А "они" стояли. Стояли, не смотря на небывалый мороз, и, похоже, их даже стало больше. В центре города осталось только два цвета - белый и чёрный. Белые, покрытые инеем деревья, белые крыши домов, почти белое от мороза небо. И чёрная масса людей на площади.
Белый и черный. Чёрный и белый.
Потом глаз выхватывал красные пятна транспарантов, обвисших без ветра знамён - и картинка становилась немного веселее.
- Гляди, гляди, - кивнул Витька, - костры стали жечь. Греются! Интересно, когда их разгонять начнут?
- Думаешь, будут? - спросил Пашка через заледенелый шарф.
- Конечно! Третий день уже - сколько можно? Вон сколько солдат нагнали.
Пашка оглядел тоненькую цепочку военных: все солдаты были с автоматами, кое-где виднелись ручные пулемёты. Гнетущая картинка…. Говорят, так же было и в 58-м, когда русские требовали выселить только что начавших возвращаться из ссылки чеченцев. А сейчас ингуши…
- Конечно, разгонят! - уверенно сказал Валька. - И на транспаранты не посмотрят. "Слава КПСС!" "Да здравствует дружба народов!" Детский сад!
- Почему "детский сад"? - внешне спокойно спросил Руслан.
- Русик, ты как дитё, ей богу! Наша партия, конечно, любит, когда ей жопу лижут, но только если она этим процессом сама руководит! И вообще, какая, на фиг, дружба народов, когда они требуют создания Великой Ингушетии?
Витька негромко засмеялся. На площади очередной оратор призывал вести себя спокойно, не поддаваться на провокации, и всячески расхваливал родную Советскую власть. Впрочем, восстановить историческую справедливость и отдать ингушам Пригородный район он призывать тоже не забывал. Слышно было плохо: усиленный динамиками голос тонул в странном ритмичном шуме. Это переминалась с ноги на ногу закоченевшая на морозе толпа.
- Чего болтаешь? - возмутился Руслан, но как-то не очень активно. - Какая "Великая Ингушетия"? Просто хотят, чтоб Пригородный район у Осетии забрали…
- И отдали ингушам, - подхватил Витька. - Вместе с Орджоникидзе. Не, Русик, разгонят их. Как пить дать, разгонят! Кстати, слышали, в народе уже целую поэму сочинили? Начинается так: "Раз в крещенский вечерок ингуши восстали. Сдвинув шапки на бочок, все "Ура!" кричали…"
- Пошли отсюда, - ежась от мороза, предложил Пашка. - Кулёк, ты забыл, зачем собрались?
- Ещё чего! - возмутился Валька и решительно повернул налево - через абсолютно пустой в этом месте проспект Революции.
Через полчаса они сидели за столиком в пустом кафе "Южное". Громадные окна мороз покрыл фантастическими узорами и казалось, что за ними не притихший в тревоге город, а сказочный ледяной мираж. В зале было тихо, сумрачно и довольно тепло, Пашка даже снял совсем задубевший шарф. С улицы время от времени доносились призывные крики: "Беляшики! Горячие беляшики!" Тетка, похоже, могла работать в любую погоду.
На стол легли купленные у этой самой тёки пирожки. Валька пошептался со скучающей за стойкой полной женщиной и совершенно открыто наполнил стаканы из купленной в гастрономе бутылки портвейна. Женщина смотрела в замёрзшее окно и делала вид, что ничего не замечает. Бутылку Валька, впрочем, поставил под стол.
- Ну что, поехали? - предложил Витка, поднимая стакан и хитро улыбаясь.
- Чего вы на меня уставились? - спросил Руслан. - Что происходит?
Пашка, не выдержав, рассмеялся.
- Видали?! Сегодня, вроде, восемнадцатое, а? День рождения зажилил и спрашивает! Ладно, мы не злопамятные. Русик, поздравляем тебя с семнадцатилетнем, желаем…Чего мы ему желаем? Короче, расти большой, не будь лапшой!
- С днём рождения, Русик! Поздравляем!
