Священнику пришлось держать в доме все разрастающийся запас лекарств, потому что к нему шли люди, прося о помощи. Затем он построил сарай и навесы ниже по склону холма и отправил в Сенгу просьбу прислать врача: сам товарищ президент Мэтью обещал каждому бесплатное медицинское обслуживание. Ему прислали молодого человека, который не успел закончить медицинское училище из-за войны, а вообще он работал санитаром. Отец Макгвайр этого не знал, но однажды, напившись, молодой человек сказал ему, что он хочет учиться дальше, не поможет ли ему святой отец? Отец Макгвайр пообещал: "Если перестанешь пить, я напишу тебе рекомендательное письмо". Но война навсегда повредила дух бойца, которому было двадцать, когда она началась; бросить пить он не мог. Это и был тот "доктор", о котором рассказывал Сильвии Джошуа. Отец Макгвайр в многословных письмах в Сенгу жаловался, что у них на двадцать миль нет ни одной больницы, ни одного врача. Так случилось, что его знакомый в Сенге приехал в Лондон и отец Джек свел его с Сильвией. Такая вот история.
Но теперь в десяти милях от миссии строилась новая больница, и когда ее откроют, это "постыдное" место (так выразилась Сильвия) может прекратить свое существование.
- Почему постыдное? - спросил священник. - Оно приносит много добра. Когда ты приехала сюда, наша жизнь изменилась. Ты стала для нас благословением.
Почему же сестры на холме не стали таким благословением?
Те четверо женщин, которые пережили здесь войну, не всегда сидели за забором. Они преподавали в школе, когда ее еще содержала миссия. Война закончилась, и они уехали. Они были белыми, а сменили их чернокожие монахини - молодые девушки, сбежавшие от бедности, беспросветности и опасности в сине-белую форму, выделяющую их из других негритянок. Они не имели образования и не могли преподавать. Ужасное место, в котором они оказались, стало для них не спасением от бедности, а напоминанием о ней. Их было четверо: сестра Перпетуя, сестра Грейс, сестра Урсула, сестра Бонифация. "Больница" только называлась так, настоящей больницей она не была, и когда Джошуа приказал монахиням приходить туда каждый день, они вернулись туда, откуда бежали: под власть чернокожего мужчины, который ожидал, что они будут прислуживать ему. Они изыскивали причины не приходить, и отец Макгвайр не настаивал: в общем-то, толку от них было мало. Благородный образ жизни - вот что они выбрали, а не гноящиеся раны. Ко времени появления Сильвии вражда между сестрами и Джошуа не прекратилась: каждый раз, когда они встречали его, то говорили, что будут молиться за спасение его души, он же в ответ издевался над ними, осыпал оскорблениями и руганью.
Но монахини все же стирали бинты, хотя непрестанно жаловались на их неприятный запах и вид. В остальном вся их энергия была направлена на церковь, которую они поддерживали в чистоте и порядке - как те церкви, что привлекали их еще с детских лет. Тогда это были самые красивые здания на мили вокруг, и теперь церквушка в миссии Святого Луки тоже сияла чистотой, ни пылинки в ней, ни пятнышка, потому что убирались в ней несколько раз в день и полировали статуи Девы Марии и Христа так, что смотреть на них было больно, а если поднимался ветер, то монахини бросались закрывать окна и двери и сметали пыль еще до того, как она осядет. Добрые сестры служили церкви и отцу Макгвайру, а еще, как говорил Джошуа, передразнивая их, они кудахтали как куры при его приближении.
Они часто болели, потому что в таких случаях им можно было вернуться в Сенгу, в родной дом.
