- Конечно, трудно… Я не хотел говорить при этом твоем "никто", я сразу понял, как он ко мне относится. Я ведь бригадиром только полгода поработал, а потом меня посадили. Десять лет дали, я два года в Сибири был, пока разобрались. И при Кумрихон не надо было про это говорить. Она плачет очень. Про фронт можно, про ранения можно, про это нельзя… Знаешь, сорок пятый год, голод был, я вернулся, жить начали кое-как, хлеб стали есть, а один плохой человек украл у меня четыре овцы. Это осенью было. Его поймали, того человека, привезли ко мне, чтобы я опознал овец, подтвердил кражу. Я сказал, что это не мои овцы, не наши, не колхозные. Тогда меня арестовали вместе с ним. Ему десять дали и мне тоже десять. Два года в Сибири лес пилил. Хуже фронта…
Диля верила каждому слову старика, удивлялась, но верила.
- Почему вы не сказали, что ваши это овцы?
Старик молчал.
- Надо было сказать.
- Не сказал… - старик опустил голову. - Не сказал. Мы из одного кишлака. Он до войны председателем сельсовета работал, очень плохой человек был, очень плохой. Из-за него мой старший брат погиб, он на него донос написал. Очень плохой человек…
- И вы его пожалели?
Старик поднял голову, снизу вверх глянул Диле в глаза.
- Понимаешь, дочка, из одного кишлака! Я не хотел, чтобы люди думали, что я отомстил.
Телевизор забыли выключить, он светился белым экраном, потрескивал.
Диля прошла в комнату, которую ей указала хозяйка. Деревянная кровать, тумбочка и платяной шкаф были новые, на стене висела фотография женщины в белом халате, а рядом был портрет мужчины в форме капитана милиции, и еще одна - групповая: та же женщина, тот же мужчина и четверо детей.
- Это наша дочка, - сказала Кумри-апа. - Врач. Это ее комната. Она в отпуск приезжает, скоро будет с детьми. Я подумала, тебе здесь удобней будет. Ты на полу не привыкла, наверно.
Диля разделась, легла под толстое одеяло и заснула сразу, едва голова коснулась тугой подушки.
Эркин довольно скоро обрел необходимое душевное равновесие. Помогла трудная дорога и еще то, что самые тяжелые участки он миновал с честью. Так боялся налететь на валун или попасть в промоину, так сложно было ориентироваться на узком спуске, когда свет фар в контрасте с черными тенями пугал каждой новой перспективой. Он выбрался на шоссе и с облегчением глянул на часы.
Плохой день кончался. Конечно, предстояли сложности в отношениях с Дильбар. Неизвестно, как себя вести с ней отныне и, самое главное, как она будет теперь помогать. "Пустой орех" - оскорбление, за которое она просто обязана извиниться! Хуже другое - "пустой орех" - слова, которые могут прилипнуть к нему.
Недаром она все время уклонялась от разговора по существу его работы, написала только, что не все пока сходится на ЭВМ, но предположила, что это, возможно, результат неверного программирования. Ну и черт с ней. В конце концов, можно взять командировку в Москву и доделать работу там, если директор будет тянуть. В больших научных центрах всегда найдутся люди, которые, не без оплаты разумеется, готовы поделиться идеями и опытом. Есть такие, что, оставаясь кандидатами, накрутили еще по пятку других кандидатских, а есть и доктора, сделавшие подготовку чужих диссертаций главным источником благосостояния. Идеи и мысли давно стали в мире товаром, их продают и покупают, как джинсы и дубленки.
Так рассуждал Эркин, так утешал себя, заранее предвидя унизительность положения, когда он будет ходить по московским квартирам с дынями, орехами и другими плодами щедрой узбекской земли.
Начался асфальт, и вскоре Эркин догнал большой грузовик, шедший со скоростью сто километров. "Жигуленок" пристроился за ним в почтительном отдалении. Такой лидер устраивал Эркина. Не нужно было следить за дорогой или бояться какого-то инспектора ГАИ, почему-то лишившегося сна в эту лунную ночь. Эркин включил магнитофон, но тут же переключился на радио, пел Лев Лещенко.
