4
Агаша приехала забрать вещи.
Натаха - та вся была прямо сама не своя - ее так и распирало от гордости и радости за то, что она без пяти минут звезда.
- Знаешь, а мы завтра едем на пленэр, делать первый прогон съемок, - не выдержала, похвасталась Натаха, покуда Агаша высвобождала в шкафу полки от своих тряпок и тряпочек, набивая ими две большие спортивные сумки.
Натаха сидела на подоконнике в вечных своих черном лифчике, колготках с тапочками и белой не застегнутой мужской рубахе, оставшейся ей здесь от какого-то залетного визитера, да так и прижившейся на узких натахиных плечиках.
- Представляешь, я уже завтра сниматься буду, Джон с Борисом будут показывать, как перед камерами ходить, и все такое, это же наука целая, ты ж понимаешь…
- Я понимаю, - соглашалась Агаша, утрамбовывая содержимое сумок, чтобы влезли еще и косметичка и пакет с зубной пастой, щетками, шампунями и мочалкой и ее фен, который Натахе она оставлять никак не собиралась, - а показывать то вас по какому все-таки каналу то будут?
Это было самым больным местом Натахи.
Она вздохнула и принялась пояснять, - понимаешь, Джон сказал, что сначала делается производство программы, она снимается и монтируется, как кино.
Понимаешь? А потом он уже продает готовый продукт той телекомпании, тому каналу, который захочет это шоу купить.
- А как же этот ваш интерактив? - усомнилась Агаша - Что? - не поняла Натаха - Ну это, когда зрители как бы звонят и голосуют, этого убрать, эту заменить, победил этот, а этого выгнать с шоу, как же это делается?
- А-а-а, это! Ну, это же все туфта, программа то заранее снята, а подсчет голосов телезрителей, кто его проверит! Зрителя то всегда дурачат…
- Смотри сама не попади в дурацкую историю, - подытожила Агаша с трудом застегивая сумку, - смотри как бы тебя саму не одурачили. Этот твой Джон.
Глава 4
1
А Джон.
Он всегда хотел быть Джоном Малковичем.
Но пока у него ничего не получалось.
Хороших понтов было предостаточно, а денег и хороших связей - явно недоставало.
Правда в голове роились идеи и грудь распирало от здоровой наглости, но этого все равно не хватало для того, чтобы стать Джоном Малковичем…
Здесь на Москве и в Останкино в особенности - одних полу-криминальных идей как быстро разбогатеть, и той здоровой наглости, что на Западе именуется eager to live, а в науке обозначается как "либидо", было мало. На старой доброй Москве в почете всегда были связи, зачастую замешанные на кровных узах. А Джон не сподобился быть чьим бы то ни было порфирогенетным отпрыском, как не сподобился и жениться на какой-нибудь порфирогенеточке в тот короткий отрезок студенческого времени, когда царствующие особы - министры или на худой конец их замы - не могут уследить за всеми похождениями своих дочек… чем и пользуются порою пронырливые студенты, приехавшие в МГУ из глухих провинций.
Дело в том, что Джон и в университете то не учился, поэтому - где ему было министерскую дочку отловить? Разве что в казино или на ипподроме? Но туда дочки министров стаями не залетали..
Вот и шнырял Джон по Останкино со своими гениальными идеями. И все его вроде бы знали и все с ним здоровались, и пропуск в Останкино у него был постоянный…
Но не воспринимали Джона здесь всерьез.
Ни Эрнст, ни Добродеев.
Одно время от отчаяния добиться славы, был у Джона замысел - сделать риэлити шоу с реальным убийством и продать его на Запад на кабельный канал. Или другая идея - сделать тоже самое, но с изнасилованиями.
И тоже продать.
В принципе, пацаны, связанные с серьезной братвой, даже денег на такое кино обещали дать.
Но все равно, это было не то.
С таким кино, может быть и можно было бы разбогатеть, но стать знаменитым, влиться в тусовку, стать для Останкинских в доску своим - с таким кино было нельзя.
