Можно было бы подобрать и какую-нибудь поэзию на немецком, но Вильгельма, чтобы подсказать, с ними не было.
Стихи читал Эндрю. Он обладал негромким, но достаточно сильным голосом: на похороны кроме родственников пришло всего несколько человек. Миссис Филби держалась в стороне, в самом черном из возможных черных нарядов; всем своим видом, от шляпы, купленной специально для похорон, до начищенных ботинок, она порицала их, продолжая исполнять роль обличителя неопрятности и небрежности семьи Ленноксов. Никто из них не надел черного, только она. На лице миссис Филби чувство собственной правоты было неотличимо от мстительности. Хотя к концу церемонии она расплакалась.
- Миссис Леннокс была моим самым старым другом, - сказала она Фрэнсис укоризненно. - Больше я не буду работать у вас. Я приходила только из-за нее.
Посреди службы вдруг появилась сухопарая фигура и неуверенно проследовала к группке провожающих Юлию. Белые космы и свободные одежды развевались на сквозняке, дующем между надгробий. Это был Джонни, серьезный, печальный и выглядящий куда старше своих лет. Он встал в отдалении и как-то боком, словно готовый в любой миг сбежать. Слова службы оскорбляли его, это было очевидно. В конце сыновья и Фрэнсис приблизились к Джонни, желая предложить ему вернуться в дом, но он только кивнул и пошел прочь. У выхода с кладбища он обернулся и послал им прощальный салют, вытянув правую руку вперед на уровне плеча.
Сильвия на похороны не приехала. Телефонная связь в миссии Святого Луки была нарушена из-за сильной бури.
Тем временем жизнь у Фрэнсис и Руперта шла не совсем так, как им хотелось бы. Она практически жила у него, хотя ее книги и бумаги оставались в доме Ленноксов. Квартира Руперта была небольшой. Гостиная, где они также ели, и соединенная с ней аркой крохотная кухня размером с треть кухни Юлии. Большая спальня была вполне приемлемой. Две маленькие комнатки раньше были детскими, и до сих пор в них жили дети, Маргарет и Уильям, когда приезжали на выходные. Когда Мэриел бросила мужа и ушла к Джасперу, стали строить планы о том, чтобы купить что-нибудь побольше. Фрэнсис неплохо относилась к детям и верила, что и они не имеют ничего против нее: оба вели себя вежливо и послушно. Во время учебного года они жили у матери и на каникулы ездили с ней и Джаспером. Однажды, приехав к отцу как обычно на выходной, дети были молчаливы, напряжены и сказали, что их мать нездорова. И нет, Джаспер не дома. Дети не смотрели друг на друга, сообщая это. Было видно, что они в ужасе.
В этот момент реальность вновь поймала Фрэнсис в свои цепкие объятия - так ей казалось. За те месяцы - нет, уже годы, что она провела с Рупертом, она превратилась в другого человека, медленно привыкающего к мысли, что счастье в жизни бывает. Господи, если бы не Руперт, то она так бы и жила в скучной, натужной рутине долга и без любви, секса, близости.
Руперт повез детей обратно к матери и обнаружил там то, чего боялся. Давным-давно, после рождения Маргарет, у Мэриел случилась депрессия, настоящая. Он пробыл тогда с женой все время болезни, ей стало лучше, но она жила в постоянном страхе, что болезнь вернется. Она вернулась. Мэриел сидела в углу дивана, свернувшись в клубок, и смотрела в никуда - в грязном халате, с немытой нечесаной головой. Дети стояли по обе стороны отца, глядя на мать, затем прижались к нему, чтобы он обнял их.
- Где Джаспер? - спросил Руперт молчащую женщину, и она ответила, донельзя раздраженная:
- Ушел.
- Он вернется?
- Нет.
Казалось, что большего от Мэриел не добиться, но потом она сказала безразличной скороговоркой:
- Лучше забери детей. Здесь им нечего делать.
