4
- Понимаешь, - заглядывая Агаше в глаза, говорил Дюрыгин, - на Москве ведущих с ядерно-атомной харизмой раз-два и обчелся. А без ведущей - ни одно самое распрекрасно задуманное шоу не покатит.
- Понимаю, - сглатывая слюну, кивала Агаша.
Но на самом деле она до конца не все понимала.
Не понимала главного.
Этот сказочно богатый из иного мира из иной цивилизации дяденька - он ее взял для чего?
Неужели не для того, чтобы трахать ее молоденькую, как это всегда было в том грязном мире, где она вертелась-крутилась свои девятнадцать с половиною лет.
Это непонимание - зачем и почему ее берут в иной блистательный мир - было сродни тому непониманию героев научно-фантастических романов, зачем пилоты летающих тарелок с марса и альфа-центавры похищают нас землян? Затем, чтобы вживлять в мозг электроды? Чтобы пить нашу кровь? Чтобы инплантировать в матку земной девушке свои эмбрионы? Чтобы забирать донорские органы - печень, мозг???
Агаша не верила и не понимала.
Или в другом порядке - не понимала и не верила.
Зачем он подобрал ее на городской помойке - этот блистательный небожитель?
Вот если бы ее позвал к себе в свою дорогую машину старый потный азербайджанец с полным ртом золотых зубов - тогда Агаше было бы понятно, чего от нее хотят.
А тут…
Но Дюрыгин терпеливо объяснял.
- Нету на Москве классных ведущих, это тебе понятно?
- Да.
- А Новые шоу делать надо?
- Надо…
- Но ведь телеведущие откуда-то ведь берутся, верно ведь?
- Верно.
- Так почему не попробовать сделать новую из тебя?
- Ну, я не знаю…
Дюрыгин глядел ей в глаза и она смущалась этого взгляда.
А про себя вдруг подумала, вспомнив булгаковского пса Шарикова, - ну, свезло мне, свезло…определенно бабка моя согрешила с водолазом… Зачем он взял именно меня? Вон у него какая красивая женщина с ним была, которой дурно в кафе сделалось… И фигура, и лицо, и вкус…
- Для начала я тебя прокатаю в массовках на тех программах, где смогу договориться с продюсерами, - сказал Дюрыгин, - надо, чтобы ты пообвыклась с камерой, светом, понимаешь?
- Понимаю, - кивала Агаша.
А недоверчивое девичье сердечко - противоречиво твердило - не понимаю, не понимаю.
Не понимаю зачем.
Зачем все это?
Если б он захотел ее оттрахать - сказал бы просто, мол давай, я так хочу.
И она бы пошла с ним.
Но он не предлагал.
Странно.
А чего в ней еще хорошего, кроме молодого тела? Чего в ней такого ценного еще, чтобы с ней возиться?
Но Дюрыгин не объяснял всего до конца, потому как сам во-первых еще сомневался, а во-вторых не хотел смазать, сглазить, сбить самой Агаше прицел. Она не должна знать, что она Элиза Дулитл, а он ее Пигмалион.
Иначе - она не сможет.
Глава 5
1
- Наглость - второе счастье, - поговаривала бабушка Джона.
А что есть наглость?
И что такое талант?
Один умный мужчина с которым Джону как то довелось вместе отбывать на предварительном, говорил, что талантливость в русском понимании этого свойства личности это и есть наглость Мужчину того звали Валерием Сергеевичем, вообще он был бухгалтером, но книжек очень много читал. Так вот Валерий Сергеевич говорил Джону, что еще классик в Х1Х веке писал, де - талантливость вообще присуща русскому человеку, что и отличает его от прочих, и от европейских народов в частности.
Талантливость русского человека состоит в его необремененном знаниями бесстрашии перед любыми задачами. Прикажут быть акушорами - будем акушорами, говорил театральный критик Кукольник. Но хоть и говорил он это несколько по иному поводу, мол мы-русские за все горазды браться по велению высокого начальства. Но в главном и Кукольник был прав. Обремененные знаниями академики Иоффе и Ландау с Семеновым и Капицей - не брались за создание атомной бомбы. Скромничали. А необремененный никакими знаниями по физике Лаврентий Берия - взялся. И сделал.
Вобщем, рассуждал Валерий Сергеевич, наглость, самоуверенное хамство по отношению к всеобщему духу сомнения, присущему людям образованным и культурным - это и есть талантливость.
Браться за любое дело.
