- Возможно, что-то задерживает ее - театр или еще что-то… - предположила Фрэнсис, желая найти слова, которые изгнали бы тревогу - а это была тревога - с лица ее сына.
- Нет. Это Роланд. Он не замечает Софи, когда она с ним, но ревнив. Он не хочет, чтобы она уходила от него.
- Так она еще не оставила его?
- Еще нет.
У Фрэнсис сразу отлегло от сердца. Она знала, что Софи будет не так-то легко расстаться с этим волшебником Роландом. "Он - мой крест, - плакалась Софи Колину. - Мой рок". В конце концов, она уже столько раз пробовала. И если она придет к Эндрю… Достаточно одного взгляда на него, чтобы понять: в плане накала чувств он не соперник Роланду. С ним спокойнее, да, но ему нечего противопоставить всем этим сценам, крикам, швырянию посуды (однажды тяжелая ваза сломала Софи мизинец), слезам, мольбам о прощении. Что может предложить вежливый и ироничный Эндрю Софи, которой, вне всякого сомнения, будет недоставать высокой драмы? "Но я могу и ошибаться, - остановила себя Фрэнсис. - Слишком уж я тороплюсь предсказать конец истории, когда она еще толком и не началась". Заговорила Юлия:
- Эндрю, будет очень неправильно просить Софи уйти из театра.
- Никогда даже не думал этого делать, бабушка.
- Но ты будешь жить очень далеко.
- Как-нибудь справимся с этим, - сказал Эндрю и пошел открыть дверь для Розмари, которая вносила суп.
По взаимному согласию шампанское все же не распечатали. Съели первое. Следующее блюдо откладывали сколько возможно, но Розмари сказала, что оно испортится, поэтому съели и второе. Эндрю не столько ел, сколько прислушивался, не зазвонит ли телефон, не хлопнет ли дверь. Наконец телефон все-таки зазвонил, и Эндрю ушел в другую часть квартиры, чтобы поговорить с Софи.
Две женщины сидели, объединенные дурным предчувствием.
Юлия сказала:
- Возможно, Софи из тех девушек, которые нуждаются в страданиях.
- Но Эндрю не такой, я надеюсь.
- И потом встает вопрос о детях.
- О внуках, Юлия. - Фрэнсис не придала особого значения своему замечанию и не видела, что свекровь улыбается, потому что ей вспомнился запах вымытых младенческих волосиков и где-то рядом с ней возникло видение… кого? Юного существа… девочки.
- Да, - согласилась она. - Внуки. Мне представляется, что Эндрю будет хорошо ладить с детьми.
Вернувшийся Эндрю услышал последнюю фразу.
- Да, я бы хотел иметь детей. Но Софи передает извинения. Она… не сможет прийти. - Он был на грани слез.
- Почему? Роланд запер ее? - спросила Фрэнсис.
- Он… применяет давление, - ответил Эндрю.
Все это было так ужасно, хуже быть не могло, и женщины понимали это. Эндрю произнес сдавленно, и прозвучало это как прощание:
- Я не могу жить без Софи. Она такая… - И он, не выдержав, бросился прочь из комнаты.
- Этого не случится, - подытожила Фрэнсис.
- Надеюсь.
- Думаю, нам нужно возвращаться домой.
- Подождем, пока он не вернется.
Прошло добрых полчаса, прежде чем Эндрю вернулся, и молодые люди в общей гостиной, заметив через стеклянную перегородку, что женщины сидят одни, позвали их присоединиться к ним. Юлия и Фрэнсис были рады принять это приглашение. Иначе они и сами могли бы расплакаться.
В гостиной юноши и девушки делились тем, как они провели летние каникулы (все они еще учились в университете). Из их рассказов выходило, что сообща они побывали почти во всех странах мира. Они говорили о том, как обстоят дела в Никарагуа, Испании, Мексике, Германии, Финляндии, Кении. Все они отлично провели время, но не только развлекались, а и искали информацию, были основательными путешественниками. Фрэнсис вспомнила, что происходило в доме Юлии лет десять-двенадцать назад. Эти студенты казались ей куда более счастливыми… правильное ли это слово? Она оглядывалась в прошлое - напряжение, проблемы, трудные подростки. Здесь все не так. Да, они старше… но все равно. Юлия, разумеется, сказала бы, что ни один из этих умных мальчиков и девочек не был военным ребенком: война уже не могла бросить на них свою тень.
