В этой "Кулинарной книге" вы не найдете способов приготовления любимых блюд. Только рецепты отношений между мужчиной и женщиной. Насыщенные солью любви, сладостью плоти и специями души, они придают неповторимый вкус этим блюдам. Приятно удивляет их подача и сервировка. Роман придется по душе всем, кто любит вкусно почитать.
Содержание:
Часть I 1
Чебуреки 1
Голубцы 2
Персиковый джем 2
Гриль 3
Торт Захер 4
Отбивные 4
Блины 5
Горячий шоколад 5
Рагу из овощей 5
Фаршированный перец 5
Оливье 6
Оладьи из кабачков 6
Кофе 7
Салат "Цезарь" 7
Драники 7
Судак по-польски 8
Утка с яблоками 8
Марципан 9
Аджика 10
Часть II 10
Я 11
Вероника 11
Клим 11
Майя 12
Лера 13
В 13
Алиса 14
М 14
Кэт 14
А 15
М 15
К 15
М 16
К 16
А 17
М 17
К 17
Ринат Валиуллин
КУЛИНАРНАЯ КНИГА
Часть I
Я хотела бы повеситься на твоей шее
Чебуреки
- Зачем ты меня целуешь, если не хочешь?
- А если хочу?
- Тогда можно без поцелуев.
Красивая голая спина белела статуей на фоне желтых обоев, женщина мыла посуду. Заниматься любовью не хотелось. Поцеловав ее сзади в шею напоследок, я сел за стол и принялся наблюдать, как она работает.
Жена. "Неужели она создана только для этого?" - холодно подумал я, может от того, что ноги мои подмерзли, а тапочки я так и не нашел. Сидел за столом в одних шортах, в руках кусок сыра. В задумчивости крошил его на пол. Тапочки не выходили, но вышли тараканы мыслей, однако писать было не на чем, на глаза попалась толстая тетрадь с рецептами блюд, я ее распахнул, и первое, на что наткнулся, была надпись "Чебуреки". Через минуту я узнал, что нужно для их приготовления: кефир, мука, масло, сода, соль и фарш. Перевернул тетрадь, чтобы начать писать с другой стороны, с чистой страницы. Если бы жизнь так же перевернуть и начать с чистого листа, пока ты еще не стал чебуреком. А может быть, уже стал? Я снова посмотрел на чудную белую спинку, на которой женился и которая уже выключила воду и повернулась:
- Ты опять накрошил.
- У тебя красивая спина, - сделал я ход конем.
- Сыр на полу, а я мыла утром.
- Извини, пытался выманить тапочки.
- Они в коридоре, - не смягчилась от шутки жена.
- Значит, сыр был напрасным.
Жена вздохнула мокрыми руками о полотенце:
- Чай пить будешь?
- Когда я от чая отказывался? - поднял с пола крошки, снова собираясь стать хорошим, неизвестно зачем. Там, где меня и так любили, просто за то что я есть.
- Может, чебуреки вечером сделаем? - выронил я ненароком.
- А ты мясо купил?
- Могу предложить свое, - напряг бицепс.
Я представил, как часть за частью закладываю в мясорубку беспокойные фрагменты своего тела. Жуть. Чем-то похоже на любовь, на секс.
- Не пойдет, будет горчить от негодования, - заварила чай супруга. Я продолжил читать рецепт. "Потом смешиваем муку, соль и кефир, месим до получения однородной массы и даем отстояться. Далее надо разрезать тесто на равные части, размером с крупное куриное яйцо, и раскатать их на лепешки". Вот и в жизни, когда ты доходишь до состояния однородной массы и уже не можешь себе позволить… Позволить мечтать, гонишь эту мечту, как шлюху: "Пошла на х… отсюда, от тебя одни неприятности и убытки", понимая, что ты - катыш теста, ты начинаешь разрываться на куски, разбиваться в лепешку, лишь бы выбраться из этой неизбежности. Но поздно, потому что вместо тела уже фарш. То, что мы обычно называем плотью, которая уже кручена-перекручена, с луком и стрелами, со специями и солью, лежит на диване и смотрит телик. Фарш любит диваны.
Далее следовало выложить фарш на одной половине раскатанного теста и накрыть другой. Потом края слепляются, и можно отправлять полуфабрикат в кипящее масло. Через пять минут его надо перевернуть, еще через пять чебурек готов.
Я вспомнил свой последний отпуск на берег моря. Нигде так не отпускает, как в отпуске, это как отпуск грехов. Нигде больше не хочется так грешить, как на отдыхе. Каждый полуфабрикат раз в год обязан съездить куда-нибудь далеко, чтобы полежать на горящей сковородке пляжа пять дней на спине, пять - на животе и поджариться как следует, приобрести цвет побед. Через десять дней чебурек готов.
