Попрощавшись с Марджи, я сразу позвонила Бэбс и спросила, можно ли завтра оставить у нее Джеффа до половины седьмого вечера, поскольку я собираюсь в Портленд за покупками. В тот же вечер, за ужином, я рассказала Дэну, что узнала про шикарный итальянский гастроном в Портленде и хочу завтра съездить туда после обеда.
- Там что, можно купить настоящий пармезан? - спросил он.
- Во всяком случае, в "Пресс геральд" пишут, что можно.
- Что ж, это стоит того, чтобы туда съездить.
На следующий день я ушла с работы на час раньше и в начале третьего уже была в Портленде. Я отыскала итальянскую продуктовую лавку и спустила почти тридцать долларов на вино, сыр, пасту, неаполитанские консервированные томаты, чеснок, хлеб, печенье "амаретто", настоящий эспрессо и мини-кофеварку на две чашки. Все это удовольствие обошлось в стоимость недельной продовольственной корзины, но меня это не испугало. Хозяин лавки настоял на том, чтобы угостить меня своим фирменным сэндвичем с сыром проволоне, который я запила приличной порцией "Кьянти" "за счет заведения". У меня еще слегка кружилась голова, когда я зашла на переговорный пункт центрального почтамта Портленда и заказала у дежурного оператора межстанционный вызов в Нью-Йорк.
- Четвертая кабинка, - сообщила мне телефонистка.
Я зашла в кабинку. Села на жесткий деревянный стул возле маленького столика, на котором стоял старый телефонный аппарат. Через мгновение он зазвонил.
- Идет соединение, - раздался голос оператора.
Прозвучал вызывной тональный сигнал, потом в трубке щелкнуло, и оператор покинул линию. Марджи ответила после второго гудка:
- Ханна?
- Откуда ты узнала, что это я?
- Сейчас четыре часа, и я вот уже сутки сама не своя от любопытства, гадаю, что там у тебя стряслось.
- Много чего.
- А именно?
- А именно вот что: я звоню тебе с почтамта Портленда, штат Мэн, поскольку опасаюсь, что Большой брат может прослушивать мой домашний телефон.
Мой рассказ со всеми подробностями занял минут двадцать, и я, должно быть, преподнесла его увлекательно, потому что Марджи, вечно всех перебивающая, за все это время не проронила ни слова.
Когда я закончила, на линии воцарилось долгое молчание.
- Ты еще здесь? - спросила я.
- О да, я здесь, - сказала Марджи.
- Извини, если утомила тебя.
- Да ты что! Это такой драйв!
- Ну и что мне теперь делать?
Долгая пауза. Потом она сказала:
- Ничего.
- Ничего?
- А делать и нечего. Он уехал. Федералы не сидят у тебя на хвосте. Твой муж ничего не знает, и я сомневаюсь, что малыш Билли рискнет потерять друга в твоем лице, а уж твой отец точно будет держать рот на замке… и, кстати, тебе ведь придется простить его, но, думаю, ты и сама это знаешь… так что…
Снова пауза.
- Считай, что ты легко отделалась, - сказала Марджи.
- Думаешь? - удивленно спросила я.
- Ты тоже так думаешь.
- А как же последствия?
- Если по горячим следам ничего не было, то никаких последствий и не будет, кроме тех, что ты сама для себя придумаешь.
- О чем я и говорю. Как мне жить с этим?
- Отвечу: просто жить.
- Не знаю, возможно ли это.
- Ты хочешь сказать, что не знаешь, сможешь ли простить себя?
- Я не могу себя простить, - сказала я.
- Ты должна это сделать.
- Почему?
- Потому что ты не совершила никакого преступления…
- Нет, совершила.
- Проступок, Ханна. Но не преступление. Будет тебе, дорогая. Тебя просто занесло в любовной лихорадке, а потом этот сукин сын не оставил тебе выбора, кроме как сделать то, что ему нужно. По-моему, единственное твое преступление в том, что ты такой же человек, со своими слабостями, как и все мы.
- Как бы я хотела думать так же.
- Так и будет.
- Откуда в тебе эта уверенность?
- Потому что в жизни так и происходит. У тебя есть тайна. Сейчас она кажется тебе страшной. Но со временем она станет маленьким секретом, о котором будешь знать только ты. Обещаю, вскоре тебе даже не захочется вспоминать о нем. Потому что он, этот секрет, уже не будет таким важным. И еще потому, что, кроме тебя и меня, никто не узнает о существовании этого секрета. А сейчас, дорогая, меня вызывают на тупейшую конференцию. Так что…
Мы закончили разговор, пообещав друг другу созвониться через неделю. Я повесила трубку. Вышла из кабинки и расплатилась с телефонисткой. Потом выскочила на улицу, села в машину и поехала обратно в Пелхэм, думая: ничто не проходит бесследно. Во всяком случае, для тех, у кого есть совесть.
