забыть и не искать вовсе. А, что же должен сделать по логике вещей Голод-старший? Убрать Юльку. Насовсем. Только так. Потому что, если она встретится с Марком, может рассказать про то, кто ее избил. Остается вопрос, почему Голод вообще оставил Юльку в живых? Скорее всего, хотел просто напугать…Что же, это ему удалось. И, чтобы там Юлька ни говорила!" – Лена достала из сумки телефон.
– Егор, здравствуй. Извини, что отрываю от дел. Я насчет Юли Фурцевой. С ее избиением, как я выяснила, не все так просто…
Глава 21
Комната ей понравилась сразу. Еще даже не зайдя внутрь, стоя на пороге, она вдруг поняла, что это – ее место. Ее мирок, уже обустроенный почти незнакомой ей Эмилией Фальк, угадавшей даже с выбором мебели и цветом штор. Аля не знала, что там в других комнатах, но это было и неважно. Возможно, и не хуже. А здесь не было ни одной вещи, от которой бы хотелось избавиться.
Собственно, комнату можно было бы назвать библиотекой: одну стену занимали книжные стеллажи. Угловой диван стоял у углового же окна, выходящего во двор. Огромное старое кресло и торшер с прикрепленным к нему полированным столиком, занимали уютное место рядом с книгами. Еще в комнате стоял платяной шкаф и застекленная посудная горка. Не хватало только стола. "Если бы для семьи, я купила бы большой, круглый, а так – журнального достаточно: Катерина вдруг на кофеек забежит или Светка", – подумала она тогда, месяц назад.
Столик она купила овальный и не такой уж маленький. А Катерина пришла к ней только через две недели: пока с дачи в городскую квартиру перебазировались, дети в школу определились и с мужем утряслось.
Все бы хорошо, только Бурова из своей жизни ей выгнать до конца так и не удалось. Он звонил ежедневно, сначала вроде только для того, чтобы дела порешать: она приходила, куда говорил, ставила подписи, выслушивала потом от Катьки "дура ты, Орешкина". Дела кончились, а звонить Буров не перестал. Так и говорил, что, мол, звоню так просто, по старой памяти. Вот когда началось это "просто", Аля возмутилась. Не то, чтобы мешал он ей этими звонками, но настроение почему-то резко падало, голос у него, что ли такой гаденький был, или Аля себе все напридумывала? Только однажды послала она бывшего уже по бумагам мужа грубо и далеко. Слов он раньше от нее таких никогда не слышал, минут несколько молчал в трубке, Аля уж решила, что отключился наконец, но вдруг выдохнул ей неожиданно громко в самое ухо "стерва". Тут уж она со спокойной совестью нажала кнопочку с нарисованной на ней красной телефонной трубкой и победно улыбнулась, жалея только о том, что не видит Буров эту ее победную улыбочку.
Можно бы и задуматься было о личной жизни, тем более, что и Катерина и, вернувшаяся с очередного показа Светка, наперебой вдруг стали приглашать ее в гости, где непременно оказывался кто-то не совсем женатый или совсем уж холостой. Как-то раз после очередной такой вечеринки Аля высказала подругам все, что хотела, а потом и проболталась о том, о чем молчала даже для себя: о соседе по коммуналке, притягивающем ее одним только скромным своим поведением, ненавязчивостью и спокойствием. Заикнувшись, что ей и искать, вроде не надо: рядом, мол, живет, она услышала заинтересованное "с этого места поподробнее, пожалуйста", и застыдилась. Рассказывать было нечего, все было на уровне смутных ощущений, неясных взглядов, случайных встреч на кухонной территории или в коридоре. Разочаровавшись из-за ее немногословности, Катерина со Светкой разом от нее отстали, время от времени задавая вопрос "ну, как?". Касалось это неразвивающихся совсем отношений, нового сказать Аля ничего не могла, только вздыхала потерянно. Что-то в ней было не так, думалось ей вечерами, когда она прислушивалась к шагам за дверью комнаты: его уверенную походку она уже могла отличить от других мужских шагов, даже особо не напрягаясь. Ей казалось иногда, что она и не слышит ухом, а внутренне чувствует, что вот это он прошел, потому, что вдруг отчего-то сжималось в груди и отпускало потом не сразу, и будто нехотя, сладко исчезая за хлопнувшей дверью его комнаты. Аля знала, что унес он вот сейчас пусть очень маленькую, но частичку ее энергии, унес с собой, даже не подозревая об этом. И жалко ей этой части себя не было, пусть бы взял все, так ведь, похоже, не нужно ему…Больно было, как никогда раньше, поняла она, что вот так страдают, мучаются и умирают от невиданного до сей поры ею, Алевтиной Буровой, чувства, называемого любовью.
