Правда, каждый год, в конце апреля, под влажной тряпкой какой-нибудь кусочек этой красоты отваливается, горшки понемногу растрескиваются, все больше стареют. Мальчик их поворачивает, всегда только в границах круглого следа, так что хозяину комнат и террасы тревожные изменения не заметны. Но каждый год, в конце апреля, становится очевидно, что одно из растений завяло или что один из горшков вот-вот рассыплется. И мальчик жесткой щеткой оттирает с плиток пустой ржавый кружок, так что хозяин дома и террасы не сможет найти подтверждение тому, что чего-то тут не хватает.
Раньше уборкой занималась бабушка мальчика, давно покойная, потом его отец, еще не женатый; занимался он этим и позже, пока вот два года назад его не сменил сын, этот серьезный мальчик... А почему бы и нет, возможно, наступит такой день, когда поворачивать горшки и оттирать круглые следы будет его наследник с такими же курчавыми волосами. Так, чтобы места, откуда отвалились разрисованные кусочки, все эти повреждения на горшках, не были видны. Так, чтобы щербины не бросались в глаза сразу.
В конце концов, если уж придется, а ясно, что рано или поздно придется, отец пригласит мастера, гончара, слава богу, они пока есть в Врнячка-Бане. Или студента-художника, может быть, даже такого, который специализируется на консервации керамики, ведь здесь каждое лето проходят школы по изобразительному искусству. Возможно, они смогут отреставрировать горшки, восстановить недостающие части узоров, дорисовать контуры птиц и выровнять щербатый обод. Потому что если дело пойдет как сейчас, через пять лет на большую террасу вынести будет нечего, хотя когда-то здесь стояли десятки растений.
Однако это трудно проделать так, чтобы хозяин террасы не заметил появления в доме чужого человека. Нет, это совершенно невозможно. Уже несколько десятилетий на второй этаж обветшавшей виллы в стиле классицизма не поднимался никто, за исключением давно покойной экономки, потом сына этой экономки, а позже ее снохи, наследником которых и является тот самый курчавый мальчик на террасе. Только они четверо. Больше никто. Поэтому все это, возможно, и имеет право называться чем-то вроде семейного бизнеса.
Что совершенно точно не было известно всем тем людям, которые толпились внизу. Никому из всего этого огромного количества курортников, которые из центра Врнячка-Бани по бесчисленным мостикам, бульвару, дорожкам парка, пешком и даже в маленьком безрельсовом туристическом электропоезде устремлялись к целебным источникам. Или в свободное от процедур время неспешно поднимались по лестнице к так называемому замку генерала Белимарковича. Откуда взгляд может без помех охватить всю Баню, все виллы и пансионы, в конце этого апреля полностью и как-то преждевременно утонувшие в зелени.
И это тоже прекрасный материал для открыток своим любимым и близким. Хотя на самом деле немногие из отдыхающих знают, что это за генерал такой. Кем он был и что для всех нас сделал.
Столько света, столько всего!
Наконец мальчик покончил с уборкой. Он, еще раз с серьезным видом проверяет, все ли находится на своих, на положенных местах. Быстро, все-таки ему всего двенадцать, бросает любопытный взгляд за ограждение, точнее, это скорее не очень надежная балюстрада; он видит мяч, который скачет вниз по спускающейся неподалеку лестнице, потом группу сверстников, которые несутся за мячом. Один из них машет ему рукой, зовет присоединиться. Мальчик отрицательно качает головой, потом с сожалением пожимает плечами, давая понять, что сейчас никак не может. И снова уходит в дом.
На большой террасе примерно четверть часа совсем никого нет. Внизу, в курортном парке уже сменилось столько людей, что и там, конечно же, нет никого, кто мог бы подтвердить, что терраса с французской дверью, разбухшей от многомесячной спячки, на втором этаже обветшавшей виллы до недавнего времени была совершенно пуста. И нет ни одного человека, который видел бы старательные приготовления мальчика к тому, что произойдет теперь. А произойдет в этом году то же, что и во все предыдущие: на террасу вывезут инвалидную коляску, а в ней старика с длинными белыми волосами.
