Но, сидя здесь среди состоятельной и любезной сибаритствующей публики, где все вокруг было покрыто подобием шелковистой росы и словно сочилось небесным медом, можно было бы и не испытывать подобного чувства! Стараясь вести себя сдержанно и корректно, я тем не менее не смогла избежать чар хозяйки. Отчасти здесь сыграли свою роль надетые на мне украшения, которые обладали невероятной силой. Впрочем, когда речь идет об обольщении, трудно всецело подчинить ситуацию своей воле. Об этом говорил и мой опыт общения с Амбиеном Первым. Порой, чтобы шагнуть в пропасть, достаточно сказать: "Да!" Я отлично знала - как только ты начинаешь высматривать дверь, которая ведет в неведомое, это напряженное внимание само по себе уже свидетельствует о твоем намерении проникнуть внутрь. Именно это происходило в данный момент. И я прекрасно понимала это. О да, эта женщина была само очарование! Когда это слово пришло мне в голову, я поняла, что она дочь Адаланталэнда. Я помнила эту ленивую непринужденность плоти и это сияние, впрочем, здесь оно играло совершенно иную роль. Прекрасные женщины с погибшего острова придерживались установленных правил (или почти не нарушали их). Хотя они начали понемногу отступать от них, сразу чувствовалось, что они живут в гармонии и согласии со своим окружением. Однако теперь эта роскошная плоть и бесконечное обаяние использовались с совершенно иными целями, а обладательница этих сокровищ не нуждалась ни в ком, кроме себя самой. Взглянув на Назара, который скорчился у стены, а затем на нее, я поняла все… Мне стало страшно - слишком легко было открыть эту дверь, достаточно сделать один крохотный шаг в ее сторону, принять опрометчивое решение, - и внезапно я обнаружила, что думаю о Клорати, причем думаю так, как не думала никогда до сих пор. Я была изумлена и шокирована, - казалось, что меня игриво поманила пальцем сама любовь, которая оказалась совсем не тем, что я искала в близости с Клорати… в отношениях с Канопусом… Любовь обернулась легкомысленным флиртом, который увлекал меня в бездонные темные глубины. Однако то, что я видела перед собой, не несло и тени легкомыслия и беззаботного счастья. Назар взглянул на лениво лежащую руку женщины, и его лицо исказилось мукой… Но она снова повторила:
- Твой хозяин - Назар.
- Полагаю, это не так, - возразила я, улыбаясь самой обольстительной улыбкой, на какую была способна, и услышала, как загудели путтиоряне, переговариваясь между собой: их вибрирующие голоса накладывались на музыку, которая действовала мне на нервы так же сильно, как и атмосфера в целом.
- Ее зовут Элиле, - неожиданно сказал Назар. - Это ее дом. А мы все - ее гости, верно? Гости или пленники… - Он засмеялся, тряхнув головой, и наполнил свой кубок обжигающим напитком.
- Ее добровольные пленники, - вставил темнокожий шепелявый юнец, судя по всему, избалованный сын богатых родителей. Он поднялся с груды подушек, уселся рядом с Элиле и, грубо схватив ее руку, принялся осыпать поцелуями. Даже не взглянув в сторону юноши, красавица посмотрела на Назара, который мгновенно побледнел.
- Назар, - сказала она своим мягким, чарующим голосом, - не такой добровольный пленник, как ты. - И со смехом посмотрела на Назара, дразня и соблазняя его.
Я увидела, что в его душе идет чудовищная борьба. Канопианца тянуло к красавице с невероятной силой, но он боролся с собой, пытаясь устоять перед соблазном. Все присутствующие наблюдали за этой борьбой. В конце концов Назар перевел дыхание, поднялся со своего места, приложился к ее белой руке и, трепеща всем телом, поцеловал ее, но сделал это небрежно и даже неуклюже. Он вернулся на свое место, сел и, глядя перед собой, отхлебнул из кубка.
Внезапно Назар заявил:
- Эта тощая сирианская бюрократка наверняка шокирована нашим поведением. - И шумно втянул в себя воздух.
