- Я не сразу понял, что речь идет о Женщине-с-большими-ногами.
- Уложила тебя в постель уже? - уточнил вопрос Рыбак.
- Рыбак, я и вломить могу, - на сей раз я решил не миндальничать. - Это ведь не твое дело, правда?
- Ага, не мое, - ухмыльнулся Рыбак и вновь обратился к рому.
- Пьер, может быть, вам на Дюне выступить? - спросил я. - Не на песке, а там, внизу. Вот где туристов прорва.
- Идея! - Пьер расплылся. - Правда, Попка?
Он ее, конечно, не так назвал, а по имени.
- Ништяк, - кивнула Попка. - Только можно и на песке. Мушкетерам короля - все ля-ля…
- А там выступают? На песке? - спросил я.
- Завтра поеду узнаю, - лицо Пьера прямо загорелось энтузиазмом. - Интересно - на песке. На барабане не покатаешься, зато…
- А чего бы тебе не языком чесать, а вместе с ними на Дюне не выступить? - снова наехал на меня Рыбак.
- Мне? Я как-то не готов сейчас к публичным акциям… Хотите, я перед вами выступлю?
"О-о-о", - захлопала в ладоши Пухлая Попка. Мрачный Рыбак - и тот заинтересовался.
- Дак где? - спросил Пьер. - Тут негде.
- На перекрестке Отрицания, - сказала Попка.
- Где? - спросили мы с Рыбаком.
- Одна минута ходьбы, - деловито сообщила Попка и немедленно стала собираться. Все мы за ней без прекословий встали, через полминуты были на улице (мы с Рыбаком успели глотнуть рому), а еще через 30 секунд были на месте.
Какое-то время мы с Рыбаком молча изучали перекресток Отрицания. Переходили с Юга на Восток, с Запада на Север. Перекресток Отрицания был несколько побольше, скажем, хулахупа, но, с другой стороны, из самодвижущихся транспортных средств здесь смог бы осуществить разворот только обрубок смарт. На этом ничтожнейшем клочке нашего сомнительного Шара стояло семь дорожных знаков. Шесть из них были "кирпичами": по два на Юге и на Востоке и по одному на Западе и на Севере. Еще один - на Западе - запрещал левый поворот.
- А движение-то тут есть? - спросил Рыбак.
- Ленивое, - сказала Попка.
- И что же мне вам станцевать в этом… - не смог я подобрать слово… Хотел сказать "лабиринте", но какой же это лабиринт? Никуда нельзя.
- А кита, - сказала Попка.
- Кита?
- Кита-убийцу из фильма "Моби Дик". Как убивают кита-убийцу.
И я станцевал кита-убийцу, которого убивают. Семь отрицательных знаков отрицали меня. Семь гарпунов исполнили на мне гамму смерти. Я не смог перерубить хвостом чертов корабль. Будто семь безжалостных кулаков пасовали меня друг другу по кругу, как подушку, пока я не шлепнулся в центр перекрестка, как в центр мишени. Тело дернулось в конвульсиях семь раз. Растоптанное Мужскими Шагами, оно закалилось сегодня в кресле виллы "Эдельвейс". Оно колотилось об асфальт, как рыба об лед, подпрыгнув пару раз сантиметров на тридцать - и хоть бы хны.
По переулку к нам мчался мотоциклист-хулиган (дежурное развлечение туземных балбесов: громко тарахтя, пронестись ночью мимо спящих окон земляков). Мне пришлось оперативным ползком очистить перекресток Отрицания.
Попка кричала "йес", прошлась колесом, Пьер улыбался и аплодировал. Даже Рыбак процедил снисходительное "оригинально". Хэнди спел Моцарта.
- Высылаю за тобой машину? - спросила Фея.
- Уже? - спросил я.
- Через 5 минут начнется завтра, - ответила Женщина-кенгуру.