У коляски нет по бокам, как это обычно бывает, больших колес. У нее внизу маленькие колесики, как на каком-нибудь стульчике для детей. Да и старик весь ссохшийся, мелкий, вроде ребенка. Юный помощник, который издали кажется сверстником старика, набрасывает на его колени одеяло. Апрель, но солнце еще не успело выгнать тени из всех зимних углов. Они пока еще кроются внутри домов, в дуплах больных деревьев, в развилках мощных ветвей, да и наверху, над Гочей, где облака часто задерживаются надолго.
Мальчик подтыкает одеяло. Уходит. Человек в коляске прикрывает глаза. Такой свет... Так много света. Неподвижный старик щурится. Привыкает. Ему сказали, что ничего не изменилось за время его зимнего отсутствия...
Наверху, за ним, у него за спиной наверняка по-прежнему стоит замок генерала Белимар-ковича. Большой дом с идеальными пропорциями, от которого открывается прекрасный вид на всю Баню.
Внизу парк, под своей зеленью он скрывает сотни и сотни снующих туда-сюда людей: больные, уже почувствовавшие облегчение благодаря целебным минеральным водам; профессиональные ловеласы, терпеливо подстерегающие свои жертвы - обессиленных и податливых из-за стремительно наступившей весны дам; игроки, грезящие о такой партии, в которой одна карта изменит всю их жизнь; да и все эти навязчивые местные жители, которые в стремлении заработать постоянно толкутся вокруг гостей, тянут их за рукав, предлагая поселиться именно в их пансионе, сфотографироваться или остановиться у прилавков с их товарами - пластмассовыми кружками, оплетенными бутылками для воды, вышивками и гобеленами, слащаво размалеванными декоративными тарелками, еще более слащавыми пейзажами... Откуда? Как это откуда?! Это все местные мотивы, местные промыслы, продавцы клянутся в этом всеми святыми. Кроме того, тычут они пальцем, можете не сомневаться, почти везде, на лицевой или оборотной стороне, на донышке или вверху, крупными буквами написано: "На память из Врнячка-Бани", Поэтому и стоит немного дороже...
Где-то там, среди этой зелени, когда-то были, а старику сказали, что наверняка сохранились и по сей день: римский источник, беседка для оркестра, оранжерея, элегантный пансион "Швейцария", большие и маленькие виллы "Эскулап" и "Луч", "Эспланада" и "Сплендид", "Ривьера" и "Флорида", знаменитые гостиницы "Сотирович" и "Орловац", вилла доктора Гаврича, медицинское учреждение "Терапия", виллы "Савка", "Катарина" и "Агнесса", гостиница "Европа", Дом сербских ветеранов-инвалидов, виллы "Катунац", "Луксор", "Палас", "Афины" и "Бельвю", санаторий "Святой Георгий" и санаторий доктора Живадиновича, Дом отдыха железнодорожников, вилла доктора Арновлевича, пансион Д. Живковича, пансион Шуци и пансион Симы Симича, виллы "Даница" и "Зора".
Внизу какие-то люди, на каких только языках они не разговаривают! Бешеная круговерть. И вдруг откуда-то доносится резкий звук автомобильной сигнализации, заглушающий всё. Кто-то у кого-то попытался угнать машину с переполненной парковки. Или же владелец настроил сигнализацию так, что его любимица подает голос каждые полчаса.
И все-таки чего-то недостает
Привыкание продолжается минут десять, а может, и двадцать. А потом старик понимает, что-то все-таки не так, как надо, что-то не так, как раньше, чего-то недостает. Врнячка-Баня на месте. Если верить тому, что говорят, замок Белимарковича у него за спиной. Ясно и то, что там, внизу, толпятся все эти незнакомые люди. И все-таки чего-то недостает... Старик, насколько может, поворачивает голову к двери в комнаты, его длинные волосы на темени поредели. Зовет. Даже тот, кто не может его услышать, по выражению лица старика почувствовал бы нетерпение:
- Мальчик! Мальчик...
