Покинув гробницы, я направилась вверх по холму, сначала ехала медленно, потом по серпантину, с разворотами на 180 градусов, начала карабкаться вверх, и в лобовом стекле то и дело мелькали террасы с оливковыми деревьями, зубчатая башня дворца, где Лука Синьорелли упал со строительных лесов, разрушенная сторожевая башня и рыжевато-коричневые фермерские дома. Всё выдержано в мягких тонах: камень пастельных оттенков, оливковые деревья всех оттенков - от зелёного до платинового; даже небо может заволочь редкий туман, поднявшийся с ближайшего озера. В июле поля со сжатой пшеницей рядом с оливковыми рощами приобретают цвет львиной шкуры. Мельком я вижу Кортону, её благородный, как у Нефертити, профиль. Сначала я оказываюсь ниже великого собора эпохи Возрождения - церкви Санта-Мария-дель-Кальчинайо, потом, развернувшись на дороге на 280 градусов, поднимаюсь на уровень этого грандиозного строения, потом оказываюсь ещё выше, смотрю вниз, на серебристый купол и само здание. Оно имеет форму католического креста. Собор поставили обувщики-кожевники, после того как на стене их кожевни появился лик Девы Марии. Это святая Мария известкового карьера, потому что церковь воздвигнута на участке карьера, откуда они брали известь для дубления кож. Не удивительно ли, что священная земля часто так и остается священной: эта церковь поставлена на останках этрусков, возможно на месте их бывшего храма или захоронений.
Быстро оглядываюсь и вижу, как высоко забралась.
Внизу раскрыт зелёный веер долины ди Кьяна. В ясные дни вдали можно увидеть Монте-Сан-Савино, Синалунгу и Монтепульчиано. Оттуда можно посылать дымовые сигналы: сегодня большой праздник, приезжайте. Вскоре я добралась до высоких городских стен и, чтобы ещё раз прикоснуться к этрускам, проезжаю весь путь до последних ворот, называемых Колониальными, где большие шатающиеся этрусские камни подпирают фундамент, надстроенный в Средние века и позже.
Мне нравится, мчась мимо ворот, быстро заглянуть внутрь. В Кортоне продаются старые открытки - снимки вида города, сделанные из проёма этих ворот: узкая улочка карабкается вверх, по обе её стороны высятся дворцы. Когда входишь в город, сразу возникает ощущение безопасности, даже если издалека приближаются вооруженные копьями гибеллины, гвельфы или любой другой враг на данный момент; да и просто если удалось без происшествий преодолеть автостраду и вашу машину не "поцеловал" демон, промчавшийся мимо в машинке в два раза меньше.
Если я приезжаю на машине, я гуляю по виа Дардано. Считается, что Дардано, родившийся здесь, основал Трою. Слева остаётся маленький ресторанчик на четыре столика, его открывают только в полдень.
В нём нет меню, выбор блюд обычный. Я люблю предлагаемый тут до тонкости отбитый жареный бифштекс на подушке из рукколы. И люблю наблюдать за двумя женщинами у топящейся дровами кухонной печи. Они каким-то образом ухитряются никогда не изнемогать от жары.
А какие интересные узкие двери домов на этой улице! Есть мнение, что они прорублены высоко в стенах и использовались во времена распрей, когда ворота главный вход был забаррикадирован. Лично я подозреваю, что эти двери действовали и в мирное время. Всадник или выходящие из кареты в плохую погоду могли сразу оказаться внутри дома, не ступая на мокрую, грязную улицу, а в хорошую погоду дамы могли сохранить в чистоте длинную шёлковую юбку. Джордж Деннис, археолог, знаток девятнадцатого века, описывал Кортону как город "крайней степени нищеты". Если судить по форме дверей, похожих на гроб, можно считать её визуальным подтверждением теории о том, что это двери для выноса мёртвых.
