Казанова счел неосторожным отвечать сразу, хотя и мог ответить на заданный вопрос, но ему не хотелось возбуждать подозрения слишком быстрым обменом книгами. В ту ночь он лежал без сна, пытаясь продумать план бегства, после того как они выберутся из темниц и окажутся на покатой крыше, высоко над площадью Святого Марка, где их кто угодно может увидеть, - значит, спускаться с крыши надо ночью. Лежа в тишине и в темноте, Казанова вдруг словно бы услышал то и дело повторявшийся легкий стук. Он вслушался и затем, внезапно поняв, приложил ухо к стене, которая отделяла темницу Марко от той, что находилась над ним. Ошибиться он не мог - он слышал осторожное, медленное тук-тук-тук: это Марко пробивал дырку в стене. Звук прекратился лишь в три часа ночи, а Казанова еще долго после того, как этот звук, оповещавший о свободе, затих, не мог от радости заснуть.
В ответ на вопрос про потолок в его камере Казанова посоветовал подождать, пока пролом не будет почти готов, а затем, в ночь, назначенную для бегства, хорошенько потрудиться, чтобы за несколько минут пробить дыру. Его надежда на скорое освобождение была несколько поколеблена полученным от Марко сообщением, что кирпичи слишком крепко зацементированы и после шести часов труда удалось вынуть всего один кирпич. Однако здесь дело обстояло почти так же, как с мозаичным полом, ибо уже на другой день Марко с радостью сообщил, что сумел выбрать тридцать шесть кирпичей и скоро займется полом. И в самом деле, всего через две ночи Казанова, лежавший от волнения и ожидания без сна, услышал у себя над головой упорное постукивание Марко по половицам. Неделю спустя Марко прислал сообщение, что теперь сможет пробить остатки потолка за полчаса - какую ночь они назначают для побега?
Шли последние дни октября, а первые три дня ноября инквизиторы вместе с секретарем проводили на континенте, Лоренцо же в это время устраивал ежегодный загул - напивался и не просыхал. Казанова уже был свидетелем всего этого - ведь они с Марко находились в тюрьме свыше полутора лет. Стало быть, ясно, что наилучшим временем для побега была бы ночь с 31 октября на 1 ноября, когда инквизиторы будут в пути, а Лоренцо уже упьется. Но вольнолюбец Казанова был настолько суеверен, невзирая на свою маску скептика, что не мог назначить время побега, не "погадав на поэтах", что было весьма распространено в эпоху Возрождения. У него не было Вергилия, но был томик Ариосто, поклонники которого считали его не меньшим авторитетом в предсказании будущего. Казанова раскрыл книжку, ткнул в страницу булавкой и, обнаружив, что булавка попала в строку: "Между хвостом октября и головой ноября", решил, что звезды вынесли свой приговор. Итак, эта дата была сообщена Марко с помощью наколотого в книге послания, и, как было между ними договорено, дабы избежать излишнего обмена книгой, в ответ прозвучало три легких стука.
Остававшиеся до бегства два дня показались воспаленному воображению Казановы самыми длинными, какие он провел в тюрьме, - он понял тогда, как бесконечно долго может тянуться для узника день, особенно если за ним следует бессонная, безнадежная ночь. Теперь он мог снова предаться размышлениям - после того, как неделями и месяцами каждый его нерв и каждая клеточка мозга были нацелены на решение единственной задачи - каким образом бежать. Мысль, что, если все пройдет успешно, Лоренцо поплатится за это, мало волновала Казанову, да и то, что, если дело кончится провалом, его собственная жизнь может быть поставлена на карту, тоже едва ли имело для него значение. Лучше в самом деле умереть и лежать в могиле, ничего уже не чувствуя, чем заживо медленно тут гнить. Совесть мучила Казанову куда больше при мысли о том, какой опасности подвергается Марко по милости своего друга, которому он так преданно служит. Затем, глядя в зловонную тьму темницы, он, прежде чем уснуть, подумал об Анриетте. В общем-то, мысль о ней никогда не покидала его. Она была с ним на протяжении всей долгой разлуки, но сейчас Казанова стал думать о ней более конкретно. Марко сообщил, что она бежала - подробности он скоро узнает, - ну а дальше что? Куда она поехала? Не схватили ли ее венецианские правители, хотя ей и удалось бежать? Если нет, то как сложилась ее жизнь и где она? И не забыла ли она Джакомо Казанову?..