Со стороны путтиорян послышалось возбужденное гудение. На сей раз я не могла просто отшутиться.
- Понятное дело, Назар немного не в себе, - сказала я. Это видели все, что и спасло меня.
Юнец, который согнулся в подобострастной позе у колен Элиле, припав губами к ее руке, поднял глаза и прошепелявил:
- Мы хотим знать, из какого материала сшито твое платье, прекрасная сирианка!
Довольный собой, он посмотрел на Элиле, чтобы увидеть ее реакцию. Та нахмурилась и отдернула руку.
- Мое платье сшито из канопианского крепа, - отрезала я.
- Это правда, - подтвердил Назар. - Он тяжело дышал, не сводя глаз с прекрасной Элиле и обиженного юнца, который распластался на полу, уронив кудрявую голову на полуобнаженные ступни пленительной хозяйки. Я видела, что больше всего на свете Назару хочется тоже броситься к ее ногам.
- Могу я пощупать его? - спросила высокая худощавая девушка, которая сидела рядом со мной. На ней была сверкающая голубая юбка, но ее грудь была обнажена, если не считать украшений, которые прикрывали соски. Черные волосы доставали девушке до талии, у нее были темная кожа и темные глаза. Среди присутствующих нельзя было найти и двух человек, похожих друг на друга, - сочетания генов оказались причудливы и весьма разнообразны.
Не дожидаясь разрешения, моя соседка поднялась и нагнулась, чтобы потрогать мой наряд. Это было цельнокроеное платье без рукавов, которое по стилю не так уж сильно отличалось от ее собственного, но его немнущаяся ткань была непривычной даже для меня - она искрилась и переливалась словно мягкий, текучий металл, а если вы пытались сложить ее, струилась сквозь пальцы. Прилегая к телу, ткань выявляла его очертания, но, к счастью, мое платье оказалось достаточно просторным, так что у меня не было нужды смущаться из-за чрезмерной откровенности туалета. Я вспомнила, как Назар назвал меня "тощей бюрократкой", и пожалела, что не похожа на пышную, чувственную Элиле, от одного присутствия которой у всех начинала кружиться голова.
Стоило этой девице дотронуться до меня, как ко мне ринулось около дюжины гостей, - одни щупали платье, другие тянулись к браслетам и обручу на голове.
- Из чего это сделано? - бормотали они, обращаясь друг к другу, точно я была всего-навсего манекеном, на котором выставлены эти вещи… Затем я почувствовала, что с моей готовы стаскивают обруч, и едва успела протянуть руку, чтобы остановить похитителя. Тяжелые руки вора силой усадили меня назад в кресло.
Сквозь окружившую меня толпу я видела, что Элиле продолжает сидеть в кресле. Красавице явно хотелось тоже подойти и пощупать меня вместе с остальными, но ей мешала гордость. Назар напряженно наблюдал за происходящим, и я видела, что он переживает за меня. А мне, несомненно, угрожала серьезная опасность.
Я резко встала и высвободилась из жадных любопытных рук. Я отталкивала распоясавшихся гостей с такой силой, что они падали на пол и лежали там, глупо посмеиваясь, пьяные и беспомощные.
- Может быть, ты снимешь браслеты и обруч, - попросила Элиле, - и позволишь нам полюбоваться на них. Мне бы очень хотелось взглянуть на них поближе.
Звуки ее колдовского голоса отдавались во мне как острая боль или сладкая песня.
- Нет, - отрезала я. - Этого не будет никогда.
Она взглянула на Назара, и я сразу прочла в этом взгляде приказ.
Его лицо покрылось испариной. Канопианец прерывисто вздохнул и выпалил:
- Ты должна снять их! - И добавил: - Это приказ!
Даже теперь я не могу описать свои чувства. Этот абсурдный приказ был приказом Канопуса. И его отдал человек, как две капли воды похожий на Клорати, того самого Клорати, от которого я ждала, что он откроет передо мной все двери и расскажет то, что я так хотела узнать… Услышав: "Это приказ", - я онемела. Я вспомнила, что Клорати предупреждал меня об опасности! Он знал о том, что должно было случиться. Подумав о Клорати, я решила, что, как бы я ни страдала - а я страдала буквально каждой клеточкой своего тела, - я должна выстоять.
