- Выискивай тех, кого могут узнать, - наставлял его Эванс. - А лучше тех, кто связан с известными людьми. Идеальный вариант - известные люди собственной персоной.
Кит усердно работал, но его усилия пропадали даром. Даже если его статья и попадала в газету, он часто обнаруживал, что ее безжалостно искромсали.
- Меня не интересует твое мнение, - без конца твердил старый репортер. - Мне нужны только факты.
Эванс прошел подготовку в "Манчестер Гардиан" и не уставал повторять слова британского журналиста, издателя и политика Ч.П.Скотта: "Комментарии свободны, а факты священны". Кит решил, что если когда-нибудь станет владельцем газеты, он никогда не возьмет на работу человека, который служил в "Манчестер Гардиан".
Во втором семестре, вернувшись в Сент-Эндрюз, он написал передовицу для школьного журнала, в которой высказал предположение, что Австралии пора разрывать связи с Британией. В статье утверждалось, что Черчилль бросил Австралию на произвол судьбы и сосредоточился на войне в Европе.
"Мельбурн Эйдж" снова предложил Киту возможность поделиться своими взглядами с более широкой аудиторией, но на этот раз он отказался - несмотря на заманчивое предложение 20 фунтов, в четыре раза превышавшее сумму, которую он получил за полмесяца работы начинающим репортером в "Курьере". Он решил предложить статью "Аделаид Газетт", еще одному изданию отца, но редактор забраковал ее, не дойдя даже до второго абзаца.
На второй неделе семестра Кит понял, что у него появилась серьезная проблема - он никак не мог отделаться от Пенни, которая больше не верила его отговоркам, даже когда он говорил правду. Он уже пригласил Бетси в кино в следующую субботу, но так и не нашел ответа на вопрос, как встречаться с новой девушкой, не расставшись с прежней, и задача осталась нерешенной.
Во время их последнего свидания в спортзале, когда он предположил, что, может быть, пора им… Пенни намекнула, что расскажет отцу, как они проводили время по субботам. Киту было плевать, кому она расскажет, но он не хотел ставить в неловкое положение мать. Всю неделю он сидел в своей комнате и против обыкновения усердно занимался, стараясь не ходить туда, где мог бы столкнуться с Пенни.
В субботу днем он кружным путем отправился в город и встретился с Бетси около кинотеатра "Рокси". Нарушил сразу три школьных правила за один день, подумал он. Он купил два билета на фильм "Крысы Тобрука" с Чипсом Рафферти в главной роли и сел с Бетси на двухместное сиденье в последнем ряду. Когда на экране зажглась надпись "Конец", Кит не мог вспомнить, о чем был фильм, и у него болел язык. Он не мог дождаться следующей субботы, когда сборная уедет на соревнования и он сможет познакомить Бетси с прелестями крикетного павильона.
В течение всей следующей недели Пенни к нему даже не подходила, и он вздохнул с облегчением. Поэтому в четверг, когда Кит понес на почту очередное письмо матери, он назначил Бетси свидание на субботу. Он обещал отвести ее в такое место, где она никогда прежде не бывала.
Как только автобус со сборной скрылся из виду, Кит спрятался за деревьями в северной части спортивной площадки и ждал появления Бетси. Через полчаса он начал сомневаться, придет ли она вообще, но через несколько мгновений заметил идущую по полю Бетси, и все его сомнения улетучились. Ее длинные светлые волосы были стянуты в хвост. В желтом свитере, плотно облегавшем ее тело, она была похожа на Лану Тернер, а черная юбка была такой узкой, что она могла только семенить.
Когда она подошла, Кит взял ее за руку и быстро повел к павильону. Он целовал ее, останавливаясь через каждые несколько метров, и нашел молнию на юбке, когда до павильона оставалось еще целых двадцать метров.
Они подошли к черному входу, и Кит, достав из кармана куртки большой ключ, вставил его в замок. Он медленно повернул его и распахнул дверь, шаря рукой по стене в поисках выключателя. Он зажег свет и в эту минуту услышал стоны. Кит ошарашенно уставился на маты. На него, щурясь от света, смотрели две пары глаз. Одна из фигур прикрыла лицо рукой, но Кит и так узнал эти ноги. Он перевел взгляд на второе тело, лежавшее сверху.