Тема: Zero
Дата: 11.09.02 17:02
От кого: Александра <aliaalia@yandex.ru>
Кому: Danser <nfywjh@hotmail.com>
Привет
Прикинь, на днях были на выставке трупов! Какой-то чиканутый профессор из Гермашки сдирает с трупаков кожу и заливает химическим суперраствором Они получаются такие красные, как мясо на рынке, и сохраняются навсегда И он их, значит, расставляет в разных позах: то они целуются, то в футбол играют Огромная выставка, полсотни трупаков Билет дорогущий - 30 евро Вообще жуть берет Как представишь, что они сейчас все двинутся на тебя… Это все на стадионе в Пратере выставлено Ты знаешь, мы там на великах катались Там еще карусель с буквально живыми лошадьми
Ходила сегодня в церковь Давно не была, лет пять, как папа умер А тут Антуан с утра собрался в свою, ну и я собралась Еле нашла православную, на самой буквально окраине Очень много людей, душно, тесно, у меня сразу заболела голова Ты же знаешь, я же не переношу запах благовоний всех этих, ладана
Про ладан у меня в Кельне была история Я тебе не рассказывала? Или рассказывала Сняла комнату, а по ночам мерзкие черти стали мерещиться Такие, знаешь, как настоящие По-наркомански "грязные визии" называется А потом кто-то рассказал, что сотню лет назад местные сатанисты сняли четыре квартиры по всем сторонам этой церкви, чтобы мутить в них черные мессы Церковь разбомбили англикосы, а гнилые места остались Пришлось священника заказывать Всю комнату провонял, башка потом жутко болела
Не знаю, хорошо так сейчас покурила и сразу за письмо Сейчас вот подумала, что прогресс уже в ближайшем будущем позволит пересылать по электронной почте не только виртуальные вирусы, но и реальные бомбы Вплоть до атомных Заархировал пару атомов, приаттачил - и потирай ладошки Юзер активизирует иконку, и в радиусе - ну, бомба маленькая, и радиус скромный - до километра наступает ядерная зима…
Ты совсем не пишешь Занят? Ну-ну, занимайся Тщательнее Знаешь, у меня все хорошо Даже не верится
А. из Вены
И картинка в аттачменте - довольная Алька на фоне колеса обозрения с большими красными фургонами вместо обычных кабин. В Вене, недалеко от моих Задворок Европы.
Одно слово "Антуан" чего стоит, это первый ее "человек", обретший имя. А церковь! Никогда не представлял Альку в церкви! Стоит, переминается, хихикает на каждый аминь. Она отодвинулась от меня в свое приключение, и тут я разглядел, что она давно уже отодвинулась, просто мне не хотелось этого замечать. А она давно заняла спокойную клеточку в архиве моей души. Я представил душу в виде многоэтажного дома. Много окон, за каждым окном комната, в каждой комнате - что-то происходит. Вот комната Альки. Она сидит на подоконнике, свесив босую ногу на улицу. Курит джойнт, болтает чумазой пяткой. Мне не принадлежит и принадлежать не будет. Потому и пишет так откровенно, что не собирается принадлежать. Не половому соратнику пишет, а закадычному другу.
Впрочем, как знать. Однажды у нас был перерыв в два года. Тогда я тоже думал, что все кончилось. А потом опять началось.
Мне, в общем, и некогда было писать. Несколько дней после Танца Отрицания мы ожесточенно трахались. Время сделало круг и словно бы еще раз бороздило прошлый год, переписывало его на чистовик. Детали особо не разнились: девочка с котом, занавески, компьютер, вот только поднос с картинами неба, на котором нам приносили жратву и питье, сменился подносом с картинами моря. Природа, заигрывая с Королевой Аркашона, увела из города бабье лето. Мы бы его все равно пропустили. Нам кстати был дождь за окном. Затихать пост коитус, не разлепляя объятий, и слушать, как прекрасно шуршит дождь - листьями и по крыше. Неплохо бы вспоминать этот шорох в Последний Час.
Дождь похож на сон. Человек видит ночью войну или радугу, убегает от красавицы или догоняет чудовище, но все это - сон. В нем может вольготно расположиться сколько угодно мирозданий. Я целую Женщину-с-большими-ногами в сухие тонкие губы, я сплетаюсь с ней языками, я вхожу в ее огромное, под стать ногам, лоно и разжигаю, а потом тушу амбициозный пожар, и все это происходит на фоне мерного шелеста дождя. Кажется, что дождь идет по всему Глобусу: от макушки до макушки, от плюс+бесконечности до бесконечности-минус. Меридианы и параллели промокли и рвутся. Дождь везде и всегда. Карты могли лечь иначе, и на нашей планете всегда-везде бы лил дождь. Была бы у нас не Земля, а Планета Дождя. Мы бы и не думали, что бывает не так. И больше ценили редкие мгновения, когда удается согреться у слабого костра человечности.