В этих размышлениях время медленно тянулось, пока не настал вечер 31 октября. Волнение охватило Казанову, ибо при виде Лоренцо, который принес ему ужин и потом запер на ночь, он понял, что тот уже пьян и думает лишь о том, как бы побыстрее вернуться к своей фляге и собутыльникам. В камере у Казановы было темно, как в погребе, и, после того как отгремело эхо последней с грохотом захлопнутой и закрытой на засов двери, во всей тюрьме воцарилась полнейшая тишина. В этой, казалось, безграничной тишине Казанова вдруг услышал шорох, и сердце его забилось: значит, Марко пролез в помещение над ним и принимается за работу. Шорох прекратился, и почти тотчас раздались удары лома, а потом с громким стуком на пол рухнули доски и штукатурка, и слабый серый свет просочился в темницу Казановы, все ширясь и ширясь, пока дыра в потолке не стала достаточной, чтобы в нее мог пролезть человек. Казанова увидел контур головы, склонившейся над дырой, затем услышал шепот:
- Джакомо, ты там?
- Угу! - от волнения голос Казановы звучал хрипло. - Готов и жду. Спускай веревку.
В дыру просунулась веревка, связанная из кусков одеяла; Казанова привязал к ней свою одежду и все свои постельные принадлежности, из которых можно будет сделать веревку, чтобы слезть с крыши. Затем Марко снова спустил свою веревку, заверив Казанову в ее прочности, и Казанова на руках поднялся по ней - там его подхватила дружеская рука и помогла выбраться из дыры, а через секунду он уже стоял на полу верхней камеры, пожимая руку Марко, плача, и смеясь, и обнимая Марко, и хлопая его по спине.
В этой камере, как и в соседней с нею камере Марко, было маленькое, забранное частой решеткой окошко, выходившее на свинцовую крышу тюрьмы, и достаточно было Казанове взглянуть в него, чтобы утратить всю радость.
- Луна! - воскликнул он, указывая на окно. - Великий боже, я так давно не видел солнца, луны и звезд, что, клянусь, забыл о их существовании! Наша попытка заранее обречена. При этом чертовом лунном свете нас наверняка увидят!
- Тише, тише, - успокоительно произнес Марко и добавил, переиначив слова Галилея: - Она же все-таки движется. Часа через два она зайдет.
Этого оказалось вполне достаточно, чтобы мгновенно вернуть Казанове утраченную было энергию. Они пролезли сквозь дыру в камеру Марко, и тот показал Казанове с немалой гордостью плоды своих трудов. На каждой стене висело по старой картине без рамы, что и было использовано Марко для прикрытия своей операции. Одна из картин скрывала пролом в соседнюю камеру. Под другой картиной, которую он сейчас снял, была такая же, только более глубокая дыра, проломленная под самой крышей, так что за какие-нибудь две-три минуты можно было сдвинуть одну из свинцовых пластин и выбраться на крышу.
Они не стали этим заниматься при свете луны, а вернулись в камеру Марко и там, сидя на кровати, принялись связывать постельные принадлежности как Марко, так и Казановы в крепкие веревки - каждый узел Казанова опробовал, поскольку был тяжелее Марко.
- Что же произошло с тобой и с Анриеттой после того, как я тогда, много месяцев назад, расстался с вами? - осведомился наконец Казанова, продолжая связывать веревки.
- Гондольер заметил, что тебя арестовали, и сказал нам, а я узнал мессера гранде. Когда я сообщил о случившемся Анриетте, она впала в отчаяние, воскликнула, что это она - причина твоей смерти, и хотела, чтобы мы вернулись - попытались вызволить тебя или погибли вместе с тобой.