Авось - выйдет.
Но ведь и получалось.
Особенно в русском бизнесе конца ХХ века.
Сколько откровенно отмороженных полу-грамотных дураков тогда разбогатело.
Вот и в культуре и искусстве.
Наглость, уверенное высокомерное ощущение собственного превосходства над скромными и неуверенными в себе, рефлексирующими интеллигентиками.
И Джон так понимал эти слова в применении к себе, что в его деле - главное - это уверенно убеждать всех коллег и партнеров, что ему - не закончившему ВУЗа Джону Петрову известно нечто такое, что неизвестно им - пусть и закончившим по два факультета, но лишенным некоего неуловимого флюида талантливости.
А в этом надо убеждать.
В этом необходимо убеждать, что ты талантлив.
И здесь без наглой смелости не обойтись.
Прочь скромность и неуверенность. Они - качества умных и неудачливых.
А Джон хочет быть удачливым.
А поэтому, иного пути, как убеждать всех в своей талантливости у него нет.
То есть…
То есть убеждать всех, что у него есть наглость.
А кроме нее - ничего.
Пустота.
А отсюда Джон и делал напрашивающийся сам собою вывод, что все вокруг дураки.
Образованные дураки. И ими можно манипулировать. Только смелости надо чуть-чуть.
* * *
Розу Набиуллину Джон встретил год назад.
На какой-то паомоечной дешевой вечеринке, куда заехал совершенно случайно, чтобы увидеть одного нужного ему человечка, занимавшегося криминальным автобизнесом.
Такие помоечные вечеринки с дешевыми девчонками как раз были и по деньгам и по вкусу того молодого угонщика, с которым связался Джон по поводу его тоже не слишком чистой тогдашней машины.
Розу он отметил сразу.
Стильная.
Причем не специально и не деланно-стильная, а такая от природы.
Тонкая, изящная.
Джон быстро переговорил о делах с тем угонщиком, вернее не угонщиком, а продавцом-перекупщиком. У Джона проблема была с его тогдашней "тойотой" - купил, а как решил продавать, в милиции выяснилось, что машина с перебитыми номерами на двигателе. Надо было как-то решать вопрос, а то и не денег и ни машины у Джона не оставалось, потому как милиция номера у Джона поснимала и документы забрала.
Ни покататься, ни продать. Вот Джон и прикатил туда на ту вечеринку в клуб "Ехал Грека".
Там и Розу увидал.
Оттуда ее и увез.
Правда, увозя едва сам ноги унес, потому как на Розу уже несколько охотников на вечеринке было - целая очередь выстроилась.
Но Джону всегда в таких делах везло.
Он всегда умел тонко себя повести и в самый подходящий момент незаметно выскользнуть.
С Розой они протрахались целых двое суток.
Двое суток из его съемной квартирки на Филях не выходили.
Даже еду с выпивкой и те по телефону "бесплатная доставка пиццы от Папа-Джонс" заказывали.
Наговорил ей тогда, наобещал.
С три короба.
Но Роза то далеко не дура, все делила на четыре. А может и на все шесть.
Но жаль, тогда, год назад у Джона не все складывалось с его телевизионными проектами, поэтому пристроить Розочку туда, куда обещал, когда в очередной раз домогался ее нежной и горячей близости - у Джона не выгорело, не получилось.
Они тем не менее держали друг-дружку в поле зрения, не терялись на Москве.
У нее, естественно, были и еще какие-то покровители и взрослые друзья, но вот теперь, теперь настал момент.
Момент, когда флюиды талантливости Джона вполне завязались в некую плодотворную завязь, и когда ему - талантливому наглецу - понадобилась храбрая помощница.
У нее и имя было такое подходящее - Роза.
А он - а он, "кинжал" что ли?
* * *
Роза и кинжал.
Красота татарской Розы и острый кинжальный ум Джона Малковича.
- У нас с тобой обязательно все получится, - весело сказал Джон, открывая Розе дверцу машины.
Дверцу машины Джон открывал двумя способами. Когда у него были достойные зрители, когда, к примеру, он подсаживал или высаживал даму возле подъезда, где стояли людишки, на которых он желал произвести впечатление либо своей эффектной дамой, либо черной машиной, либо жонтильными манерами, либо и тем и другим и третьим вместе взятыми, тогда он выскакивал из авто и обежав его по кругу, раскрывал перед девушкой дверцу.