Я не торопилась домой, оттягивая момент своего возвращения. Когда я наконец въехала в город - около семи вечера, - Дэн уже был дома с Джеффом. Мой сын поднял голову, когда я зашла в квартиру, потом снова вернулся к своим деревянным кубикам. Муж поцеловал меня в макушку, заглянул в пакеты с итальянской провизией и сказал:
- Выглядит довольно аппетитно. Купила пармезан?
Я кивнула и начала распаковывать пакеты. Чек выпал вместе с упаковкой пасты. Дэн схватил его и громко присвистнул, когда увидел цену:
- Боже, это же безумно дорого!
- А ты не думаешь, что мы заслуживаем того, чтобы время от времени баловать себя? - сказала я.
Хотя я произнесла это без всякой задней мысли, что-то в моем голосе заставило Дэна сменить тон.
- Ты права. Баловать себя - это хорошо. И кстати, что у нас на ужин?
Я сказала, что приготовлю настоящую итальянскую лазанью.
- Здорово, - сказал он. - Откроем бутылочку "Кьянти", что ты купила?
Я кивнула в знак одобрения. Пока Дэн искал штопор, я устремила взгляд на своего красивого сына и подумала о том пакте который заключила с собой. Я знала, что если бы не было Джеффри, то и меня бы здесь не было.
Дэн обернулся и, должно быть, заметил мою задумчивость потому что спросил:
- Ты в порядке?
Все имеет свою цену.
Я улыбнулась. Поцеловала мужа. И сказала:
- Все просто замечательно.
Часть вторая
2003 год
Глава первая
Как только я села в машину, повалил густой снег. Только в Мэне можно увидеть снегопад в начале апреля. Будучи уроженкой Новой Англии, я всегда любила наши суровые новоанглийские зимы. Однако в последнее время, когда климат стал вести себя не-предсказуемо, случалось и такое, что за всю зиму мы не видели ни одной снежинки. Впрочем, в этом году в начале января бывало и до минус пятнадцати, и даже сейчас, когда не за горами Пасха, зима не спешила отступать. Снегопады частенько навещали нас.
Мой джип, как всегда, завелся с полуоборота, и я еще не успела выехать с парковки, как в салон хлынул теплый воздух. Джип был подарком мне на пятидесятилетие. А на днях Дэн предложил поменять его на новую модель или подобрать другой внедорожник. Я решительно отказалась. Конечно, нехорошо, что я мотаюсь по Портленду на столь громоздком автомобиле (хотя в такие снежные бури, как сегодня, он просто незаменим). Но идея вышвырнуть еще десять тысяч на новый джип "чероки", в то время как мой еще так славно ездит, кажется мне абсурдной.
Дэн, напротив, считал плевым делом каждые два года менять свои "лексусы".
- Мы можем себе это позволить, - мягко напоминает он мне, когда я закатываю скандал по этому поводу.
Включив радио, я настроилась на волну Эн-пи-ар. Шла прямая трансляция концерта Бостонского симфонического оркестра - Ливайн дирижировал Второй симфонией Сибелиуса: идеальная музыка для темного зимнего вечера.
Из даунтауна Портленда я выбиралась через квартал офисных зданий 1930-х годов постройки; они много лет простояли заброшенными, и их даже планировали к сносу. Но это было еще до начала большого бума середины девяностых, когда Южный Мэн всколыхнулся от наплыва энергичных молодых профессионалов, покинувших крупные города высшего дивизиона. И каждый раз, когда в журнале "Город и провинция" появлялась заметка о том, что Портленд - один из самых уютных городов для жизни, цены на местную недвижимость подскакивали еще на десять процентов. Вот почему эти некогда пустующие офисные здания превратились в модные нынче лофты стоимостью до полумиллиона долларов за 1600 квадратных метров… в то время как наш собственный дом в Фалмуте…
Впрочем, довольно, я уже устала от этой темы. Сегодня в Портленде, к кому ни придешь на обед, за столом только и делают, что обсуждают недвижимость. В этом смысле нам удалось догнать другие города страны. Но я часто задумываюсь вот над чем: почему мы стали тратить столько времени на разговоры о собственности, которой владеем, и собственности, о которой мечтаем?
Фалмут Форсайд - городок, где мы теперь живем, - всего в пяти минутах езды от центра Портленда. Медицинский центр Мэна - лучший госпиталь штата, где трудится Дэн, - раскинулся на склоне холма на полпути между городом и нашим домом. Дэну недалеко добираться на работу, и он доволен.
Я как раз подъезжала к повороту на Фалмут Форсайд, когда зазвонил мой сотовый.
- Ханна, это Шейла Платт.
- Привет, - сказала я, стараясь придать голосу энтузиазма.