Удивляясь такому случайному совпадению и своему близкому родству с чебуреком, я инстинктивно крутил в руках кусок сыра, пока наконец не засунул два пальца в его желтые дырки, как штепсель в розетку. Ничто так не привлекает мужчину, как отверстия, возможно оттого, что когда-то он с трудом выбрался из одного из них, чтобы потом всю жизнь посвятить возвращению. Домой, в норку, к кормушке, где тепло, где ждут, где ласкают.
- Ты что делаешь? - воскликнула с тревогой жена. - Он же задохнется.
Я достал пальцы и понюхал.
- По-моему, у него гайморит.
- Вскрытие покажет, - хладнокровно взяла сыр из моих рук жена и разрезала на тонкие дырявые пластыри. Потом приклеила один из них к хлебу с маслом и протянула мне. Я откусил, все еще мечтая о чебуреках. Трудно есть бутерброд с сыром, когда думаешь о чебуреках.
- Еще? - Она уже стелила масло на другой.
- Что-то не хочется, - откусил я и положил на тарелку. - Может сделаешь сегодня чебуреки? Мясо я куплю.
- У меня цыпленок размораживается, - кивнула она на тарелку у раковины.
- Они начали убивать птенцов, эти птицефабриканты. А из него не получится? - кивнул я на дичь.
- Ты мне предлагаешь его откормить?
- Ладно, курица так курица. Хотя две курицы на одной кухне - это уже перебор.
- Что ты сказал?
- Девушка, вы прекрасны, - положил я руку на ее бедро.
- Вас это не касается, - легонько хлопнула Фортуна своей ладонью мою.
- Мяса, говорю, хочется, хочется мяса! Какой сегодня день недели? Пятница? Как быстро летит время, недавно только был понедельник, а завтра уже суббота. Я совсем не чувствую жизни, она просачивается сквозь пальцы где-то между кухней и спальней, работой и телевизором.
- Ты слишком много смотришь в экран, больше чем на меня, - подлила себе чаю жена.
- Глаза все время ищут новостей, а ты неизменна. Даже не стареешь, - уставился я на нее.
- Это уже похоже на комплимент, - улыбнулась Фортуна первый раз за утро.
Жену звали Фортуной. Жениться на ней можно было только за одно это имя, если тебе не фартило всю предыдущую жизнь.
- Как долго ты сможешь на меня смотреть?
- Пока не отвернешься.
- Я так и знала, что тебя привлекают совсем не глаза.
- Даже красивые глаза надо дозировать, - бросил я, покидая стол в надежде найти тапочки в коридоре. - Вот зараза!
- Что еще?
- Твои туфли залезли на мои тапочки и уже размножаются! Ты посмотри, какие плодовитые. Откуда у нас столько обуви? - швырнул я ей из коридора, разглядывая незнакомую обувь.
- К нам же гости приехали, еще в среду.
- Родственники?
- Не совсем.
- А я их знаю?
- Нет, даже я их видела всего один раз. Звонила тетушка Сара, это ее сын с женой, просила принять на несколько дней.
- Мало нам своих детей, - пробурчал я себе в нос. Они здесь уже живут, а я даже ни ухом, ни рылом. - Вот так черте с кем жизнь и проходит.
- Ты же в Москве в это время был.
- Они к нам надолго?
- Не знаю, спрашивать как-то неудобно. Спят еще, так что ты потише выступай.
- А что я такого сказал? Только то, что родственники меня уже достали, так они же нам еще и не родственники, вообще непонятно что.
В этот момент заплакал телефон. Трубка лежала на кухне, и подошла жена. Судя по ее удивленным репликам, случилось нечто невероятное.
- Неужели апокалипсис? - вошел я уже в тапочках.
- Хуже. Бред какой-то! Звонили из полиции, сказали, что сын наш пнул полицейского при исполнении, и нужно немедленно ехать за ним в участок.
- Растет сынок.
- Растет как сорняк. Это все твое воспитание. Точнее, его отсутствие.
- Где он нашел полицейского в такую рань? И главное - за что? В десять лет я не был таким кровожадным. Наверное, очередная дурацкая игра с желаниями. Кто пнет полицейского или кто ущипнет учительницу.
- Нет, он перебегал дорогу в неположенном месте. Тот остановил его и начал читать мораль, а наш попытался улизнуть.
- Значит, ничего личного. Съездишь, они женщин больше любят.
- Чужих женщин всегда любят больше.
Жена довольно быстро оделась, я с ней потанцевал немного в коридоре, прощаясь, и добавил нежно:
- Мусор выкинь заодно.