Казанове приятно было это слышать.
- А потом? - спросил Казанова, завязывая очередной узел.
- Я сказал Анриетте, что мы сможем лучше тебе помочь, если останемся на свободе, но она заметила - вполне справедливо, - что они арестуют и нас, как только смогут. Однако мы сумели уйти от полицейской гондолы, и я посоветовал Анриетте тотчас покинуть территорию Венеции. После долгих препирательств она согласилась, я дал ей все деньги, какие были при мне, и мы условились, что я напишу ей в Чавенну, что уже за границей республики, в местную гостиницу. Мы высадили ее в укромном уголке близ Местре, рассказали, как найти почтовую станцию, и больше я не видел ее и ничего о ней не слышал.
- Ты думаешь, ей удалось бежать? - спросил Казанова, внимательно выслушав Марко.
- Кто может сказать? - пожал плечами Марко, затем, увидев, в каком волнении Казанова, добавил: - Она намного опередила полицейских, к тому же они, возможно, ничего не знали о ней или знали так мало, что она легко могла ускользнуть… Но… извини мой вопрос: мы-то с тобой здесь почему?
Теперь Казанова пожал плечами.
- Ты знаешь об этом столько же, сколько и я. За четыре часа допроса я так и не понял, чего они добивались, и не сумел выяснить, какой проступок я совершил.
- Кто-то на нас донес, - сказал Марко. - Я так считаю, и так же считает Брагадин.
- Мне кажется, я догадываюсь кто, - медленно произнес Казанова.
- Кто же?
- Женщина по имени донна Джульетта.
- Одна из твоих приятельниц? - сухо спросил Марко.
- Намного больше, чем приятельница, и намного меньше, - пылко ответил Казанова. - Я имел несчастье слишком ей понравиться и бесконечно ее оскорбить. Будь я менее самоуверен, мне бы следовало больше остерегаться ее… Но ты-то при чем тут, Марко? И почему ты не уехал с Анриеттой или не бежал сам по себе?
- Я патриций, - сказал Марко, - и мой отец - член Большого совета. Если бы я бежал, тем самым я признал бы свою вину, и наша фамилия была бы вычеркнута из Золотой книги. Брагадин умолял меня не уезжать, ибо я, естественно, не стал компрометировать отца и не виделся с ним. Меня, кстати, и арестовали в замке Брагадина. Но из дошедших до меня сведений я знаю, что нахожусь только под подозрением и нашей фамилии ничто не грозит.
- Неоценимое сокровище! - воскликнул Казанова, который редко мог удержаться, чтобы не уязвить аристократию, когда речь шла о ее господствующем положении. - Но оно едва ли нам поможет выбраться отсюда. Да когда же наконец эта возмутительная луна вернется на Олимп? Ох, хоть бы Эндимион свистнул этой богине, чтобы она поспешила к нему!
Но величественное движение божественных светил нельзя ни ускорить, ни замедлить жалкими пожеланиями маленьких человеческих существ, а потому нашим друзьям не оставалось ничего другого, как вязать веревки, а когда с этим было покончено, сидеть и беседовать, дожидаясь, пока Земля в своем медленном вращении не повернется к Луне другой стороной.
- Кстати, - внезапно прервал сам себя Марко, - а что будем делать дальше, после того как выберемся на крышу?
- Не имею ни малейшего представления.
- У тебя нет никакого плана? - недоверчиво спросил Марко.
- Абсолютно никакого.
- Фьють! - тихо присвистнул Марко. - Вот черт! Да ты понимаешь, Джакомо, что достаточно нам поскользнуться на этой свинцовой крыше, и мы вдребезги разобьемся на камнях внизу или нырнем в канал?
- Мы не должны поскользнуться, - холодно произнес Казанова.
- Жаль, не родился я швейцарцем, - сказал Марко.
- Это почему? - не без удивления спросил Казанова.