Джошуа целыми днями сидел под большой акацией, в кружевной тени, и наблюдал за тем, что делалось в больнице, но зачастую его глаза искажали то, что он видел. Он беспрерывно курил даггу. Его маленький сын Умник всегда находился при Сильвии; более того, теперь у нее было два мальчика, Умник и Зебедей. Ничто в них не напоминало тот столь любимый на Западе образ очаровательного негритенка с длинными ресницами. Оба были худыми, с костлявыми лицами, с огромными глазами, в которых горела жажда знаний - и голод, это было видно. Они появлялись в больнице около семи утра, некормленые, и Сильвия приводила мальчиков в дом, где отрезала им ломти хлеба и намазывала на хлеб джем под сумрачным взглядом Ребекки, которая однажды заметила, что ее детям не достается хлеба с джемом, только холодная каша, да и то не всегда. Отец Макгвайр сказал, что Сильвия стала матерью двух детей, и выразил надежду, что она знает, что делает.
- Но у них же нет матери, - сказала Сильвия, и он подтвердил, что да, их мать погибла на одной из опасных дорог Цимлии, а их отец умер от малярии, так они оказались в доме Джошуа и стали называть его отцом.
Сильвия испытала огромное облегчение, когда услышала эту историю. Джошуа уже потерял двух детей - одного совсем недавно, и она знала, что было реальной причиной их смерти - не пневмония, как было указано в свидетельствах о смерти. Значит, эти двое - не родные дети Джошуа. О, как пригодилось, как уместно оказалось здесь это избитое выражение. Они оба были умны, то есть слова Джошуа о сообразительности Умника оправдались вдвойне. Мальчишки следили за каждым движением Сильвии, и копировали ее, и вглядывались в ее лицо и глаза, когда она говорила, так что догадывались о том, что доктор попросит, еще до того, как прозвучит просьба. Они ухаживали за цыплятами и наседками, они собирали яйца и ни разу не разбили ни одного, они бегали с кружками воды и лекарствами, раздавая их пациентам. Мальчики садились на корточки по обе стороны от Сильвии, пока она вправляла суставы и вскрывала нарывы, и ей приходилось напоминать себе, что им всего шесть и четыре года, а не хотя бы дважды по столько. Оба как губки впитывали знания. Но в школу они не ходили. Тогда Сильвия заставила ребятишек приходить к дому священника в четыре часа, когда она заканчивала работу в больнице, и стала давать им уроки. К мальчикам захотели присоединиться другие дети, в частности - дети Ребекки. И вот уже у Сильвии образовалась маленькая начальная школа на дому. Однако когда ее ученики захотели, как Умник и Зебедей, приходить в больницу и помогать доктору, она сказала: нет. А почему тем двоим можно, разве это справедливо? Сильвия оправдывалась, говоря, что они сироты. Но в деревне полно было сирот.
- Что ж, дитя мое, - сказал священник, - теперь и ты начинаешь понимать, почему в Африке разбиваются сердца. Слышала ли ты историю человека, которого спросили: зачем он ходит по берегу после каждого шторма и бросает обратно в воду морских звезд, которых вынесло на сушу, ведь всех он не спасет, тысячи звезд все равно погибнут? Он ответил, что те несколько, которых он все-таки спасет, окажутся снова в море и будут счастливы.
- До следующего шторма - вы это хотели сказать, отец?
- Нет, но думал я приблизительно так. И мне было интересно узнать, что в том же направлении думаешь и ты.
- Вы имеете в виду, что я стала смотреть на мир более реалистично?
- Да, именно так. Я же говорил тебе не раз, что у тебя в глазах слишком много звезд, чтобы ты сама могла быть счастливой.
Древний разбитый "студебекер", пожертвованный миссии Пайнами взамен грузовичка, который в конце концов все-таки не вынес страданий, стоял наготове. Сильвия велела Ребекке сообщить в деревне, что она едет в "точку роста" и что может взять в кузов шестерых. Туда уже набилось человек двадцать. Рядом с Сильвией стояла Ребекка с двумя своими детьми - она настояла, что поедут ее сыновья, а не дети Джошуа, теперь их очередь.
Сильвия сказала людям в кузове, что шины очень старые и могут лопнуть. Никто не шевельнулся. Миссия давно послала заявку на шины - не обязательно новые, любые, но надежд никто не питал. Тогда заговорила Ребекка - на одном местном наречии, потом на втором и на английском. Опять никто не двинулся, только одна женщина сказала:
- Поезжайте медленно, и все будет хорошо.