И вот всеже выкристаллизовалась идея.
Родилась идея в светлой голове.
Такое видео, как он теперь собирался делать - можно было продать минимум за десять миллионов. И еще столько же - заработать на спонсорской рекламе.
А заодно - по его Джона рабочей теории попутного заработка - Джон подумал, что если создать риэлити шоу в виде публичного дома, то можно: "а" - заводить полезные знакомства, обслуживая полезных людей, "б" - зарабатывать хорошие живые наличные деньги на поддержание своего бизнеса, "в" - собирать компромат на известных посетителей телеборделя, и, наконец. "г" - создать-таки то искомое шоу, на котором он станет знаменитым…
Идея была хороша.
Она манила мечтами в светлую даль чистой зелено-голубой воды лагун коралловых рифов.
Она звала, она будоражила душу.
Я буду Джоном Малковичем, говорил себе Джон.
И все они еще будут считать за честь, пять минут постоять возле меня на ежегодной тусовке академиков теффи или пять минут посидеть со мною в баре Меркьюри - центра, когда вся тусовка соберется на очередной юбилей какого-нибудь деятеля, типа Лазуткина или Сосковца.
Вы все еще запомните меня, как нового Джона Малковича.
2
Розе не хотелось переезжать к Натахе.
Зачем связывать свою свободу?
И вообще - красивой современной и ищущей девушке надо жить стильно и в центре, а не в заурядной новогиреевской халупе.
Свяжешься из экономии с компаньонкой, а хорошего папика упустишь.
Уважающий себя бизнесмен разве поедет в гости к девушке в такой район, где и машину на ночь во дворе страшно оставить, не говоря уже о самой квартирке - живопырке, где для отдыха со вкусом нет ни джакузи, ни плазменного экрана в пол-стены, ни бара, ни мебели - ничего нет, кроме низких потолков и дешевых выцветших обоев.
Да и компаньонка - ее то куда денешь, если какой папик сгорая от страсти вдруг и согласится поехать в блочную хрущевку?
Нет, не хотела Роза переезжать к Натахе, к этой простушке.
Но Джон уже два месяца как не давал ей денег, а о том, чтобы снять приличную квартирку в центре, как им обоим мечталось пол-года назад, когда они только познакомились и две недели словно очумелые не вылезали из постели, о том, чтобы снять ей квартиру в центре с джакузи и итальянской мебелью, речи не было.
Джон так ей и сказал - поможешь мне провернуть это дельце с риэлити шоу, будешь себя правильно вести, получишь триста тысяч.
Роза не дура, деньги считать уже научилась.
Что на Москве триста тысяч?
Скромная двухкомнатная квартира, да и то без особенного ремонта.
И на машину приличную не останется даже.
А о машине Роза мечтала.
О желтом порше или об апельсиново-оранжевом двухместном кабриолете.
Повязать потом желтую косыночку надеть большие солцезащитные очки и поехать к себе в Богульму.
Ха-ха!
До Богульмы порш не доедет.
Подвеска развалится от тамошних русско-татарских дорог.
По радио передавали смешную песенку.
С каким-то скрытым подтекстом.
Девушка пела о том, что ей с ее любимым, когда они загорали в лоджии, вдруг захотелось какао…
И в этом припеве, какао-о-о, какао-о-о, сквозил какой то скрытый подтекст.
Не какало они с любимым захотели, а чего-то другого.
Роза сделала радио погромче и принялась делать упражнения.
Ее учительница физкультуры - там в далекой теперь Богульме - Гульнара Шариповна Алиуллина всегда говорила ей, - Роза, занимайся. Ты можешь стать гимнасткой, у тебя растяжка, у тебя пластика, у тебя фигура.
Потом Гульнара Шариповна вздыхала и говорила, - ну, хоть растягивайся, тянись, в шпагаты садись, мужчинам нравятся гибкие женщины.
Да, Роза это давно поняла. Оценила советы Гульнары Шариповны.