Четыре стакана стукнулись с глухим звуком, и женщина на секунду оторвалась от созерцания морозных узоров. Глянула на единственных посетителей, решила, что всё в порядке, и снова отвернулась. Холодный портвейн скользнул по пищеводу, провалился в желудок, и там сразу стало тепло, а через минуту приятно зашумело в голове.
- Спасибо, пацаны! Я не зажилил, я…
- Да ладно тебе! - перебил его Валка. - Мы тут тебе одну финтифлюшку подарить решили, ты не обижайся. Тапа, наливай!
И Валька вытащил из кармана небольшой, перевязанный обычной бечёвкой свёрток. Пашка наполнил стаканы, и теперь все с интересом следили, как Руслан пытается развязать затянутый намертво узел. Наконец, верёвка поддалась, Русик сдёрнул бумагу и ошеломлённо вытаращил глаза.
На мятой, не очень чистой бумаге лежал небольшой, но совершенно настоящий горский кинжал в ножнах.
- Настоящий? - на весь зал прогудел Русик и потянул за рукоятку.
Тускло блеснуло лезвие, и женщина за стойкой бросила на столик обеспокоенный взгляд. Валька мгновенно накрыл кинжал бумагой, посмотрел на продавщицу и обаятельно улыбнулся. Женщина снова отвернулась к окну.
- Чего орёшь? - прошептал Валька. - Конечно, настоящий! Давай!
Стаканы снова звякнули, и в голове стало ещё веселее.
- Пацаны! - растрогался Русик. - Кулёк! Тапа! Спасибо! Витя! Я вас…Я вас всех!.. Он же стоит, наверное… Кулёк!
- О, один готов! Русик, не бзди, всё под контролем! Давай закусывай!
Павлик глотнул ещё портвейна и расстегнул пальто. Голова стала лёгкой, узоры на окнах заискрились, как живые, и даже вино не казалось уже таким мерзким. Мерзким? Кто сказал такую чушь? Подать его сюда! Прекрасное вино, замечательное!
Вот и разговор за столом стал живее, и тема актуальнее.
- Да не знаю я! - вздохнул Витька. - Зачем мне твой институт нужен?
Что? Что он такое говорит? Вот дурак!
Пашка остановил рукой Вальку, икнул и очень доходчиво объяснил:
- Муха, давай включим логику. Если ты не поступишь в институт, значит, пойдёшь в армию. Правильно? Значит, ты кто? Значит, ты дурак! Правильно?
- Сам дурак! - не принял логики Витька. - Что, в армии нормальных нет?
Ну что можно сказать в ответ на такую глупость? Пашка и не стал ничего говорить, только демонстративно покрутил пальцем у виска и пожал плечами. Витька подумал-подумал, нашёл неотразимый аргумент и сам перешёл в атаку.
- Ты же в институт не из-за армии собираешься?
- А из-за чего же ещё?
- Врёшь!
Продавщица недовольно кашлянула, Витька извинительно поднял руку и перешёл на громкий шёпот.
- Врёшь! Ты же всегда знал, кем хочешь быть! Химией занимался, мечтал….Врёшь!
- Ну вру, - согласился Павлик.
Витька выпрямился и довольно улыбнулся. Улыбка была, скорее доброй, но сквозила в ней и некоторая снисходительность. Так взрослые смотрят на детей, как бы говоря: "Ну что, попался? Ничего, мы же понимаем, что ты не специально".
Улыбка ударила Пашку, как красная тряпка. В глазах потемнело, и он, нагнувшись к столу и глядя прямо в чёрные глаза друга, зашептал жарким шёпотом:
- Вру. Только не очень! Мечтал? Я о многом мечтал, Витя - ты, наверное, забыл. О художественном училище, например. Но мне не дают времени на раздумье: сразу не поступлю, тут же загребут в армию. А это два года! Зачем мне их терять, ради чего? Чтоб меня шестьсот дней учили беспрекословно выполнять приказы любого кретина? Чтоб меня превращали в болвана, привыкшего, что миром правит только сила? Я делом хочу заниматься, пользу приносить!
