В ее суть ему, Руслану, вникать нечего. Кто-то грезит зелеными миллионами, может, и властью. Его же дело – оберечь свой кусок хлеба с маслом и не получить при этом по зубам. Линять от этих дел надо очень быстро.
Пока на тех, кто на них наехал, не наехали еще другие и не начали валить старые кадры слой за слоем, не разбирая, много ли ты знаешь и кому лижешь.
Американцу, судя по всему, срочно нужна информация, но для дела, а не для досье. Значит, источник информации ему не важен и фигурировать в дальнейшем нигде не будет. Сразу после разговора его забудут.
И разыскивать этот источник никто не станет. Потому что все, что он может сейчас сказать, завтра же станет известно всей Москве. Так почему бы сейчас, пока это не остыло, не подать блюдо к столу, разумеется, за справедливое вознаграждение.
Он еще раз прислушался.
Ничего и никого не было слышно. Даже сладкая парочка за стеной, Катрин и полоумный лох, затихли.
Уж не занялась ли Катрин втихаря благотворительной деятельностью? Раздачей своих выдающихся природных данных малоимущим слоям населения? С нее станется. А впрочем, все это уже не его дело.
– Разговор может быть продолжен, если через десять минут я получу столько же, – скромно, но твердо сказал охранник, тем самым уже фактически сбегающий с корабля, избравшего, по его мнению, гибельный курс.
– Принимается, – ответил Харт, примерно угадывающий ход мыслей собеседника и причины его откровенности.
– Конечно, у всех таких фирм, как наша, имеется крыша. Мы, например, имеем дело с людьми Круглого. Не знаю, держит ли Круглый этот бизнес по всей столице-матушке или есть еще несколько крыш. Ну да нас, низовых работничков, это все не колышет. Это все, насчет сфер влияния и тому подобного, решается наверху, как мы говорим, в космосе. А нам вынь да положь стабильные заработки и стабильные условия труда.
– Круглый – крупная фигура, – окончательно отбросил сдержанность Харт. – Основные его интересы лежат в области экспорта цветных металлов. Проституция, по-видимому, лишь мелкий сектор его большого бизнеса. И в связи с этим я снова задаюсь тем же вопросом: как могла совершенно не авторитетная в России компания фактически продиктовать свои условия такому могучему боссу, как Круглый?
– Вообще, все это какая-то дребедень нецентрированная. Круглый любит наличняк. Впрочем, как и все наши. И не стал бы он за просто так с какими-то кредитками связываться.
– Мне это известно, Руслан. Насчет любви ваших к наличным. А вот насчет того, что эти кредитки "какие-то", тут я не согласен. Кстати, вы сами-то видели эту карточку?
– "Глоб Экспресс"?
– Да.
– Так… Помахали чем-то перед носом. Я и не вникал. Начальство вроде бы и не рассчитывало, что уже в эту ночь у какого-нибудь клиента найдется такая.
– И правильно, что не рассчитывало. Вот, смотрите, какие, например, карточки есть у меня. А я, заметьте, типичный или, лучше сказать, матерый чиновник на службе у правительства Соединенных Штатов.
"Знаем мы, какой ты чиновник, – подумал Руслан. – То, что матерый, это не соврал. Только не чиновник, а шпион. На службе хрен знает у кого. Небось в десяти местах премиальные получаешь".
А Харт развернул перед ним бумажник немыслимой толщины и достал две колоды, пардон, только не игральных, а кредитных карт.
– Вот у меня наши, американские, кредитные карточки: "Мастеркард", "Виза", "Америкэн Экспресс" и "Карт-Бланш". А вот ваши карточки: "Виза", "Виза Электрон", "Еврокард" и "Маэстро". Причем "Виза", например, аж в четырех спецификациях: "Виза Классик" – личная, "Виза Бизнес" – корпоративная и "Виза Гольд" – как личная, так и корпоративная. И все это многообразие, заметьте, завязано всего лишь на один банк. И вы знаете этот банк! Не так ли? Впрочем, сейчас для нас главное не это. Важно то, что гражданам Российской Федерации предоставлен большой выбор на рынке этих услуг. Они могут пользоваться американскими или европейскими карточками, используя местные филиалы соответствующих иностранных банков. А могут обращаться к своим банкам и их кредитным системам.