Села в поперечный шпагат, потянулась губами к левой ножке, потом к правой ножке, спинку потянула, прямо вперед наклонилась.
Затенькал мобильный.
- Алё!
Звонила Натаха - эта ее новая знакомая, очередная жертва Джона.
- Что? К тебе переезжать? Не, не буду… Что? Соседка уехала? Ну и что, что уехала? Нет, я пока здесь останусь, все равно мы скоро на съемках поселимся, на целых три месяца, так что, одна там пока поживи.
Роза пробовала быть с женщинами.
Не то, чтобы ее тянуло к этому, но это было во-первых модно, и надо было это обязательно попробовать, как кокаин… Как же, жить на Москве, ходить в ночные клубы и ни разу не втянуть, не вдохнуть в себя дорожку из мелких белых кристалликов!
А во-вторых, бывало так скучно порою, так одиноко…
А мужчины зачастую оказывались такими гадкими…
Но если и быть с женщинами, то непременно с породистыми.
А с такой, как эта Натаха - лучше тогда со свечкой или с вибратором из секс-шопа.
Роза перестала тянуться и пошла в ванную.
За неимением джакузи, плескаться приходилось в обычном - демократически - тесненьком бело-голубом эмалевом пространстве миниатюрной домашней акватории.
Напустила пены, шампуней, бросила морской соли.
Чтобы кожица ее смуглая стала чуть-чуть соленой, как будто Роза из самого моря вышла.
В Богульме моря не было.
Да и ванны у них в доме тоже не было.
В баню городскую с бабушкой ходили по четвергам.
Первый раз она трахнулась в девятом классе.
Когда они ездили с классом в Казань.
Это на каникулах было и по какому-то договору, учителя устроили так, что из экономии жили не в гостинице, а в школе. Причем, все спали в спортивном зале, прямо на физкультурных матах.
В одной половине зала мальчики, в другой половине - девочки.
Наиль тогда приполз к ней среди ночи, принялся тискать, гладить, целовать.
И так раззадорил ее, так довел, что не в силах она была отказать.
Да и нравился ей Наиль - сильный, наглый, нахальный, смелый.
Кстати, не поступил потом в Казанский университет на юридическое, денег у родителей не хватило. Вернулся, говорят в Богульму, пошел автомехаником на сервисную станцию "Лада-жигули"…
А Роза вот тоже - никуда не поступила.
Уехала на Москву.
Залегла в ванночку, вытянула ножки, погрузилась по самую шейку…
Ах, а как бы было бы хорошо разбогатеть!
А как она может разбогатеть?
Найти себе состоятельного мужчину - мусульманина?
Здесь на Москве много таких - и чеченцев, и татар.
И те, кто здесь давно, те уже не особо смотрят на всякие религиозные условности.
Это только бабушка Каримэ ей все нашептывала, мол надо мужу невинной девой достаться.
А кстати, бабушка Каримэ очень дружила с бабушкой Наиля и вообще со всей их семьей.
И все говорила Розе, выходи за Наиля, он хороший, и семья у них хорошая.
Ну…
И вышла бы за Наиля.
Жила бы с его родителями в частном доме без горячей воды, без ванной с туалетом на улице.
Вот счастье то!
А Роза теперь точно знала, что счастья без денег и без комфортной жизни - не бывает.
3
Когда Ирма Вальберс была еще школьницей в старших классах, она по три раза в неделю ходила в бассейн.
Тогда, в те с одной стороны уже далекие, а с другой стороны еще и не столь стародавние времена, она ездила в бассейн на метро до Динамо, а оттуда на трамвае до ЦСКА, и ничего такого особенного для себя в этом не видела.
Ирма, кстати говоря, и в бассейн Москва, что на Кропоткинской - тоже ходила частенько.
А ведь теперь там, на месте бассейна - Храм Христа Спасителя.
Это она к чему вдруг вспомнила?
Да к тому, что теперь она плавала в бассейне каждый день.