Неожиданно он увидел, что грузовик оказался в опасной близости. Эркин сбросил газ и только теперь понял, что они в населенном пункте, том самом, где он сегодня беседовал с милиционером. Поселок спал. Над чайханой горела одинокая лампочка, вторая была у нового здания почты. Карагачи тянулись вдоль дороги, а за ними у домов стояли второй шеренгой тополя.
За поселком грузовик неожиданно прибавил скорость, и тут же что-то ударило в лобовое стекло. Видимо, камешек вырвался из-под задних колес, маленький камешек, летевший с огромной силой. Удар был похож на щелчок, но по стеклу сразу брызнула лучистая трещина.
Эркин выругался вслух, проклял в душе директора, пославшего его в эту никчемную и бессмысленную командировку, выключил радио и, зло сигналя, обогнал грузовик.
Диля проснулась поздно. Хозяева суетились возле тандыра, собирались печь лепешки, хлев был пуст, лишь под навесом, натянув веревку, стоял крутолобый черный баран. Диля уложила рюкзак, вышла из комнаты и долго плескалась у арыка.
Потом ее поили чаем, уговаривали дождаться лепешек и вообще погостить денек-другой или хотя бы до обеда, потому что после обеда обязательно будет какая-нибудь попутная машина. Не исключено, что и сын Кахрамон заедет. Он тут недалеко на руднике работает шофером, он и отвезет ее до автобуса. Она вежливо, но твердо отказалась от всех искренних предложений.
Кишлак утих после утренней суеты, на улице, по которой она шла, были только дети. Мальчишки бегали с бумажным змеем, который почему-то никак не хотел взлетать, девочки держались в стороне. От них отделилась та, что вчера указала дорогу.
- Здравствуйте! - крикнула она Диле в надежде, что ее узнают. Диля ей улыбнулась и вправду обрадовалась.
- Здравствуй, маленькая.
- А где твоя желтая машина? - озорно крикнула девочка. - Сломалась?
- Сломалась, - смеясь, подтвердила Диля. - А где твой обруч?
- Сейчас принесу, - ответила девочка и бросилась к дому.
Дорога круто шла вниз и свернула налево.
- А где желтая машина? - услышала Диля и, обернувшись, увидела шуструю девчонку на крыше дома. Она стояла рядом с телевизионной антенной и изо всей силы мотала на себе голубое пластмассовое кольцо.
- Где желтая машина? Где желтая машина?
Диля помахала ей рукой.
- Где желтая машина? - почти пела девчушка. - Где желтая машина?
Она не дразнила, а просто веселилась.
Рюкзак плотно прилегал к спине, кроссовки ступали упруго, сквозь подошвы ощущалось покалывание острого щебня, на горах вокруг было много зелени, по склону медленно ползло пятно - двигалась отара овец.
"Боже, как хорошо. Как хорошо!" - думала, а может быть, и шептала Дильбар.
До пересечения с большой магистралью было, как ей объяснили, километров пятнадцать, и Дилю радовало, что она долго еще будет идти одна среди красоты, тишины и покоя.
"А где желтая машина?" - вспоминала она голос девчушки, похожей не то на цыганку, не то на армянку. И это продолжало веселить ее.
Навстречу проехал автофургон с надписью на двух языках: "Любите книгу - источник знаний". В раскрытой задней двери она увидела мужчину в белой поварской куртке - продавца, и ящики. Продукты повезли, поняла она. Еще через час ей встретился "уазик" с синим крестом ветеринарной службы.
Становилось жарко. Ей хотелось пить, но ни родников, ни ручьев не было видно. Ей захотелось перекусить, но не стоило менять ритм движения. Она вспомнила о лепешках, которые, наверное, испекли старики, и ей вовсе расхотелось есть позавчерашний городской хлеб, лежавший в полиэтиленовом мешочке среди других не понадобившихся свертков на ее спине.
Асфальтовая лента магистрали издали виднелась как река. Машин не было. Диля села на обочине, а потом устроилась лучше, как ее учили в турпоходах: прислонилась к невысокому столбику, ноги положила на рюкзак.