– А эти тогда, "глобалисты", жулики?
– Такая кредитная карточка существует на самом деле. Она имеет хождение в Соединенных Штатах, так что напрямую их жуликами не назовешь.
– Тогда как?
– Эта карточка, да, она имеет хождение, но по очень ограниченному кругу товаров и услуг. И, насколько мне известно, ею пользуется в Америке очень узкий и "специфический" круг людей.
– Привилегии? Для узкого круга? А это еще зачем? Как я понимаю, у вас в Америке все продается и все покупается. Как и у нас сейчас.
– Есть некоторые моменты. Они остаются при любой свободе торговли. При любом строе и в любом государстве, особенно крупном. Иногда некоторым людям необходимо быстро приобрести некоторое оборудование. Несерийное, скажем так. Из того, что не продается даже дружественным иностранным государствам. А внутри государства-производителя тоже не выставляется на витрины.
– Короче говоря, суперклассные штучки для шпионов?
– Что-то в этом роде.
– Но тогда этот банк, который гарантирует "Глоб-Экспресс", должен быть некоммерческим.
– Почему ты так решил?
– А как же? Получил некто, к примеру, по этой карточке в спецбуфете некий приборчик стоимостью в миллиончик. А потом пошел в поход по шпионским картам и то ли заблудился, то ли в канаву свалился. А приборчик раскокал. И что?
– А что тут такого? Просто его счет в банке уменьшается на миллион.
– Ой, не смешите, господин чиновник американского ведомства по ночным делам! Откуда у этих, с плащом и кинжалом которые, такие счета? Какие там миллионы? Они и ста тысяч-то никогда в руках не держали.
– Ну, за исключением выходцев из очень богатых семейств, тут ты, скорее всего, близок к истине. Но какой же вывод ты делаешь из всего этого?
– Такой вывод, что все это – крупная лажа. Что и банк этот не коммерческий, и счета этих агентов – не их счета, и за всей этой системой стоит, конечно, правительство. Вот то самое, на службе которому вы тут ночей не спите.
– Я это все знаю. Да, действительно, "Глоб Экспресс" действует по всему миру. Но отнюдь не для всех. Во всяком случае, так это было задумано. Как система "для своих". И, безусловно, основа деятельности этой системы – некоммерческая. Единственное, до чего ты сам не додумался, – это то, что финансирует и страхует ее деятельность не только правительство, но и некоторые частные фонды.
– Зачем вы все это мне говорите?
– Во-первых, все это всего лишь общие слова, и поэтому не может быть использовано против кого бы то ни было. А во-вторых, мне надо, чтобы ты вспомнил какие-нибудь детали, что-нибудь из разговоров твоих начальников, например. Но чтобы ты вспоминал в определенном направлении.
– Боюсь, что причины, по которым Круглый лег под ваших "глобалистов", и почему они вдруг озаботились, почем то, что под трусиками у наших девочек, – это все никогда и ни в каких словах не могло быть обсуждаемо при охраннике. Даже если он – старший охранник.
– Кто может знать об этом хоть что-то?
– Попробуйте поговорить с Виолеттой. Ее сегодня, то есть уже вчера, вызывали на какой-то шабаш. Круглый, разумеется, там не присутствовал, ему не по чину. Но там собирались все старшие диспетчеры по Центральному округу и, кажется, по Юго-Западу.
– Где именно? И как можно туда к ним попасть?
– Хорошо. Я могу ответить на ваши вопросы. Но после этого я получу свои деньги? Кроме этого, я ничего по этому делу не знаю. Поэтому, как я понимаю, разговор наш на этом заканчивается?
– Принято.
У санитара Петьки, которого Рашпиль в сторожке у дедугана лишил халата и документов в обмен на плотную пачку зеленых, никаких особых планов на этот вечер и ночь не было. Петька подумывал, не добраться ли ему на каком-нибудь транспорте до Кащенко, может, и удастся еще раз пересечься с этим сумасшедшим, который увез его документы. Но… хладнокровие должно быть на первом месте у медицинского работника. Тем более у обходящего мир по психиатрическому меридиану.