А если зрителей не было, он в лучшем случае просто нагибался к правой двери, не выходя наружу и дергал за ручку, а то и предоставлял девушке самой дергать ручку снаружи.
Но сегодня Джон вышел из машины и не только церемонно усадил Розу спереди, но даже глазками многозначительно так сделал кверху и сказал, мол, погляди как что там на заднем сиденье для тебя?
А на заднем сиденье в упаковке из зеркального целлофана лежали семь ярко-красных розочек.
- Ух ты, растения! - почти в натуральном восхищении воскликнула Роза.
- Потому что ты сама как Розочка, - улыбаясь, сказал Джон Вообще, за год, изучив многие из Джоновых человеческих качеств, Роза могла теперь точно заключить, что если Джон подлизывается, значит ему надо что-то особенное и наверняка не физическая близость, которую от нее он и так, без подлизывания получал, сколько и когда хотел. Так уж между ними было заведено.
- Куда поедем? - поинтересовалась Роза.
- На свадьбу к одному персонажу, - ответил Джон, выруливая из кармана в поток машин.
- На свадьбу? На свадьбу это хорошо, - задумчиво сказала Роза, - и что мы там будем делать? - спросила она.
- Я поздравлять, а ты пить, танцевать и дарить ласками одного человека, - сказал Джон.
- Как это? - удивилась Роза.
- А так, что я тебя везу ему в подарок.
2
- Агаша, тебе надо будет взять несколько практических уроков у одного замечательного человека, - сказал Дюрыгин.
Агаша уже четко решила для себя, что если Дюрыгин что-то говорит, то значит именно так и надо делать. Потому что как маленькая собачка в собачьей семье, она безоговорочно приняла старшинство большой собаки - дяденьки Дюрыгина. Она, кстати говоря и звать его теперь стала - дяденькой.
- Хорошо, дяденька, а кто этот человек и что за уроки?
- Тебе надо научиться элементам сценического мастерства, - сказал Дюрыгин, - ты должна научиться ходить перед публикой не со скованными зажатыми плечами, а свободно, расслабленно и раскрывшись, кроме того, ты должна научиться отчетливо и громко говорить. Пусть с провинциальным акцентом, но не шепелявить, не картавить, не заглатывать окончаний и суффиксов, говорить так, чтобы тебя понимали.
- А разве я говорю так, что меня не понимают? - удивилась Агаша - Это тебе только кажется, что ты умеешь говорить и ходить, а выпусти тебя на сцену или в студию перед камерами и мы тут же жидко опозоримся детской неожиданностью, как после огурцов с молоком.
Агаша хмыкнула.
- Ну уж и так!
- А я на телевидении и пробовать не стану, лучше сразу взять несколько практических уроков и сразу работать на успех.
- А кто уроки будет давать и где? - поинтересовалась Агаша.
- Уроки будет давать великий человек, Абрам Моисеевич Гурвицкий, доцент института культуры по кафедре сценического мастерства.
- Я буду учиться в институте культуры? - удивилась Агаша.
- Ничего подобного, - покачал головой Дюрыгин, - ты будешь работать с Абрамом Моисеевичем на свадьбах.
- Как работать? Кем?
- Тамадой, а вернее - помощницей тамады.
Дюрыгин сделал многозначительную паузу.
- Дело в том, что Абрам Моисеевич уже не молод и доцентом на кафедре уже давно не работает. У него теперь свой скромный бизнес, что-то вроде кооператива или маленького "о-о-о" или "че-пэ" под названием "Ваш праздник". Абрам Моисеевич организует свадебные торжества, сам работая тамадой, а два его сына - Лева и Юра работают там же свадебными фотографом и диск-жокеем, полный комплект.
- А я? - спросила Агаша.
- А ты десять свадеб будешь работать с Абрамом Моисеевичем, я уже договорился с ним и даже заплатил ему…
- Заплатили? - удивилась Агаша, - а я думала, что если я буду работать, то мне заплатят - Ты будешь учиться, ты будешь брать уроки, как говорить в микрофон, как держаться перед публикой, как расслабить плечи и не ходить аршин проглотивши или наоборот, сгорбившись, как старушка, научишься разминать губы, язык и гортань…
- А это зачем еще? - настороженно удивилась Агаша.
- Глупая, ты думаешь, что ты можешь отчетливо и красиво говорить, как говорят артисты? Ты ошибаешься. Это достигается только путем упражнений, которые тебе и покажет Абрам Моисеевич.