Мысли ее вернулись к старику с его простой и потому удивительной в подробностях жизни, к тому, как он простил врага семьи, чтобы никто не заподозрил его в мести. Старик упорно напоминал ей ее ушедших из жизни родственников, прабабку, которую она помнила хорошо, и дядю отца, и других стариков. В сущности, она мало знала о них, хотя отчетливо понимала, что таких людей она больше не встречала. Может быть, эти неуловимые качества души лучше всего проявляются в старости, думала она, но потом усомнилась в таком предположении, ибо откуда же они возьмутся в конце жизни, если их в начале не было.
Она почти сознательно не говорила с Бободжаном-ата о летающих тарелках и новых версиях про пришельцев, имевших теперь наименование гуманоидов. Зачем людям нужна эта идея, эта гипотеза? Она читала где-то, что род человеческий возник вопреки невероятно малой статистической вероятности в генетическом и физическом отношении. Естественное состояние вещества Вселенной представляет собой хаос, атомы и элементарные частицы подчиняются лишь неким внутренним законам, а в целом все это выглядит беспорядком и произволом. Жажда объять, осознать, связать воедино все, что не имеет видимых связей, быть может, главное, что характерно для каждого человека. Вот откуда желание верить, что и на иных планетах существует нечто, похожее на то, что мы видим и что понимаем. Но ведь если космические пришельцы есть и если они так развиты в техническом и научном отношении, то почему они не вмешаются в нашу жизнь, почему не отнимут у нас ядерное оружие и вообще все вооружение, почему не накажут тех, кто готовит войны?
В придорожной траве стрекотали кузнечики, затихая в приближении полуденного зноя. Еще Диля думала про семью старика, про фотографии, висевшие в комнате, про сына, работающего на руднике, и про того подлеца, который принес столько горя семье. Очень хотелось, чтобы справедливость торжествовала быстро и каждодневно.
В стороне от дороги появился вертолет. Он летел по каким-то своим делам, и вряд ли пилоты смотрели на девушку, возложившую усталые ноги на рюкзак. Но Диля села поприличнее и тут же услышала нарастающий шум. По шоссе ехал "КрАЗ" с контейнерами. Машина вначале шла на большой скорости, но потом замедлила ход и остановилась возле Дили.
- Эй, сестренка! - окликнул ее шофер. - Автобуса ждешь? Он сломался, я его обогнал.
Шоферу было лет тридцать или чуть больше. Щуплый, скуластый, он чем-то походил на старика, о котором она только что думала. Хотелось, чтобы он оказался его сыном.
- Садись, подвезу до станции.
Диля с трудом взобралась на высокую подножку, села, рюкзак поставила у ног.
- Геолог? - спросил шофер.
- Турист, - ответила Диля.
- Почему одна ходишь?
- Так получилось. А вы здешний?
- Нет, я тут три месяца. Я из Карши. Слыхала про такое место? - спросил он с гордостью и, не дожидаясь ответа, еще спросил: - Студентка?
- Да, - почему-то солгала она. - Студентка из Ташкента.
Машина мчалась по степи, уклон дороги почти не ощущался, шум мотора был слабее шума ветра и шума покрышек.
- Почему не замужем? - улыбаясь, продолжал вопросы водитель. - Такая красивая, а не замужем.
Он гордился тем, что угадал, и продолжал:
- А у меня трое растут, четвертого жду. Зачем время терять.
- Подходящего нет, - в тон ему ответила Диля. - Найдите для меня хорошего.
Шофер внимательно глянул на нее. Шутка ему не понравилась.
- А вы Кахрамона Батырбекова знаете? - спросила Диля.
- Кахрамон-ака? - удивился шофер. - У него шесть детей. Или ты его сына присмотрела? Он же в армии. Я его не видел даже. А так хорошая семья. Желаю тебе счастья.
Диля подумала, что может получиться недоразумение, и пояснила, что знает только дедушку и бабушку того парня, а спросила просто так.