- Я уже сказала, что ты не в себе, - холодно парировала я. - Канопианцы не отдают приказов канопианцам.
- Зато они отдают приказы сирианам, - заявила Элиле и зашлась глупым смехом.
- Возможно, - сказала я, - но об этом мне ничего не известно. Я знаю одно - на мне надеты не просто украшения. И тот, кто будет использовать их не по назначению, может пострадать.
И вновь я почувствовала, как Назар борется с собой. Мрачная, упорная борьба продолжалась, и даже неумолчное жужжание путтиорян не могло заглушить его прерывистого дыхания. Тем временем путтиоряне подошли ко мне достаточно близко, чтобы сорвать украшения, - если бы им хватило духу. Однако пока они не отваживались посягнуть на них, и это придавало мне смелости. Мой мозг работал быстро и четко как никогда. Я поняла, что, возможно, прикасаться ко мне им запретил Назар, хотя он сам малодушно расстался с собственными украшениями…
- Разве это не так, Назар? - спросила я, сосредоточив всю силу воли, чтобы заставить его обернуться и взглянуть на меня.
Он сидел прямо, его рука небрежно держала кубок - и я заметила, что она дрожит. Назар взглянул на Элиле, которая улыбнулась ему, но в ее улыбке был страх.
- Да, это так, - пробормотал он наконец.
Затем последовала долгая пауза; казалось, что все вокруг замерло, как в тот момент, когда я вошла.
Я стояла, молчаливая и опустошенная, направив всю свою силу воли на Назара. Три путтиорянина, серо-зеленые создания с пустыми глазами и вибрирующими губами, обернулись в сторону Назара, ожидая, когда он даст им знак… условный знак, о котором они договорились до моего прихода. Я прекрасно понимала, что происходит.
Эта минута показалась мне бесконечной… Я переводила взгляд с одного лица на другое… Я посмотрела на прекрасную Элиле, падшую дочь Адаланталэнда, затем на влюбленного юнца, который опять принялся слюнявить ее руку, потом на пьяных наглецов, растянувшихся на полу, на обнаженных слуг, наблюдавших за происходящим с бесстрастным выражением, как любые слуги в любые времена, - и увиденное подтвердило мою мысль. Их лица были абсолютно пусты - эти люди не имели цели, не получали от жизни удовлетворения, не ведали внутреннего покоя и теперь сжимали кулаки так, что ногти впивались в ладони, кусали губы, ерзали и вздыхали.
Я отлично понимала, что наблюдаю разновидность экзистенциалистской меланхолии - симптомы этой болезни я знала как свои пять пальцев. Им хотелось завладеть моими украшениями - такие же украшения в свое время надевал Назар, - и это было одним из проявлений все той же глубокой и острой тоски.
Эта мысль обезоружила меня. Я поняла, что ничуть не лучше, чем эти люди, и не вправе отказывать им в чем-либо. Если бы в эту минуту Назар сказал: "Это приказ Канопуса", - я бы отдала все, что у меня было.
Но Назар спас меня и себя.
Он с трудом поднялся на ноги - его движения были медленными и скованными; казалось, больше всего на свете ему хочется просто упасть на пол и припасть губами к горячей плоти Элиле, - медленно выпрямился и, тяжело дыша, двинулся ко мне.
- Канопусу пора уходить, - произнес он точно во сне. Я понимала, что, если сейчас Элиле откроет рот, он бросится к ее ногам, и все будет кончено.
- Да, это так. И Канопус уходит, - сказала я и осторожно взяла Назара под руку, боясь, что он может с отвращением отпрянуть - ведь это была не ее рука.
- Назар, - произнесла Элиле вкрадчиво. Звук ее голоса пронзил меня, словно стрела, и я почувствовала, как затрепетал Назар.