Счет по дням 10:4 в пользу плохой погоды. "Эдельвейс", казавшийся в Ночь Мужских Шагов смертельной ловушкой, обернулся надежным кровом. Весь мир вокруг - в воде. Слоны жалобно трубят, орлы не вздымают тяжелые крыла, люди - до нитки. Все, кроме меня и Великолепной Вдовы.
Иногда, на пути в душ или к бару, или просто разминая суставы, мы - вместе или по одиночке - подходили к окну и смотрели на дождь. Цветы в парке Казино приникли к земле. Железный шар потерялся и грустит на песчаной дорожке. Иногда по парку пробегает служитель в тяжелом плаще защитного цвета. Из других живых существ мне однажды посчастливилось увидеть лишь Мориса. Он стоял у ограды виллы "Эдельвейс" под большим черным зонтом. В слепых неприятных очках. Неподвижный, как дерево. Смотрел на окна. Не на мои - на соседние. На окна Хозяйки.
- Хочешь, угадаю, зачем ты послала Мориса следить за мной в поезде? - спрашиваю я неожиданно для самого себя. И оборачиваюсь к постели. Женщина-кенгуру лежит на спине, раскидав руки и волосы. Ноги ее раздвинуты. В том же положении, в каком я их оставил минуту назад. По монументальным ляжкам течет-подсыхает сперма.
- Зачем же?
- Он от тебя без ума. Он счастлив тебе служить, он твой верный раб, и ты придумываешь для него поручения. Ты послала Мориса следить за мной, чтобы Морису было менее печально жить.
- Интересная версия.
- Только не говори снова, что он меня защищал. Это смешно. Что мне могло грозить?
- Хорошо, вот другая версия. Он должен был позвонить, подъезжая, и сказать, в каком ты вагоне. Чтобы водитель встретил тебя у вагона. Чтобы ты не бегал с чемоданом по перрону. Иди сюда скорее…
Это была уже, как минимум, третья Женщина-кенгуру. Первая - Суровая Заказчица и Строгая Хозяйка. Хищница, прибравшая к рукам Идеального Самца. Вторая - Ученица Фей. Студентка, изучающая эйдосы. Послушная девочка, собирающая виноград. А вот еще другая - просто ненасытное лоно. На самом деле третья была первой: именно в таком состоянии я застал ее год назад.
Конечно, я привык, что мои клиентки относятся к сексу с чрезмерным энтузиазмом. Для того, собственно, они меня и выписывают. Но Женщина-кенгуру была бедовее даже самых неудовлетворенных старух. Когда она заводилась, мир переворачивался тормашками вверх. Она хотела, хотела и хотела. Как механизм. То есть, если бы механизмы умели хотеть, они хотели бы именно так: с несгибаемой частотностью. Получала то, что хотела, и хотела снова. Я бы не сказал, что у этой женщины, выворачивающей лоно наизнанку навстречу чаемому лакомству, был, например, характер. Или какие-нибудь там взгляды на жизнь. Нет, она в те дни - как и прошлым летом - сводилась только к щели между ног и к роскошным подступам к щели. Просто какая-то аллегория похоти.
Конечно, мы отвлекались от траха. Ели-пили. Смотрели видео. У Вдовы кино мало, но есть какое-то количество смешного старья типа "Брака по-итальянски". Пару раз сразились в шахматы: она победила. Я ее научил раздваивать нос. Скрещиваешь указательный и средний на правой руке и проводишь по переносице, и тебе кажется, что носа у тебя два (она тут же осведомилась, раздваивается ли по этой методе член). Она в ответ научила меня умножать на девять с помощью десяти пальцев: положил пальцы двух рук на столешницу и, если хочешь умножить на девять три, поднимаешь третий палец: слева остается два, а справа семь. Я научил ее играть в "Быков и коров" (при случае и вас научу). О чем-то мы болтали, конечно. О разных пустяках: о дожде, о ночных тенях на потолке. Да, и спали, разумеется. Но самый длинный сон не продолжался больше трех-четырех часов. Я просыпался оттого, что она держит меня за член и он уже обретает под ее нетерпеливыми пальцами боевую форму. Или проснусь, а моя рука, оказывается, что-то ищет в ее ахающей влаге.
