- Товарищ Фидель не в курсе, что Фрэнсис абсолютно равнодушна к событиям в мире.
- В курсе, - возразил товарищ Mo, не замечая, по-видимому, что в трех дюймах от него Джонни вот-вот взорвется. - Фидель сказал, что слышал о том, что Фрэнсис - знаменитая актриса, и хотел бы, чтобы она организовала театральную труппу в Гаване. Позвольте к этому также добавить и приглашение от меня лично. Фрэнсис, приезжайте в Найроби и создайте там революционный театр.
- О Фрэнсис, - выдохнула Софи, всплескивая руками и тая от счастья. - Как замечательно, это же просто замечательно!
- По-моему, Фрэнсис уже давно переквалифицировалась в советника по вопросам семьи, - сухо заметил Джонни и, дабы положить конец всей этой чепухе, возвысил голос, обращаясь к молодежи. - Вы - счастливое поколение, - сказал он им. - Вы будете строить новый мир, мои юные товарищи. Вы обладаете способностью видеть насквозь старые обманы, притворство, трюки, вы сможете перевернуть прошлое, разрушить его, построить все заново… В этой стране есть два основных аспекта. С одной стороны, она богата, с надежной, устоявшейся инфраструктурой, но в то же время в ней полно старомодных глупостей и косности. Это и станет проблемой. Вашей проблемой. Но уже сейчас я вижу Британию будущего, свободную и богатую, бедности нет, несправедливость осталась только в воспоминаниях…
Он продолжал в том же духе некоторое время, повторяя наставления, которые звучали как обещания. Вы трансформируете этот мир… это на плечи вашего поколения ляжет ответственность… будущее в ваших руках… вы доживете до новых времен… при вас мир станет лучше, и вы будете знать, что это ваши усилия сделали его таким… как здорово быть молодым именно сейчас, когда все в руках подрастающего поколения…
Юные лица, юные глаза сияли, восхищались оратором и тем, что он говорил. Джонни был в своей стихии, купался в обожании. Он стоял как Ленин: одна рука указывает вперед, в будущее, а другая прижата к сердцу.
- Товарищ Фидель - великий человек, - заключил он тихим, почтительным голосом, сурово оглядывая всех. - Фидель поистине великий человек. Он всем нам показал путь в будущее.
Только одно молодое лицо выражало не то, что следовало: Джеймс, обожающий Джонни так, что тот и сам не мог бы желать большего, нуждался в дополнительных объяснениях.
- Но, товарищ Джонни… - пробормотал он и поднял руку как на уроке.
- А теперь всем спокойной ночи, - заявил Джонни, - мне пора на митинг. И товарищу Mo тоже.
Его строгий, но товарищеский кивок каким-то образом исключил Фрэнсис, которой достался только холодный взгляд. Джонни вышел, и товарищ Mo последовал за ним, успев только сказать на прощание хозяйке:
- Спасибо, товарищ. Вы спасли меня от голодной смерти. А теперь, оказывается, мне нужно идти на митинг.
Все молча слушали, как завелся и уехал "фольксваген" Джонни.
- Полагаю, с посудой вы справитесь и без меня, - сказала Фрэнсис. - Я пойду поработаю. Доброй ночи.
Она не спешила уходить из кухни - ей хотелось посмотреть, кто откликнется на это приглашение. Джеффри, конечно, он вообще милый мальчик; Джил, которая, несомненно, была влюблена в симпатягу Джеффри; Дэниел, тот тоже был влюблен в Джеффри, но не знал этого; Люси… В общем, практически все. Ну, а Роуз?
Роуз осталась сидеть. Чтобы ее использовали? Да ни за что!
Влияние Рождества, этого неподвластного нашим желаниям праздника, ощущалось уже вечером двенадцатого декабря, когда Фрэнсис, к своему удивлению, обнаружила, что она пьет за независимость Кении. Это Джеймс поднял бокал, полный красного вина, и провозгласил:
- За кенийцев, за Кению, за Свободу.
Как всегда, его приветливое, дружелюбное лицо под копной черных кудрей источало переполнявшие его чувства. Вокруг него - горящие глаза, ответные возгласы поддержки; это недавние речи Джонни все еще давали о себе знать.