Эти полчаса можно было бы назвать приятными, если бы их не отравляло беспокойство об Эндрю. Он зашел на минуту, чтобы сообщить, что заказал такси. Он просит у них прощения. По тому, как остальные смотрели на него - удивленно, непонимающе, - гостьи сделали вывод, что соседи по квартире не привыкли видеть сдержанно-ироничного Эндрю в расстроенных чувствах. На улице он поцеловал обеих, обнял бабушку, затем - мать, придержал для них дверцу, но мысли его были далеко. Он кивнул и бегом вернулся в дом.
- Хотелось бы знать, догадывается ли нынешняя молодежь, как им повезло, - сказала Юлия.
- Да уж, им повезло куда больше, чем кому-либо из нас.
- Бедная Фрэнсис, у вас не было шанса посмотреть мир.
- Тогда и Юлия бедная тоже.
Согретые взаимной теплотой, женщины закончили путь в молчании.
- Этого не случится, - сказала на прощание Юлия.
- Да, знаю.
- Тогда нам не стоит лежать всю ночь без сна и понапрасну переживать.
Сидя в одиночестве за кухонным столом, который теперь стоял сложенный вполовину, Фрэнсис пила чай и надеялась, что к ней заглянет Колин. Сильвия почти никогда не заходила. Она уже не ординатор, а настоящий врач, поэтому больше не засыпала на ходу, но все равно работала очень много, и комната на площадке напротив комнат Фрэнсис редко видела свою обитательницу. Сильвия прибегала, только чтобы принять ванну и переодеться, изредка ночевала, порой находила минутку, чтобы подняться бегом наверх и обнять Юлию, вот и все. Так что из всей многочисленной "детворы" Фрэнсис виделась теперь только с Колином.
О жизни младшего сына вне дома она почти ничего не знала. Однажды в дверь постучал разбойничьего вида парень с огромной черной дворнягой и потребовал позвать Колина, и тот сбежал с лестницы, чтобы договориться о встрече в соседнем парке. И у Фрэнсис немедленно зародились подозрения: уж не гомосексуалист ли Колин? Нет, вряд ли, не может такого быть, но она уже принялась обдумывать грамотное и тактичное поведение на этот случай… Хорошо, что вскоре на крыльце появилась томного вида девица, а за ней почти сразу же еще одна, и обеим пришлось сказать, что Колина нет дома. "Но если он не дома, то почему не со мной?" - Фрэнсис примерно представляла ход их мыслей, потому что ставила на их место себя. Эти визитеры были единственными намеками на то, что происходит в жизни Колина. Он обычно бродил по парку в компании со Злюкой, разговаривал с людьми на скамейках, знакомился с собаководами, иногда забредал в паб. Юлия как-то заметила:
- Колин, молодые мужчины должны иметь сексуальную жизнь, в противном случае страдает их здоровье.
Ответом ей было полушутливое-полусерьезное:
- Бабушка, я веду темную и опасную тайную жизнь, в которой полно сумасшедших романтических приключений, так что, пожалуйста, не волнуйся обо мне.
Вечером он появился, как всегда - с собакой, увидел Фрэнсис и сказал:
- Я сделаю себе чашку чая.
Собака вспрыгнула на стол.
- Убери же отсюда эту непоседу.
- Эй, Злюка, ты слышал? - Он подхватил собаку и отнес ее на стул, велел ей сидеть там, и она послушалась, мотая хвостом и наблюдая за людьми черными любопытными глазками.
- Знаю, ты хочешь поговорить об Эндрю, - сказал Колин, усаживаясь со своим чаем.
