Дин Боб жевал резинку и, по обыкновению, выглядел нарочито спокойным и уравновешенным. Сквозь дырявые джинсы виднелись костлявые колени, а терракотовый джемпер в мелкую клетку явно нуждался в основательной чистке. Боб схватил Эдди за локоть и потащил в туалет, где достал из заднего кармана джинсов маленькую табакерку. Заговорщицки оглядевшись по сторонам, он втолкнул Эдди в кабинку и отвинтил крышку. В табакерке был тонкий белый порошок.
- Я мечтаю о белом Рождестве, - хрипло пропел Боб и свернул трубочкой синий двадцатифунтовый банкнот. - Рад снова видеть тебя, приятель!
Он дружески хлопнул Эдди по спине, сунул коробочку в его дрожащие руки. Эдди вдохнул белый, кисловато пахнущий порошок. С банкнота на него мрачно смотрел У.-Б.Йейтс.
- Герой вернулся домой, - сказал Боб, прикрыв глаза, и тоже вдохнул порошок. Эдди шмыгнул носом, глаза заслезились.
Боб сказал, что их компания заняла пару столов в задней комнате, но Эдди сперва выяснил, кто там собрался. В Дублине было несколько человек, которых ему вовсе не хотелось видеть. И его совершенно не радовала перспектива снова окунуться в атмосферу добрых старых дней.
- В атмосферу? - переспросил Дин Боб. - В атмосферу? Ты где жил все это время, приятель? На планете Вудсток?
К своему удивлению, Эдди почувствовал, что краснеет.
Боб велел ему остыть и не таращить глаза. Он поволок Эдди в заднюю комнату, к столу, вокруг которого Эдди увидел множество давно знакомых лиц, включая Рут и Джимми, сидевших в дальнем конце. Боб снова хлопнул Эдди по плечу и гаркнул:
- Эй, глядите! Нашего полку прибыло!
Лица повернулись в сторону Эдди. Кривые улыбки. Рут махнула рукой, приглашая Эдди сесть рядом. Она и на сей раз выглядела взвинченной. Джимми казался пьяным, потным и каким-то постаревшим.
- Позднее, - одними губами ответил Эдди. Рут явно была разочарована.
Эдди уселся рядом с Дином Бобом и Ронни Кавана; кто-то сунул ему стакан.
- Ну, как тебе там? - внезапно спросил Ронни.
- Нормально, - ответил Эдди.
- А мне тошно. Я там был несколько раз. Пиво у них на вкус как моча.
Боб громко расхохотался:
- Ничего удивительного, парень!
- Мне там нравится, - сказал Эдди.
- Да пожалуйста! - Ронни слизнул с верхней губы пивную пену. - А пиво там все равно как моча.
Боб сказал, что он слишком много пьет, не мешало бы последить за собой.
- Такой у меня характер: если уж я чего решил, то не отстану, - сказал он. Ронни ответил, что никогда этого за Бобом не замечал.
- Я с собой сам разберусь, и мне наплевать, - заявил он. - На твой характер, я имею в виду.
Боб ответил ему непристойным жестом.
- Как дела с рок-н-роллом? - поинтересовался он у Эдди.
- Да все в порядке, - скромно ответил Эдди. - Наклевывается парочка записей. Пока был там, маленько поработал за неплохие деньги.
- Быть того не может! - каркнул Боб. - Здорово!
- Ну? - заинтересовался Ронни. - И на кого работал?
- На "Иисуса и Марию Чейн", - ответил Эдди, закуривая сигарету.
- Везунок, - сказал Боб. - Сколько платили?
- Два пятьдесят в день, - небрежно пожав плечами, ответил Эдди. Ронни отхлебнул пива.
- А до трех фунтов не добавили? - спросил он.
Дин Боб опять хохотнул и сказал, что Ронни трепло. С его арканзасским акцентом слово прозвучало как-то странно.
- Молодчина, Рон, - улыбнулся Эдди. - А ты как устроился?
Ронни работал печатником у своего отца, ожидая, когда снова начнется набор на государственную службу. Он по-прежнему кое-что писал, но немного. Воскресные рассказы, стихи и прочие пустяки.
- Совершеннейшие пустяки, - сказал Боб, но Ронни не обратил на него внимания.