Дункан Александр никогда не забудет день, в который потерял свою девственность.
ГЛАВА 7
ТАЙМС, 21 ноября 1940 года:
ВЕНГРИЯ ВСТУПИЛА В ГИТЛЕРОВСКУЮ КОАЛИЦИЮ: "ДРУГИЕ ПОСЛЕДУЮТ ЕЕ ПРИМЕРУ", УТВЕРЖДАЕТ РИББЕНТРОП
Любжи, скрючившись, лежал на земле, потирая подбородок. Штык целился ему между глаз, потом солдат, мотнув головой, велел ему идти к остальным в поджидавший фургон.
Любжи попытался возразить на венгерском, но понимал, что уже слишком поздно.
- Заткнись, жид, - прошипел солдат, - а то дух вышибу.
Штык разорвал его брюки и проткнул кожу правой ноги. Любжи быстро заковылял к фургону и присоединился к группе ошеломленных, беспомощных людей, которых объединяло только одно: их всех считали евреями. Черани затолкали в фургон перед самым отправлением, и грузовик медленно пополз к выезду из города. Час спустя они въехали на территорию местной тюрьмы, и Любжи с его попутчиками выгрузили из машины, как стадо скота.
Мужчин построили и повели через тюремный двор в большой каменный зал. Через несколько минут там появился сержант СС в сопровождении дюжины немецких солдат. Он пролаял приказ на своем языке.
- Он говорит, мы должны раздеться, - шепотом перевел Любжи на венгерский.
Все сняли одежду, и солдаты стали сгонять голых людей в строй - большинство тряслись от холода и страха, некоторые плакали. Любжи обшаривал взглядом помещение в поисках возможности для побега. Здесь была только одна дверь - ее охраняли солдаты - и три маленьких окошка под самым потолком. Через несколько минут в зал строевым шагом вошел элегантно одетый офицер СС с тонкой сигарой в зубах. Он остановился в центре зала и коротко и безразлично сообщил им, что теперь они военнопленные.
- Хайль Гитлер, - отсалютовал он и повернулся к выходу.
Когда офицер поравнялся с ним, Любжи сделал шаг вперед и улыбнулся.
- Добрый день, - поздоровался он.
Офицер остановился и с отвращением посмотрел на юношу. Любжи на ломаном немецком стал объяснять, что они совершили ужасную ошибку, и протянул руку с пачкой венгерских пенге на ладони.
Офицер улыбнулся, взял деньги и поджег их сигарой. Пламя разгоралось и дошло почти до пальцев, тогда он бросил горящую бумагу на пол прямо к ногам Любжи и молча ушел. В голове Любжи стучала только одна мысль - сколько месяцев он работал, чтобы накопить эту сумму.
Пленники дрожали в каменном зале. Охранники не обращали на них внимания; одни курили, другие разговаривали, как будто этих голых людей попросту не существовало. Прошел еще час, и в зал вошла группа мужчин в длинных белых халатах и резиновых перчатках. Они ходили вдоль строя, останавливались на несколько секунд и осматривали пенис каждого пленника. Троим приказали одеться и разрешили вернуться домой. Другого доказательства им и не требовалось. Любжи стало интересно, какой проверке подвергают женщин.
Когда люди в белых халатах ушли, заключенным приказали одеться и вывели их из зала. Идя по двору, Любжи смотрел по сторонам в надежде отыскать путь к побегу, но повсюду стояли солдаты со штыками. Их собрали в длинном коридоре и погнали вниз по узкой каменной лестнице с редкими газовыми лампами, от которых почти не было света. По обе стороны от Любжи тянулись забитые людьми камеры; до него доносились крики и мольбы на разных языках, но он не осмелился повернуть голову и посмотреть. Вдруг дверь в одну из камер распахнулась, его схватили за шиворот и головой вперед швырнули внутрь. Он ударился бы об каменный пол, если бы не упал на кучу тел.
