Авангардный отряд под командованием Армстронга осторожно подошел к окраине небольшой деревушки, полагая, что немцы уже отступили и закрепились на близлежащих холмах. Но не успел взвод Армстронга пройти несколько сотен метров по главной улице, когда на них обрушился шквальный огонь противника. Лейтенант Армстронг, вооруженный лишь пистолетом и ручной гранатой, сразу определил, откуда идет стрельба, и, "не думая о своей жизни" - как потом описывали его действия в донесении - бросился на вражеские блиндажи.
Он пристрелил трех немецких солдат в первом блиндаже еще до того, как его догнал сержант. Потом он побежал ко второму блиндажу и швырнул в него гранату, убив еще двух солдат. Последний блиндаж выбросил белый флаг, из него медленно вышли три молоденьких немца с высоко поднятыми руками. Один из них сделал шаг вперед и улыбнулся. Армстронг улыбнулся в ответ и выстрелил ему в голову. Когда их товарищ рухнул на землю, два других немца с мольбой в глазах повернулись к Армстронгу. Продолжая улыбаться, он пустил каждому пулю в грудь.
К нему подбежал запыхавшийся сержант. Молодой лейтенант повернулся к нему с застывшей улыбкой на губах. Сержант уставился на безжизненные тела. Армстронг спрятал пистолет в кобуру и сказал:
- С этими гадами нельзя рисковать.
- Да, сэр, - тихо ответил сержант.
Той ночью, как только они разбили лагерь, Армстронг конфисковал немецкий мотоцикл и помчался в Париж, подъехав к дому Шарлотты в семь часов утра. Ему дали увольнительную на сорок восемь часов.
Когда консьержка сказала Шарлотте, что ее спрашивает некий лейтенант Армстронг, она ответила, что не знает никого с таким именем, решив, что это опять какой-нибудь офицер, желающий прогуляться по Парижу. Но увидев, кто это, она бросилась ему на шею, и остаток дня и всю следующую ночь они не выходили из ее комнаты. Консьержка, хоть и француженка, была в шоке.
- Я, конечно, понимаю, что идет война, - говорила она мужу, - но ведь они даже не знакомы.
Прощаясь с Шарлоттой в воскресенье вечером, Дик сказал, что к следующему его приезду Берлин будет взят и они поженятся. Она стояла в ночной сорочке у окна своей квартирки и смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду.
- Если тебя не убьют до того, как падет Берлин, любимый.
Собственный Королевский полк был среди тех, что наступали на Гамбург, и Армстронг хотел первым войти в город. После трех дней отчаянного сопротивления город наконец сдался.
На следующее утро фельдмаршал сэр Бернард Монтгомери обратился к объединенным войскам, стоя на своем джипе. Он назвал сражение решающим и заверил их, что война скоро кончится и все поедут домой. Войска громко приветствовали своего главнокомандующего. Он вышел из машины и вручил медали за отвагу. Среди тех, кого наградили военным крестом, был и капитан Ричард Армстронг.
Две недели спустя, в полночь 8 мая 1945 года, представители германского командования подписали Акт о безоговорочной капитуляции, который был принят союзниками. На следующий день капитану Ричарду Армстронгу, награжденному военным крестом, дали недельный отпуск. Дик снова оседлал мотоцикл и помчался в Париж, остановившись у старого дома Шарлотты за несколько минут до полуночи. На этот раз консьержка сразу проводила его к ней наверх.
Утром Шарлотта в белом костюме и Дик в парадной форме отправились в городскую ратушу. Тридцать минут спустя оттуда вышли капитан и миссис Армстронг, свидетелем была консьержка. Бо́льшую часть трехдневного медового месяца они провели в квартирке Шарлотты. Перед возвращением в полк Дик сказал ей, что теперь, когда война кончилась, он хочет уйти в отставку, увезти ее в Англию и построить великую коммерческую империю.
- Что думаешь делать после войны, Дик? У тебя есть какие-то планы? - спросил полковник Оакшот.
- Да, сэр. Я хочу вернуться в Англию и найти работу, - ответил Армстронг.
Оакшот открыл лежавшую перед ним на столе папку из буйволовой кожи.
- Просто я мог бы предложить тебе кое-что здесь, в Берлине.
- Что именно, сэр?
- Верховное командование ищет подходящего человека, который возглавит ОИССО, и я думаю, ты - идеальная кандидатура на эту должность.
- Господи, что это…
- Отдел информационных служб и связей с общественностью. Эта работа просто создана для тебя. Нам нужен человек, который сможет убедительно преподнести доводы Британии и в то же время не позволит прессе создать неверное представление. Одно дело - выиграть войну, но гораздо сложнее убедить весь мир, что мы справедливо относимся к врагу. Американцы, русские и французы назначат своих представителей, так что за ними тоже придется наблюдать. Ты говоришь на нескольких языках, у тебя есть все, что требуется для этой работы. И, будем говорить откровенно, Дик, тебе незачем стремиться в Англию - тебя там никто не ждет.