- Потому что тогда я не сидел бы в этой государственной тюрьме, а если бы и сидел, то умел бы лазать по невероятной крутизне на головокружительной высоте.
- Можешь держаться сзади меня, - предложил Казанова.
Марко даже не потрудился что-либо на это сказать. Он лишь заметил:
- Через десять минут луна зайдет.
Через десять минут они осторожно сдвинули свинцовую пластину, и Казанова вылез "а miгаг le stelle" - вновь увидеть звезды, как сказал Данте, чьи слова, естественно, не могли не прийти на память итальянцу в подобной ситуации. Обвязавшись веревками, словно альпинист, и пользуясь своим знаменитым железным прутом вместо альпенштока, Казанова медленно поднялся на гребень крыши. Сев на нее верхом, он сбросил веревку Марко, напрягся и стал его подтягивать, пока тот, слегка задыхаясь, не очутился рядом с ним.
- Ну а теперь что? - спросил Марко после довольно долгого молчания.
- Не знаю, - сказал Казанова, - надо провести разведку.
И он стал осторожно продвигаться по коньку крыши, выискивая какой-нибудь выступ, вокруг которого можно было бы обвязать веревку и затем, отчаянно рискуя, спуститься по ней на руках две сотни футов на тротуар. Но, сначала не слишком беспокоясь, потом с досадой, потом со страхом и, наконец, с отчаянием, Казанова вынужден был признать, что ничего не может найти. Он безуспешно обследовал крышу по всей ее длине, потратив часа два или три на поиски выступа.
Он был настолько обескуражен, что уже собирался вернуться к Марко и сказать, что им ничего не остается, как залезть назад в свои камеры и принять ожидающее их наказание, когда глаз его заметил на крыше легкий выступ, находившийся на две трети между верхом крыши и водостоком. Осторожно спустившись с помощью своего железного пру-та-альпенштока, он обнаружил небольшое слуховое окно и, потрудившись с риском для жизни полчаса, сумел снять с него решетку и разбить стекло, порезав при этом руку.
Затем он подполз к Марко, терпеливо сидевшему верхом на коньке крыши, и сказал:
- Я нашел способ проникнуть в другую часть здания. Если мы попадем туда, возможно, нам удастся найти там выход. Пошли.
Он осторожно помог Марко спуститься до слухового окошка, затем спустился сам и с помощью все той же веревки опустил Марко внутрь. Почувствовав под ногами пол, Марко, как было велено, отвязал веревку, и Казанова вытянул ее в окно. К своему ужасу, он обнаружил, что в ней около пятидесяти футов длины - на такой с крыши не спрыгнешь.
И снова Казанове показалось, что из их бегства ничего не выйдет, да к тому же они теперь были разделены. Тем не менее он не поддался отчаянию. Крикнув Марко, чтобы тот не двигался с места, Казанова заново начал обследовать крышу и наконец напал на лестницу, оставленную, вероятно, кем-то из рабочих. Осторожно подтащив лестницу к окну, он попытался просунуть ее внутрь, но она застряла, а нажимая изо всех сил, чтобы протолкнуть ее, Казанова поскользнулся и чуть не слетел с крыши. В последнее мгновение он все же удержался и, подтянувшись невероятным усилием своих сильных мышц, лег плашмя на пластины крыши; тут у него началась судорога, и ему пришлось лежать, пока боль не прошла.
Наконец, используя свой железный прут в качестве рычага, он все-таки протолкнул вниз лестницу - радостный возглас Марко подтвердил, что ее основание коснулось пола и она стоит. Сбросив вниз веревки и сверток с одеждой, Казанова осторожно спустился по лестнице и был восторженно встречен Марко.
Они принялись обследовать помещение, где стояла кромешная тьма, и в конце его обнаружили железную дверь, за которой находилась другая комната - там стоял стол и стулья, а окна были закрыты ставнями. Раскрыв их, друзья увидели лишь слабо мерцающие звезды да большие купола собора Святого Марка. Казанова настолько устал в сражении со слуховым окном, что вынужден был передохнуть; затем они продолжили обследование, и Казанова обнаружил небольшую нишу с деревянной дверью, которую с помощью своего прута сумел открыть. Они очутились в длинной галерее, где полно было всяких бумаг, и сразу поняли, что это, должно быть, государственный архив.