Они уже месяц вместе, разделенные общей стеной их комнат и таким ненужным ей соседским взаимным уважением и паритетом. Хотелось, что б постучал он уже к ней в дверь, с намерением постучал, не дети же, в самом деле! Но он только вежливо здоровался по утрам на нейтральной кухне. Да иногда Аля, замирая потом от восторга, ловила ласковый (не казалось, точно!) взгляд его увлажненных глаз. И наступающую тут же вслед печаль. Ей опять было больно, даже расплакалась однажды, не нарочно, так получилось, едва успевши скрыться в своей комнате. Замерев в своем кресле, прислушивалась к остановившимся шагам около ее двери, ждала стука и побоялась подойти к ней и распахнуть перед ним. Добоялась – постоял и ушел, она словно вздох его услышала, и принялась плакать дальше. Так и заснула в кресле, неудобно изогнувшись и забыв укрыться. Ночью проснулась от холода: отопление еще не включили, а начало октября выдалось не теплым. Поругав себя за ненужную сентиментальность, легла в холодную же постель, закопалась в пуховое одеяло и тогда уже окончательно провалилась в сон.
И, как показалось, тут же что-то вытолкнуло ее из этого сна: то ли звук посторонний, то ли чье-то присутствие. Аля села в кровати резко, так, что голова закружилась, напрягла зрение, пытаясь разглядеть неясную тень, но ничего не увидела. Успокоившись не сразу, заснула вновь, вот тогда-то и приснилась ей Эмилия Фальк. Сон был бы явью, до того реально выглядела старушка, если бы не факт, что умерла она. Эмилия говорила ей вещи странные, о далеких очень временах, о вине своей, не отмоленной при жизни, и просила о помощи. Утром Алевтина вспомнила весь сон подробно, только без одной детали: сказала ей Эмилия, в чем грех ее, или умолчала. И чем Аля могла ей помочь, непонятно.
Утром вышла сварить себе кофе, достала с полки турку, высыпала из кофемолки порошок и поставила на плиту.
– У вас кофе сейчас убежит, Аля, – услышала спокойный голос за спиной, вздрогнула и пролила уже почти готовый напиток на горелку.
– Это я виноват, простите, – он посмотрел на нее раскаянно, схватил турку, тряпку и слегка отодвинул ее плечом от плиты, – Идите, Аля, к себе, я сейчас все исправлю: обещаю, кофе я варить умею, еще могу сделать омлет, позавтракаем вместе?
Этот его сумбурный монолог вернул ее к жизни, она согласно кивнула, отправилась к себе, послушавшись безропотно и переступая негнущимися ногами. Как-то все нечаянно случилось, не так представлялось. "Да что случилось-то!" – одернула она себя мысленно от преждевременной радости, лихорадочно прибирая расхристанную в беспокойном сне постель.
Глава 22
"Классная идея, классная!" – пело у него все внутри от внезапно решенной задачи. А задачка состояла в том, что остался он со своим, казавшимся таким гениальным, сценарием в полной изоляции от людей нужных и могущих ему помочь. То есть, у разбитого корыта. Даже Милка, до того смотревшая ему в рот, смело высказалась по поводу бесполезности его труда (а ведь работал-то он как!). "Кому это сейчас нужно, Боря?" – бросила она ему небрежно в ответ на его просьбу показать сценарий Голоду. А дело все было в том, что взлетела Милочка при новом шефе до высот невиданных: из простых секретарш в личные и незаменимые помощники. Вот и сунулся к ней Борис, так подло ее бросивший. И, после ее отказа, решать, как дальше жить и, главное, приблизиться к заветной квартирке, ему придется заново. И, похоже, решение он нашел. Осталось только испросить высочайшей аудиенции, и, желательно, без присутствия Милочки. Не женского ума это дело!
Вот и караулил Борис великого Василия Голода возле здания офиса телекомпании СТ – арт", всматривался в подъезжающие машины, не он ли? Дождался.