Он встречался с какой-то девушкой из Германии, которая изучала местный фольклор.
- Ты знаешь, о чем речь, - говорил он. - Волшебные лепреконы и все такое.
Похоже, его девушка тоже была из "зеленых", в последнее время "позеленели" буквально все.
Боб спросил, не завел ли себе Эдди любовь в Лондоне. Слово "любовь" он произносил со смаком, протяжно, нараспев.
- Давай, Эдди, колись, - сказал он, - кто тебе взбивает сливки?
Ронни сдавленно хихикнул.
- Нет у меня ничего такого, - ответил Эдди. - Неохота. Особенно после последнего раза.
- Пуганая ворона, а? - сказал Боб.
На дальнем конце стола кто-то опрокинул пинту "Гиннесса". Высокая девушка, которую Эдди не узнал, стремительно вскочила и разразилась руганью. На белом платье расплывались темные пятна.
- Дважды пуганая, - ответил Эдди, и Ронни фыркнул в кружку. Боб внезапно потерял интерес к разговору.
- Господи Иисусе, - потрясенно выдохнул он, - ты только посмотри, кто пришел. Я хочу сказать, об черте речь…
Эдди замер. Он понял, что сейчас произойдет.
Кто-то протиснулся к ним и руками закрыл Эдди глаза. Он сразу смекнул, кто это. По аромату духов. Сладкому, дорогому и претенциозному. Всегда вызывавшему у него отвращение. Он коснулся пальцев девушки и почувствовал, как они сжимают его руки.
- Неужели это ты? - спросила она. У Дженнифер была привычка время от времени говорить о себе в третьем лице. Она считала, что это круто. Иногда так оно и было. Но чаще - нет.
Выглядела Дженнифер прекрасно. Она чуточку похудела, но ее восхитительные глаза были яркими и чистыми, а кожа приобрела цвет кофе с молоком. Они немного поговорили, но тут Ронни и Боб громко заспорили о Декарте, будто за столом и без того было мало шума. Дженнифер придвинулась к Эдди, чтобы он мог ее слышать, и он почувствовал на лице ее пахнущее мятой дыхание. Потом кто-то еще встрял в философскую дискуссию на стороне антикартезианцев, и Эдди больше не слышал Дженнифер, сколько ни напрягал слух, а потому предложил ей выйти на несколько минут.
Очутившись в узком переулке, они забыли обо всем - обнялись, целуясь и дрожа от холода. Рука Эдди скользнула под юбку Дженнифер, лаская ее и гладя. Казалось, они говорят друг с другом на полузабытом языке. Их дыхание превращалось в пар на морозном воздухе; каблуки Эдди скользили по льду. В конце концов он пошатнулся и упал навзничь, прямо в лужу, порезав руку о крышку жестяной банки. Дженнифер не засмеялась. Эдди поднялся, и они опять обнялись под ритмичные звуки "Нью-Йоркской сказки", доносившейся с черного хода.
Когда Эдди кончил, Дженнифер сказала что-то по-испански. Когда кончила она, Эдди не сказал ничего.
- Возможно, это была не лучшая мысль, - проговорила Дженнифер.
Эдди заметил, что говорить об этом уже поздновато.
- Ты, наверно, думаешь, что я просто шлюшка, - заключила она.
Эдди заявил, что это смешно и что он, разумеется, ничего такого не думает.
- Как бы то ни было, - он пожал плечами, - сейчас Рождество.
Застегивая блузку, Дженнифер поинтересовалась, при чем тут это.
- Доброе старое время, - сказал он. - Мир и благоволение. Ты понимаешь.
- Потом они обошли квартал, беседуя о Никарагуа, - томно проговорила Дженнифер, расправляя одежду. Она сказала, что это прекрасная страна и все политики там - поэты. А Эдди рассказал ей, как блестяще идут у него дела в Лондоне и что он правильно сделал, уехав из этого Богом забытого захолустья. Дженнифер спросила, не скучает ли он по друзьям.
- Друзья? - рассмеялся Эдди. - О да, прекрасные друзья, просто охренеть можно - сборище паршивых неудачников и бездельников, готовых в любую минуту воткнуть друг другу нож в спину!