В темноте ни тот ни другой не видели ничего перед собой дальше одного-двух футов, но, нащупав пыльные бумаги на полках, поняли, что не ошибаются. Сердца их забились сильнее при мысли, что они выбрались из тюрьмы, составлявшей часть огромного здания, и свобода уже близка. Велев Марко побыть на месте, Казанова ощупью пошел вдоль стены в поисках окна, но такового не оказалось.
Начиная терять терпение, он вернулся к тому месту, где стоял Марко, и, натыкаясь на столы и скамьи, пошел вдоль противоположной стены, где почти тотчас обнаружил высокое окно, закрытое ставнями. Он нащупал крючок, приподнял его и, распахнув ставни, при слабом свете звезд стал выискивать пути к свободе. Теперь они находились совсем невысоко и легко могли спуститься на своих веревках, но Казанова с горьким разочарованием отшатнулся от окна: внизу был лишь двор, обнесенный высокой стеной, а за ней - другой, примыкающий к Палаццо дожей, который наверняка охранялся.
- С этой стороны - никакой надежды… - произнес он громким шепотом, как вдруг Марко схватил его за локоть и в тревоге забормотал:
- Шш! Шш!
Оба напряженно прислушались и, помимо биения собственных сердец и грохота крови в ушах, отчетливо различили звук быстро удалявшихся легких шагов, затем какая-то дверь открылась, закрылась, и щелкнул ключ. Несмотря на открытое окно, в помещении было слишком темно и ничего не видно, тем не менее Казанове показалось, что при звуке открываемой двери он на мгновение увидел серый квадрат.
- Ты слышал? - раздался взволнованный, испуганный голос Марко.
- Да. Вроде бы шаги, - сказал Казанова, мгновенно придумав объяснение, которому не верил сам. - Наверное, это была мышь или что-то в этом роде.
- Но я слышал, как открылась и закрылась дверь!
- Это, наверное, что-то свалилось! Пошли дальше. - Осторожно, на ощупь они двинулись дальше - в помещении пахло пылью, старыми бумагами и высохшими чернилами, - пока не добрались до двери, которая оказалась запертой.
- Вот видишь! - в волнении воскликнул Марко. - Я был прав. Тут кто-то был. За нами следят!
- Успокойтесь, юноша, успокойтесь, - мягко произнес Казанова. - Она почти наверняка была заперта задолго до того, как мы выбрались из наших камер. Не надо придумывать.
- Но мы здесь взаперти и…
Дальнейшие слова Марко потонули в громком треске, с каким Казанова, используя свой прут в качестве рычага, без труда сорвал замок с хлипкой двери. За нею открылась лестница, потом площадка, потом еще пролет лестницы и наконец большой зал. Голос Марко, задрожавший от волнения, произнес:
- Канцелярия дожа!
- Ты здесь бывал?
- Часто.
- Можем мы отсюда вылезти через окно?
- Да, но это ничего нам не даст: внизу замкнутые дворы.
- Тогда надо пробираться дальше. Что у нас на пути?
- Всего лишь дверь в канцелярию, потом несколько каменных ступеней и главная дверь на улицу.
- Ну, это не такие уж большие трудности после того, что мы преодолели.
Но трудности оказались большие. Дверь канцелярии и ее замок были много прочнее двери в архив, и Казанова тщетно пускал в ход всю свою силу, крепкие ругательства и острие своего прута. Друзья внимательно обследовали дверь, и Казанова заметил, что широкие верхние панели тоньше нижних.
- Придется пробить дверь, - решительно произнес он.
- В этом гулком зале? Да нас непременно услышат!
- Это единственный шанс, - сказал Казанова. - Отойди-ка.