Центр города - это две площади неправильной формы. Их соединяет короткая улочка. Они построены не по плану какого-то городского планировщика, но тем не менее очаровательны. На площади Республики стоит здание Городского совета, это дом четырнадцатого века с двадцатью четырьмя широкими каменными ступенями. По вечерам на этих ступенях сидят горожане. Отсюда видна лоджия по другую сторону площади, выше на один уровень, раньше там был рыбный рынок. Теперь это терраса ресторана со столиками и ещё одно удобное место для обзора сверху. Вокруг стоят другие здания, а в промежутках между ними поднимаются улицы от трёх городских ворот. Жизнь на улицах бурлит. Как хорошо, что тут не ездят автомобили, и это обстоятельство утверждает значимость человеческой личности. Вначале я начинаю ощущать масштаб архитектуры, потом вижу, что низкие здания гармонично сочетаются с высоким зданием Городского совета. Главная улица с официальным названием виа Национале, но в народе называемая Ругапиана, что значит "сглаженный гребень", - горизонтальная, она предназначена только для пеших прогулок (лишь по утрам грузовики подвозят сюда товары в расположенные здесь магазины, кафе и рестораны), да и остальные тоже неудобны для езды - слишком узки и холмисты. Если одна улица повыше, а другая пониже, их соединяет vicolo - переулок, пешеходная дорожка.
Даже названия этих переулков призывают вернуться, заглянуть в каждый и обследовать его: Ночной переулок, Переулок Зари, а Лестничный переулок - это длинный пролёт плоских ступеней.
В вымощенных камнем старых городах Тосканы у меня не возникает чувство, что я в прошлом, какое у меня было в Югославии, Мексике или Перу. Тосканцы - люди нашего времени, просто они инстинктивно ухитряются нести за собой своё прошлое. Вот, например, американская культура призывает сжигать за собой мосты - мы это и делаем; а их культура говорит: перейди в мир иной и снова перейди. Жертвы чумы, свирепствовавшей в четырнадцатом веке, которых когда-то выносили из дверей для мёртвых, и сейчас нашли бы свои дома, причём даже нетронутыми. Прошлое и настоящее мирно сосуществуют рядом, нравится нам это или нет. На старом здании, когда-то принадлежавшем клану Медичи, до прошлого года родовая эмблема этого семейства - шар - соседствовала с керамическими молотом и серпом, символом коммунистической партии.
Я иду по короткой улочке, отходящей к площади Синьорелли. Эта площадь немного побольше, и круглый год по воскресеньям она гудит - здесь базарный день. Летом на ней каждое третье воскресенье устраивается ярмарка антиквариата. На площадь вынесены столики двух баров. Я всегда обращаю внимание на унылого флорентийского льва на колонне, которого медленно разъедает эрозия. В любое время дня бары заполнены народом; ближе к полуночи сюда приходят выпить чашечку кофе перед сном.
И здесь тоже мэрия иногда спонсирует ночные концерты. Народ и так весь на улице, но в вечер концерта на площадь приходят даже с ферм и загородных вилл. Сегодня ночью в этом городе с десятками католических церквей выступает негритянский хор религиозных песнопений в стиле госпел, приехавший из Америки. Конечно, это не стихийно собравшаяся труппа баптистов из церкви американского Юга, это профессиональный хор из Чикаго, у них с собой осветительное оборудование, они продают свои кассеты по двадцать тысяч лир каждая. Они очень громко исполняют "Поразительную милость" и "Мария, не рыдай". Акустика тут сверхъестественная, и звук отталкивается от зданий одиннадцатого и двенадцатого веков, окружающих площадь, на которой регулярно проводились турниры и куда в дни церковных праздников епископы выносили реликвии святых, а священники размахивали кадилами с курящимися благовониями. А мы ходим по городу, ступая по цветочным лепесткам, разбросанным детьми. Звукооператор регулирует микрофоны, и солист начинает привлекать толпу. "Повторяйте за мной, - говорит он по-английски, и толпа повторяет. - Восхвалите Господа. Спасибо Тебе, Иисус". Американские и английские войска освободили Кортону в 1944 году. С тех пор, вероятно, тут не собиралось так много иностранцев одновременно, тем более чернокожих. Хор большой. Студенты Университета штата Джорджия, оказавшиеся в Кортоне по программе изучения искусств, ощущают некоторую ностальгию по дому. И они, и небольшая группка туристов, и почти все жители Кортоны втиснулись на площадь Синьорелли. "О счастливый день", - во всё горло распевают чёрные исполнители, затащив к себе на сцену итальянскую девушку, чтобы та пела вместе с ними. У неё мощный голос, вполне сравнимый с их голосами, и её худенькое тело кажется созданным для пения. О чём они думают, эти представители древней расы обитателей Кортоны? Вспоминают ли они танки, которые вкатились сюда в тот счастливый день, когда солдаты бросали детям апельсины?