За ужином было съедено много, и даже Сильвия приняла в этом посильное участие. За ней закрепилось место по левую руку от Фрэнсис. В ее стакане виднелись потеки красного: Эндрю сказал, что она должна выпить немного вина, ей это будет полезно, и Юлия его поддержала. Сигаретный дым был гуще, чем обычно. Похоже, сегодня, в честь освобождения Кении, всем захотелось курить. Но только не Колину. Он отмахивался от клубов дыма, которые окутывали его со всех сторон.
- Ваши легкие сгниют, - припугнул он курильщиков.
- Потерпи, это только сегодня, - сказал Эндрю.
- На Рождество я собираюсь поехать в Найроби, - объявил Джеймс, оглядываясь вокруг с гордостью, но и с опаской.
- Твои родители туда едут? - спросила Фрэнсис не подумав, и всеобщее молчание стало ей упреком.
- Такое что, возможно? - фыркнула Роуз, загасив одну сигарету и жадно затянувшись новой.
Джеймс, однако, возразил:
- Мой отец сейчас сражается в Кении. Он солдат. Он говорит, что это хорошая страна.
- То есть твои родители там живут? Или планируют там поселиться? А ты поедешь к ним в гости?
- Нет, они там не живут, - не унималась Роуз. - Его отец работает налоговым инспектором в Лидсе.
- Ну и что? Разве это преступление?
- Они такие обыватели, - протянула Роуз. - Вы и представить себе не можете.
- Не так уж они и плохи, - возразил Джеймс, которому не понравились слова Роуз. - И вообще, следует мягче относиться к людям, которые еще не так политически сознательны, как мы.
- Хм, неужели ты собираешься пробудить в своих предках политическую сознательность? Не смеши меня! - закатила глаза Роуз.
- Этого я не говорил, - сказал Джеймс и отвернулся от своей двоюродной сестры к Фрэнсис. - Отец присылал свои фотографии из Найроби. Там классно. Вот почему я еду туда.
Фрэнсис понимала, что сейчас не время задавать всякие тупые вопросы про паспорт, визу, оплату билетов. И нет смысла напоминать парню, что ему всего семнадцать лет.
Джеймс парил на облаках юношеской мечты, которую не сковывала скучная действительность. Он, как по волшебству, вдруг окажется на главной улице Найроби… там он встретится с товарищем Mo… вольется в группу любящих его товарищей и вскоре станет ее лидером, будет произносить пламенные речи. И, поскольку ему семнадцать, не забудьте, рядом с ним появится девушка. Какой именно он представлял ее? Чернокожей? Белой? Об этих тонкостях Фрэнсис, конечно, не имела понятия. Джеймс продолжал рассказывать о впечатлениях отца от Кении. Мрачные реалии войны были стерты, и все, что оставалось, это высокое синее небо, и бескрайние просторы, и славный малый, который спас отцу жизнь. Чернокожий. Местный житель, рискнувший своей жизнью ради спасения британского солдата.
А о чем мечтала Фрэнсис - нет, не в шестнадцать, в шестнадцать она была занята учебой, - а, скажем, в девятнадцать? Да, какие-то фантазии у нее точно были. Из-за увлечения Джонни гражданской войной в Испании она мечтала о том, чтобы выходить раненого солдата. Где? В гористой местности, среди оливковых деревьев и виноградников. Но где именно? Юношеские мечты не нуждаются в географических координатах.
- Ты не сможешь поехать в Кению, - вдруг заявила Роуз. - Тебе родители не разрешат.
Насильно спущенный с небес, Джеймс потянулся к стакану с вином и осушил его.
- Раз уж зашла об этом речь, - сказала Фрэнсис, - то почему бы нам не обсудить наши планы на Рождество?
Настороженные лица лишили ее воли продолжать. Все знали, что им предстоит услышать, потому что Эндрю уже предупредил их.
Теперь он заговорил вместо Фрэнсис:
- Понимаете, в этом году у нас не будет Рождества. Я поеду к Филлиде на обед. Она звонила мне и сказала, что от моего… от Джонни ни слуху ни духу и что она с ужасом думает о празднике.