- Конечно. Это было бы катастрофой.
- А в нашей семье катастрофы - дело неслыханное.
Увидев его улыбку, мать догадалась, что он был в воинственном настроении. Она внутренне собралась, думая, что могла сказать все что угодно Эндрю, но с Колином всегда есть этот момент оценки, когда она пытается понять, в каком настроении младший сын. Она чуть не сказала: "Забудь, поговорим об этом в другой раз", но он уже продолжал:
- Юлия уже тоже ко мне с этим приходила. Но что вы хотите от меня? Чтобы я отправился к Эндрю и предложил ему, чтобы он не вел себя как глупец, а потом пошел бы к Софи и предложил ей, чтобы она не вела себя как безумная? А дело в том, что Эндрю нужен ей, чтобы освободиться от Роланда.
На этом Колин замолчал и с улыбкой ждал, что скажет мать. Он вырос в полного мужчину с черными курчавыми волосами, и очки в неизменно черной оправе придавали ему ученый вид. Он всегда был готов броситься в атаку, в значительной степени потому, что все еще был финансово зависим. Юлия некоторое время назад сказала Фрэнсис: "Лучше я буду давать Колину на расходы, чем вы, - это предпочтительнее с психологической точки зрения". Она была права, но свою неудовлетворенность ситуацией Колин выплескивал на мать.
Фрэнсис тоже ждала. Вот-вот начнется битва.
- Если тебе нужен хрустальный шар, то обратись к нашей Филлиде, благо к ней недалеко идти, но мое знание человеческой природы (многие говорят, что я им обладаю) подсказывает, что Софи останется с Эндрю до тех пор, пока Роланд не остынет, и тогда она бросит Эндрю ради кого-то третьего.
- Бедный Эндрю.
- Бедная Софи. Ничего не попишешь, она мазохистка. Ты должна бы это понимать.
- Потому что я тоже такая?
- Во всяком случае у тебя есть склонность к долготерпению, ты согласна?
- Больше нет. Давно уже нет.
Колин помолчал. И сцена могла бы на этом и закончиться, но он подскочил, бросил в чашку еще один пакетик чая, налил воды, которая не кипела, увидел свою ошибку, выудил пакетик и вышвырнул его в раковину, выругался, подобрал его из раковины, чтобы выкинуть в мусорное ведро, включил чайник, вынул еще один чайный пакет, залил его кипящей водой - все это в неуклюжей спешке, которая подсказывала Фрэнсис, что Колин не испытывает удовольствия от их беседы. Сын вернулся к столу, поставил чашку, потянулся к собаке, погладил ее разок и наконец уселся.
- Это не личное, - сказал он. - Но я тут думал: все ваше поколение такое. Все вы.
- A-a, - протянула Фрэнсис с облегчением: они перебрались на знакомую почву абстрактных принципов.
- Вы спасаете мир. В каждой новой идее - обещание рая.
- Ты путаешь меня со своим отцом. - Потом Фрэнсис решила, что и сама может перейти в наступление. - Мне это начинает серьезно надоедать. Меня всегда считают замешанной в преступлениях Джонни. - Она поразмыслила над словом. - Да, в преступлениях. Теперь уже понятно, что это так.
- А когда это было непонятно? И знаешь что? Буквально вчера я прочитал в "Таймс" его слова о том, что "да, были сделаны определенные ошибки".
- Да. Но я ни участвовала в этих преступлениях, ни сочувствовала им.
- Нет, но ты же спаситель мира, в любом случае. Так же, как и он. Все вы такие. Меня поражает, откуда такая самоуверенность? Должно быть, вы самое чванливое, самовлюбленное поколение за всю историю человечества. - Колин по-прежнему улыбался: значит, считает, что его нападение удалось, но есть в триумфе и толика чувства вины. - Джонни без конца выступает с речами, а ты набиваешь дом сиротками и бродяжками.
А, вот они и добрались до сути. Фрэнсис сказала:
- Прости, но я не понимаю, как одно связано с другим. Что-то не могу припомнить, чтобы Джонни хоть раз кому-то помог.