- Как скажете, дяденька, все сделаю.
- Вот и ладушки…
* * *
Первая свадьба была в кафе-стекляшке на улице Водянова.
По убогости заведения Агаша и без разъяснений поняла, что жениться здесь будут не дети банкиров и не дети депутатов Государственной Думы.
- Мы работаем для простых москвичей, деточка, - говорил Абрам Моисеевич, напутствуя Агашу, - мы и денег меньше берем за работу, чем скажем Трахтенбергер или Хазанович, но зато и хамства встречаем меньше.
- А эти тоже тамадами на свадьбах работают?
- А как же, деточка, еще как работают, только там ставки в сто раз выше чем у нас, - отвечал Абрам Моисеевич, - популярный ведущий вроде Пертосьяна за три часа работы тамадой где-нибудь в ресторане Прага на Арбате возьмет пять тысяч долларов в конверте - отдай и не греши.
- Кто же такие деньги платит? - удивилась Агаша.
- Конечно же не наши клиенты, не рабочие и не крестьяне, но ведь и у министров и у крупных банкиров тоже детки имеются, и для них ведь тоже свадьбы надо играть, правда ведь?
Абрам Моисеевич сперва Агаше не понравился.
Старый уже и совсем седой.
И какой-то при этом даже не то что старый, а старомодный, такой, каких теперь нет нигде.
- Вы, деточка, смотрите как я буду разминать губы и готовить рот к правильной артикуляции, глядите и запоминайте…
И Абрам Моисеевич так смешно вдруг запел на все лады. А потом принялся говорить обычные скороговорки, которые называл не скороговорками, а чистоговорками.
"Карл у Клары украл кораллы" или "На дворе трава, а на траве дрова".
Смешной!
Но Абрам Моисеевич относился к этим упражнениям безо всяких насмешек.
- Нука, деточка, быстро давай, говори, - "корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали" Помучил немного Агашу, заставив ее похихикать, что она, маленькая что ли?
Но тут гости приехали, и Абрам Моисеевич начал работу.
Агаша только дивилась ловкости и бодрости этого немолодого уже человека.
Он подчинил своей воле более полусотни разношерстных и уже нетрезвых гостей и родственников, образовал из них коридор, выдал всем по горсти припасенной им мелочи и рисовых зерен, в конце коридора поставил родителей жениха и невесты, сунув им в руки поднос с хлебом и солонкой…
Спектакль, называемый свадьбой - начинался, и Абрам Моисеевич был в нем и главным режиссером-постановщиком и главным актером, игравшим заглавную роль.
Агаше только оставалось стоять сбоку, рядом с аппаратурой диск-жокея, и наблюдать.
Вот приехали жених с невестой, вот вошли, и Абрам Моисеевич принялся рассказывать молодым о старых московских обычаях величания.
Жениха в черном костюме, в котором разве что только в гроб, и невесту в длинном до полу криналине - протащили сквозь строй, обсыпав их мелочью и рисом. Потом под руководством того же Абрама Моисеевича родители принялись напутствовать молодых и подсовывать, подпихивать им черствый круглый каравай с солью, дабы они кусали от него и солили друг-дружке…
- Нам с тобой потом можно будет покушать там с краю, - шепнул Юра - диск-жокей.
Но Агаше дядя Валера - Валерий Максимович Дюрыгин - не велел "Шуры-муры" на свадьбах крутить и особенно пить-закусывать, дядя Валера велел учиться сценическому мастерству.
И уже к середине свадьбы, Агаша вдруг поняла, что и действительно, свадебное торжество мало чем отличается от телевизионного шоу, и работа тамады - это почти что та же работа, что и работа ведущего.
Эффект подобия усиливался еще и присутствием другого сына Абрама Моисеевича - Левы, который снимал свадьбу на большую камеру Вэ-Ха-Эс, такую большую, какие раньше Агаша видала на телевидении.
В середине торжества, когда уже и первый танец жениха с невестой станцевали, и тещин танец тоже, да и указы о присвоении жениху и невесте званий мужа и жены тоже зачитали, когда полсотни пьяных гостей и родственников уже сами могли веселиться без понукания тамады, Абрам Моисеевич сказал Агаше - к следующему разу подготовь один эпизод, чтобы меня подменить. Помнишь, заметила, как я провел конкурс на знание женихом и невестой супружеских обязанностей? Вот, в следующую свадьбу завтра проведешь этот конкурс вместо меня…