Мальчик появляется в дверном проеме.
- Я здесь, что вам угодно? - спрашивает он с глубокой почтительностью.
- Ты кое-что забыл... Опять забыл... Неужели каждую весну тебе нужно об этом напоминать? Быстрее, мы теряем драгоценное время,чего мы ждем...
Мальчик смущен. Инвалидное кресло повернуто как обычно, все тщательно, до соринки, выметено, каждый листок вымыт, все горшки с растениями стоят на своих местах, все разные, один, два, три, четыре, пять, все пять, наперечет, вот они, не может быть, чтобы господин обнаружил пропажу шестого, прошлогоднего, раньше он такие вещи замечал сразу, теперь стал хуже видеть, так что, пожалуй...
- Музыка. Ты не завел музыку, дорогой мой... - хриплым голосом бормочет старик.
- Ох, да! Музыка! Сию минуту! Простите, Маэстро... - Мальчик хлопает себя по лбу с облегчением, потому что исправить любое другое упущение он был бы не в состоянии.
И тотчас исчезает в доме. Больше не появляется. Но зато вскоре оттуда доносятся звуки проигрывателя - мелодия, не слишком тихая, не слишком громкая, как раз такая, что старик ее ясно слышит.
Брамс.
Третья симфония.
Третья часть.
Струнные.
Скрипки. Альты. Виолончель...
- Му-зы-ка... - тихо произносит старик,слог за слогом, и на миг закрывает глаза. - Музыка.
Внизу ее едва слышно. Все эти люди болтают без умолку, то галдят, перебивая друг друга, то выговаривают слова медленно, чуть ли не по буквам... Кому какое дело до неподвижного старика на террасе, до усталых растений и пяти облупившихся цветочных горшков, до Брамса с его элегичными струнными, до скрипок, альтов и виолончели... Кому какое дело до чего угодно, если его самого в данный момент это не касается?
Объясняет потом кто-то
Правда, если кто-нибудь вдруг поднимет взгляд, а бывает, такие любопытные находятся, то через балюстраду большой террасы видны и растения, и расписанные узорами цветочные горшки. Виден и неподвижный старик в инвалидной коляске с маленькими колесиками. Через раскрытую настежь французскую дверь видны края занавесок из бледно-желтой парчи, массивная мебель, потемневшее серебро в застекленной горке, ряды книжных полок, старинные стулья в полотняных чехлах, на стенах пейзажи в сдержанных тонах с видом Гочи и гобелены с охотничьими мотивами... Видна и роскошная хрустальная люстра, и прекрасная цветная лепнина в комнате на втором этаже обветшавшей виллы в стиле классицизма, точно посередине между Купальней и замком генерала Йована Белимарковича.
А если прислушаться, отключиться от царящего вокруг гама, то улавливается или, скорее, угадывается льющаяся сверху элегичная мелодия. Да, скорее угадывается, потому что музыка совсем не громкая. А высохший старик в коляске, с трудом приподняв с колен руки, медленными, тяжелыми движениями словно дирижирует воображаемым оркестром. Кроме того, нечто похожее на улыбку в уголках его губ говорит о том, что он доволен тем, как нарастает, как развивается мелодия, как один инструмент подхватывает ее вслед за другим и тут же передает третьему, как вся Врнячка-Баня и шире, все окрестности этого местечка в предгорье Гочи, вдоль долины Западной Моравы, как вся страна, да и весь мир, отчего бы и не весь мир, медленно заполняется звуками струнных, в которые порой вплетается голос рога или фагота. Да, бывает, встречаются такие, кто все это может увидеть, услышать или угадать, но их внимание тут же переключается на что-нибудь еще. Вот, например, на лестнице, примерно посередине, стоит один из здешних уличных артистов, человек, одетый как художник, он неподвижен, застыл с поднятой кистью. Если опустить монету в картонную коробку у его ног, он начинает двигаться, будто пишет воображаемую картину... Вокруг собираются зеваки. Дети смеются. Показывают пальцами. Пробуют его передразнивать. Взрослые, развеселившись, аплодируют. Щелкают фотоаппараты, жужжат видеокамеры.