Сильвия и Ребекка сели на переднее сиденье с двумя детьми. Грузовик тронулся в путь, пополз. У поворота на ферму их остановил повар Пайнов, который сказал, что ему нужно в "точку роста", в его доме нет ни крошки, а его жена… Ребекка рассмеялась, и сзади вспыхнул смех, повар вскарабкался наверх, каким-то образом втиснулся в забитый кузов. Ребекка развернулась на сиденье рядом с Сильвией, чтобы видеть, что происходит в кузове, где все продолжали смеяться и поддразнивать повара. Очевидно, существовала некая предыстория, о которой Сильвия никогда не узнает.
Так называемая "точка роста" находилась в пяти милях от миссии. Еще белое правительство выдвинуло концепцию системы поселков-ядер, вокруг которых росли бы города, и эти ядра - "точки роста" - поначалу состояли из магазина, администрации, полиции, церкви, гаража. Идея оказалась удачной, и черное правительство присвоило ее себе. Никто не спорил. Эта "точка роста" была еще в зародышевом состоянии, но развивалась: тут уже появились с полдюжины небольших домов, новый продуктовый магазин. Сильвия припарковалась перед административным зданием - небольшим строением, торчащим посреди бледной пыли и спящих собак. Все пассажиры выгрузились, остались только сыновья Ребекки - кто-то должен был остаться, иначе со "студебекера" снимут все, включая шины. Мальчикам дали "пепси" и по булочке и велели выслать к матери гонца, как только будет замечено какое-либо злоумышление.
Две женщины вместе вошли в контору. В приемной уже сидело человек двенадцать. Сильвия с Ребеккой тоже устроились на конце скамьи. Сильвия была здесь единственной белой женщиной, но с обгоревшей кожей и в платке на голове она была почти неотличима от Ребекки: две худенькие невысокие женщины с озабоченными лицами, замершие в извечной сцене - просители в ожидании, убаюкиваемые скукой.
Изнутри, из-за двери, на которой выцветшей белой краской было выведено "Господин М. Мандизи", раздался громкий, грубый голос. Сильвия поморщилась, и Ребекка тоже. Шло время. Внезапно дверь распахнулась, и появилась чернокожая девушка, в слезах.
- Срам, - произнес старый негр, который сидел в самом конце очереди. Он пощелкал языком и потряс головой и повторил громко: - Срам, - как раз когда в дверном проеме появился крупный импозантный мужчина в обязательном костюме-тройке.
- Следующий, - объявил он, постояв некоторое время, чтобы произвести на посетителей должное впечатление, и ушел, захлопнув за собой дверь, так что следующему просителю пришлось стучаться и дожидаться начальственного "войдите".
Прошло еще сколько-то времени. Этому просителю повезло больше - по крайней мере он не плакал. И он негромко хлопнул ладонями, не глядя ни на кого, то есть аплодисменты предназначались ему самому.
Громкий голос изнутри:
- Следующий.
Сильвия послала Ребекку с кое-какими деньгами купить детям еды и питья и проверить, на месте ли они. Они были на месте, спали. Ребекка вернулась с баночкой "Фанты", и женщины вдвоем выпили ее.
Прошла еще пара часов.
Наступила их очередь. Чиновник, увидев, что поднимается белая женщина, собрался вызвать мужчину, сидящего за ней, но старый негр сказал:
- Срам. Белая женщина ждала, как и все мы.
- Здесь я решаю, кто следующий, - возразил господин Мандизи.
- Может быть, - заявил старик, - но это неправильно, то, что вы делаете. Нам это не нравится.
Господин Мандизи помедлил, но потом ткнул пальцем в сторону Сильвии и скрылся в кабинете.
Сильвия улыбнулась благодарно старику, и Ребекка сказала ему что-то на их языке. Смех повсюду. В чем заключалась шутка? Вновь Сильвия говорила себе, что, видимо, никогда не узнает этого. Но Ребекка успела шепнуть ей, пока они входили в кабинет:
- Я сказала ему, что он как старый бык, который знает, как держать молодых в порядке.