- И не одна она, - вставил Колин.
- О Колин, - воскликнула Софи, - не будь таким!
Колин, ни на кого не глядя, сказал:
- Я еду к Софи. Это из-за ее матери. Она не может остаться одна в Рождество.
- Но вы же евреи! - повернулась к Софи Роуз.
- Мы всегда отмечали Рождество, - сказала Софи. - Пока папа был жив… - Она замолчала, кусая губы, и ее глаза наполнились влагой.
- А Сильвия собирается в гости вместе с Юлией - к одному знакомому Юлии, - продолжил Эндрю.
- Ну а я, - заключила Фрэнсис, - предпочту вовсе проигнорировать Рождество как таковое.
- Но, Фрэнсис, - заговорила Софи, - это ужасно, так нельзя.
- Вовсе даже не ужасно. Это замечательно, - возразила Фрэнсис. - Скажи, Джеффри, ты разве не собираешься поехать на Рождество домой? Это было бы правильно, ты сам знаешь.
На вежливом лице Джеффри, всегда чутко реагирующего на то, чего ожидают от него окружающие, появилась согласная улыбка.
- Да, Фрэнсис. Я знаю. Вы правы. Я поеду домой. И моя бабушка при смерти, - добавил он тем же тоном.
- Тогда я тоже съезжу домой, - сказал Дэниел. Его рыжие волосы горели, а лицо зарделось еще ярче, когда он произнес: - А потом загляну к тебе.
- Как хочешь, - пожал плечами Джеффри, и по равнодушному ответу можно было понять, что, вероятно, он рассчитывал хотя бы в каникулы отдохнуть от присутствия Дэниела.
- Джеймс, - сказала Фрэнсис, - и ты тоже, пожалуйста, возвращайся домой.
- Вы гоните меня прочь? - спросил он добродушно. - Я не виню вас. Наверное, мой визит затянулся.
- На данный момент - да, - кивнула Фрэнсис, которая по природе своей никого не смогла бы выгнать окончательно и бесповоротно. - И как насчет школы, Джеймс? Ты собираешься заканчивать ее?
- Конечно собирается, - сказал Эндрю, обнаруживая тем самым, что он уже пытался наставить Джеймса на путь истинный. Будучи четырьмя годами старше, он имел такое право. - А иначе это просто смешно, - продолжил он, обращаясь к Джеймсу. - Тебе остался всего один год. Потерпишь, это не смертельно.
- Ты не знаешь, какая у нас школа, - возразил Джеймс. В голосе его зазвучало отчаяние. - Если бы знал…
- Один год любому по силам, - безапелляционно заявил Эндрю. - И даже три года. Или четыре, - сказал он, виновато глянув в сторону матери: это было признание.
- Ладно, - сказал Джеймс. - Дохожу. Но… - И тут он тоже бросил взгляд на Фрэнсис. - Без живительной атмосферы этого дома я не выживу.
- Можешь заходить в гости, - разрешила Фрэнсис. - Ведь есть же выходные.
Теперь оставались только Роуз и темная лошадка Джил - всегда хорошо причесанная, чисто вымытая, вежливая светловолосая девочка, почти никогда не раскрывающая рта, но внимательно слушающая. Да, слушала она как никто другой.
- Я домой не поеду, - заявила Роуз. - Не поеду, и все тут.
Фрэнсис сказала:
- Понимаешь, твои родители могут подать на меня в суд за то, что я переманиваю их дочь к себе… что-нибудь в этом роде.
- Им наплевать на меня, - провозгласила Роуз. - Им до лампочки, где я и с кем я.
- Это неправда, - возразил Эндрю. - Может, ты их и не любишь, но они волнуются о тебе. Они мне писали. По-моему, родители думают, что я могу оказать на тебя хорошее влияние.
- Да ерунда все это, - нахмурилась Роуз.
То, что осталось невысказанным, но подразумевалось этим кратким диалогом, нашло отражение во взглядах, которыми обменялись сидящие за столом.
- Я сказала, что не уеду, - повторила Роуз. Она затравленно оглядывала всех, одного за другим: каждый мог оказаться ее врагом.