Вахтер Кирилюк по давней выучке и привычке, поистине ставшей второй натурой, небыстрым черным взглядом отмечал все, что происходило в поле его зрения.
Нынче, например, необычно рано в ворота вкатила желтая машина того богатого парня, фамилию которого Кирилюк не помнил, хотя знал, что зовут парня на русский манер Эриком. И уж, конечно, Кирилюк обратил внимание на то, что свежевымытая желтая машина, украшенная всякими цацками, въехала с солнцеподобной трещиной на ветровом стекле.
Дело в том, что Эркин спозаранку побывал на станции обслуживания в надежде заменить стекло, но там не оказалось заведующего складом и того давно ему знакомого мастера, который всегда все ему доставал.
Мелкие неудачи обычно лишали Эркина самообладания. Он даже изменил правилу первую сигарету закуривать на работе, курил в машине и музыку по дороге в институт не включал. Он уткнул автомобиль носом в виноградник, не хотел, чтобы обидное повреждение бросилось в глаза сослуживцам и вызвало нежелательные расспросы. Эркин поднялся к себе, сел за стол и раскрыл папку с диссертацией.
Текст, напечатанный хорошей машинисткой на отличной финской бумаге, и вклейки со схемами и формулами произвели на него успокаивающее действие и привели к мысли, что на директора надо нажать. Бывает же так, что люди меньше заботятся о том, кого лучше знают. Ладно, мол, куда спешить, у этого парня и так все будет в порядке, надо заботиться о том, за кого и хлопотать некому. Работа Эркина, и он отлично это сознавал, не являлась новым словом в науке о природе солнечных вспышек: в ней рассматривались одна частная проблема и одна из методик замера силы тока.
Этим занимались ученые в институтах разных стран. Публикации множились, были среди них и такие, что, по прогнозам крупных специалистов, приближали науку к принципиально новому пониманию процессов, происходящих на нашем светиле, и соответственно влиянию их на погоду и биосферу Земли. Эркин не претендовал на то, что его работа окажется в центре внимания всей мировой астрофизики, однако для защиты кандидатской материала хватало.
В комнате Эркина не было городского телефона, он вышел в соседнюю, чтобы позвонить на станцию обслуживания, и там, набирая номер, глянул в окно.
То, что он увидел, огорчило его больше, чем ответ диспетчера автосервиса, что его знакомый механик неделю назад уволился, а заведующий складом болен. Возле фонтана на скамейке сидели и болтали Диля, Бахтияр и Сережа Бахвалов. О чем они говорили, естественно, не было слышно, но лица у ребят были веселые, а Диля смеялась. Сережа любил смешить окружающих и делал это, не щадя ни себя, ни тех, о ком говорил. Он сдал докторскую по экспериментальной физике и недавно опубликовал в столичном журнале большую статью с послесловием академика.
Эркин посмотрел на часы, они показывали без пяти девять, когда же он опять глянул в окно, то увидел, что к фонтану идет Азим Рахимович. Видимо, и директор пребывал в хорошем настроении, тоже заулыбался тому, что сказал ему Сережа, а потом сказал что-то Диле, и они пошли вместе к главному входу.
Эркин вернулся к себе и вновь углубился в собственный труд. Отсутствие помощницы начинало беспокоить его. Телефон зазвонил в половине десятого. С неизменной своей вежливостью Азим Рахимович попросил Эркина зайти к нему. В приемной за свободным столом сидела Диля и писала что-то. Блокнот лежал перед ней. Эркин поздоровался одновременно с Мирой Давыдовной и с ней.
- Как съездили? - спросил директор, когда они оба уселись в кресла.
Сверкала хрустальная пепельница, на столах не было никаких бумаг.
- Нормально, - ответил Эркин, гадая, как на такой вопрос ответила его строптивая спутница. Не исключено, что ее директор расспрашивал, и более подробно.
- Без особых происшествий, - добавил Эркин и внутренне похвалил себя за осторожную, но дающую возможность не врать фразу. Говорить с начальством он научился. Или всегда умел.
- Дильбар рассказала мне, что Батырбеков произвел на нее очень хорошее впечатление и она абсолютно уверена в его данных. Надеюсь, у вас с ней единая точка зрения?