- Как оригинально придумано. Ну, этот артист, на лестнице к вилле Белимарковича... Стоит неподвижно, как статуя... А когда начинает рисовать... - объясняет потом кто-то, вернувшись домой и показывая фотографии или короткий фильм о пребывании в Врнячка-Бане.
- А там кто, на заднем плане? Тот человек на террасе? - спрашивает этого "кого-то" другой "кто-то", разглядывая фотографии или просматривая фильм об отдыхе.
- Где? - недоумевает вернувшийся из Бани. - А, да. Вспомнил. Это, как бы тебе объяснить, один старик, он там, наверху, на террасе, все время, как ненормальный, то разводит руки, то их соединяет... А вот это, это уже панорама окрестностей. Снято возле виллы генерала Белимарковича...
- Белимаркович? А он кто такой?
- Не хочу врать, точно не знаю. Там внутри есть комната-музей. Но стояла такая хорошая погода, мы туда не пошли...
Почти миллион раз
Однако высохший старик на террасе прекрасно отдает себе отчет в том, что происходит, в любое мгновение. Он дирижирует. Управляет музыкой. Или музыка управляет им.
Совершенно ясно, что курчавый мальчик внутри, в доме, дежурит возле проигрывателя, потому что третья часть все той же симфонии повторяется и повторяется в который уж раз... Эта часть продолжается неполных шесть минут. С паузами, которые необходимы, чтобы поставить иглу точно на нужное место, получается десять раз за час. Если умножить в среднем на пять часов, примерно столько времени старик обычно проводит на террасе, выходит, что ежедневно он раз пятьдесят "вызывает к жизни" одну и ту же мелодию. А дальше эти пятьдесят раз нужно умножить на двести дней, столько обычно и проходит с конца апреля до поздней осени, столько обычно и продолжается курортный сезон, и даже дольше, до тех пор, пока еще не холодно сидеть на террасе, и получается, что Маэстро в год дирижирует третьей частью около десяти тысяч раз.
Гости городка ничего об этом не знают, ведь об этом не распространяются экскурсоводы и не пишут в бесплатных туристических проспектах... Но кое-кто из местных жителей мог бы вспомнить, как их родители рассказывали об одном сумасшедшем, в семь лет потерявшем способность ходить, теперь ему, должно быть, уже за сто, незадолго до своего пятнадцатого дня рождения он начал "концертную деятельность" и с тех пор более восьмисот или девятисот тысяч раз, то есть почти миллион раз "исполнил" третью часть Третьей симфонии Брамса, "дирижируя" с большой террасы обветшавшей виллы, распложенной примерно посередине между... Хорошо, хорошо, хватит, мы уже знаем, где это! Зачем столько раз повторять!
Почти миллион раз! При этом в самом начале он точного счета не вел, в самом начале это было чем-то вроде детской игры, чтобы скоротать время, чтобы двигались хотя бы руки, если уж отнялись ноги. Но позже все приобрело какой-то высший смысл. Хотя, судя по всему, только для него одного.
Любая крошка впоследствии может оказаться роковой
- Для чего это вам? Одно и то же, снова и снова? - спрашивала его покойная экономка.
Тогда он был юношей. И она задавала ему этот вопрос ровно столько раз, сколько раз он "дирижировал". С тех пор как умерли его родители, сломленные болезнью единственного сына, она взяла на себя заботу о наследнике комнат на втором этаже виллы в стиле классицизма. Она ухаживала за ним и задавала этот вопрос. Напрасно. Ответа она так никогда и не получила. Да помилует Господь ее душу, она была простая и добрая женщина. Одинокая женщина, у них с мужем как раз появился на свет ребенок, а тут муж погиб на стройке, во время укладки крыши на очередном пансионате курорта. Засмотрелся на Врнячка-Баню с высоты, увлекся, поскользнулся. И слова вымолвить не успел.