Дженнифер сказала, что это уж слишком. Эдди объяснил, что все дело в Рождестве. Оно всегда пробуждает в нем подонка.
- Ты никогда не изменишься, Эдди, ты такой актер.
Эдди не понял, что она имеет в виду. Да не очень-то и хотел это знать, так что уточнять не стал.
Когда они вернулись в паб, у стола, подперев голову рукой, сидел красивый парень в черном блейзере: потягивал апельсиновый сок и рассматривал Дина Боба с выражением насмешливого удивления на лице. У него была модная стрижка под иезуита и чуть вздернутый нос. Боб был в своей стихии. Спиртное и кокаин оказали на него свое обычное воздействие - речь у него стала почти бессвязной. Он размахивал руками и толковал о потерянном поколении. В который раз. Глаза сверкали, он прикуривал одну сигарету за другой, ронял их на пол и безуспешно пытался поднять.
- Социализм! - кричал он. - Лейбористская партия Ирландии понятия не имеет, что такое социализм, даже вцепись он ей в задницу. Они просто стояли и смотрели на потерянное поколение - стояли и смотрели…
- Господи, - вздохнула Дженнифер, - разве не прекрасно - быть частью потерянного поколения? В самом деле, я просто не представляю, о чем бы говорил Боб, не будь этого поколения.
Она познакомила Эдди с молодым человеком. Его звали Леппо, он играл центровым в ирландской сборной по регби. Рукопожатие у него было крепкое и теплое, но изо рта пахло какой-то кислятиной. Эдди узнал его: он видел фотографии Леппо в газетах, но не хотел сознаться. Просто очередной "партнер" Дженнифер, и только. А она из него веревки вьет. Дженнифер заикнулась было о том, чтобы взять автограф для Эдди на отца, но Эдди сказал, что это ни к чему, отец больше не интересуется регби, его спорт - велосипедные гонки, с тех пор как Стивен Роуч выиграл "Тур де Франс".
Леппо засмеялся.
- А как насчет этой хреновой Южной Африки? - разорялся Боб. - Как насчет Нельсона Манделы, а?
Леппо сказал: а что, он в нападении играл или в полузащите? Потом рассмеялся и сказал, что, если говорить серьезно, регби - игра не для черных. Боб ответил, что, может, и так, но ирландским игрокам незачем ездить туда и поддерживать апартеид. Леппо возразил, что, будь у него шанс поехать в ЮАР на хороший контракт, он бы вцепился в эту возможность руками и ногами. Нельзя судить о ситуации со стороны, он так считает.
- Я хочу сказать, - смеясь, продолжил он, - не спрашивать же у этого старого дурака, Папы Римского, как мне трахаться, а?
Эдди приуныл. Леппо принялся рассказывать о лондонском банке, где он работал, - о займах, процентных ставках и тому подобном. Под воздействием кокаина все чувства у Эдди обострились. Он хотел было включиться в разговор, но ощутил внезапный острый приступ страха. Он смотрел на Дженнифер - как она смеется, как касается руки Леппо, когда хочет прервать его и вставить словечко, как его пальцы сжимают ее ладонь. Все краски стали яркими и резкими, музыка пронизывала все тело словно током. Когда Эдди переводил взгляд на Дженнифер, ее лицо подергивалось рябью, будто отражение в воде. А к столу то и дело кто-нибудь подходил с салфеткой или подставкой под кружку и просил у Леппо автограф. И каждого просителя Леппо встречал одной и той же шуткой:
- Только не подсовывайте мне чек, ладно?
Эдди извинился и побрел в туалет, где тут же сунул два пальца в рот, и его вырвало в унитаз. Нет, Леппо тут ни при чем. Во всем виноват скверный кокаин, Эдди понимал и вовсе не хотел вести себя как параноик, тем более в сочельник, когда и без того хватает буйства. Ответ на холодную индейку. От Дина Боба именно этого и следовало ожидать, черт подери! Что касается наркотиков, ему совершенно нельзя доверять. Ни черта он в этом не смыслит. В случае чего и от "Доместоса" кайф словит. Однажды Эдди видел, как после какой-то вечеринки в Фоксроке поздно ночью Дин Боб пытался сворачивать и курить листья аспидистры.