Или же думают, что месса в их соборе никогда не была такой величественной? Или просто раскачиваются вместе с неотёсанным американским Иисусом под эту музыку, давая увлечь себя?
Архитектурный центр этой площади - высокий дворец Казали, теперь Музей Этрусской академии. Самый известный его экспонат - бронзовый канделябр сложной конструкции, датированный четвёртым веком до нашей эры. Он действительно впечатляет. Масло из центральной чаши льётся в шестнадцать ламп, размещённых на ободке по окружности. Между этими лампами - горельефные изображения животных, рогатого Диониса, дельфинов, обнажённых мужчин в состоянии эрекции, крылатых сирен. Между двумя лампами написано этрусское слово tinscvil. Если верить книге Джеймса Велларда "В поисках этрусков", слово tin обозначает этрусского Зевса, а вся надпись переводится как "привет Зевсу". Этот канделябр нашли в канаве возле Кортоны в 1840 году. В музее он подвешен перед зеркалом, и его можно рассматривать со всех сторон. Как-то при мне одна англичанка сказала: "Допускаю, что эта штука интересна, только на распродаже я её не купила бы". В стеклянных стеллажах музея выставлены потиры, вазы, бутылки, бронзовый поросёнок, двухголовый человек, бронзовые фигурки размером с оловянных солдатиков, сделанные в шестом-седьмом веках до нашей эры, некоторые из них выполнены в стиле схематичной чеканки, напоминающем о Джакометти. Кроме этрусской коллекции, в этом небольшом музее есть поразительная экспозиция египетских мумий и предметов обихода. Во многих музеях есть египетские предметы, и иногда я удивляюсь: неужели из Древнего Египта что-то было вывезено. Я всегда захожу посмотреть на несколько картин, которые мне нравятся. Одна - портрет задумчивой Полимнии, в синем платье и лавровом венке, он долго считался римским, первого века нашей эры. Это муза духовной поэзии, и внешне она как будто весьма опечалена такой ответственностью. Теперь считается, что это отличная копия семнадцатого века. Однако музей не поменял датировку на своём экспонате: так картина производит более сильное впечатление на посетителей.
Стена дворца Казали покрыта трогательными семейными гербами, украшенными резными лебедями, грушами и фантастическими животными. Короткая улочка внизу ведёт к собору и Музею епархии, бывшей церкви Иисуса, в который я иногда забегаю. На верхнем этаже там есть сокровище - "Благовещение" Фра Анжелико со сказочным ангелом с неоново-оранжевыми волосами. Из уст ангела исходит надпись на латыни, обращенная к Деве Марии, а из уст Девы Марии - ответ ему. Это одно из великих произведений художника. Он десять лет проработал в Кортоне, и триптих "Благовещение" да выцветшая раскрашенная люнетта над дверью Сан-Доменико - вот и всё, что осталось в городе из его работ.
Справа от дворца Казали находится театр Синьорелли, новое для города здание, датируемое 1854 годом.
Но построено оно в стиле псевдо-Возрождения, с арочным портиком, прекрасно защищающим торговцев овощами от солнца и дождя. Внутри - оперный театр, прямо из романов Маркеса: овальный, с ярусами, небольшими ложами и креслами, обтянутыми красной тканью, с небольшой сценой, на которой я однажды видела балетную труппу из России, они танцевали на ней два часа. Зимой он служит кинотеатром. На середине кинофильма плёнка сворачивается. Перерыв. Все выходят попить кофе и поболтать минут пятнадцать. Ведь если ты на самом деле любишь поговорить, трудно провести в полном молчании целых два часа. Летом кино показывают под звёздами, в городском парке. Оранжевые пластмассовые стулья расставляют в каменном амфитеатре; похоже на кино для автомобилистов, только тут без машин.
От этих двух площадей во все стороны лучами расходятся улицы. Одна ведёт к средневековым домам, вторая к фонтану тринадцатого века, а ступив на третью, можно выйти к древним монастырям и небольшим церквушкам. Я гуляю по всем этим улицам. И никогда не встречаю ничего нового. Сегодня иду по Пыльному переулку, хотя он такой же пыльный, как остальные, и почему его так назвали, понять невозможно.