Армстронг кивнул. После недолгих раздумий он спросил:
- Говоря словами Монтгомери, какое оружие дадите мне для работы?
- Газету, - ответил Оакшот. - "Дер Телеграф", одна из ежедневных газет в городе. Главным редактором там сейчас немец по имени Арно Шульц. Он без конца жалуется, что его типография простаивает, ему вечно не хватает бумаги, и электричество все время отключают. Нам надо, чтобы "Дер Телеграф" ежедневно продавалась на каждом углу, внушая всем наш взгляд на вещи. Даже не представляю, кто мог бы сделать это лучше тебя.
- "Дер Телеграф" не единственная газета в Берлине, - заметил Армстронг.
- Верно, - ответил полковник. - Еще один немец руководит газетой "Дер Берлинер" в американском секторе - еще одна причина, почему "Дер Телеграф" необходимо добиться успеха. В данный момент "Дер Берлинер" продает вдвое больше экземпляров, чем "Дер Телеграф". Как ты понимаешь, нас такое положение не устраивает.
- Какие у меня будут полномочия?
- Ты получишь полную свободу действий. Можешь организовать собственную контору и набрать столько людей, сколько тебе нужно для работы. Вдобавок тебе дадут квартиру, так что можешь вызвать сюда жену. - Оакшот немного помолчал. - Наверное, тебе надо подумать, Дик?
- В этом нет нужды, сэр.
Полковник удивленно поднял брови.
- Я с радостью возьмусь за эту работу.
- Молодчина. Для начала обзаведись связями. Познакомься со всеми, кто может оказаться полезным. Если возникнут какие-то сложности, просто попроси того, кто их создает, связаться со мной. А если проблема окажется по-настоящему серьезной, запомни: слова "Комиссия союзнического контроля" действуют лучше всякой смазки, и даже насквозь проржавевшие колеса начинают крутиться.
Капитану Армстронгу потребовалась всего неделя, чтобы подобрать подходящее помещение в центре британского сектора - отчасти благодаря магическому действию слов "Контрольная комиссия", которые он вставлял в каждое второе предложение. Ему потребовалось чуть больше времени, чтобы найти одиннадцать человек персонала для управления конторой, так как все лучшие люди уже работали на Комиссию. Первым делом он переманил к себе Сэлли Карр, секретаршу генерала, которая до войны работала в лондонской "Дейли Кроникл".
Как только Сэлли вышла на службу, работа в конторе наладилась в считанные дни. Следующей удачей Армстронга стало известие о том, что лейтенант Уэйкхем находится в Берлине и занимается распределением транспорта: Сэлли сказала ему, что Уэйкхем умирает со скуки, заполняя проездные документы. Армстронг предложил ему стать своим заместителем, и, к его удивлению, бывший командир с радостью согласился. Потребовалось несколько дней, чтобы научиться называть его Питер.
Армстронг взял себе в команду сержанта, пару капралов и полдюжины рядовых из Королевского полка, обладавших одним необходимым ему качеством. Все они в прошлом были тележечниками в лондонском Ист-Энде. Самого сообразительного из них, рядового Рега Бенсона, он сделал своим водителем. Следующим его шагом было реквизировать апартаменты на Паульштрассе: в них жил главнокомандующий, который теперь возвращался в Англию. Как только полковник подписал все необходимые бумаги, Армстронг велел Сэлли отправить телеграмму в Париж Шарлотте.
- Что вы хотите написать? - спросила она, открывая свой блокнот.
- Нашел подходящее жилье. Собирай вещи и приезжай немедленно.
Сэлли записала, и Армстронг встал.
- Я - в "Дер Телеграф". Посмотрю, как там Арно Шульц. Проследите, чтобы все было в порядке до моего возвращения.
- А что делать с этим? - Сэлли протянула ему конверт.
- Что там? - он искоса взглянул на письмо.
- Это от журналиста из Оксфорда. Он хочет посетить Берлин и написать о том, как британцы обращаются с оккупированными немцами.
- Отлично, - бросил Армстронг, направляясь к двери. - Но думаю, будет лучше, если вы назначите ему встречу со мной.