Стоит хотя бы чуть-чуть напрячь свои извилины, как становится ясно, что пересекаться ему с этим сумасшедшим не с руки. Потому что это вовсе и не сумасшедший, а налетчик, жиган, – словом, активный участник бандформирований, стоящий на платформе дальнейшего укрепления организованной преступности. Вот так-то, граждане лопоухие.
Нет, повторная встреча Петьке совсем не нужна. Дадут по башке и деньги обратно отберут, вот и вся встреча на высшем уровне. А документы… Какие там документы? Так, смехотень одна. Да он за одну такую вот зеленую бумажку все себе восстановит, да еще и в лучшем виде.
Петька, интуитивно воспринимая тревожные токи, исходящие от привокзальной территории, стараясь никому не попасться на глаза, проплыл, подобно неуклюжей тени, в неопределенном направлении и растворился в московском ночном пространстве.
И глупо было бы просто так завернуть домой. Нет, к такому случаю надо, конечно, семью хоть как-то подготовить. И вообще, все это надо как-то отметить. Озвучить. Ознаменовать.
Еще бы! Часто ли идет ночным маршрутом независимого вида мужчина, имея в кармане десять тысяч ненаших, что равномощно более чем пятидесяти "лимонам" наших. И, что самое характерное, то, что у него в кармане, никому, кроме одного психа-налетчика, неизвестно, нигде не оприходовано и не учтено. Даже, смешно сказать, женой востроглазенькой.
Опасно перед ней, конечно, так вот всю сумму и обнаружить. Закружится у бедолаги голова, не сумеет распорядиться этакой суммищей, на тряпки и подобную им дрянь изведет. Нет, к такому случаю надо, конечно, подойти с умом. И прежде всего определить святое. То есть каков размер загашника и где этот загашник хранить-прятать? У шурина? Или, может, по частям у племяшей? Нет, ненадежное все это племя, до спиртяры сильно падкое. И большая наличность будет постоянно подвергаться у них неминуемой опасности быть расхищенной.
"Да и зачем обязательно домой? – медленно соображала башка, еле поспевая за быстро чувствующим сердцем. – Или там клад какой зарыт? А не завалиться ли… да хоть к какой из наших, из кащенковских? А дома разве не поверят, что на дежурствах был и непрерывно везли психов, и невозможно было ни оторваться, ни позвонить? Поверят, потому как куда они денутся, ежели он с такими подарками и с деньгами придет?"
А подарки он, конечно, сейчас накупит. Не старые времена, чай, хоть и за полночь, а чего хочешь выбирай. Вот, например, супермаркет, с огромными стеклянными окнами в полтора первых этажа, в которых, вот, и он отражается… походкой пеликана. (Это, стало быть, он уже к Триумфальной, бывшей Маяковской, по Садовому кольцу подгребает.)
Заходи да покупай, чего душа рабочего подростка возжелает внезапно и жарко.
Подарки, подарочки, для дома для семьи – это уж в первую очередь. А все остальное потом. Вот, к примеру, какие бутылки стоят, еще невиданной им красоты. Да ведь и не столь важно уже, что у них там внутри: коньяк, виски, ликер? Ведь такой красоте место разве что в исторических музеях али еще в каких хранилищах. А цены…
Он разменял сто, а потом, подумав, еще сразу двести долларов и, имея в кармане за полтора миллиона рассейских, внезапно ощутил, как все это великолепие вокруг него, в сущности, недорого. Можно сказать задарма.
Для начала он купил бутылку с каким-то хвостатым плодом на наклейке и, свинтив ей горлышко, вытянул тут же, из горла, на глазах у удивленной, но сохраняющей спокойствие продавщицы. И пошла она неплохо. Даже, нечего греха таить, хорошо пошла. Зря, выходит, критикуют засилие импортных товаров. А особенно напитков. Нет, братан-критикан, ты вот набей, как я, карман-великан да и выйди в ночку летнюю, весь забашленный, а тогда и толковать с тобой можно.