Минуту он лежал неподвижно, потом встал, пытаясь рассмотреть окружавших его людей. Но в камере было всего одно маленькое зарешеченное окно, и он не сразу смог различить отдельные лица.
Раввин читал псалом - но ответом ему была тишина. Любжи попятился, когда пожилого мужчину рядом с ним вырвало. Он отошел в сторону от жуткой вони и наткнулся на другого заключенного - со спущенными штанами. Он сидел в углу, прижавшись спиной к стене - так никто не застанет его врасплох.
Когда дверь открылась снова, Любжи не знал, сколько времени он провел в этой зловонной камере. Вошла группа солдат с фонариками в руках. Они направляли свет в мигающие глаза. Если глаза не мигали, тело вытаскивали в коридор, и больше его никто не видел. Тогда Любжи в последний раз видел господина Черани.
Вести счет дням можно было, только следя за сменой света и тьмы сквозь щель в стене, и по миске с похлебкой, которую заключенным оставляли каждое утро. Каждые несколько часов солдаты приходили за новой порцией тел, пока не убедились, что остались только сильнейшие. Любжи думал, что со временем он тоже умрет, так как смерть, по всей видимости, была единственным выходом из этой маленькой тюрьмы. С каждым днем его костюм становился свободнее, и он все туже затягивал ремень.
Вдруг однажды утром в камеру ворвались солдаты и выволокли оставшихся в живых заключенных. Им приказали идти по коридору и вверх по каменным ступеням во двор. Когда Любжи вышел на солнце, ему пришлось закрыть рукой глаза. Он провел в темнице десять, пятнадцать, может быть, двадцать дней, и у него выработалось, как говорили заключенные, "кошачье зрение".
И в этот момент он услышал удары молотка. Повернув голову налево, он увидел заключенных, строивших деревянную виселицу. Если бы в животе не было пусто, его бы вырвало. Его ноги коснулся штык, и он быстро догнал других заключенных, выстроившихся в ряд, чтобы забраться в кузов грузовика.
По дороге в город охранник, смеясь, сообщил, что им оказана большая честь - сначала они предстанут перед судом, а уж потом их отвезут обратно в тюрьму и повесят всех до единого. Надежда обернулась отчаянием, когда Любжи осознал, что скоро умрет. Впервые он почувствовал, что ему все равно.
Грузовики остановились перед зданием суда, и заключенных провели внутрь. Любжи внезапно заметил, что вокруг больше нет штыков, и солдаты держатся на расстоянии. В здании заключенным разрешили сесть на деревянные скамейки и даже дали кусочки хлеба на жестяных тарелках. У Любжи возникли подозрения, и он стал прислушиваться к охранникам, болтавшим друг с другом. Из обрывков разговоров он понял, что немцы затеяли все это представление с целью доказать, что все евреи - преступники, так как этим утром на заседании суда присутствовал наблюдатель от Красного Креста из Женевы. Конечно же, думал Любжи, такой человек поймет, что это не может быть простым совпадением, не могут все преступники оказаться евреями. Не успел он придумать, как воспользоваться этой информацией, как капрал схватил его за руку и отвел в зал заседаний. Любжи стоял перед пожилым судьей, сидевшим на высоком стуле. Суд - если это можно так называть - длился всего несколько минут. Судебному приставу пришлось даже просить Любжи напомнить ему свое имя, перед тем как судья вынес смертный приговор.
Высокий худой юноша посмотрел на наблюдателя от Красного Креста, сидевшего справа от него. Тот уставился в пол, явно скучая, и поднял голову только в тот момент, когда вынесли смертный приговор.
Другой солдат взял Любжи за руку и собрался вывести его из зала, чтобы уступить место следующему заключенному. Внезапно наблюдатель встал и задал судье вопрос на незнакомом Любжи языке.
Судья нахмурился и вновь обратил свое внимание на заключенного на скамье подсудимых.
- Сколько тебе лет? - спросил он по-венгерски.
- Семнадцать, - ответил Любжи. Обвинитель подошел к судье и шепотом повторил ответ Любжи.