Шейла была давним членом читательской группы, куда входила и я. Поначалу мы были просто кружком любителей книги. А несколько месяцев назад я предложила ввести элемент театральной постановки в наши литературные чтения - так мы могли читать книги вслух, по сути исполняя роли персонажей. Что примечательно, в Портленде было много таких кружков, и я убедила женщин из "нашего союза" попробовать расширить репертуар постановок, выйдя за рамки "Гордости и предубеждения". Как раз сегодня мы читали первые два акта пьесы "Мера за меру", и, как обычно, наши дискуссии после прочтения свелись к яростному спору между Шейлой Платт и ее hete noire, Алисой Армстронг.
Алиса преподавала живопись в местном профессиональном колледже, была разведена и до смешного переживала по этому поводу. Ее муж - тоже преподаватель живописи - ушел от нее к очень успешной даме, юристу крупной корпорации, которая помогла ему выжать из Алисы последние соки в бракоразводном процессе ("Я так разозлилась на этого подонка, что согласилась на все его унизительные условия, просто чтобы показать ему, что он мне больше не нужен. Знаешь, гордость всегда обходится по самой высокой цене"). Алиса была очень умной и очень невезучей - талантливый иллюстратор, она не могла найти в Мэне достойного применения своим способностям, поэтому ей пришлось довольствоваться скромной должностью учительницы, чтобы прокормить двоих детей. Она неплохо разбиралась в политике, была остра на язык и вообще проказница, поэтому мне следовало дважды подумать, прежде чем отдать ей на прочтение одну из самых проблемных пьес Шекспира. Мало того что "Мера за меру" изобилует этическими сложностями - эта пьеса заставляет задуматься о взаимосвязи политической и сексуальной власти, не говоря уже о том, что обнажает хрупкую грань между религиозной набожностью и лицемерием. А если еще учесть, что Шейла была пылкой христианкой и не скрывала своего восхищения нашим нынешним Главнокомандующим вооруженными силами, в то время как Алиса слыла "радикальной атеисткой" (так окрестила ее Шейла), пьеса просто не могла не заставить их схлестнуться… к чему, собственно, и стремилась Алиса, как я догадывалась.
- Пьеса сплошь про лицемерие, - сказала я в самом начале нашей дискуссии. - Пуританское лицемерие.
- Когда ты говоришь о лицемерии, - встряла Алиса, - ты имеешь в виду ханжество или обман?
- Наверное, и то, и другое. Анджело - персонаж, чьи строгие моральные принципы вступают в противоречие с человеческой потребностью в сексе.
- Но эта потребность в сексе - не что иное, как жажда любви, - сказала Шейла Платт.
- Нет, это вопрос исключительно секса и власти, - возразила я.
- Но, Ханна, он же говорит ей, что любит, - не унималась Шейла.
- А по мне, - вмешалась Алиса, - Анджело - типичный политик мужского пола, повернутый на власти, просто разыгрывает христианскую карту, морализирует по поводу чужих слабостей и при этом, пользуясь своим положением, пытается склонить монашку к тому, чтобы переспать с ним. Но что делает пьесу особенно актуальной, так это то, что еще Шекспир понял: именно лицемерные моралисты обычно оказываются самыми нечистоплотными в смысле нравственности типами. Взять хотя бы этого лицемера Ньюта Гингрича. Называл Клинтона величайшим грешником после всей этой глупой истории с Левински, а сам в это время крутил роман на стороне…
- Разница в том, - сказала Шейла, - что мистер Гингрич не был президентом…
- Да, он был всего лишь спикером палаты представителей, - съязвила Алиса.
- …и он не лгал под присягой, - ввернула Шейла.
- Нет, он просто лгал своей жене, одновременно пытаясь свалить своего политического оппонента, чей проступок - невинная сексуальная шалость в сравнении с тем грехом, что совершил он сам.
- О, умоляю. - Шейла явно начинала злиться. - Ты ведь не станешь утверждать, что воспользоваться практиканткой…
- Ей уже исполнился двадцать один год, так что она была вполне взрослой женщиной. И да, я не считаю, что минет - это то же самое, что уход от жены…
Было слышно, как Шейла и еще несколько женщин ахнули.
- Мы что, намерены продолжать этот отвратительный спор? - спросила Шейла.
- Давайте вернемся к пьесе… - предложила я.
Мне совсем не хотелось изображать из себя учительницу. Но хотя мне всегда приходилось выступать в роли миротворца в этих конфликтах, я втайне восхищалась смелостью Алисы, которая не стремилась держать свое мнение при себе. Напротив, она шла на открытую конфронтацию с Шейлой, поскольку (как призналась мне Алиса) Шейла олицетворяла собой все, что она презирала в Америке Джорджа У. Буша. Точно так же Шейла однажды сказала мне, что для нее Алиса - просто "старая хиппи".