По часу.
И никуда при этом ей ездить было уже не надо.
Потому что двадцатиметровый бассейн был теперь в доме ее нынешнего гражданского мужа.
Вот как жизнь изменилась.
А ведь и тогда, когда она была школьницей, ее семью по московским меркам никак нельзя было отнести к числу бедных. Наоборот, ее отец - Генрих Вальберс был высокопоставленным чиновником, работал в ЦК партии в отделе, находившемся в ведении Арвида Яновича Пельше.
Жили Вальберс в Москве, но в Латвии имели и Рижскую квартиру и домик на взморье, в районе Гарциемс.
Каждое лето юная москвичка Ирма Генриховна ездила в Ригу, где резвилась с соотечественницами на нежном песочке тонкого помола, омываемом волнами Рижского залива. Но всегда чувствовала себя москвичкой. На родном говорила через пень-колода, зная может всего пять десятков слов, "майза, да пиенс", как подшучивал над нею папа - член бюро республиканского ЦК.
Подрастающей Ирме, поступившей уже в университет (естественно, Московский - какой же еще!) было всегда приятно, что в Москве ее все воспринимали как немножечко иностранку. В этом был какой-то особенный ее шарм.
Но когда Латвия отделилась, когда там перестали почитать коммунистов, выяснилось, что ехать на иностранную родину ей с папой совершенно не след. Потому как папу местные новые латвийские власти вообще хотели теперь отдать чуть ли не под суд за так называемый коллоборционизм. Ирма пару раз ездила в Гарциемс, но от поездок этих только пришла в расстройство и теперь предпочитала ездить отдыхать на Мальдивы и в Тайланд.
Так вот…
К чему Ирма все это вспомнила?
А к тому, что даже во время папиной службы в ЦК партии на Старой площади, Ирма дома бассейна не имела, и в бассейн ездила на метро.
А теперь у ее гражданского мужа - члена правления Алекс-Груп и свой бассейн и такой выводок автомобилей, что Ирма вообще напрочь забыла, как внутри выглядит московское метро. Ее теперь спроси - сколько стоит жетон? Или вообще - а есть ли в природе жетоны, или в метро пускают по магнитным карточкам? Ирма бы и не ответила.
Папу, кстати говоря, Игорь - так звали гражданского мужа Ирмы, папу Игорь взял к себе в банк советником в отдел внешних связей. У папы в Прибалтике такие обширные связи остались, что ими грех было не пользоваться! Генрих Карлович жил все в той же це-ковской сталинской квартире на Кутузовском проспекте, где и раньше. Только ездил теперь на работу не в черной "волге", а в темно-синей ауди с блатными номерами типа "флаг", за которые банк Игоря дал гаишникам такие деньги, на какие иной простой москвич из района Текстильщиков мог бы безбедно жить год, а то и два.
- Хорошо поплавала? - спросил Игорь, целуя жену.
- Отлично, - ответила Ирма, присаживаясь за стол - Как дела на телевидении? - поинтересовался Игорь.
Он вообще всегда живо интересовался ее делами. Так что зря говорят, будто финансисты это зачерствелые сухари без сердца в груди - Зарайский обещает, что осенью запустит мое новое шоу, а пока так, реклама и немного на радио "Москва-сити".
Она теперь иногда вдруг начинала говорить с сильным прибалтийским акцентом, хотя в школе и в университете всегда говорила на чистом московском диалекте с классическим его "аканием".
Так.
Послушалась совета директора программ одной эф-эм радиостанции, что в таком акценте будет особый имиджевый блеск, стала говорить, закашивая под прибалтку, да и стала потом привыкать. И вот теперь дома с мужем с акцентом говорить вдруг начала. Папа бы на это усмехнулся бы и сказал - "майза-пиенс"*.
Сноска - Майза и пиенс* - (maiza, piens) хлеб и молоко (лат) Звонил Зарайский.
Игорь умница и молодец.