Что значит нетути? Вот же я, простой труженник, сумел раздобыть заморской капусты? Сумел, а ты не сумел. Значит и пути-дороги у нас с тобой разные. Ты идешь домой баиньки, а я иду в ресторант. Я провернул крупное дело, парняра, и не тебе со мной тягаться.
Я – Петр, что по латыни значит "камень". Так, по крайней мере, практикантка-заочница шутила. Еще бы ей не шутить, когда она в это время, как бы в рассеянности, по его корню рукой шарила. А значит, я и сам – кремень. Кремневый парень, вот я кто такой на самом-то деле. И не даром мне этот заполошный целую пачку швырнул. Знал, собака, что от меня меньшей суммой не отделаешься.
Другие выпьют и бузят: приключений на свою задницу выискивают. Другое дело я. Я хоть и выпил, но вполне контролирую себя. А все потому, что я – Петр. Эта практиканточка правильно тогда заметила. Даром что руки у нее тогда были заняты, зато голова соображала. Зато уж потом, стоило только врачам из кабинета уйти, чего только она не вытворяла. Одно слово, простодушна, и при этом, можно сказать, почти до изумления. Ей дали задание – закрепить во время практики полученные ранее навыки. Она их и закрепляла.
А чего? Ни медперсонал, хотя бы в лице кремневого парня Петра, ни больные претензий к сверхисполнительной практикантке не имели.
Одного шизофреника она даже от импотенции вылечила. Жена его потом приезжала в больницу, прознала каким-то образом, что не врачей ей надо благодарить за чудо, а молодое поколение, и вся в слезах обнимала Жанну. (Это практикантку Жанной звали.)
– Он теперь, – от восторга рыдала жена, – понимать… один хрен, ничего не понимает, а работать работает. Я его теперь и не отпущу никуда. Да помилуйте, ягодка вы моя накипелая, уж и налечились мы от вас. Премного благодарны. А только теперь и пожить с муженьком. Времечко-то не казенное, утечет сквозь пальчики – не воротишь. А до конца, то есть до полного вразумления, как-нибудь вдругорядь моего дуремара доведете. Не все ж ведь и сразу, а, Жаннуля?
А Жанка вроде бы тогда, во время этого трогательного разговора, и саму жену дуремаровскую уже за ягодицы начала тискать. И как бы почти ее заваливать стала на стол операционный. Еле та у нее из-под мышки проскользнула и, как потерянная, куда-то в наклон потерялась. Петр тогда еще удивился, что Жанна где-то может недоработать. И прямо ее об этом и спросил:
– Ты чего же это? Через бельишко, что ли, не успела к ней пройти?
– Это ты Петр, что значит "камень", – тогда и перевела ему с латыни Жанна. – Не все же такие… терпеливые. Да и я, выходит, чересчур постаралась. На три точки ей сразу нажала, и по двум сегментам, ноготочками… Она и не выдержала, вся взмокла, хоть выжимай. Вот и побежала в туалет – приличия навести.
Да, душа практикантки – не потемки, а свет проникающий. Кристаллическая структура, что там говорить. Скольких она еще сможет выпрямить? На таких бескорыстных и вся-то наша медицина, а если честно сказать, то и вся наука с философией еще как-то держатся.
Мыслями Петр унесся далеко в сторону, но ноги несли его по-прежнему прямо, по Садовому кольцу. Мимо высотной гостиницы "Пекин", мимо затаившегося в конце темной аллеи планетария, высотного дома на площади Восстания, и резиденции друзей из-за океана, то есть посольства США. "И о чем только думают, бедолаги, над чем головушки свои клонят?" – подумал Петр, глядя на светящиеся даже и в этот поздний час окна бело-желтого здания. "И все-то им не спится, все-то черепушки свои американские ломают. Небось опять прикидывают, как бы им исхитриться, чтобы нашим головушкам забубённым помочь. Да так это все провести, чтобы никого не обидеть, то есть чтобы наши как бы и не заметили, что им помогают".
Ну, помогай им Бог, американцам. А перед Петром уже горел и даже как бы дрожал от возбуждения огромный вход в огромный ресторан, что на углу Садовой и Нового Арбата.