Под руководством Маргарет и Уильяма Руперт собрал книги, игрушки, одежду, школьные вещи и затем вернулся к Мэриел.
- Что ты собираешься делать? - спросил он.
Долгое молчание. Она затрясла головой, что означало: "Оставь меня в покое". Но когда все трое были уже у двери, она произнесла тем же монотонным голосом:
- Отвези меня в больницу. В любую. Мне все равно.
Детей, притихших и перепуганных, обустроили в их старых детских, и сразу же их вещи заполонили всю квартиру.
Руперт позвонил врачу, чтобы договориться насчет помещения Мэриел в психиатрическую клинику. Он пытался дозвониться Джасперу, но безуспешно.
Фрэнсис посещали холодные, жесткие мысли. Она знала, что Джаспер вряд ли вернется к Мэриел, раз бросил ее при первом же наступлении депрессии. Он был гораздо младше ее и являлся звездой в мире моды - зарабатывал большие деньги дизайном спортивной одежды. Его имя часто мелькало в газетах. Зачем он связал свою жизнь с женщиной старше себя да еще с двумя маленькими детьми? Руперт говорил, что молодому человеку нравилось воображать себя зрелым и ответственным мужчиной, так он самоутверждался. До этого у него была репутация человека, чрезмерно увлеченного излишествами гламурного общества - наркотики, безумные вечеринки, все такое. Похоже, он снова с головой окунулся в тот образ жизни. И это значит, что Мэриел осталась без мужчины и захочет вернуть мужа обратно. Плюс еще двое детей в состоянии эмоционального шока на руках у нее, выполняющей функции матери. И да, она испытывала то пугающее и неприятное чувство, которое возникает, когда события жизни повторяются. Фрэнсис думала: "На меня вот-вот повесят этих детей… нет, их уже на меня повесили. Хочу ли я этого?"
Маргарет было двенадцать лет, Уильяму - десять. Вскоре они станут подростками. Фрэнсис боялась не того, что Руперт может подвести ее, скинуть всю ответственность на нее, нет, но их близость не только будет страдать (от этого никуда не денешься), она может вовсе исчезнуть, вытесненная неуемными требованиями тинейджеров. Но Руперт ей нравится, он так сильно ей нравится… она любит его. Фрэнсис могла бы сказать со всей серьезностью, что не любила до сих пор - то есть она скажет "да" всему, что возникнет на их общем пути. И в конце концов, депрессии же заканчиваются когда-нибудь, и тогда дети захотят воссоединиться с матерью.
Из больницы, куда положили Мэриел, приходили неразборчивые каракули - назвать письмами их было нельзя. "Руперт, не приводи сюда детей. Им это будет вредно. Фрэнсис, у Маргарет астма, ей нужен новый рецепт для лекарств".
Врачи, которым звонил Руперт, говорили, что Мэриел очень больна, но поправится. Предыдущий приступ длился два года.
Фрэнсис и Руперт лежали в темноте бок о бок, ее голова на его правом плече, его правая рука на ее правой груди. Ее рука лежит на его бедре, костяшки прижаты к яичкам, к этим нежным, но полным достоинства органам, которые и ей придавали уверенности. Независимо от того, имело место занятие любовью или нет, эта супружеская, освященная временем сцена повторялась каждый вечер перед тем, как они погружались в сон. Настал момент обсудить то, о чем оба избегали говорить уже столько дней.
- Где была Мэриел, когда болела в прошлый раз, все те два года?
- По большей части дома, лежала в постели. Она практически ничего не могла делать.
- В больнице ее не будут держать два года.
- Нет, но ей потребуется уход.
- Вряд ли можно рассчитывать на то, что этим займется Джаспер.
- Да уж.
Руперт говорил спокойно, почти шутливо, но Фрэнсис слышала в его голосе одинокую смелость, и у нее таяло сердце.