Однако сегодня вечером их словесный спарринг больше напоминал бой "до последней капли крови": каждая сторона надеялась, что очередная обличительная реплика добьет соперницу и вынудит ее покинуть читательскую группу.
- Тебе сейчас удобно говорить? - спросила Шейла.
Если честно, меня никогда не тянуло к разговорам с Шейлой Платт. Она раздражала меня. Мне не нравился ее плаксивый, тихий голос, так же как и ее притворные заверения в том, что она пытается "найти хорошее в каждом человеке" (притом что сама была из тех ультраконсерваторов, которые ратовали за возвращение смертной казни в Мэне и запрет на гей-браки). В городе ее знали и как самую злостную сплетницу, любительницу копаться в чужом грязном белье, сохраняя при этом на лице чинно-благостную улыбку.
Я действительно терпеть ее не могла, хотя и тщательно скрывала свои истинные чувства. Прожив тридцать лет в Мэне, я научилась держать язык за зубами.
Тебе сейчас удобно говорить?
- Да, вполне, - сказала я.
- Я хотела перекинуться с тобой парой слов после сегодняшнего собрания, но видела, что ты увлечена разговором с мисс Армстронг.
Она злорадно выделила мисс. Я уже собиралась высказаться насчет того, как мы были увлечены разговором, но решила не связываться.
- Так о чем ты хотела поговорить, Шейла?
- Я просто хотела поставить тебя в известность, что я собираюсь провести тайное голосование в группе, чтобы посмотреть, все ли относятся к Алисе Армстронг так же, как и я.
- И если так же, что тогда?
- Тогда мы попросим ее покинуть группу.
- Вы не можете это сделать, - сказала я.
- Еще как можем. Она оказывает деструктивное влияние…
- Шейла, многие члены нашей группы считают, что это ты оказываешь деструктивное влияние…
- Впервые слышу.
- Зато я слышала. И хотя тебе могут не нравиться политические убеждения Алисы, это ее убеждения, и мы должны их уважать. Так же, как и твои.
- Даже если ты их не разделяешь.
- Насколько я помню, мы с тобой никогда не вели политических дискуссий. Или, по крайней мере, я никогда не комментировала твои высказывания.
- Ну, это же очевидно, что ты не республиканка, к тому же все знают, что ты подруга Алисы Армстронг. А она, я бы сказала, из левых…
- Моя дружба с Алисой не основана на общих политических взглядах. Но даже если бы это так и было, это не имеет никакого отношения к читательской группе. И откровенно говоря, меня возмущают твои заявления, будто я могу принять сторону Алисы, потому что мы обе либералки…
- Вот! - торжествующе воскликнула она. - Ты в этом и призналась.
- Я ни в чем не признавалась. Ты передергиваешь мои слова, и, если честно, я уже теряю нить разговора и не понимаю, в чем его суть.
- А суть в том, что я буду настаивать на голосовании об исключении Алисы Армстронг из нашей читательской группы на следующей неделе.
- Если ты это сделаешь, я попрошу проголосовать за твое исключение - и поверь мне, так и произойдет.
Последовала короткая пауза. Я чувствовала, что ей не понравился мой выпад. Но она должна была знать, что к ней относятся без особой симпатии.
- Возможно, я и сама уйду и создам свою читательскую группу, - сказала она.
- Это твое право, Шейла. Доброй ночи.
И я нажала отбой.
На свете очень мало людей, которые периодически заставляют меня терять веру в человечество. И Шейла Платт как раз из их числа, потому что в общении с ней нет места собственному мнению и живым дебатам. Ее точка зрения всегда единственно возможная. Это как с теми упертыми консерваторами, которых можно увидеть в ток-шоу, когда они перекрикивают любого, кто не согласен с их гипертрофированным патриотизмом.
Совсем как мой сын Джефф.
Джеффу наверняка понравилась бы наша читательская группа, потому что на ее заседаниях он мог сцепиться с Алисой Армстронг. Споры с либералами были для моего сына любимым времяпрепровождением. Я открыла это для себя в День благодарения, когда Джефф и его жена Шэннон приехали к нам на выходные из Хартфорда со своей дочерью Эрин. Так случилось, что на бокал вина к нам заглянула и Алиса. Я представила ее своему сыну-юристу, и как-то незаметно разговор перешел на недавние инициативы Буша. Я совсем забыла предупредить Алису о том, что Джефф - корпоративный адвокат компании "Стэндард Лайф" в Коннектикуте, активный член Республиканской партии и даже стал (к моему ужасу) "преданным христианином". Алиса, со свойственным ей остроумием, принялась критиковать набожность нынешних руководителей правых, которые "вдруг поголовно стали почитателями Библии - не иначе, чтобы апеллировать к набожным южанам".