- Помог? Вот как ты это называешь. Что ж, его квартира сейчас полна американцами, скрывающимися от призыва в армию, - не то чтобы я имел что-то против них - и товарищами со всего мира.
- Это совсем не одно и то же.
- Тебе никогда не приходило в голову спросить себя о том, что бы ты делала, если бы не приютила всю лондонскую беспризорщину?
- В числе этой "беспризорщины" была, между прочим, и твоя Софи.
- Она никогда не жила здесь в буквальном смысле этого слова.
- Тем не менее она у нас дневала и ночевала. И как насчет Франклина? Он провел у нас больше года. А ведь он был твоим другом.
- Ага, и чертов Джеффри. Мало того что в школе мне от него спасения не было, так и на каникулах приходилось терпеть его, год за годом.
- Но я никогда не знала, что ты так его не любил. Почему же ты ничего не сказал? Почему дети не говорят, когда им что-то не нравится?
- Вот видишь - ты даже этого не могла разглядеть.
- О Колин. Еще скажи, что не нужно было и Сильвии разрешать селиться у нас.
- Этого я никогда не скажу.
- Может, теперь и не скажешь, но раньше только об этом я от тебя и слышала. Своими жалобами ты превратил мою жизнь в ад. И вообще, хватит это обсуждать. Сколько времени уже прошло.
- А результаты видны и по сей день. Ты слышала, что та мелкая сучка Роуз болтает повсюду, будто Юлия - алкоголичка, а ты - нимфоманка?
Фрэнсис засмеялась. Это был смех возмущения, но искренний. Колин его ненавидел и вперил в мать обвиняющий взгляд.
- Колин, если бы ты только знал, какую целомудренную жизнь я вела… - Но нет, времена же изменились! Она поправилась: - Даже если бы у меня каждый уикенд был новый мужчина, то почему бы и нет? Имела бы полное право. И ты не смел бы и слова сказать против!
Колин побледнел и молчал.
- Колин, ради бога, ты же прекрасно знаешь…
Ее перебила собака.
- Тяв, тяв, - надрывалась она. - Тяв, тяв!
До Фрэнсис дошла абсурдность ситуации, и она расхохоталась. Колин лишь горько улыбнулся.
Однако главное его обвинение осталось лежать между ними на столе ядовитым грузом.
- Откуда вы брали вашу уверенность? Отец спасает мир, несколько миллионов мертвых там, несколько миллионов мертвых тут, а ты: "Заходите, чувствуйте себя как дома, я сейчас поцелую больные места, и все будет хорошо". - Колин казался совершенно разбитым годами своего несчастливого детства и даже стал похож на маленького мальчика: глаза полны слез, губы дрожат. И Злюка, покинув предписанный ему стул, бросился к своему хозяину, забрался к нему на колени и стал лизать ему лицо. Колин уткнулся лицом в спину собачонки, спрятался - насколько возможно было спрятаться за этой крохой. Потом он поднял голову, чтобы сказать: - Нет, откуда у вас это? Кто, черт возьми, вы такие - все до одного спасители мира, да еще десерты готовите… Ты понимаешь? Мы все закомплексованы. Ты знала, что Софи видит сны про газовые камеры, хотя никто из ее родни даже рядом там не был? - И он поднялся, прижимая к себе терьера.
- Подожди минутку, Колин…
- Мы разобрались с главным вопросом повестки дня - Софи. Она несчастлива. Она и дальше будет несчастлива. Она сделает несчастным и Эндрю. Потом она найдет кого-нибудь еще и продолжит быть несчастной.
Он выбежал из кухни и понесся вверх по лестнице, а собака все лаяла и лаяла у него на руках: "Тяв, тяв, тяв".