- Послушай, Роуз, - сказала Фрэнсис, пытаясь не выдать голосом неприязнь, которую испытывала к девушке, - наш Дом Свободы закрывается на время рождественских праздников. - Она не уточнила, до какого числа.
- Но если я живу в цоколе, то никому ведь не помешаю?
- А как ты собираешься… - Но Фрэнсис не договорила. Она вспомнила, что Эндрю делился карманными деньгами и с Роуз.
- А иначе Роуз станет обвинять меня в том, что я плохо отношусь к ней, - как-то сказал он матери. - То есть она и так жалуется, говорит всем, как подло я с ней поступил. Рисует это все в духе безнравственного помещика и несчастной молочницы. Проблема в том, что мои чувства к Роуз никогда не равнялись ее чувствам ко мне.
("Или ее чувствам к итонскому выпускнику со всеми его связями?" - подумалось тогда Фрэнсис.)
- Думаю, закончилось все тогда, когда она поселилась у нас, - размышлял Эндрю. - Для Роуз это стало откровением. Ее родители, конечно, очень милые люди…
- И что же, ты - и Юлия вместе с тобой - собираетесь содержать ее до старости?
- Нет, - сказал Эндрю. - Я же говорю - с меня хватит. В конце концов, Роуз и так получила немало за один-два поцелуя при луне.
И вот теперь в доме поселилась гостья, которая никак не желала уходить.
Роуз смотрела на всех так, словно ей грозили тюрьмой и пытками. Так же выглядело бы животное в слишком тесной клетке.
Все это уже оборачивалось гротеском, становилось смешным… Фрэнсис стояла на своем, хотя агрессия девушки заставляла и ее сердце биться быстрее:
- Роуз, просто проведи Рождество дома, вот и все, о чем я тебя прошу. Должно быть, твои родители беспокоятся о тебе. И тебе нужно поговорить с ними насчет школы…
И тут Роуз взвилась со стула и крикнула:
- Вот дерьмо, вечно вы все об этом!.. - И выбежала из кухни с воем, размазывая слезы. Они слышали, как она протопала по лестнице вниз, в цокольный этаж.
- Надо же, - сказал деликатно Джеффри, - сколько эмоций.
Сильвия заметила:
- Наверное, ее школа совсем уж невыносимая, раз она так ее ненавидит. - Сама она согласилась вернуться на занятия, пока живет здесь, "с Юлией", как она выразилась. И она подтвердила, что продолжит учиться и дальше, чтобы стать врачом.
Причиной лютой зависти Роуз, которая разъедала ее душу как кислота, было то, что Сильвия ("А ведь она даже не родня, всего лишь приемная дочь Джонни") поселилась в доме как полноправный член семьи и что Юлия ее финансирует. Похоже, Роуз была уверена, что по справедливости Юлия должна платить и за ее, Роуз, обучение в школе прогрессивного обучения и что у нее тоже есть полное право жить в этом доме.
Колин спросил ее как-то:
- Думаешь, моя бабушка напичкана деньгами? Ошибаешься, Юлии непросто обеспечивать Сильвию, ведь она и так уже платит за меня и Эндрю.
- Это несправедливо, - был ответ Роуз. - Почему это у нее должно быть все, а у других ничего?
Итак, оставалась еще Джил, которая пока не сказала ни слова. Заметив, что все смотрят на нее, она наконец подала голос:
- Домой я не поеду. Но на Рождество я собиралась в гости к своей кузине в Эксетер.
На следующее утро Фрэнсис застала Джил на кухне - та кипятила чайник. Поскольку в цокольной квартире была отдельная кухня со всеми необходимыми принадлежностями, появление Джил здесь означало, что она хочет поговорить.
- Попьем чаю вместе, - предложила Фрэнсис и села за стол.
Джил присоединилась к ней, сев на дальнем от Фрэнсис конце стола. Пожалуй, решила Фрэнсис, ничего похожего на конфронтацию с Роуз не ожидается. Джил тоже изучала хозяйку, но не враждебно, а серьезно, даже печально. Она сидела, обхватив себя руками, будто ей холодно.