ГЛАВА 10
НЬЮС КРОНИКЛ, 1 октября 1946 года:
НЮРНБЕРГСКИЙ ПРОЦЕСС:
ВИНА ГЕРИНГА УНИКАЛЬНА ПО СВОЕЙ ЧУДОВИЩНОСТИ
Когда Кит Таунсенд приехал в Вустер-Колледж Оксфордского университета изучать политику, философию и экономику, первое впечатление от Англии оправдало его ожидания: самодовольная, снобистская, помпезная страна, застрявшая в Викторианской эпохе. Ты либо член клуба, либо плебей, а так как Кит приехал из колоний, у него не было сомнений, к какой категории он относится.
Почти все его сокурсники казались молодой версией мистера Джессопа, и к концу первой недели Кит с радостью вернулся бы домой, если бы не его преподаватель. Доктор Хоуард представлял собой полную противоположность его бывшему директору и не выразил ни малейшего удивления, когда молодой австралиец сообщил ему за стаканом хереса, как он презирает британскую классовую систему, которую поддерживают большинство студентов. Он даже воздержался от комментариев, когда Кит водрузил на камин бюст Ленина, хотя в прошлом году это место занимал лорд Солсбери.
Доктор Хоуард не мог предложить ему радикального решения классовой проблемы. Однако он посоветовал Киту пойти на ярмарку первокурсников, где ему подробно расскажут обо всех клубах и обществах, в которые вступают студенты, и, возможно, он выберет что-нибудь по своему вкусу.
Кит последовал совету доктора Хоуарда и все следующее утро выслушивал разные доводы, почему он непременно должен стать членом клуба гребцов, общества филателистов, театрального общества, шахматного клуба, корпуса подготовки офицеров и в особенности членом редколлегии студенческой газеты. Но, познакомившись с недавно назначенным редактором "Шеруэлл" и узнав его взгляды на руководство газетой, он решил сосредоточиться на политике. С ярмарки первокурсников он ушел с бланками заявлений в Оксфордское дискуссионное общество и Лейбористский клуб.
В следующий четверг Кит пришел в бар "Каменщики", и бармен проводил его в маленькую комнатку наверху, где собирались члены Лейбористского клуба.
Председатель Рекс Сиддонс сразу отнесся с подозрением к "брату Киту", как он упорно обращался к нему с самого начала. Таунсенд имел все признаки типичного тори - посвященный в рыцари отец, частная школа, приличное денежное содержание и даже подержанный "эм-джи магнетт".
Но шли недели, каждый четверг вечером на собраниях Лейбористского клуба Кит страстно выражал свои взгляды на монархию, частные школы, систему присвоения титулов и аристократическое высокомерие Оксфорда и Кембриджа, и вскоре его стали называть "товарищ Кит". Некоторые члены клуба даже заходили к нему после собрания и полночи обсуждали, как они изменят мир.
В первом триместре Кит, к своему удивлению, обнаружил, что никто его не наказывает и даже не упрекает, если он не приходит на лекцию или пропускает практическое занятие, на котором должен представить преподавателю еженедельный реферат. Только через несколько недель он привык к системе, основанной исключительно на самодисциплине, и к концу первого триместра освоился настолько, что отец пригрозил лишить его содержания и отправить на самую тяжелую работу дома, если Кит не возьмется за ум.
Во втором триместре Кит каждую пятницу писал отцу длинные письма с подробным отчетом о проделанной работе, остановив тем самым поток ругательств в свой адрес. Он даже иногда стал появляться на лекциях, где пытался разработать идеальную систему игры в рулетку, и на практических занятиях, где изо всех сил боролся со сном.
Во время летнего триместра Кит открыл для себя ипподромы - Челтнем, Ньюмаркет, Аскот, Донкастер и Эпсом, - тем самым гарантируя себе постоянную нехватку денег на покупку новой рубашки или даже пары носков.
Во время каникул ему часто приходилось есть на железнодорожном вокзале, а так как тот находился по соседству с Вустером, многие студенты считали его чем-то вроде университетской столовой. Однажды вечером, выпив лишнего в "Каменщиках", Кит нацарапал на вустерской стене восемнадцатого века: "C’est magnifique, mais ce n’est pas la gare".
В конце первого курса Кит не добился больших успехов за двенадцать месяцев, проведенных в университете, разве что обзавелся кучкой друзей, которые, как и он, были полны решимости после окончания колледжа изменить систему на благо большинства.
Мать писала ему регулярно и в одном из писем предложила воспользоваться каникулами и попутешествовать по Европе, ведь такой возможности может больше не представиться. Он прислушался к ее совету и начал составлять маршрут - и отправился бы в путешествие, если бы не столкнулся в местном пабе с редактором колонки "Оксфорд Мейл".
"Дорогая мама!
Только что получил твое письмо с предложениями, как провести каникулы. Сначала я хотел последовать твоему совету и проехать по побережью Франции, закончив путешествие где-нибудь в Дювиле - но потом неожиданно встретил редактора колонки "Оксфорд Мейл", который предложил мне посетить Берлин.