Она любила прощаться губами. Не поцелуешь человека перед выходом, потом он целый день будет искать настроение. Так и стояла с мусорным пакетом в одной руке, с сумочкой в другой, а я ее целовал. Жуткое зрелище. И тут еще зашевелились гости. Дверь их комнаты смотрела в упор на входную. Она тихо отворилась, и из нее вывалился мужчина, поморщился как-то снисходительно, а может, он так улыбался с утра. Зачем улыбаться, если не умеешь. За ним женщина вздохнула чем-то несвежим: "Здрасьте". Мы в обнимку с мусором молча наблюдали, как два халата прошелестели в ванную.
- Что-то они совсем на детей не похожи, - сказал я на ухо жене.
- Так тете Саре уже семьдесят, это же ее дети.
- Чужие дети не только быстро растут, но и быстро стареют, - снова подумал я о чебуреках.
- Ну, пока, не шали там, в участке, - подбодрил я Фортуну, чтобы она не была так грустна. Нет ничего ужасней грустной фортуны.
Пошел на кухню, где обнаружил на столе распахнутой кулинарную книгу, в которую я хотел что-то записать, но так и не успел.
Голубцы
Скоро показались гости. Опухшие от поцелуев ночи, стеснительные и теплые.
- Макс, - протянул я руку мужчине.
- Альберт.
- Белла, - поправляя невоспитанную челку, застряла на букве "л" его жена.
- Чай пьете черный или зеленый? Или кофе?
- Нам все равно, но лучше черный, - усаживался за круглый стол Альберт, Белла положила свои гладкие бедра с ним рядом.
- Ну, как вам город? Куда сходили? - залил я кипятком чайник.
- Вчера в Эрмитаже были, устали от такого нашествия искусства, - внимательно изучал сахарницу, стоящую на столе, Альберт.
- Его надо принимать дозировано, по чайной ложке, - застелил я скатерть белыми чашками.
- Похоже, у нас уже передозировка, - взяв сахарницу в руки, рассуждал гость.
- Это бывает, надо сделать паузу, - лил я воду в прямом и переносном смысле, наполняя посуду. Чай слишком слабый напиток, чтобы найти общий язык с незнакомыми людьми.
- У нас очень мало времени, чтобы делать паузы, через три дня уезжаем. На сегодня запланирована Кунсткамера, - Альберт зачерпнул ложкой сахар. - Не подскажете, как нам до нее добраться?
- Конечно, подскажу. У вас есть карта города? - посмотрел я на едва прикрытую грудь его жены и представил, что карта начертана именно там, и сейчас на ней мы будем кропотливо искать нужную точку, пункт назначения, проходя мимо куполов Исаакиевского и Казанского соборов.
- Да, мы купили, - насладившись, оставил сахарницу в покое Альберт и посмотрел на жену.
"Насладившись, мы вновь возвращаемся к женам, как это по-семейному", - подумал я про себя.
- А чем вы занимаетесь в жизни? - сложил я воображаемую карту и посмотрел в глаза Белле. Утро уходило с ее лица, и она начала расцветать, как майская роза в вазе своего очарования.
- Она ставит опыты на мышах, - забыв про сахар, опередил Беллу ее муж.
- Опыты? Интересно. А что за опыты? - откусил я бутерброд с ветчиной.
- Я изучаю развитие цирроза в клетках печени мышей. Поскольку печень наша и мышиная имеют одинаковое строение, - откусила маленький глоток чая Белла и осторожно вернула чашку на стол.
Я сразу подумал о своей печени, - она, услышав о циррозе, проснулась и забеспокоилась под ребрами.
- Вы их спаиваете, а потом изучаете? - отложил я бутерброд.
- Обеспечивать их алкоголем слишком долго и дорого, - посмотрела на мужа Белла. - Мы им вводим специальные препараты, ускоряющие процесс, - нашла она на столе руку мужа и присвоила.
- Обеспечивать… то есть оставлять без печени. Значит, вы не боитесь мышей? - повторно заправил я всем чашки чаем.
- Меньше, чем компьютерных, - снова посмотрела она на своего мужа, который улыбнулся и задвигался. Видимо, слаб он был не только на вино, но и на виртуальную связь.
Алкоголь и Интернет, вроде ничего общего, но одинаково паразитируют на желании общаться.
- Ну да, с ними не совладать даже циррозу, - вонзил я нож в свежий хрустящий багет. Крошки хлеба, словно опилки, разлетались по столу. - Кстати, вы их не используете в качестве подопытных? - представил я связку компьютерных мышей в клетке, зараженных какой-нибудь инфекцией.
- Мы с компьютерными вирусами не работаем, но я подумаю над вашим предложением, у каждой сумасшедшей мысли есть право на гениальность, - сделала она глоток и зажмурила глаза, не то от мужа, не то от кипятка.
- Вы футбол смотрите? - неожиданно сделал подножку нашему диалогу Альберт, обращаясь ко мне.
- Футбол? Конечно, - встал я и отряхнулся.
- Не знаете, как вчера сыграла наша сборная? - попросил он прощения.