- Идем, - сказала я мягко. Он тихонько застонал, но покорился. Осторожно направляя своего спутника, я двинулась к пестрым шторам, за которыми виднелась веранда с изящными колоннами и пылающими жаровнями.
Я чувствовала, что следом за нами идут три путтиорянина.
Мы подошли к краю веранды. На длинной низкой скамье развалился один из гуляк. Его щека была вся перемазана собственной блевотиной - и его вид, похоже, отрезвил Назара.
- Будь осторожна, - пробормотал он, и мы одновременно обернулись, оказавшись лицом к лицу с тремя злодеями, которые тянулись к обручу на моей голове, рассчитывая на легкую добычу.
- Я убью вас, - заявила я с холодным презрением, бесстрашно повернулась к ним спиной и в сопровождении Назара спустилась по ступеням в снег, укутавший все вокруг.
Я слышала, как за нашей спиной по ступенькам, постоянно поскальзываясь, спускаются путтиоряне.
- Мне кажется, вы не поняли, - сказал Назар, обернувшись. - Эта дама - из верховного командования Канопуса. Вы знаете условия договора.
Их каменные лица, смутно маячившие в ночном сумраке, скрылись в белом тумане.
- Вызовите нам фаэтон, - велел им Назар.
И я вновь увидела тварей, которые, стряхивая с себя снег, тащили вагончик, но когда мы с Назаром забрались внутрь, я забыла и про них, и про путтиорян, поскольку мой спутник внезапно сполз на пол, закрыв глаза и прерывисто дыша. Его била дрожь. Потом он открыл глаза, и из них хлынули слезы. Обычно канопианцы не плачут - слезы стали пережитком прошлого. То, что Назар разрыдался, объясняло многое.
Я молчала, готовясь к тому, что ожидало нас впереди. Когда мы остановились рядом с третьим конусом, вершина которого терялась в снежной пелене, у подножия башни нас поджидали три путтиорянина с каменными лицами.
- Назар, - сказала я, - придется еще немного потрудиться, они здесь.
Он тряхнул головой, заставляя себя собраться. Мы выбрались из вагончика и зашагали к поджидавшей нас троице.
- Вы просто болваны, - презрительно произнес Назар.
- Ты дал нам это, - ответил один из них, поглаживая свои золотые серьги, - ты дал нам это…
- Верните их, - велела я. - Это приказ Канопуса.
Но вместо того чтобы подчиниться, они бросились наутек. Путтиорянам не хотелось расставаться со своим сокровищем, которое, как им казалось - я поняла это только теперь, - давало им власть. Они верили, что эти кусочки металла - пуговицы и браслеты и прочие мелочи - наделены частью силы Канопуса и способны даровать им могущество.
Назар мрачно и гневно смотрел им вслед, и я начала понимать, что его вспыльчивость объясняется не влиянием извне - это попросту свойство характера. А возможно, это черта, присущая всем канопианцам.
И вновь он откликнулся на мою мысль.
- О нет, - сказал он. - Это не так. Ты не должна так думать, прекрасная сирианка, ради себя самой… - При этом Назар так пристально посмотрел на мои серьги, что на мгновение мне почудилось, будто меня вновь ощупывают жадные руки в доме Элиле.
Я резко развернулась и направилась к лестнице. Я поднималась первой, Назар шел следом за мной, и так, преодолевая виток за витком, мы добрались до вершины.
Я понимала, что битва еще не окончена и самая серьезная схватка впереди. Я была готова к ней, когда мы вошли в полукруглую комнату, за окнами которой в сером утреннем свете кружился снег. Как только мы вошли, Назар нетвердой походкой двинулся вперед и рухнул на груду подушек. Я прикрыла его одеялом и вышла в соседнюю комнату. Там я уселась у окна и стала наблюдать, как наступает день и за снежной пеленой проступает серо-золотой свет.
Я думала не о том, с чем мне предстоит бороться, а о богачах города Коши и об их роскошных покоях, залитых мягким светом.