Шёпот становился всё громче, слова разлетались по пустому кафе, отражались от стен и покрытых морозным узором окон, возвращались эхом.
- А разве это не так? - тихо спросил Валька, и Пашка настороженно замолчал. - Разве правит не сила? Стоп, стоп, не кипятись! Я ж согласен - нечего там делать, только время зря тратить.
- Если мужчина не служил - он не мужчина, - объявил Русик. - Я тоже поступать буду.
- Вот это логика! - восхитился Валька. - Тебе поступить, что два пальца - у нас же для нацкадров льготы!
Витька обвёл друзей взглядом, зачем-то посмотрел на продавщицу, которая уже не скрываясь, прислушивалась к каждому слову, и растерянно вздохнул.
- Хорошо вам. Вы всё выбрали - и институт, и специальность. Кулёк, ты тоже выбрал или всё высчитываешь, где легче директором стать?
- Мелко мыслишь, Витя - я министром буду. Только оттуда и можно что-нибудь изменить. Спорим?
- Министром… - тоскливо повторил Витя и вдруг снова закричал, срываясь на фальцет: - А если я не знаю, что хочу? Не знаю - и всё! Что мне делать?
- Так, молодые люди! - зычным командным голосом оборвала спор продавщица. - Ну-ка, освобождайте помещение! Освобождайте, освобождайте, нечего мне улыбаться! Девок своих будешь гипнотизировать!
На улице стало ещё холоднее, с неба срывался редкий снег. С площади по-прежнему доносился тяжёлый монотонный шум, а здесь, совсем рядом, было удивительно пусто: ни прохожих, ни машин.
Как всегда предлагала хранить деньги в сберкассе неугомонная реклама на крыше поликлиники, и призывно сиял огнями "Океан". От Сунжи поднимался белый туман, оседал на деревьях, и казалось, что они выточены изо льда. А реке, спрятавшейся под этим туманом, не было дела ни до рекламы, ни до всполошившего весь город митинга, ни до самого города. У реки были более важные дела.
- Ну что, завтра пойдём митинг смотреть? - прощаясь, предложил Пашка. - Если его не разгонят, конечно.
- Пойдём, - согласился Русик. - Слушайте, а мне понравилось сегодня. Да нет, не из-за подарка, просто….Давайте так каждый год отмечать. Договорились?
На следующий год, однако, не вышло: первая сессия всё-таки - не до этого. А на втором курсе, когда давно уже стало ясно, что ничего такого уж страшного в этих сессиях нет, в такой же зимний вечер они снова купили портвейн. Число было такое же, как и два года назад - 18 января - но это было единственное сходство. Во-первых, Руслану сегодня исполнялось не 17, а целых 19 лет. Во-вторых, все они давно не школьники, а много чего повидавшие студенты. В-третьих, не было в Грозном больше никаких митингов. И, наконец, погода. На улице стоял обычный грозненский январь, когда мороз, и то символический, бывает только по ночам.
Из-за погоды отпала необходимость и в кафе. Зачем, когда можно расположиться в любимом скверике? Пустых лавочек полно и можно найти самую уютную - рядом с чугунной оградой набережной. Их не видно ниоткуда, а им видно всё - и Ленинский мост, и рекламу на крыше поликлиники, и уютно светящиеся окна музучилища. Рядом шумит Сунжа, за лавочкой спрятаны четыре бутылки портвейна, и настроение, и без того прекрасное, стремительно взлетает вверх.
- Что-то Русика долго нет, - сказал Витька, поглядев на часы. - Может, откроем пока одну?
Пашка достал бутылку, сделал большой глоток и пустил её по кругу. Сунжа зашумела веселей, а на улице стало ещё теплее.
- Новость слышали? - спросил Валька. - Фимка Геплер в Израиль уезжает.
- Куда? Он же в лётное хотел?
- Хотел….А родители хотели другого. Да и не взяли его в летное: не нужны нам военные лётчики-евреи. Теперь будет в Израиле летать.