Серебристый джип выпустил из своего теплого нутра сначала самого Голода, потом Милочку, любовно поддерживаемую крепкой рукой шефа. "Все понятно – спит с ним Милка, вот с…!", – у Бориса вдруг защипало в носу от нахлынувшей злости на неверную подругу. Но, тут же наклеив улыбочку, он ринулся к ней.
– Привет! – точно увидел вот так, проходя мимо.
– Здравствуй, Борис, – спокойно ответила она.
– Добрый день, – вежливо, но без подобострастия, поздоровался он тут же с Голодом, ловя момент, пока тот не ушел.
– Добрый, – равнодушный кивок Борису, – Не задерживайся, Мила, – потеплевшим голосом Милочке.
Он умоляюще посмотрел на нее, сдерживаясь, чтобы не схватить в отчаянии Голода за рукав куртки: только бы удержать хоть на миг.
– Василий Валентинович, я хотела бы попросить вас принять моего старого знакомого, если можно, – проговорила быстро, но без тени страха в голосе.
– Мне хватит десяти минут, – торопливо бросил Борис, посылая Милочке благодарный взгляд.
– Хорошо, пойдемте.
Кабинет Голода не был шикарным. Как понял Борис, даже комнатки отдельной для отдыха не имелось. Или не расслаблялся Василий Валентинович во время работы совсем? Так не бывает! Даже у Леньки Мазура…
– Присаживайтесь. Я вас слушаю. Только вкратце, для начала.
– Да, конечно. У меня есть идея реального кино. Конкретная. Вот, посмотрите, – Борис достал из кармана диск.
…Установить камеру на кухне было несложно. И камера плохонькая, качества никакого и месяц записи ничего особенно не дал. А сегодня… это уже можно показывать..
– Я пока ничего не понимаю, – Голод оторвался от компьютера, – Поясните.
– Это снято в коммуналке, где я сейчас временно проживаю.
– Вы хотите подглядывать за соседями? – поморщился Голод.
– Можно я подробно расскажу, а вы послушаете? Это необычная коммуналка. Она принадлежала некоей Эмилии Фальк. Старушка была с прид…с фантазией, поэтому оставила необычное завещание. Она решила облагодетельствовать несколько человек, попавших в трудные жизненные условия. В квартире пять комнат, нас пятеро жильцов, совершенно случайных, незнакомых до этого друг с другом людей. Каждый из нас получил право проживания в одной из комнат и банковскую карту на сто тысяч рублей. Старушка решила, что даст нам шанс на то, чтобы мы смогли "выйти в люди", – усмехнулся, но, поймав брезгливый взгляд Голода, торопливо продолжил, – Мы должны устроиться на работу, оставить вредные привычки, у кого есть, и доказать, что что-то можем.
– Зачем и кому?
– Те, кто "поднимутся", получат всю квартиру в собственность.
– И кто же будет решать, кто достиг высот, а кто нет?
– Мы все вместе. Через год. Речь идет о двухстах тысячах евро, столько стоит квартира.
– Это должен быть один человек?
– Нет. Но, можно сделать так, что останется один, – Борис многозначительно замолчал.
– Я не понял…Один, это – вы? Так зачем вы пришли ко мне?
– Если все снимать, получится домашнее видео. Реальные съемки, страсти, борьба за хорошие деньги. Любовь, страдания, – он кивнул на диск, который лежал перед компьютером.
– Вы в дружбе с законом? – спросил насмешливо Голод, – Вы можете у этих людей получить разрешение на съемку?
– Нет. Но, согласитесь, фильм может предназначаться и не для широкого просмотра. Вложения небольшие, для вас, – уточнил Борис, – Продажа на определенном рынке окупит все во много раз.
– Вы предлагаете мне вложиться в производство домашнего фильма? И, как вы думаете, мне это нужно? Вы гарантируете, что там будет на что посмотреть? Тем, хотя бы, кому такое интересно.
– Находясь среди этих людей, я могу влиять на обстановку, обостряя ее. Я буду устранять одного конкурента за другим.
– Вы собираетесь их убивать? – опять насмешка!
– Нет, зачем же! Я знаю, как это сделать мирно. Одного, например, достаточно только вовремя споить. Это несложно, он и так каждый день тайком напивается в своей комнате.
– У вас все? Мне пока не интересно. А что за люди живут у вас в соседях?
– Отставной майор Маринин Виктор Васильевич. Кажется, служил где-то в республиках. Потерял дочь и жену. Остался внук, живет в санатории. Алевтина Бурова. Ушла от мужа ни с чем. Он какой-то начальник…