- Послушай, Фрэнсис, для тебя тоже все обернулось хуже некуда. Не думай, будто я не понимаю. - Она не собиралась разуверять Руперта, поэтому помедлила с ответом, и он быстро добавил: - Я не буду винить тебя, если ты уйдешь… - У него сорвался голос.
- Я не собираюсь тебя бросать. Я просто думаю.
Руперт поцеловал Фрэнсис в щеку: и лицо у него было мокрое от слез.
- Если ты продашь эту квартиру и мы сложим наши деньги вместе и купим квартиру побольше, то даже в таком случае останется проблема - первая жена и вторая будут проживать в соседних комнатах, как в каком-то африканском полигамном племени.
Они засмеялись. Они еще могли смеяться.
- У нас достаточно денег на дом? - спросила Фрэнсис.
- Если только на небольшой и не в престижном районе.
- Полагаю, Мэриел не будет зарабатывать?
- Карьера никогда не привлекала ее. - Слова зазвучали сухо - тут была своя история, поняла Фрэнсис. - Мэриел, она весьма старомодна. Или напротив, последнее слово феминизма. И конечно же, она не работала, пока была с Джаспером, наслаждалась светской жизнью. Так что да, можно принять как данность, что ее придется взять на содержание. - Пауза. - Они еще сказали… врачи сказали, что нужно ожидать рецидивов.
- Я тут подумала, Руперт. Если у нас будет дом, то две жены хотя бы не будут жить на одном и том же этаже.
- Ну да, ты ведь это уже проходила?
- Ага. Собаку на этом съела.
- Ты планируешь выйти за меня замуж, Фрэнсис?
- Для детей это определенно будет лучше. Сам подумай - жена или любовница. Консерватизм детей нельзя недооценивать.
Фрэнсис позвонила Колину, спросила, могут ли они поговорить, и он предложил, чтобы она пришла в старый дом, а он что-нибудь приготовит. И вот Фрэнсис снова оказалась в доме Юлии, на кухне, за столом, который она никогда не видела сложенным до такого маленького размера. Рядом стояли два стула. Колин встретил ее, источая энергичное гостеприимство.
Они обнялись.
Фрэнсис спросила:
- Где же твоя любимая псина?
Колин замялся, отвернулся от матери, доставая из холодильника блюда - так же и она делала (часто), когда хотела избежать ответа или обдумать свои слова. Он поставил перед Фрэнсис тарелку супа, сел напротив.
- Злюка с Софи. В нижней квартире.
Фрэнсис - в шоке - отложила ложку.
- Вы с Софи теперь вместе?
- Она больна. У нее что-то вроде нервного срыва. Тот мужчина после Эндрю - ничего хорошего у них не вышло. Она попросила меня о помощи.
Фрэнсис попыталась воспринять всю эту информацию и приступила к супу. Колин умел готовить.
- Тогда все меняется, - сказала она.
- Что?
Фрэнсис рассказала, с чем пришла, и сын сразу ухватил суть, как было ясно из его замечания:
- Ma, ты не умеешь жить не мучаясь.
- Дело в том, что мне на самом деле… - Фрэнсис хотела сказать "мне нравится", но сказала: - Я на самом деле люблю этого человека. По-настоящему.
- Он хороший мужик, - кивнул сын.
- Ты уже занимался комнатами Юлии?
- Там такая удивительная обстановка, что у меня рука не поднимается что-то трогать. Но да, конечно, мы будем их использовать.
- А что, если мы поселим в цоколе жену Руперта?
- Совсем как бедную Филлиду.
- Но я надеюсь, что это будет не навсегда. Руперт говорит, что Мэриел терпеть его не может. Как глупо с ее стороны.
- Значит, договорились: Мэриел в цоколе; мы с Софи на верхнем этаже; и еще мы будем пользоваться старой комнатой Сильвии, а я буду по-прежнему работать в гостиной. Тогда вам с Рупертом и двумя детьми останется шесть комнат на нашем с Эндрю этаже и все твои комнаты. И разумеется, у нас есть еще старая добрая кухня.