В доме Юлии происходило нечто такое, о чем не знал никто из представителей младших поколений. Вильгельм и Юлия хотели пожениться или, как минимум, чтобы Вильгельм переехал к ней. Он жаловался, поначалу с юмором, что принужден существовать как подросток - на скудной диете встреч со своей возлюбленной в "Космо" или совместных походов в ресторан. Иногда он проводил с ней день и вечер, но затем должен был возвращаться к себе. Юлия отгораживалась от ситуации, отшучивалась в том духе, что, в отличие от подростков, они хотя бы не стремятся так в постель. На что Вильгельм отвечал, что общая постель не сводится только к сексу. Похоже, он имел в виду былые ласки и разговоры в темноте - обо всем на свете. Юлия все же не готова была разделить с ним постель - после стольких-то лет вдовства! - однако постепенно стала понимать справедливость жалоб Вильгельма. Она всегда чувствовала себя неловко, когда оставалась в тепле и комфорте своих комнат, а он должен был ехать домой, какой бы ни была погода. Домом Штайну была просторная квартира, где когда-то он жил с женой, давно почившей, и двумя детьми, переехавшими со своими семьями в Америку. В общем-то, он почти там не бывал. Бедным Вильгельма назвать было нельзя, но как-то неразумно содержать квартиру с привратником и маленьким садиком, когда у Юлии такой большой дом. Они обсуждали, потом спорили, потом препирались относительно того, как можно было бы все устроить.
Чтобы Вильгельм жил вместе с Юлией в ее четырех комнатах, которых хватало для нее одной, - такой вариант отметается сразу и без разговоров. И что делать с его книгами? У него их тысячи, целая коллекция, Вильгельм был специалистом по редким книгам. Весь этаж под Юлией занял Колин, колонизировав в том числе комнату Эндрю. Попросить его переехать - невозможно, с чего бы ему переезжать? Из всех обитателей дома, за исключением самой Юлии, он больше всех нуждался в безопасном, спокойном месте, укрытом от треволнений внешнего мира. Под Колином в двух просторных комнатах и одной маленькой размещалась Фрэнсис. И на этом же этаже находилась комната Сильвии, даже если появлялась она там раз в месяц. Это был ее дом, и так и должно оставаться.
"Но почему бы не попросить переехать Фрэнсис?" - задавался вопросом Вильгельм. Она давно уже зарабатывает приличные деньги, не так ли? Но Юлия отказалась это сделать. Она считала, что семья Ленноксов использовала Фрэнсис, чтобы вырастить двух сыновей, и что теперь - вон? Юлия никогда не забудет, как после смерти Филиппа Джонни потребовал, чтобы она, его мать, съехала на съемную квартиру или куда угодно еще.
Ниже владений Фрэнсис находилась большая гостиная, растянувшаяся через весь дом, от стены до стены. Не встанут ли там дополнительные шкафы для книг Вильгельма? Но Вильгельм знал, что Юлия не захочет жертвовать именно этой комнатой. Значит, оставалась Филлида. Теперь она вполне могла оплачивать себе жилье. Она получила деньги, которые выделила ей из отцовского наследства Сильвия, и имела постоянный приработок как экстрасенс и гадалка, а также как психотерапевт. Когда семья узнала, что Филлида стала еще и психотерапевтом, то шуткам не было конца, в основном типа "вот только себя она не сможет исцелить". Но пациенты шли к ней. Избавиться от Филлиды и неиссякаемого потока ее клиентов - против этого никто не стал бы возражать. Хотя нет, один человек все же был против - Сильвия. Ее отношение к Филлиде стало материнским. Дочь беспокоилась о матери. И какой толк будет от того, что она съедет? Только если одновременно с ней съедет Фрэнсис или Колин. Но зачем им уезжать? И было еще одно соображение, весьма сильное, о котором Вильгельм мог только догадываться. Юлия мечтала о том, что когда Сильвия выйдет замуж или найдет "партнера" (глупое выражение, по мнению Юлии), то будет жить с семьей в этом доме. Где? Ну, если Филлида освободит цоколь, то тогда…
Вильгельм стал говорить, что наконец-то он понял: на самом деле Юлия не хочет, чтобы он жил с ней.
- Я всегда любил тебя сильнее, чем ты меня.