Никогда - по крайней мере внешне, никогда не проявлял и тени какой-либо ревности.
Потому как настоящий, уверенный в себе мужчина не станет дергаться по поводу каких-либо сомнений относительно верности чувств своей жены.
Ирма это знала и позволяла мужчинам открыто звонить ей домой.
Тем более, что если Игорю было бы надо, он бы и ее мобильные номера прослушивал бы с легкостью.
Зарайский сказал, что надо бы подъехать в Останкино, перетереть кое чего и заодно засвидетельствовать главному.
- Я тебя могу подбросить до телевидения, - сказал Игорь, заканчивая завтрак.
- Не надо, я на своей доеду, тем более, что мне потом еще по Москве надо будет туда - сюда в пару мест.
Игорь даже не стал уточнять, что это за места, и к кому в гости она собирается после рандеву с Зарайским.
Совершенно не ревнует, - отметила про себя Ирма.
Они с Игорем познакомились пять лет назад, когда Ирма была на пике своей популярности с ее телешоу на Эн-Ти-Ви-Ар.
Познакомились на Балчуге.
Там пи-арщики Игоря организовали годовщину его Алекс-группы.
Ну, имениннику Игорю сам Бог велел пригласить на танец самую-самую интересную даму вечеринки.
На ней было красное платье от Кардэна, не прет-апортэ, как на некоторых, а оригинальное из Парижа, купленное ей ныне покойным Володей Мигуновым - продюсером ее шоу, потом после разгона правительством команды Эн-Ти-Ви-Ар, перешедшего на канал Норма-Ти-Ви и трагически погибшего год назад. Ирма очень-очень переживала потерю.
Но тогда…
Тогда в тот вечер она была изюминкой бала, а Игорь - был соответственно - принцем, который ну никак не мог миновать если не жестокого аргентинского танго, начавшего, благодаря Шварцнеггеру входить в столичную моду, как некогда вошел в нее ельцинский теннис, то уж обязательного топтания на месте обнявшись, что в студенческие времена они называли танцем-обжиманцем.
Гремел благородным мельхиором джазовый биг-бэнд.
Ее представили Игорю.
Как раз это был Володя Мигунов, кто подвел Ирму к Игорю.
Тот сказал ей пару дежурных комплиментов, де - видел вас по телевизору, восхищен и так далее, а она вдруг, посчитав, что в таком красивом платье ей многое в такой вечер дозволено, взяла пальчиками кисть Игоревой руки и потянула его танцевать.
С вечеринки они уехали вместе.
И вот уже пять лет.
Пять лет без двух месяцев.
Уже разогнали ту ее команду Эн-Ти-Ви-Ар и закрыли то ее шикарное телешоу. И нет уже ее продюсера Володи Мигунова. Но Ирму помнят. Не забыли и вот Зарайский уже нашел богатых спонсоров под новый проект.
Зарайскому конечно далеко до Володи Мигунова.
Но все же он пробивной.
С ним можно работать.
- Может мне вмешаться? - спросил Игорь, - я могу Гресину слово замолвить, у меня с ним на этой неделе как раз встреча намечена.
- Ну зачем главного нервировать? - усомнилась Ирма, - через министров на главного нажимать можно тогда, когда дело не идет, а у нас с Зарайским все на мази.
- Ну дай вам Бог, - вздохнув, сказал Игорь, - но ты сама говорила, что Дюрыгин ваш конкурент, и что ваш главный еще не решил.
- У Дюрыгина нет ведущей, - ответила Ирма, - такой ведущей как я, и вообще, хоть и велика Москва, а ведущих моего класса раз-два и обчелся и все уже при деле, кто на первом канале, кто на втором…
- Ну, расхвасталась, - махнул рукою Игорь.
Он уже уходил.
Внизу в холле его дожидались референт Юра Бронштейн и начальник охраны Дима.
- Так не поедешь со мной? - с лестницы крикнул Игорь.
- Нет, езжайте, я сама, - ответила Ирма.