- Я бы никогда не предложила этого, если бы не знала, что дом практически пустует. И мы смогли бы немного перевести дух после всего…
- Мысль неплохая.
С энергией, которую он прилагал ко всему, что делал, Колин убрал суповые тарелки и выставил обжаренную в гриле рыбу. Он налил вина, отпил из своего стакана, снова долил доверху.
- Что у вас с Софи?
- Эндрю ей не подходил. Она говорит, что Роланд был как черная дыра, когда дело доходило до разрыва, а Эндрю - ну… одни добрые намерения, но в нем нет того накала, ты согласна? Он не заводит, - объяснял ей сын и глядел на мать улыбчиво, рассчитывая на понимание. - Тогда как я, - продолжал он, - захватываю, вцепляюсь в людей. В моем прошлом есть жертвы, способные доказать это, потрепанные и покусанные. Нет, ты о них не слышала. В общем, я вцепился в Софи.
- Две истерички в одном доме, - задумчиво произнесла Фрэнсис.
- Красиво сказано.
- И не в первый уже раз. Но ничего, детям уже десять и двенадцать, они скоро повзрослеют, да?
- Прежде всего, что-то я не заметил, чтобы Эндрю, я или Сильвия перестали нуждаться в семейном очаге, даже когда стали взрослыми. И во-вторых - знаешь, я только недавно стал понимать твое легкое обращение со временем. Что такое четыре года? Шесть лет? Десять? Да совсем ничего. Моргнуть не успеешь. Ничто так не помогает понять это, как смерть… И вот еще что. Тебе не приходило в голову, что дети могут предпочесть тебя своей негодной матери?
- Негодной? Она больна.
- Она же ушла к этому своему демоническому любовнику, так? Она бросила их?
- Нет, она взяла их с собой. Но теперь они… да, брошены.
- Надеюсь, они не слишком… докучливы, а?
- Пока что они вели себя как примерные дети. Что там на самом деле, даже не знаю.
- Тебе ничего не напоминает вся эта ситуация?
- Еще как напоминает. И даже больше того: Мэриел - дочь Себастьяна Хита. Ты, может, не помнишь этого имени? Помнишь? Он был известным коммунистом, такой же, как Джонни. Его арестовали товарищи в Советском Союзе, и после этого он пропал.
- М-да, отец, которого застрелили в затылок его же друзья-товарищи, - достаточный повод для некоторой эмоциональной нестабильности.
- А потом ее мать покончила с собой. Тоже была коммунисткой. Мэриел воспитывалась в чужой семье, где тоже все были коммунистами, но теперь вроде вышли из Партии.
- То есть можно смело сказать, что у нее было трудное детство.
- Да. Видишь, Колин, ситуация не просто знакомая, а повторяется чуть ли не один в один. Мне кажется, что я застряла в прошлом.
- Бедная моя мама! - жизнерадостно сказал Колин. - Не переживай, все устроится. Да, только не думай, будто с переездом сюда твои жилищные проблемы будут решены раз и навсегда. Я намерен жениться.
- На Софи?!
- Господи, нет. Я не совсем еще сошел с ума. Мы с ней просто друзья. Но я определенно присматриваю себе жену. Я женюсь и заведу детей - четверых, а не жалких два с половиной ребенка, как все вы. И тогда мне понадобится весь дом.
- Что ж, - признала Фрэнсис. - Справедливо.
После ужина Фрэнсис заметила, что уже поздно и что Маргарет и Уильяму пора ложится спать. Девочка встала и повернулась к ней лицом, наклонив беленький лоб в едва заметных веснушках, как бычок, готовый броситься в атаку.
- Почему это? Ты не можешь нас заставить. Ты нам не мать.
И потом то же самое сказал Уильям. Очевидно, что дети обсудили ситуацию и составили план действий. Два упрямых лица, два напряженных тела. Руперт, наблюдая за ними, побледнел, как и они.
- Да, я вам не мать, но пока я забочусь о вас, вам придется делать так, как я скажу.