Впрочем, говоря, что мы "не вылазили из постели", я несколько сгущаю краски. Точнее, говорю только о себе: я и впрямь не вылазил. Но Женщина-кенгуру ухитрялась при этом бодро управляться с хозяйством. Всякий раз, выходя из душа, я заставал ее с хэнди наперевес: значения ее отрывистых реплик я не понимал, но силы - нельзя было не ощутить. Забавно, что в моем присутствии ее телефон портил воздух гнусавой трелью очень редко, но сразу трезвонил, стоило мне залезть в душ или ей - выйти в коридор. Забытье в моих объятиях она часто прерывала быстрым и, надо думать, эффективным нырком к себе. Однажды, например, отрубившись после страстного акта и проснувшись - свидетельство будильника - через два часа, я узнал, что она, будто и не покидавшая моей охапки, успела за это время заработать сто штук. Как-то я подглядел один ее низкий старт. Зрелищная была сцена. Глаза ее открылись с плотным жестяным стуком - будто в кукле сработала пружинка. Щелк - и блаженное выражение уступает сосредоточенному. Женщина-кенгуру встала сомнамбулой и решительными шагами, строго по прямой, покинула комнату, как поезд перрон. Дверь она прикрыла неплотно, и через мгновение я уже слышал летящие в хэнди хрипловатые клочковатые команды. Я проваливаюсь в сон, а когда прихожу в себя - Самка рядом, теплая, играет в полусне моей мошонкой.
Моя страсть предел имела, я бы обошелся и половиной соитий, но Женщина-с-большими-ногами так стонала подо мной и на мне, вдоль меня и поперек, что было бы большим грехом не заставлять ее стонать еще и еще. Когда мне надоедал этот одноообразный стон, я сжимал в объятиях других женщин, вплоть до Пухлой Попки, но Алька не примстилась ни разу.
О миссии своей я скоро забыл. В постели с Зеленоглазой Феей я был собой, ну, хорошо, почти собой, мужчиной-по-заказу, и вовсе не играл роли Мертвого Мужа. Ну, забыл. И Женщина мне о задании не напоминала.
В какой-то день она сказала:
- Сегодня в Аркашоне открывают памятник устрице.
- Давно пора, - одобрил я. - Какой-то конкретной или Устрице-эйдосу?
- Эйдосу. В шесть у фонтана напротив мэрии. Потом прием в мэрии. Мы можем пойти вместе.
Я попытался представить прием в мэрии Аркашона. Отец как-то брал меня в юности на банкет в наш ЦК, но я быстро нажрался в срач и мало что запомнил. А в Париже меня только что звали на прием как раз в мэрию, в связи с пляжным фестивалем, но тут уж я напился заранее и до приема не дошел. Что же, можно еще раз попробовать. Надо полагать, стечется местный бомонд. Устричное лобби в полном комплекте. Городское начальство, бизнесмены и бизнеследи, хотя бы в лице Женщины-кенгуру, педераст-скульптор (натурал не стал бы ваять устрицу), директор устричных плантаций на Острове Устриц (до него полчаса на туристическом мокрошлепе, я не плавал; там бы монумент и воздвигали), настоятель аркашонского Нотр-Дам, хищно перебирающий четки… Ни одного знакомого лица, кроме Женщины-кенгуру. Удивление, изучающие взгляды, двусмысленные улыбки.
- Это, конечно, экспириенс, - сказал я. - Давай сходим. А кем вы меня представите, мадам? Новым деканом философского факультета?
- Совру что-нибудь. Скажу, что ты журналист из Парижа. Пишешь книгу о благородных бизнесменах. Интересуешься судьбой моего мужа.
И ехидно улыбнулась. Было ясно, что цель мероприятия в другом. Бог знает в чем. Да просто фраппировать аркашонскую элиту - уже достойная цель для Женщины-кенгуру.
- Ты наденешь его костюм, - командовала Хозяйка. Она уже превратилась в Хозяйку. Голос тверже, черты лица четче. Даже нагота ее - стала другой. Она сидела на кровати, скрестив ноги. Широко раскрытая валгалла видна в деталях. Но это уже не податливая плоть, готовая отдаваться и отдаваться. Та же кожа, те же волосы и складки, но выглядит все иначе: роскошно-неприступно, как-то военизированно подтянуто. - Выберешь какой.