- Сейчас узнаем, - громко кашлянул, прикрыв рот ладонью. Тут же мне ответил кашель из-за стены. Потом еще один. - Слышали? - посмотрел я на Альберта, который положил в рот, как в мышеловку, кусок сыра.
- Что именно? - начал он жевать.
- Счет, наши проиграли, кашель слышали? Резкий такой, будто с матом, - снова кашлянул я в благодарность соседу.
- По-моему, 2:0, - рассмеялась крупным жемчугом Белла.
- Ночью я слышал мужской недовольный кашель и женский тихий, словно болит голова, - встал я из-за стола, чтобы посмотреть в окно: почему же симпатичная жена друга или знакомого вызывает такое желание? Что это? Соревновательный дух, или просто ты ей больше доверяешь, чем незнакомке? А если она в данный момент испытывает те же чувства, то я мог бы сейчас предложить Альберту: "Может, ты прогуляешься один по этому прекрасному городу, пока я - по телу твоей супруги?".
- Надо кашлять скромнее, Альберт, - снова засмеялась Белла, и ее грудь еще больше обнажилась, увидел я в прозрачное отражение окна.
В этот момент сосед раскашлялся не на шутку.
- Что теперь? - застыл с ложкой в руке Альберт.
- Он прокашлялся, что вчера переспал с моей женой и ему понравилось, - развернулся я к парочке, облокотившись на подоконник.
- И вы так спокойно об этом говорите? - опешила Белла.
- Я уже привык, - снова я качался на волнах ее синих зрачков.
- Черт, ну и семейка! Мама мне говорила, что вы со странностями, но я не предполагал, что… - начал рисовать что-то невнятное ложкой на скатерти Альберт, так и не закончив фразу. Будто он решил ее дописать.
- Некоторые отношения строятся на скандалах, некоторые разрушаются от идиллии. У вас какой вариант? - выкинуло меня очередной волной на берег ее декольте.
Супруги взглянули друг на друга недоверчиво, как будто им только что по громкой связи озвучили то, о чем они подумали.
- Даже не знаю, но с соседями мы точно не спим, - выронил из рук ложку Альберт.
- Зато слишком много кашляете, - рассмеялся я, а вслед за мной и Белла. Последним был Альберт. До него доходило медленно: он сидел дальше всех.
- То, что хозяин встал, не значит ли, что гостям пора уходить? - поправила блузку Белла.
- Не значит, хотя мне уже скоро на работу. Но у вас же есть ключи? - оторвался я от "окна", которое только что прикрыла Белла. Она поставила на стол пустую чашку, словно точку в моем непристойном предложении.
- Да, мы закроем сами, нам Фортуна все объяснила. - Альберт сооружал себе еще один бутерброд. Чем больше нравится женщина, тем сильнее неприязнь к ее спутнику. Желание отобрать, присвоить, хотя бы на время, велико, и надо уметь его гасить. Я умел.
- Ну, тогда я пойду, привет сокамерникам и всем тем, кто в пробирках, - оставил без внимания, без прощального взгляда замужнюю женщину, чтобы показаться как можно более независимым.
Персиковый джем
Голая жена сидела на кухне с сочным персиком в руке, сок стекал по ее багровым губам, по длинной шее, к высокой груди, пощипывая весной на сосках, а сытость не приходила. На полу валялись большие косточки. Другой рукой Фортуна брала их, шершавые и скользкие, они все время норовили ускользнуть. Она нажимала, те вылетали из пальцев, снарядами пытаясь пробить пуленепробиваемое стекло одиночества.
- Что ты творишь, Фортуна? - опешил я от такой панорамы.
- Плевать. Просто захотелось плевать косточками. Иногда так хочется делать что-нибудь нелогичное, нелепое, чтобы выбраться из дома, из дома быта. Есть шанс, что кто-то вспомнит о твоем существовании.
- Я же тебя люблю, - подошел и обнял ее голову, волосы пахли фруктами. Поцеловал их.
- Мне твоя любовь даром не нужна.
- А за деньги?
- Я подумаю, но прежде ответь мне. Почему ты так часто говоришь "я тебя люблю"?
- Потому что мне больше нечего сказать.
Вот не хочешь, а целуешь, не любишь сейчас, в данную минуту, а признаешься в любви, и никакой совести не просыпается. Просто говоришь то, что человек хочет от тебя услышать, или тебе кажется, что он хочет это услышать. Возможно, и она меня не любит, но тоже целует. Жизнь проходит, пока мы целуем не тех, - в задумчивости откусил я сладкий персик, глубоко войдя в его плоть, откуда на меня, из самого сердца, изогнулся бледно-белый червяк. "Действительно, - подумал я, глядя на него, - может, то, что мы называем любовью, - есть ее отсутствие, ее след".