Судья сердито посмотрел на Любжи и объявил:
- Смертная казнь заменяется пожизненным заключением. - Он улыбнулся и после небольшой паузы добавил: - Повторное слушание через двенадцать месяцев.
Наблюдатель, казалось, был доволен своей утренней работой и кивнул в знак одобрения.
Охранник, явно считавший, что к Любжи отнеслись слишком мягко, шагнул вперед, схватил его за плечо и вывел в коридор. На него надели наручники, вытащили во двор и затолкали в открытый грузовик. Другие заключенные молча ждали его, так как он был последним пассажиром.
Откидной борт с шумом закрылся, и через несколько минут грузовик дернуло вперед. Любжи, не удержавшись на ногах, упал на деревянный настил.
Стоя на коленях, он осмотрелся. С ними ехали два охранника, они сидели у борта напротив друг друга. Оба держали винтовки, но у одного не было правой руки. По его виду можно было сказать, что он, как и заключенные, смирился со своей судьбой.
Любжи отполз к борту и сел на пол рядом с охранником с двумя руками. Он опустил голову и пытался сосредоточиться. До тюрьмы ехать минут сорок. Он был уверен: если он не хочет болтаться на виселице вместе с остальными, это его последний шанс. Но как тут сбежишь, размышлял Любжи, а грузовик тем временем замедлил ход и въехал в туннель. Когда туннель кончился, Любжи попытался вспомнить, сколько туннелей было между тюрьмой и судом. Три, может, четыре. Он не был уверен.
Когда через несколько минут грузовик подъехал к следующему туннелю, Любжи начал медленно считать. "Раз, два, три". Почти четыре секунды они находились в полной темноте. В эти несколько секунд у него было одно преимущество перед охранниками: после трех недель, проведенных в склепе, он лучше ориентируется в темноте, чем они. Правда, на их стороне численность: их двое, а он один. Он бросил взгляд на второго охранника. Ну ладно, полтора.
Любжи смотрел прямо перед собой, вглядываясь в проплывавший мимо пейзаж. По его расчетам, они проехали примерно полпути от города до тюрьмы. Рядом с дорогой протекала река. Перейти ее будет сложно, если вообще возможно - ведь он не знал, насколько она глубокая. С другой стороны дороги метров на триста-четыреста тянулись поля, за ними начинался лес.
Сколько ему потребуется времени, чтобы преодолеть расстояние в триста метров со скованными руками? Он повернул голову и посмотрел, не видно ли следующего туннеля. Ничего похожего не было, и Любжи испугался, что они уже проехали последний туннель перед тюрьмой. Стоит ли рисковать и пытаться сбежать при свете дня? Если через пару километров туннель не покажется, думал он, выбора у него нет.
Они проехали еще один километр, и Любжи понял - больше тянуть нельзя, после следующего поворота ему придется принимать решение. Он осторожно подтянул ноги к подбородку и положил скованные руки на колени. Вжавшись спиной в борт грузовика, он перенес тяжесть своего тела на пальцы ног.
Уставившись на дорогу, Любжи смотрел, как фургон поворачивает направо, и едва не выкрикнул: "Мазелтов!", когда увидел туннель в полукилометре от них. Судя по крошечному пятнышку света в конце туннеля, он был длиной не меньше четырех секунд.
Он напряженно застыл, приготовившись к прыжку. Сердце бешено колотилось в груди, и ему казалось, что охранники почувствуют надвигающуюся опасность. Любжи поднял взгляд на двурукого охранника, который неторопливо вытащил из внутреннего кармана сигарету, вставил ее в рот и стал искать спички. Любжи перевел взгляд на туннель - до него оставалось каких-то сто метров. Он знал, как только они окажутся в темноте, у него будет всего несколько секунд.
Пятьдесят метров… сорок… тридцать… двадцать… десять. Любжи глубоко вдохнул, мысленно сказал "раз", потом резко вскочил и обхватил наручниками шею двурукого охранника, выкручивая ее с такой силой, что немец выпал из грузовика и завопил, ударившись о землю.