Фрэнсис сказала:
- Джил, надеюсь, ты понимаешь, что в глазах твоих родителей я выгляжу не лучшим образом.
Девушка ответила:
- О, я думала, вы скажете, что не хотите, чтобы я тут жила. Это, конечно, справедливо. Но…
- Нет, дело не в этом. Только разве ты не понимаешь, что твои родители сейчас, должно быть, с ума сходят от тревоги?
- Я сообщила им, где я. Я сказала, что живу здесь.
- Ты не собираешься вернуться в школу?
- Не вижу смысла.
Джил не очень хорошо училась, но в Сент-Джозефе на успеваемость особого внимания не обращали.
- А ты не думаешь, что я тоже могу о тебе беспокоиться?
При этих словах девушка будто ожила, забыла о ледяной настороженности и нагнулась вперед.
- О Фрэнсис, что вы, не надо беспокоиться обо мне. У вас тут так хорошо. Я чувствую себя здесь так спокойно.
- А дома ты себя не чувствуешь спокойно?
- Не то чтобы… Просто родители… они не любят меня. - И Джил снова спряталась в свою скорлупу, обхватила себя руками, стала растирать ладонями предплечья, словно на самом деле мерзла.
Фрэнсис заметила, что этим утром Джил нарисовала вокруг глаз жирную черную линию. Это что-то новенькое в облике аккуратной девчушки. И еще она надела одну из мини-юбок Роуз.
Фрэнсис захотелось обнять этого ребенка и прижать к себе. С Роуз у нее никогда не возникало такого желания - хотелось только, чтобы она поскорее куда-нибудь исчезла из их дома. Другими словами, Джил ей нравится, а Роуз нет. Но какой в этом смысл, если обращается она с обеими девочками одинаково?
Фрэнсис в одиночестве сидела на кухне. Вымытый и натертый стол блестел как зеркало. Хм, а ведь это очень симпатичный стол, подумала она, если приглядеться. А сейчас был тот редкий случай, когда он не заставлен чашками и тарелками, когда вокруг него никто не сидит. Сегодня Рождество, и она сначала проводила Колина и Софи, нарядившихся для праздничного обеда, надо же, а ведь Колин обычно с презрением относится к одежде. Потом настала очередь Юлии покинуть дом - в сером бархатном костюме и чём-то вроде чепца с розочкой на голове, с неизменной вуалькой. Сильвия надела платье, которое купила для нее Юлия, и Фрэнсис порадовалась, что девушку в нем не видел никто из "детворы", предпочитавшей джинсы и футболки. Ее бы высмеяли за это голубое платье - в таких пятьдесят лет назад добронравные девочки ходили в церковь. Но хотя бы от шляпки она отказалась. Затем с Фрэнсис попрощался Эндрю - этот отправлялся утешать Филлиду. Он просунул голову в дверь, чтобы сказать:
- Мы все тебе завидуем, Фрэнсис. Все, кроме Юлии, которая расстроена из-за того, что ты осталась одна-одинешенька. И кстати, будь готова к подарку. Она постеснялась сама тебе об этом сказать.
Фрэнсис сидела в одиночестве. В этот час женщины по всей стране трудятся возле плиты, жарят несколько миллионов индеек и следят за тем, как поспевают рождественские пудинги. От зеленовато-желтой брюссельской капусты исходит волшебный аромат. Целые поля картофеля уложены вокруг ощипанных птиц. Балом правят раздражение и нервозность. Но она, Фрэнсис, сидит тут как королева, одна. Только те, кто испытал давление непомерных требований тинейджеров или эмоционально зависимых взрослых, которые высасывают из тебя все, кормятся тобой и тебя же потом обвиняют во всем, могут понять всю прелесть свободы, пусть всего на несколько часов. Фрэнсис чувствовала, как расслабляется все ее тело, от головы до ног: она превращалась в воздушный шар, готовый воспарить и улететь прочь. И было тихо. В других домах звенела рождественская музыка, но здесь, в этом доме, ни телевизор, ни даже радио… хотя что это там, внизу - уж не Роуз ли осталась в цоколе? Она же вроде собиралась вместе с Джил поехать к ее родственникам. Должно быть, это музыка из соседнего дома.