И с тех пор как тогда, много лет назад, с экономкой был заключен договор, ничего уже не менялось; ее обязанности состояли в том, чтобы поддерживать порядок в жилище больного, готовить еду, простую, как он любил, брить и купать его, смотреть за его одеждой и бельем, при этом с особой тщательностью следить за тем, чтобы все было безукоризненно отглажено и расправлено, потому что любая складка могла стать причиной страшных ран на спине... "А, нет! И сами знаете, что в кровати я вам обедать не позволю. Любая крошка на простыне может оказаться для вас роковой", - отказывалась она подавать ему в постель что бы то ни было из еды.
Вообще, тот давний договор, перечислявший все детали их отношений и заверенный соответствующим образом, предусматривал, что экономка берет на себя заботу обо всем необходимом. Включая и самое важное - по весне открывать французскую дверь, приводить в порядок террасу, расставлять десятки цветочных горшков с растениями, вывозить коляску и ставить на нужное место иглу проигрывателя (около пятидесяти раз в день). За более чем щедрое вознаграждение. Неподвижный хозяин виллы, юноша благородного происхождения, получил значительное наследство, хотя никогда и не видел всех владений, которые приносили ему доход; после смерти родителей ему досталось несколько земельных участков в самой Бане и ее окрестностях, леса на Гоче, плодороднейшая земля рядом с Западной Моравой, даже виноградники, за горой, в долине, которая называется Левач. Он никогда не видел всех этих огромных богатств, и, должно быть, поэтому ему не было особенно тяжело, когда новая власть после Второй войны конфисковала у него почти все, как говорится, без суда и следствия. Он даже не захотел читать постановление. "Зачем, я верю вам на слово. Вы забрали всё! - сказал он тому, кто принес ему конверт. - Ну и ладно, значит, вам это нужнее. Я все равно это никогда и осмотреть-то не мог".
С того послевоенного дня экономка осталась без денежного вознаграждения, да и договор, заключенный в прекратившем существование государстве, не имел больше силы. Но порой, то здесь, то там, случается, что человеку достаточно однажды данного слова. Кроме того, экономке вместе с сыном на вилле было обеспечено жилье. Хозяин пользовался только двумя комнатами и террасой. Остальные помещения она могла сдавать приезжающим на курорт, чтобы за счет этих доходов обеспечивать жизнь больного и вести свое хозяйство. Кроме того, то, что касалось музыки, было совсем не трудной работой, так, развлечение, нужно просто попасть иглой граммофона, а позже проигрывателя в нужное место на пластинке. Других, особых требований у ее подопечного не было. Зимой он читал. С начала весны до конца осени "дирижировал". Потом опять все сначала. Дочитав последнюю книгу из домашней библиотеки, он возвращался к первой. Новых не требовал. Да и "старая" музыка ему не надоедала.
Он даже не просил экономку вывозить его на прогулку, катать в коляске по дорожкам Врнячка-Бани. Более того, как только врачи окончательно подтвердили, что вылечить его невозможно, хотя встречались и шарлатаны, утверждавшие обратное, он отказался покидать комнаты на втором этаже виллы, а также принимать любых посетителей. В том числе и священников, время от времени сменявших друг друга в их приходе.
- Скажите, что я еще рано утром встал и отправился на прогулку, - распоряжался он с привычной горечью и сразу отворачивался. - И прошу вас, поставьте мою музыку.
- Для чего это вам? Я не понимаю, одно и то же, снова и снова! - повторяла из года в год экономка, и сама старея, так что обязанности по дому постепенно брал на себя ее сын, молодой человек с темными курчавыми волосами.