На входе Петра не ждали, и его прикид был им, конечно, подозрителен. Но если у человека в кармане пачка валюты, то в глазах у него появляются особые искорки, обескураживающие тех, кто на входе. Вроде бы и не наш человек, но вроде бы и не просто так вынырнул он из неисследованных глубин этого огромного, загадочного, как сама жизнь, города.
Пройдя внутрь, в огромный холл-вестибюль, Петр подошел к непонятно зачем дежурившему в летнее время гардеробщику (но что за галуны, ядрена в пампасы!) и наменял у него жетонов для телефона-автомата.
– Аллоу, большой бонжур. Это Манна? Как не туда? Ладно, пети-мети, мы вас привети. Первый раз можно и не туда. Жанна? Это Петр, кремень и камень, как ты говорила. Так точно, санитар из Кащенки. Не забыла, кому обязана успехами в науке? Ну то-то же. Я что звоню, кисанька. Ты хочешь видеть много денег в одной мозолистой руке?
– Много? – сомнамбулически протянула Жанна. – А это сколько?
"Специально прикидывается разнеженной со сна, – соображал быстродумающий Петр. – А какое там со сна, я не знаю, что ли, чем она вместо целительной силы сна исцеляется? Но прикинемся наивом, ладно".
– У меня очень много богатырских денег, – со значением продолжал Петр, подхваченный второй волной опьянения. – Приезжай, не пожалеешь, я кремень, и ты меня знаешь.
– А ты где?
– На углу под глобусом. Большой кабак и весь светится, собака.
– Так чего мне тут ехать? Я рядом живу. Постарайся продержаться до моего прихода. Минут десять.
– Что значит "продержаться"? Да я ради тебя с важного вызова слинял. Бросил старика на случайных людей. А он на меня рассчитывал, ты же знаешь, как ко мне больные относятся. Да я за этого старика, если хочешь знать, свои лучшие документы в пасть налетчикам бросил. Ты что, Петра забыла? Вот и приходи, узнаешь, почем теперь твой Петенька на валютной тяге, в котировке и около.
– Да не кричи ты так про свои тяги! Я же сказала приду, значит, приду. А ты слушай: там, где ты находишься, очень опасное место. Ни с кем и ни во что не ввязывайся. В большой зал пока не заходи, а прохаживайся по вестибюлю, откуда ты сейчас мне звонишь, с независимым видом. Как будто ты просто дожидаешься какую-нибудь сикушку из туалета, чтобы окончательно с ней по всем вопросам договориться.
– Жанна, если у тебя кто есть, ты не стесняйся, всех приводи. Бери за хобот и тащи на водопой. Дядя Петя всех накормит. У дяди Пети капусты еще навалом.
– Слушай, дядя Петя. Здесь, за сто метров от кабака, в котором ты сейчас пузыришься, сразу после выезда из туннеля направо – есть такой скверик. Около него две машины столкнулись и перестрелка была. Или просто кто-то в одностороннем порядке шмалял.
– Ну ты и даешь, Жанна! А нам-то чего? Пусть они и шмаляют, дурное дело нехитрое. А у нас с тобой танго и фокстрот в одном, отдельно взятом ресторане.
– Одна из машин, участвовавших в столкновении, как передала мне случайная очевидица, очень похожа на нашу. На которой я с вами, дуремарами, по вызовам ездила. А тут и ты позвонил, и почти из того же места. Я и подумала: не участник ли ты этой заварушки?
– Я – нет, Жанна. Я только при деньгах, и больше ничего. Зря ты, Жанна, на меня так сразу подумала. А если тебе заказали деньги эти найти и вернуть, то и дура ты, Жанна, то есть дурее, чем самка бычка. Корова, что ли, называется? Ты ничего не видела и не знаешь, поняла? Так им и расскажи, кто тебе заказал. Не звонил я тебе и не знаешь где. А деньги мы с тобой пропьем и разделим.
– Может, все-таки наоборот? Сначала разделим, а потом прогуляем?
– Ну, ты меня поняла.