Мне стало сразу гадковато. Это совсем другая история: идти на прием в мэрию в чужом, на размер или два больше, костюме. В статусе клоуна, которого привели позабавить почтенную публику. Меня задел ее тон: так разговаривают с приговоренными к увольнению слугами. Я хотел возразить, глянул на Женщину и обнаружил в ее глазницах два холодных равнодушных малахита. Она была далеко. Она бы не расслышала моих возражений. Уверенностью-безапелляционностью, царственным контуром неожиданно мимикрировавших под мрамор плеч - она подчиняла меня своей воле.
"В конце концов, - уже думал я, - я ведь и есть покупной клоун. Артист. Вот уж кому нечего стесняться, так это артисту. Выступи, покажи, на что способен. И потом - а ты в чем собирался идти на прием в мэрию? Все равно у тебя нет приличного костюма…"
Короче, я покорно поплелся за нею в гардероб Идеального Самца ревизовать смокинги и фраки. Выбрал себе черную двойку поскромнее. Ну, на фоне этого гардероба поскромнее, а для меня - шикарная просто обертка. Костюм даже не был велик. Или это я так лихо раздвинулся в нем, имитируя осанку Идеального Самца.
В окно несколько раз коротко заглянуло солнце. Хозяйка захотела гулять. Мы выползли в парк Казино. Служители трамбовали тяжелый мокрый песок - реставрировали тропинки. На грязной скамейке сидела грязная собака и ожесточенно молотила себя по уху задней лапой. Унылое зрелище являла открыточная достопримечательность: кораблик, сквозь который прорастили клумбу. Цветы съежились и свалялись, как старая шерсть. Мы немного пошатались по парку, быстро изгваздались, пошли в здание Казино - пить кофе на веранде ресторана. Моя спутница, крепко о чем-то задумавшаяся, рассеянно листала "Новости Аркашона" (в городе две газеты - "Новости" и "Курьер"). Иногда она, читая, по-птичьи сворачивает голову набок: я уже выяснил, что таким макаром Упоительная Самка встречает курсив.
- Помнишь, я говорила тебе про тайфун, который может напасть на Аркашон? - спрашивает из-за газеты Женщина-страус.
- Антициклон, ты говорила, или циклон, - уточняю я. - И что? Разве он уже не напал? Вернее, еще не напал?
- Это был не он. Это просто дождь. А тайфун - его зовут Марта - потерялся где-то в океане. Синоптики за ним рыщут, но пока безрезультатно. Может быть, еще вернется.
Ну, вернется так вернется. Только в эту секунду я наконец ощутил, что значит оказаться на свежем воздухе после сотни часов заточения. Все эти часы я провел словно в вате. Ни запаха, ни звука, ни ветерка извне. И полчаса в парке я продолжал оставаться в вате. Все заложено: уши, нос, поры кожи. И только сейчас отовсюду вылетели невидимые пробки, и я ощутил ветер на щеке, услышал шелест листьев и шин за оградой, детский плач у башни, аромат прелой листвы. Попросил двойной скотч. Скотч принесли. Я сделал большой глоток. Посмотрел на Женщину. Я не уловил, когда с ней произошла перемена. Теперь она сидит, сжимая в руках газету, и смотрит вдаль пустым, невидящим взором.
- Ты в порядке? - спрашиваю я.
- Нет, - быстро говорит Женщина. - Мигрень. Жутко болит голова… Нужна таблетка.
Женщина оглянулась. На веранде официанта не было. Я помахал рукой в сторону стеклянной двери. Меня не заметили. Я пошел к бару клянчить таблетку. Когда вернулся, газета со стола испарилась.
- Мы никуда не идем, - сухо сообщает Женщина уже дома, в холле первого этажа. Без объяснений, извинений и сожалений. Начальница. В холле стоит странное чучело: передняя половина зайца и передняя половина лисы, сшитые на манер тяни-толкая.
- Но вечер еще далеко, - мягко говорю я. - Ты выпей еще таблетку, поспи немного… Голова пройдет.
- Нет, - говорит Заказчица, глядя сквозь меня малахитовыми глазами. - Голова не пройдет. Я сейчас съем снотворное и лягу спать надолго.
И, не прощаясь, двинулась вверх по лестнице.
- Хорошо, я один пойду…