- Кто его там пустит летать? Будет улицы мести. Вот людям делать нечего - разве плохо им тут было? Эх, давай ещё одну, что ли!
- Не торопишься? - засомневался Витька. - У тебя же соревнования на носу.
- Ерунда! - засмеялся Пашка. - В этом году всех порву!
Ещё одна бутылка полетела в реку. Весело шумела Сунжа, мигал огнями ресторан "Океан", тихо играла музыка в бывшей синагоге. Здорово - разве может так быть в каком-то Израиле!
- Кулёк, - спросил Павлик безразличным тоном, - а что это за девушка с тобой вчера была? С синими глазами?
- Ого! - присвистнул Валька и вытаращил глаза. - Тапа, ты стал замечать моих знакомых? А как же моя неразборчивость и дурной вкус?
- Не выделывайся! Я только спросил, как её звать.
- Неужели? А зачем тебе? Ты ж у нас ангела ждёшь, а у меня только шалавы - твои слова! Аня её звать.
- Я её тоже заметил, - сказал Витька. - Ну и как - нет больше "Пиренеев"? Или ещё не успел?
- Да тут не "Пиренеи", - Валька смотрел только на Пашку, - Тут "Гималаи". Но всё равно высота будет взята! А, Тапик?..
Ответить Пашка не успел: из-за кустов вышли трое парней. Вроде бы, чеченцы, но в темноте особо не разглядеть.
- Пьём? - спросил один, и сразу стало ясно - чеченец.
- А вам что? - спросил Павлик поднимаясь.
- Дружинники!
Парень резким движением сунул ему под нос удостоверение, Пашка автоматически наклонился и тут же получил сильнейший удар в челюсть. В глазах взорвались разноцветные пятна, мир качнулся и опрокинулся вниз головой.
- Один есть! - донеслось сквозь шум в голове.
Кто это "один", почему? Пашка открыл глаза: сквозь разноцветные пятна видны были только мелькающие ноги. Он что - лежит? Так, значит, "один" - это он. Ну, уж шиш!
Павлик закрыл глаза и несколько раз глубоко, как учил тренер, вздохнул. Задержал дыхание, резко выдохнул и открыл глаза. Звуки ворвались резко, будто бы вырвали затычки из ушей, вот только разобрать, кто что кричит было невозможно. Пашка и не стал разбирать.
Он встал, пытаясь сориентироваться в мельтешащих вокруг фигурах, дождался, когда перед ним очутится чужая спина, и ударил ногой в пах. Спина дёрнулась, заваливаясь набок, на секунду показалось лицо, и Пашка ударил ещё раз. Левой, не замахиваясь, прямо в искажённую гримасой морду. Фигура качнулась и опустилась на землю.
"Есть один!" - мстительно подумал Павлик и шагнул вперёд.
Валька в распахнутом пальто и без шапки пытался противостоять невысокому крепкому парню, но было ясно, что долго не продержится: дышит тяжёло, нос разбит. Второй "дружинник" барахтался с Витькой в партере на грязном асфальте.
"Кулёк!" - выбрал Павлик и крикнул:
- Эй! Собарде!
Парень оглянулся. Валька, пользуясь моментом, попытался ударить его сзади, но получил удар прямо в разбитый нос и сел на грязный асфальт.
- Ну? - повернулся парень. Соперник не казался ему серьёзным: худой, длинный. - Иди!
Пашка шагнул. Голова заметно кружилась - чёртов портвейн. Как же не вовремя!
Противник оказался достойным: умело уклонялся, сам переходил в атаку, а голова плыла всё сильней и сильней. К тому, же совсем некстати пришёл в себя третий "дружинник". И хотя он, тяжело дыша, пока ничего не предпринимал, краем глаза приходилось следить и за ним.
Помог Кулёк.
Всё произошло очень быстро. Валька поднялся, мотая головой; чеченец на мгновение отвлёкся, и Пашка, вложив в удар все оставшиеся силы, чётко как на тренировке, достал его кроссом в челюсть. Парень упал как подкошенный, Пашка по инерции сделал полшага вперёд, услышал крик, оглянулся, и в боку резко кольнуло.