Когда Эдди выбрался из туалета, Дженнифер и Леппо были уже на ногах. Он держал ее пальто, как этакий занюханный герцог, а она старалась влезть в рукава. При этом грудь ее выдавалась вперед, натягивая блузку. Боб, закрыв глаза, раскачивался на стуле и напевал себе под нос "Уходи, Рене". Лицо его при этом жалобно кривилось. Леппо курил сигарету, держа ее на манер Ноэла Кауарда и делая вид, будто не замечает, что на него смотрит половина паба.
И тут случилось нечто странное. Внезапно на Эдди нахлынула усталость. Воспаленным глазам почудилось, что в этом безумном пабе все замерло. Все остановилось. Он слышал шум волн, разбивающихся о камни. Все эти люди вокруг казались застывшими блеклыми фигурами на старой выцветшей фотографии - ни света, ни движения. Эдди чувствовал, что стоит на грани чего-то опасного, и он глубоко вздохнул, чтобы вернуться в реальность. Ему хотелось лечь, свернуться дрожащим клубком, но он не мог даже пошевелиться.
В конце концов до него донесся смех Дженнифер.
Она приглашала его пойти с ними на вечеринку, но Леппо возразил, что это будет проблематично, потому что это вечеринка по приглашению.
Эдди сказал, что ему все равно. Его и так пригласили уже на две вечеринки, а на такой он был в прошлом году. Мура, сказал он. Позеры, дилетанты и раскормленные бездарные уроды. Дженнифер опять рассмеялась.
- Она сказала: "До свиданья!" - прощебетала она и поцеловала Эдди в щеку. Леппо сказал, чтобы Эдди как-нибудь позвонил ему в Лондоне.
- Посидим вдвоем, - сказал он, - прикончим пару бутылочек.
После того как Дженнифер ушла, Эдди некоторое время сидел неподвижно, вспоминая все хорошее, что когда-то было между ними. Теперь ее было не узнать. Совсем другой человек. Чужой. Ее самоуверенность раздражала Эдди. Самоуверенная, собранная, сексуальная, умная - она прекрасно обходится без Эдди. Господи. Действительно впору с ума сойти.
Дин Боб наклонился к Эдди, высунув серый язык.
- Кто доведен, тот сокрушен, - объявил он.
- Ага, - сказал Эдди, - что-то в этом роде.
Опустив взгляд на стол, он заметил конверт, на котором было написано его имя и красовался влажный коричневый круг - след от стакана. Никто не знал, откуда тут взялся этот конверт. Эдди с любопытством вскрыл его. Внутри оказалась сложенная вчетверо страница из "Фейс". "Искреннее очарование Саломеи Уайлд" - гласил заголовок над бледным строгим лицом. Эдди взял в руки открытку. "Разве тебя от нее не тошнит?" - вопрошала открытка. "Счастливого Рождества от Джимми и Рути". Эдди огляделся, но они уже ушли. Он смял открытку и фотографию, скатал их в шар и принялся за пиво Дина Боба.
До самого дома он шел пешком, поскольку таксисты отказывались его везти. Мимо полузасыпанной снегом Национальной галереи, по Меррион-роу, вдоль черной ограды Грин, по Эрлсфорт-Террас и Харкорт-стрит, мимо разрушенного здания ТВ-клуба с зияющими глазницами выбитых окон, через мост, по безлюдному сейчас пространству Ранила, где они столько раз устраивали свои сборища и где у него было так много друзей. Кое-кто теперь в Австралии, кое-кто в Штатах. Один, не то двое сидели в тюрьме. Он вспомнил тот вечер, когда они с Ричи Малкахи сидели в гостинице "Харкорт" и рассуждали о поэзии. И как Дин Боб плакал у него на плече возле Онион-Филд и уверял, что Эдди - его самый лучший в мире друг. И другие вечера и ночи припомнились ему - смутная череда безумных гулянок и чужих девушек…
В круглосуточном магазине сменившийся с дежурства охранник пытался болтать с жеманной девицей за прилавком. Сзади за пояс у него был заткнут пистолет, а из-под кожаной куртки выглядывал бронежилет. Глаза были грустные. Холодная красная луна висела в небе над огромным зеленым куполом церкви Ратмайнз, словно дурацкий рождественский шар.