Перед чиновником они появились, все еще улыбаясь. Тот оторвал взгляд от бумаг, нахмурился, увидел, что с белой женщиной вошла и негритянка, и хотел сказать ей что-то резкое, но она опередила его, заведя ритуал приветствия:
- Доброе утро… нет, я вижу уже день. Тогда доброго вам дня.
- Добрый день, - ответил он.
- Надеюсь, вы здоровы.
- Я здоров, если вы здоровы…
И так далее, и даже в сокращенном виде этот ритуал стал впечатляющим напоминанием о хороших манерах. Потом Сильвии:
- Какое у вас дело?
- Господин Мандизи, я из миссии Святого Луки и приехала узнать, почему нам не прислали партию презервативов. Она должна была прибыть от вас еще в прошлом месяце.
Чиновник будто увеличился в размерах, он привстал из-за стола, и выражение удивления на его лице сменилось негодованием.
- С чего вы взяли, что я стану разговаривать с женщиной о презервативах? Неужели это и есть то дело, с которым вы пришли ко мне?
- Я врач больницы при миссии. В прошлом году правительство издало указ о том, чтобы все больницы, расположенные в буше, обеспечивались презервативами.
Очевидно, господин Мандизи ничего не слышал о таком указе, но теперь он дал себе время подумать, промокая лоб, блестящий от пота, очень большим белым платком. Лицо его было из тех, что с трудом усваивают авторитетное выражение. Оно было от природы приветливое, желающее угодить, и хмурая гримаса, которую Мандизи старательно строил, не шла ему.
- Господин Мандизи, должно быть, вы слышали, что появилась плохая болезнь… это новая, очень плохая болезнь, и она передается половым путем.
Чиновник выглядел так, будто его заставили проглотить что-то невкусное.
- Да, да, - сказал он, - и нам известно, что эту болезнь изобрели белые, чтобы заставить нас надевать презервативы. Тогда мы не будем рожать детей и станем слабым народом.
- Простите меня, господин Мандизи, но это устаревшее мнение. Это правда, что раньше ваше правительство отрицало существование СПИДа, но теперь оно говорит, что, возможно, СПИД все-таки есть и что людям нужно пользоваться презервативами.
Хмурую гримасу на приятном широком, черном лице чиновника сменила тень издевки. Тогда заговорила Ребекка, обращаясь непосредственно к нему, на их языке, и у нее получалось лучше, потому что господин Мандизи слушал ее, повернулся к ней лицом, к этой женщине, с которой он не мог, так диктовала ему его культура, обсуждать подобные темы, во всяком случае - не на публике.
Затем он спросил у Сильвии:
- Вы думаете, что эта болезнь уже здесь, в нашем районе, с нами? Худоба здесь?
- Да, я знаю это наверняка. Я знаю, господин Мандизи. От этой болезни умирают люди. Видите ли, проблема в диагностике. Кажется, что люди умирают от пневмонии, или от туберкулеза, или от кожных болезней, от язв, но на самом деле у них СПИД. Здесь его называют худоба. И уже очень много больных. Гораздо больше, чем когда я только приехала сюда.
Потом заговорила Ребекка, и господин Мандизи слушал - не глядя, углубленный в свои мысли, но кивал.
- И вы хотите, чтобы я позвонил в главное управление и попросил присылать нам презервативы?
- И еще у нас не осталось таблеток от малярии. У нас вообще почти не осталось медикаментов.
- Доктор Сильвия покупала для больницы лекарства на свои деньги, - сказала Ребекка.
Господин Мандизи кивнул, посидел в задумчивости. Потом, разом сменив образ начальника на противоположный - просителя, наклонился через стол к Сильвии и поинтересовался:
- А вы можете посмотреть на человека и сказать: болен он худобой или нет?
- Нет. Для этого нужно сделать анализы.
- Моя жена больна. Она все время кашляет.
- Это не обязательно СПИД. Она потеряла вес в последнее время?
- Она худая. Она слишком-слишком худая.
- Вам нужно отвезти ее в большую больницу.