Выехав из туннеля, грузовик с визгом остановился. Любжи выпрыгнул из машины и помчался по полю. Следом за ним побежали еще несколько заключенных. Он пролетел метров сто, когда над его головой просвистели первые пули. Он хотел пробежать следующие сто метров на той же скорости, но теперь каждые несколько шагов сопровождались градом пуль. Он кидался из стороны в сторону, пытаясь уклониться от пуль, и вдруг услышал крик. Оглянувшись, он увидел, что один из заключенных, который выпрыгнул следом за ним, неподвижно лежит на земле, а второй все еще бежит всего в нескольких метрах позади Любжи. Любжи лишь надеялся, что стреляет однорукий охранник.
Впереди возвышались деревья - до них оставалась какая-то сотня метров. Каждый выстрел пришпоривал его, как стартовый пистолет, заставляя измученное тело преодолевать все новые метры. Раздался еще один крик. На этот раз Любжи не обернулся. Ему оставалось метров пятьдесят, когда он вспомнил, как один заключенный рассказывал ему, что дальность немецкой винтовки триста метров - значит, он всего в шести-семи секундах от безопасности. И в этот момент в его плечо вонзилась пуля. По инерции он сделал еще несколько шагов вперед, но не удержался на ногах и плашмя рухнул на землю. Он пытался ползти, но через пару метров его голова упала в грязь. Он лежал, смирившись со смертью.
Вдруг чьи-то грубые руки схватили его за плечи. Другие руки крепко вцепились в лодыжки. Любжи успел только удивиться, как быстро добрались до него немцы…
Любжи не знал, который был час, когда он проснулся. Стояла кромешная тьма, и он решил, что лежит в своей камере в ожидании казни. Внезапно его пронзила острая боль в плече. Он попытался сесть, опираясь на руки, но не смог даже пошевелиться. Он подвигал пальцами и с удивлением обнаружил, что с него сняли наручники.
Он попробовал позвать кого-нибудь, но из горла вырвался хрип, похожий на стон раненого животного. Он снова попытался сесть и снова потерпел неудачу. А потом зажмурился, не веря своим глазам: перед ним стояла девушка. Она опустилась на колени и протерла его лоб влажной тряпкой. Он пытался говорить с ней на разных языках, но она только качала головой. Когда же она наконец заговорила сама, это был язык, которого он никогда не слышал. Тогда она улыбнулась, ткнула в себя пальцем и просто сказала:
- Мари.
Любжи заснул. Когда он проснулся, в глаза ему светило утреннее солнце. На этот раз ему удалось поднять голову. Вокруг него возвышались деревья. Он повернул голову влево и увидел несколько разноцветных кибиток, доверху нагруженных всевозможными вещами. Рядом лошади щипали траву под деревом. Он посмотрел в другую сторону, и его взгляд остановился на девушке. Только сейчас Любжи понял, как она хороша. Она стояла в нескольких шагах от него и разговаривала с мужчиной, на плече у которого висела винтовка.
Он окликнул их, и оба повернулись к нему. Мужчина быстро подошел к Любжи и, склонившись над ним, заговорил на его родном языке.
- Меня зовут Руди, - представился он.
Он рассказал, что несколько месяцев назад он со своим маленьким отрядом бежали через чешскую границу, но немцы шли за ними по пятам. Им приходилось все время находиться в движении, потому что "высшая раса" считала цыган еще хуже евреев.
Вернулась Мари - которая оказалась сестрой Руди - с чашкой горячей похлебки и ломтем хлеба. Она опустилась рядом с ним на колени и стала медленно кормить его с ложки жидкой кашей, иногда останавливаясь и давая ему кусочек хлеба. Ее брат тем временем рассказывал Любжи, как он к ним попал. Руди услышал выстрелы и побежал к опушке леса, думая, что немцы обнаружили его отряд, но увидел бегущих прямо на него заключенных. Всех их подстрелили, но Любжи оказался почти у самого леса, и его людям удалось его спасти.
Увидев, как они понесли его в лес, немцы не стали их преследовать.