- Сзади! - кричал Витька. - Нож!
Но уже было поздно. Деревья опять закачались, наклонилась, словно падая, горящая красным реклама.
Упасть он не успел: кто-то подхватил под руки, вроде бы, Витька. Опять зашумело в голове, звуки стали тягучие, словно издалека, из-за стенки.
- Тапа! - это точно Муха.
- Пашка! - это, наверное, Кулёк.
- Что? - а это ещё кто? Русик? - Кто?!
- Ножом! - опять Муха. - Ваши! Суки!
- Заткнись! - это, конечно, Валька. - "Скорую"! Русик, оставь их… потом! Помоги! Сколько крови!..
Доктор вышел довольно скоро. Снял маску, сунул в рот сигарету и успокаивающе сказал:
- Не волнуйтесь, рана не опасная - в рубашке родился. Но крови потеряно много, кровь редкая. Первая группа, резус отрицательный, у нас такой нет, - с надеждой обвёл родителей усталым взглядом.
Пашкин отец обнял заплаканную мать за плечи, встал.
- Хорошо, - сказал врач, - но этого мало.
- У меня! - вскочил Витька. - У меня первая отрицательная! У нас с Пашкой одинаковая группа, нам вместе анализ делали, правда! Тогда даже сестра удивилась, правда! Можете провери…
- Хорошо! - тихо сказал врач, и Витька замолчал. - Пойдёмте.
- Тётя Валя, - сказал Валька, когда за ними закрылась дверь. - Вы не беспокойтесь, тётя Валя! Завтра здесь будут все, у кого такая группа крови. Я вам обещаю! Русик, скажи!
- А? - поднял голову Руслан. - Я их найду, клянусь!
Ногу обожгло болью, Павел вскрикнул и вскочил. За окном сверкала ночная реклама, на кухне тихо гудела вытяжка, всасывая сигаретный дым, за стеной опять работала дрель.
А боль? Нет, это был не нож - просто упал на ногу горячий пепел.
Павел встал, затушил сигарету, выключил вытяжку и пошёл в комнату. Аня сразу оторвалась от компьютера, словно ждала. Синие, такие же, как и тридцать пять лет назад, глаза смотрели настороженно.
- Аня, - сказал Павел. - Я тут подумал… Может, ты ей ответишь? Сама. А там посмотрим.
Настороженность сменилась удивлением, удивление - неуверенной радостью. Глаза сделались широкими-широкими, уголки подозрительно повлажнели.
- Хорошо, Павлик, - сказала Анна и стремительно отвернулась к монитору.
Глава 5
Кулеев сдался через полчаса и еле подавил раздражение. Впрочем, этого следовало ожидать: найти что-нибудь в громадной квартире самостоятельно он не мог уже давно. Тем более, какую-то там коробку.
Пришлось обращаться к жене. Ольга удивлённо подняла выщипанные брови, но ответила и даже не стала ничего выяснять. Обиделась. Ничего страшного - не первый раз.
Удивительно, что она её вообще не выбросила. А что - потом можно было сказать, что потерялась при переезде. А может, так было бы лучше?..
Валентин сдул с коробки пыль, осторожно открыл.
Книжка здорово истрепалась и при прикосновении развалилась на две половинки. Обложка порвалась, края обвисли бахромой, и не бежал уже холодок по хребту при взгляде на звездолёт. Да и сам звездолёт был теперь еле виден. Но стоило только провести рукой по этой выцветшей, давно не гладкой обложке - и в голове что-то смутно забрезжило. Показалось, что исчезли стены и потолок, а мир распахнулся в сияющую, манящую миллиардами звёзд бездну.
Ненадолго.
Мираж прошел, и на руке опять лежала старая истрёпанная книжка с еле различимым названием: "А. Кларк. Космическая Одиссея 2001 года". Как же тогда был рад Тапик, как же благодарил! А потом книжка пошла по рукам: кто её только не читал. И вот конец - пятнадцать лет в коробке. Или больше?..