- Я возил. Ей дали мути, но она все равно болеет.
- Иногда я посылаю образцы крови на анализ в Сенгу - если человек не слишком болен.
- То есть если человек уже очень болен, то вы не делаете анализ?
- Иногда люди обращаются ко мне, когда болезнь зашла так далеко, что я вижу: они умрут. И нет никакого смысла тратить деньги на анализы.
- В нашей культуре, - произнес господин Мандизи и благодаря этой часто повторяемой формуле вновь настроился на начальственный лад, - в нашей культуре имеются очень хорошие лекарства, но вы, белые, презираете их.
- Я вовсе не презираю их. Я дружу с нашим местным н'ганга. Иногда даже прошу его помочь. Но он говорит, что ничего не может поделать со СПИДом.
- Может, поэтому его лекарство не помогло моей жене?
Услышав собственные слова, Мандизи перепугался. Все его тело будто застыло в панике, и он сидел неподвижно, уставившись в пространство, потом встал и сказал:
- Вы должны пойти со мной - да, сейчас-сейчас, жена там, в моем доме, тут ходу всего пять минут.
Он буквально вытолкал обеих женщин из кабинета и бегом промчался мимо очереди просителей:
- Я вернусь через десять минут. Ждите.
Он провел Сильвию и Ребекку через пыльное слепящее сияние к одному из десятка новых домов - стоящих в один ряд коробок (точных копий таких же коробок, что в Сенге, только уменьшенных пропорционально значимости "точки роста" в Квадере). Над домами полыхали алые, пурпурные, розовые бугенвиллеи - в знак того, что здесь живет местная элита.
- Заходите, заходите, - торопил их господин Мандизи, и они сначала оказались в маленькой комнате, заставленной мебелью: мягкий гарнитур из трех предметов, буфет, холодильник, пуфик, - а затем в спальне, где все пространство занимала большая кровать, на которой кто-то спал. Рядом с кроватью сидела симпатичная пухлая негритянка и обмахивала спящего охапкой эвкалиптовых листьев, аромат которых пытался подавить тошнотворные запахи болезни. Но спит ли этот человек - женщина - на кровати? Сильвия встала над ней и увидела сразу же, что жена чиновника больна, очень больна - она умирает. Ее кожа должна была сиять здоровым черным блеском, а была серой, покрытой язвами. И женщина была худа - настолько, что голова на подушке казалась черепом. Пульса почти не чувствовалось. Дыхание едва прослеживалось. Глаза полуприкрыты. От прикосновения к женщине у Сильвии заледенели пальцы. Она обернулась к несчастному мужу, не в силах сказать ни слова, и Ребекка сбоку от нее начала тихонько выть. Пухлая негритянка смотрела прямо перед собой и продолжала обмахивать больную.
Сильвия выбралась из спальни и в коридоре оперлась о стену, без сил.
- Господин Мандизи, - позвала она, - господин Мандизи.
Тот подошел к ней, взял ее за руку, вперился в ее лицо ищущим взглядом и прошептал:
- Она очень больна? Моя жена…
- Господин Мандизи…
Он уронил свое тело вперед, упав головой на руку, прижатую к стене. Он стоял так близко от Сильвии, что она протянула руку и обняла его за плечи. Бедняга плакал.
- Я боюсь, что она умирает, - прошептал он.
- Да. Мне очень жаль. Думаю, она умирает.
- Что мне делать? Что мне делать?
- Господин Мандизи, у вас есть дети?
- У нас была девочка, но она умерла.
Слезы капали на бетонный пол.
- Господин Мандизи, - так же шепотом проговорила Сильвия - она думала о той пышущей здоровьем женщине в соседней комнате. - Вы должны выслушать меня, вы должны: пожалуйста, не занимайтесь сексом без презерватива. - Сказать такое в столь ужасный момент было непростительно, недопустимо, но Сильвию побудила к этому смертельная опасность, нависшая над этими людьми. - Прошу вас. Я знаю, мои слова кажутся неуместными, не сердитесь на меня. - Она по-прежнему говорила шепотом.