Они хотят, чтобы я написал четыре статьи, по тысяче слов каждая, о жизни в оккупированной союзниками Германии, а потом поехал в Дрезден и рассказал о восстановлении города. Мне предлагают двадцать гиней за каждую статью. В силу шаткости моего финансового положения - в чем виноват только я сам - Берлин взял верх над Дювилем.
Если в Германии есть такая вещь, как открытки, я обязательно пришлю их тебе вместе с копиями статей для папы. Может, "Курьер" ими заинтересуется?
Жаль, что я не увижу тебя этим летом.
Целую. Кит".
Когда занятия в колледже окончились, Кит двинулся в том же направлении, что и большинство студентов. Он доехал в своем "эм-джи" до Дувра и переправился на пароме в Кале. Из Кале все отправились в путешествие по историческим городам континента, он же направил свой открытый автомобиль на северо-восток в сторону Берлина. Стояла жара, и Кит впервые ехал с поднятым верхом.
Кит петлял по извилистым дорогам Франции и Бельгии, и все вокруг постоянно напоминало ему о том, как мало времени прошло после войны в Европе. Порушенные изгороди и изувеченные танками поля, разбомбленные дома, оказавшиеся на пути наступавшей и отступавшей армий, реки, засоренные ржавой военной техникой. При виде разрушенных зданий и разоренных деревень образ Дювиля с его казино и ипподромом казался все более привлекательным.
Когда стало слишком темно, чтобы различать рытвины на дороге, Кит свернул с шоссе и проехал несколько сотен метров по тихой проселочной дороге. Он остановился на обочине и сразу провалился в глубокий сон. Задолго до рассвета его разбудил грохот грузовиков, направлявшихся к немецкой границе. Он записал в блокноте: "Судя по всему, армия встает, не обращая внимания на движение солнца". Ему пришлось несколько раз повернуть ключ, прежде чем машина зафыркала и завелась. Он протер глаза, развернул "эм-джи" и выехал на главную дорогу, стараясь не забывать, что нужно держаться правой стороны.
Через пару часов он добрался до границы, где ему пришлось выстоять длинную очередь: каждого человека, желающего въехать в Германию, тщательно проверяли. Наконец он оказался перед пограничником, который взял его паспорт на проверку. Выяснив, что Кит - австралиец, он отпустил какую-то шутку насчет Дональда Брэдмана и, махнув рукой, разрешил ему ехать дальше.
Все, что Кит слышал или читал до этого, не шло ни в какое сравнение с тем, что он увидел в побежденной стране. Трещины в дороге превращались в ямы, ямы превращались в воронки, и его продвижение становилось все медленнее. Вскоре он ехал не быстрее электромобиля в курортном парке аттракционов. А если ему удавалось разогнаться до шестидесяти километров, тотчас приходилось съезжать на обочину, пропуская очередную колонну грузовиков - с американскими звездами на дверцах.
Он решил воспользоваться одной из таких незапланированных задержек и перекусить в кафе, которое заметил чуть в стороне от дороги. Еда оказалась несъедобной, пиво разбавленным, а недовольный вид трактирщика и его подручных не оставлял сомнений в том, что ему здесь не рады. Он не стал заказывать второе блюдо, быстро расплатился и уехал.
Километр за километром он медленно продвигался к немецкой столице и добрался до окраины города всего за несколько минут до того, как зажглись газовые фонари. Он тотчас отправился на поиски небольшой гостиницы где-нибудь на задворках Берлина. Он понимал - чем ближе к центру, тем меньше вероятность, что гостиница окажется ему по карману.
В конце концов он нашел небольшой пансион на углу развороченной бомбами улицы, - дом стоял сам по себе, словно отстранившись от происходящего. Иллюзия развеялась, как только он открыл парадную дверь. Тусклый вестибюль освещала единственная свеча, за стойкой стоял угрюмый привратник в мешковатых брюках и серой рубашке. Он даже не ответил, когда Кит попытался забронировать номер. Кит знал всего несколько слов по-немецки, поэтому он просто поднял руку с растопыренными пальцами, надеясь, что привратник поймет, что ему нужен номер на пять ночей.
Мужчина нехотя кивнул, снял ключ с крючка у себя за спиной и проводил Кита по не покрытой ковром лестнице в угловой номер на втором этаже. Кит поставил портплед на пол и окинул взглядом узкую кровать, единственный стул, шкаф с тремя ручками из восьми - остальные пять были сломаны - и потертый стол. Он прошел по комнате и выглянул в окно на груды булыжника, вспомнив тихое озеро с плавающими по нему утками, которое он видел из окна своей комнаты в колледже. Он повернулся, чтобы поблагодарить привратника, но тот уже ушел.