К тому времени, как Эдди пересек старые железнодорожные пути и добрался до Беккет-роуд, ему стало получше. В голове прояснилось, желудок уже не болел, и хотя слюна была по-прежнему вязкой и клейкой, он чувствовал, что больше его не вырвет.
Задумавшись о Марион, Эдди отогнал мысль о том, что ему гораздо легче, когда ее нет рядом. Она казалась такой далекой, словно он никогда и не встречал ее. Кроме того, после рандеву с Дженнифер на морозе ощущения остались не слишком приятные, и Эдди хотелось помочиться. Чувствовал он себя донельзя паршиво.
Возле дома стоял дорогой автомобиль; стекла были подняты, но в салоне горел свет. Подойдя ближе, Эдди разглядел на заднем сиденье парочку - свою сестру Патришию и ее приятеля. Они ели гамбургеры и о чем-то болтали. Эдди решил не тревожить их, но, когда он проходил мимо, Патриция опустила стекло. Из машины донеслась мелодия Клиффа Ричарда. Пат поинтересовалась, не хочет ли Эдди познакомиться с новой любовью всей ее жизни, но Эдди сказал "нет, спасибо" и свернул к дому.
- Очаровательно, - протянула Патриция. - Вот такой у меня старший братец, господа.
В гостиной еще горел свет; с улицы Эдди увидел отца, воюющего с рождественской елкой. В руке у него была отвертка, и он ожесточенно тыкал куда-то, словно ожидая, что елка его укусит. Он наступал и отступал, как фехтовальщик в кино. Эдди стоял в саду и смотрел в окно. Снежинки таяли у него на губах.
Когда он вошел в дом, отец являл собой воплощение ярости - этакая грузная фурия в красной рождественской куртке. Злился он из-за елки. Гирлянда лампочек барахлила - так бывало каждый год.
- Я же говорил ей, тысячу раз говорил: купи новую гирлянду, - восклицал отец. - Господи Иисусе! Можно подумать, мы нищие и не можем себе этого позволить!
Эдди сел на подлокотник дивана, наблюдая, как отец сражается с гирляндой.
- Когда-нибудь, - ворчал отец, - мы просто поджаримся в своих постелях!
Эдди невольно хихикнул. Отец повернулся к нему и заявил, что это, черт побери, вовсе не смешно.
И тут в тишине вдруг оглушительно бабахнуло. Комнату осветила багровая вспышка. Отец взвыл и отскочил от елки. Выронив отвертку, он зарычал от боли и засунул руку под мышку. Огоньки на елке вспыхнули ярче, потом один за другим начали гаснуть - снизу вверх, по спирали; следом погасли бра, потом лампы в холле, и наконец весь первый этаж погрузился в темноту.
Елка завалилась набок, верхушкой сбив со стены картину; на ковер посыпались пластмассовые колокольчики и шарики. По хвое побежали язычки пламени. Эдди ринулся на кухню, набрал кастрюлю воды. Из темной комнаты доносился неразборчивый рык отца.
Эдди выплеснул воду на елку.
- Господи Иисусе, совсем одурел! - рявкнул отец. - Знаешь, во что мне обошлись эти обои? О, господи!
В конце концов они зажгли свечи, промокнули губкой обои и уселись рядом, прихлебывая шотландское виски из бутылки, которую Эдди в последнюю минуту купил в беспошлинном магазинчике на аэродроме Хитроу. Отец уже пришел в себя. Его всего-навсего немножечко тряхнуло током.
Сперва отец сидел насупившись, и оба молчали. Время от времени отец поднимался и щелкал выключателем, словно в надежде, что каким-то чудом свет зажжется. Но чуда не происходило. Эдди предложил проверить пробки, но отец сказал, что лучше дождаться утра и вызвать специалиста.
- Наверняка фунтов сорок сдерут, - сказал отец. - Рождество ведь, а может, и все пятьдесят, если не больше. Опять полсотни тютю.
Эдди подливал виски, и мало-помалу отец повеселел. Он глубоко вздохнул и извинился, что обругал Эдди.
- Второе Рождество без ма, - сказал он, - это и выбило меня из колеи.
Эдди сказал: забудь. Нужно смотреть на вещи с другой стороны, искать во всем свои плюсы.
Отец спросил, виделся ли Эдди с матерью в Лондоне.