- Не вполне, - опять хваля себя за предусмотрительность, возразил Эркин. Нужно готовить директора к тому, чтобы он не так уж доверял его помощнице. - Не вполне, Азим Рахимович.
- На сколько процентов? - быстро спросил директор.
- На сорок.
- Разница значительная, - констатировал директор. - Дильбар верит на сто.
- Влияние слухов о летающих тарелках на девушек больше, чем на мужчин, - улыбнулся директору Эркин. - Ей вообще очень понравился старик, он чем-то ей симпатичен, даже его рассказам о военных подвигах Диля верит. Представляете, она уверена в том, что старик потерял свои ордена в бане. Это юмористический рассказ. А восстанавливать награды он не стал, потому что по возвращении больше думал об овцах, чем о боевых орденах, которые добыл кровью. Потом, старик слишком начитан и слишком любит телевизор. Я посмотрел журналы, которые он читает. Там все недостоверное тщательно подчеркнуто, закладки лежат. Например, о Бермудском треугольнике. Знаете, у Шолохова есть такой старик-болтун. Вы видели "Тихий Дон"?
- Дед Щукарь? - спросил директор. - Это в "Поднятой целине".
- Да-да, - поправился Эркин, досадуя на свою ошибку и на то, что сослался на фильм, а не на книгу, которую не читал.
- Хорошо, - директор встал. - Очень хорошо, Эркинджан, что вы поехали вдвоем и что мнения ваши разошлись.
Он постоял минуту молча, затем, подойдя к столу, достал какую-то бумагу, пробежал ее глазами и вновь положил в сейф.
- Вы же сами сказали, что не верите в летающие тарелки, а старик именно в этом нас уверял. По его словам выходит, что летела не тарелка, а целый ляган. Длинный ляган, вернее, блюдо, на котором подают рыбу. Он и это знает.
Эркин продолжал свой рассказ в легком ироническом духе, и, кажется, директору нравилось все, что он слышал.
- Значит, сомнений много? - подытожил Азим Рахимович. Он положил перед Эркином несколько листов чистой бумаги. - Ручка есть? Напишите, пожалуйста, свои соображения по командировке, обоснуйте сомнения.
- Сейчас? - Эркин удивился.
- Да, сейчас, не выходя из кабинета. Не хочу, чтобы вы советовались с Дильбар. Люблю, когда мнения ученых расходятся. Поставим маленький и по возможности чистый эксперимент. Сколько времени вам необходимо?
- Может быть, я у себя напишу, - возразил Эркин. Что-то обеспокоило его, но что именно, он еще неясно сознавал.
- Нет, я бы хотел, чтобы вы написали отчет здесь. Я вернусь через полчаса.
Азим Рахимович вышел, а Эркину очень захотелось закурить.
Он озаглавил лист словами "Отчет о командировке", написал первую фразу о том, куда и зачем ездил, и остановился. Взяло сомнение, как пишется "в связи", слитно или раздельно. Написано было слитно. Он точно помнил, что "вообще" пишется одним словом, "в общем" раздельно… Но в конце концов, не диктант же он пишет и не экзамен это! В раздражении он написал еще несколько фраз, отлично понимая что теперь-то он просто вынужден изложить свои сомнения, иначе поставит под вопрос все, что рассказал. Эркин остановился и задумался еще раз, когда вспомнил про документ, который директор доставал из сейфа. Нет, сейф был закрыт и ключа в нем не было. Да он и не посмел бы никогда. Что бы ни было в той бумаге, решил Эркин, а я должен держаться своей линии. Хуже нет вилять. Еще отец учил его этому, после того, как сам пострадал на том, что несколько раз менял точку зрения в своих работах. Однако в философии все иначе, а тут только факты, даже просто один всего факт, и объективность серьезного ученого, по мнению Эркина, состояла в данном случае в том, чтобы не доверяться мнению вздорного и буйно фантазирующего старика.
"По моему мнению, сведения о неопознанном летающем объекте вызывают большое не доверие".