Даже если вы в хорошей физической форме, всё равно будете недовольны крутым подъёмом в верхнюю часть города. Но всё же стоит туда пойти сразу после ланча, даже в жаркие дни, когда собаки впадают в безумие. Я прохожу мимо длинного портика средневековой больницы, тихонько молюсь, чтобы никогда не попасть сюда - даже для удаления аппендикса. В часы приёма пищи сюда мчатся женщины с дымящимися блюдами на подносах. Если вы легли в больницу, предполагается, что родные будут носить вам еду. Дальше стоит вечно закрытая церковь Святого Франциска, строгая, спроектированная братом Элией, другом святого. На боковой стене дугами изгибаются арки бывшего монастыря. Чем выше взбираешься, тем чище улицы и тем ухоженней дома. Если около дома есть хотя бы клочок земли, там уже посадили помидоры на бамбуковых шестах, грядку салата. В горшках, бесплатно полученных от соседей, кроме герани, растёт гортензия (тут она почему-то всегда розовая). Часто около домов вдоль всей улицы сидят женщины на вынесенных из дома стульях; они шелушат бобы, штопают носки, беседуют с соседками. Однажды издали я увидела старуху в длинном чёрном платье и чёрном шарфе, сгорбившуюся на небольшом тростниковом стуле. Как в 1700 году! Подойдя поближе, я заметила, что она говорит по мобильному телефону. На доме 33 по виа Берреттини висит табличка, гласящая, что тут родился Пьетро Берреттини. Я не сразу соображаю, что это и есть тот самый Пьетро да Кортона. Парочка тенистых площадей окружена старыми домами с симпатичными палисадниками. Если бы я жила тут, то выбрала бы дом с мраморным столом под сводом плюща пятилистного, с накрахмаленной белой гардиной в окне. Женщина с искусно уложенными волосами вытряхивает скатерть. Потом расставляет тарелки к ланчу. Аромат её жирного мясного соуса для спагетти похож на откровенное приглашение, и я с большим желанием смотрю на её зелёную клетчатую скатерть и заткнутую пробкой бутылку вина, которую она водружает в центр стола.
Церковь Святого Христофора, почти на самой вершине, - самая моя любимая в Кортоне. Она очень древняя, её заложили в 1192 году на фундаменте этрусской церкви. Снаружи я разглядываю небольшую часовню с фреской Благовещения, Ангел только что приземлился, у него мучнисто-бледные голубоватые рукава и юбки всё ещё развеваются после полёта. Дверь в эту церковь всегда открыта. Вообще-то она приоткрыта, так что я медлю и раздумываю, можно ли войти. В плане эта церковь римская, внутри же балкон для органа сделан из раскрашенного дерева в завитках - трогательная сельская интерпретация барокко. Выцветшая фреска, единственная плоская в перспективе, изображает распятие Христа. Под каждую рану парящий ангел подносит чашу для сбора капающей крови. Эти церквушки по соседству с домами очень уютны. Мне нравится, что на алтарь прихожане ставят банки с увядающими садовыми цветами (сегодня здесь выстроились банок шесть), нравятся стопки католических журналов под другой фреской Благовещения. На этой Мария всплескивает руками в ответ на сообщение ангела. На её лице выражение, говорящее: вы, вероятно, пошутили. В глубине церкви темно. Я слышу лёгкий храп. В уединении на последней скамье вздремнул какой-то мужчина.
За церковью Святого Христофора открывается один из самых красивых видов на долину, по диагонали разрезанный участком крепостной стены, удивительно высокой. Что держало их на этом верху все эти века? Замок Медичи построен на вершине холма, и эта часть его длинных стен острым углом уходит вниз. Я иду вверх по дороге к воротам Монтанины, здесь самый верхний вход в город. Он тоже сделан этрусками. Я часто вхожу в город отсюда. Мой дом находится по другую сторону холма, и оттуда дорога на этот верхний уровень Кортоны остаётся горизонтальной. Я люблю проходить через верхнюю часть города. Ещё одна радость от моей прогулки - увидеть церковь Санта-Мария-Нуова. Как и церковь Санта-Мария-дель-Кальчинайо, эта расположена на широкой террасе, ниже уровня города. С дороги Монтанины я смотрю вниз, на её изящное здание, элегантный купол, который под солнцем выглядит очень глянцевым - аквамарин и бронза. Хотя церковь Кальчинайо более известна, ведь её проектировал Франческо ди Джорджо Мартини, всё же Санта-Мария-Нуова больше радует мой глаз. Любуясь ею, я забываю о таком понятии, как тяжесть. Эта церковь как будто на миг приземлилась на этом месте и, если случится чудо, вот-вот поднимется и улетит.