- А я не буду, - заявила Маргарет.
- И я не буду, - поддержал сестру Уильям.
У Маргарет было круглое детское личико, еще не сложившееся в определенность характерных черт. С расстояния в несколько ярдов оно сливалось в бледный овал, на котором выделялся только маленький розовый рот. Сейчас губы были враждебно поджаты.
- Мы тебя ненавидим, - выговорил Уильям медленно фразу, отрепетированную заранее с Маргарет.
Фрэнсис охватил иррациональный, несоразмерный ситуации гнев.
- Сядьте! - рявкнула она, и дети, удивленные, опустились на свои стулья.
- А теперь слушайте. Я не ожидала, что мне придется заботиться о вас. Я этого совсем не хотела. - Тут она глянула на Руперта, которого эта сцена больно ранила. Фрэнсис продолжила чуть мягче: - Я не против того, чтобы присматривать за вами. Я согласна готовить, стирать для вас и все остальное - но такого поведения не потерплю. Можете сразу забыть о капризах, надутых лицах, потому что я этого не потерплю! - Она распалялась, и два бледных неприязненных лица не могли уже остановить ее. - Вы не знаете этого, но я вам скажу: я уже проходила все это хлопанье дверьми, подростковые бунты и весь этот инфантильный вздор. - Фрэнсис кричала на них. Никогда, ни разу не повышала она голос на ребенка до этого момента. - Слышите вы меня? И если вы собираетесь устраивать мне тут сцены, я просто уйду. Так что считайте, что это было предупреждение. - Она задохнулась и только поэтому остановилась. Брови Руперта, обычно готовые взлететь ироничными арками, сигналили Фрэнсис, что она хватила через край.
- Прошу прощения, - сказала она ему. И детям: - Это я не вам говорю. Запомните все, что было только что сказано, и подумайте как следует.
Не говоря ни слова, дети встали и тихо разошлись по комнатам. Но они скоро опомнятся и начнут обсуждать между собой Фрэнсис.
- Все правильно, - сказал Руперт.
- Ты думаешь? - спросила Фрэнсис. Она чувствовала себя разбитой и была недовольна собой. Она уронила голову на сложенные на столе руки.
- Да, конечно. Конфронтация должна была возникнуть, раньше или позже. И кстати, не думай, что я не понимаю, какой груз ты взваливаешь на себя. И буду не в претензии, если ты, как сказала, просто уйдешь.
- Я не собираюсь уходить. - И Фрэнсис потянулась к его руке, которая, почувствовала она, дрожала. - О, боже, - сказала она, - все это так…
Руперт потянулся к ней, Фрэнсис подвинула свой стул к нему, и они обнялись, объединенные огорчением.
Неделю спустя выступление "Ты не наша мама, и мы не будем…" повторилось.
Весь тот день Фрэнсис пыталась поработать над сложной книгой по социологии, которую писала, но ее отрывали телефонные звонки: сначала из школы по поводу детей, потом из больницы насчет Мэриел, и Руперт позвонил из редакции, где работал, с вопросом, что купить к ужину. Ее нервы были на пределе, они дрожали и гудели. Проблемы последних дней сложились в одну, навалились на нее… Что она здесь делает? В какую ловушку снова угодила? Ей хотя бы симпатичны эти дети? Эта девочка с ее упрямо поджатыми губами, этот мальчик (бедный малыш), настолько напуганный тем, что происходит, что едва может поднять глаза на нее или на отца, он даже ходит как во сне, с паникой в глазах, которую пытался замаскировать неумелым сарказмом.
- Хватит, - сказала Фрэнсис, - все, с меня хватит! - И встала со своего места из-за стола, отодвинув тарелку. Она не смотрела на Руперта, потому что совершала непростительное - била его, когда тот был беззащитен.
- Чего хватит? - спросила маленькая девочка - да, она всего лишь маленькая девочка.
- А ты сама как думаешь? Я ухожу. Ухожу, как обещала.