Полагаю, никто из читателей не удивится, что я думала о проблемах, с которыми сталкивался Сириус, имея дело с привилегированной частью общества, - эти люди только и делали, что развлекались. Уверена, кто-то спросит, почему я не вспомнила про эти проблемы раньше - ведь я принадлежу к административной группе, которая стремится контролировать данную прослойку, поскольку полностью предотвратить ее появление невозможно. Я не раз говорила, что мы преувеличиваем значимость этого явления. Если появление класса-паразита неизбежно, следует относиться к нему как к побочному продукту при формировании более многочисленного, жизнеспособного и деятельного класса. Так на гребне мощной волны образуется шапка тающей пены. Существовало ли когда-либо общество, где не было изнеженного, деградирующего меньшинства? Вряд ли. Куда проще принять это как данность и ввести законодательные ограничения на то, что нельзя предотвратить, чтобы страх перед этим явлением не мешал заниматься преобразованием общества, как случалось нередко. Те, кто изучает данную проблему, прекрасно знают: в обществе всегда есть группировка, которая весьма красноречиво отстаивает мысль о том, что в социальных революциях нет смысла, поскольку любая революция, независимо от чистоты ее идеалов, непременно приводит к появлению горстки избранных. Эти настроения были особенно сильны после восстаний в колониях Сирианской империи на исходе Смутного Времени. Сторонники данного подхода полагали, что любые реформы и преобразования в обществе бесполезны. Само собой, такая точка зрения деморализовала людей и порождала пессимизм. Из-за этого она была временно объявлена вне закона. Сложилась парадоксальная ситуация: мы, администраторы, обещали строго наказывать тех, кто выступал против критики власть предержащих, утверждая, что склонность правящего класса к коррупции закономерна и неустранима. При этом мы всемерно поощряли критику и оппозицию, будучи до такой степени обеспокоены повсеместным цинизмом и скепсисом, что сами тайно создавали оппозиционные партии. Я была слишком известной личностью, чтобы заниматься подобной работой, но три моих отпрыска (не от Амбиена Первого) принимали в ней весьма активное участие, и я имела возможность познакомиться с их отчетами.
Теперь, имея за плечами богатый опыт, я убеждена, что предотвратить появление паразитирующего класса невозможно. В лучшем случае можно отсрочить его формирование. Разумеется, можно ограничить его права, однако устанавливая такие ограничения, вы неизбежно столкнетесь с проблемой другого рода - чрезмерно пылким осуждением этих слабых и никчемных людей. В конечном счете привилегированный класс, потакающий своим желанием, либо разрушает себя сам, либо дает повод уничтожить себя извне. Рост и расцвет данной социальной группы продолжаются очень недолго - едва сформировавшись, она начинает деградировать.
Глядя на снег за окном, я задумалась: интересно, а как решает подобные проблемы Канопианская империя? Быть может, она не ведает их вовсе? А если это так, то почему?
Я оставалась одна недолго. Эмоциональное состояние Назара вряд ли могло позволить ему расслабиться, а тем более уснуть. Я слышала, как он шумно и неловко бродит по комнате. Потом ненадолго стало тихо, а некоторое время спустя я услышала, как он входит в комнату с наружной лестницы. Видимо, он решил спуститься в продуктовый магазин. До меня доносилось его невнятное бормотание, затем Назар застонал и, как показалось мне, заплакал.
Я переоделась, сменив свое облачение на форму сирианской Колониальной Службы. При общении с Назаром мне хотелось ощущать под ногами твердую почву. Я подошла к двери и спросила, можно ли мне войти, - мне пришлось повторить свой вопрос дважды, прежде чем я услышала: "Конечно, входи!" Назар лежал на боку, вытянувшись во весь рост и подперев щеку локтем. Его волосы были взъерошены, а глаза красны. У него был такой мрачный вид, что казалось, его окружает плотная черная туча. Он выглядел так, что я невольно подумала: "О! Как же он безобразен!" Впрочем, о внешней привлекательности сказано довольно! Я невольно вспомнила людей-"насекомых", которые, по словам Клорати, были высокоразвитыми существами, но казались мне отвратительными.