С каждым днем то радостное чувство собственной значимости, которое вспыхнуло во мне после вечеринки в доме профессора, ощущалось все слабее, и меня охватывало отчаяние. Просыпаться чуть свет, бежать на виа Меццоканноне, вкалывать до вечера и чуть живой от усталости тащиться домой… Тысячи умных слов, усвоенных в школе, лежали у меня в голове мертвым грузом, никому не нужные. Меня печалили воспоминания не только о нашем с Нино разговоре, но и о прежних каникулах, которые я проводила на пляже с дочками владелицы магазина канцтоваров, особенно в то лето, когда мы еще встречались с Антонио. Как глупо все закончилось! Антонио был единственным, кто любил меня по-настоящему, других нет и не будет. Засыпая, я вызывала в памяти запах его кожи, наши свидания на прудах, поцелуи и объятия на заброшенной консервной фабрике.
Как-то вечером, когда я предавалась хандре, ко мне вдруг заявились Кармен, Ада и Паскуале. У Паскуале была перевязана рука - несчастный случай на работе.
Мы купили мороженого и пошли в парк, посидеть на скамейке.
- Ты почему больше в лавку не заходишь? - в лоб спросила меня Кармен сердитым голосом. Я ответила, что работаю в книжном и у меня совсем нет свободного времени. Ада холодно заметила, что для тех, кто тебе дорог, время можно найти, но если у меня к этому делу такой подход, то ничего не поделаешь.
- Какой подход?
- А вот такой. Ты бесчувственная. Вспомни, как ты поступила с моим братом.
Я довольно резко ответила, что это он меня бросил, а не я его, на что Ада возразила:
- Неужели ты сама веришь в то, что говоришь? Есть те, кто бросает, а есть те, кто заставляет себя бросить.
- То же и с друзьями, - добавила Кармен. - Думаешь, что виноват один, а присмотришься - совсем другой.
- Послушайте, - возмутилась я, - не моя вина, что мы с Лилой перестали общаться.
- Не важно, чья это вина, Лену, - вмешался Паскуале. - Важно, что сейчас Лине нужна помощь.
Он напомнил, что это она помогла ему вылечить зубы, она втихаря доплачивала Кармен, она посылала деньги Антонио, потому что иначе ему в армии пришлось бы худо, - кстати сказать, о последнем факте я и понятия не имела. Я осторожно поинтересовалась, что с ним, и услышала, что у него был нервный срыв и он долго болел. Девчонки говорили об этом сердито, Паскуале - более спокойно. Он же сказал, что за Антонио можно не беспокоиться, он выкарабкается. Беспокоиться надо за Лилу.
- Да что с ней такое?
- Ее хотят показать врачу.
- Кто это хочет?
- Все. Стефано, Пинучча, вся родня.
- Но зачем?
- Они хотят выяснить, почему она не беременеет.
- А она что?
- Отказывается наотрез. Психует.
- А я-то тут при чем? - пожала плечами я.
- Сходи к ней, - сказала Кармен.
40
Я поговорила с Лилой. Она рассмеялась и сказала, что пойдет к врачу, но при одном условии: если я перестану на нее злиться.
- Ладно.
- Поклянись.
- Клянусь.
- Поклянись здоровьем братьев и Элизы.
Я сказала, что вообще-то в посещении врача нет ничего страшного, но если она не хочет туда идти, то пусть не ходит, это ее дело. Она сразу отбросила шутливый тон.
- Стало быть, не будешь клясться?
- Не буду.
Она замолчала, а затем тихо добавила:
- Значит, я ошиблась.
Меня охватило раздражение.
- Сходи к врачу, потом расскажешь.
- А ты?
- Я не могу уйти с работы. Меня уволят.
- Тогда я тебя найму, - насмешливо сказала она.
- Сходи к врачу, Лила.
Ко врачу Лилу повели Мария, Нунция и Пинучча. Все три женщины выразили желание присутствовать при осмотре. Лила ни с кем не спорила, не огрызалась. Она еще никогда не была у гинеколога и терпеливо вынесла всю процедуру, крепко стиснув зубы и глядя в одну точку. Пожилой доктор, которого порекомендовала знакомая повитуха, произнес много умных слов, из которых вытекало, что со здоровьем у Лилы все в порядке. Ее мать и свекровь обрадовались, а Пинучча нахмурилась и спросила:
- Но почему же она не беременеет? И почему первый ребенок умер?
Врач уловил в ее голосе злобу и насупился:
- Синьора Карраччи еще слишком молода, ей надо набраться сил.
Набраться сил. Не знаю, так ли точно он выразился, но, когда мне передали эти слова, они произвели на меня сильное впечатление. Из них следовало, что Лила, чуть ли не каждую минуту стремившаяся продемонстрировать окружающим свою силу, на самом деле была слаба. И родить не могла не потому, что ей хватало сил сопротивляться беременности, а потому, что их как раз не хватало. Моя обида на нее понемногу прошла. Мы встретились во дворе, и она рассказала мне, каким мучением был медицинский осмотр, и осыпала бранными словами и доктора, и своих родственниц. Я слушала ее с интересом: меня ни гинеколог, ни повитуха никогда не осматривали.
- Он вставил в меня какую-то железяку, я заплатила ему кучу денег, и ради чего? - саркастически произнесла она. - Чтобы узнать, что мне надо набраться сил?
- Что он имел в виду?
- Что мне надо чаще бывать на море.
- В каком смысле?
- Ходить на пляж, Лену, загорать, плавать в морской воде. Он считает, что от морских купаний тело станет здоровее, а там и дети появятся.
Мы простились по-доброму. Мы снова подружились, и обе были довольны.
На следующий день Лила опять пришла ко мне и стала жаловаться на мужа. Стефано решил снять домик в местечке Торре-Аннунциата и на весь июль и август отправить ее туда с матерью и Пинуччей, которая тоже мечтала набраться сил, хоть это ей и не требовалось. Сейчас они размышляли, как быть с обеими лавками и магазином. Договорились, что Альфонсо до начала учебного года будет помогать Джильоле на пьяцца Мартири, а Мария заменит Лилу в новой колбасной лавке.
- Если я два месяца просижу с матерью и Пинуччей, я повешусь, - горько сказала она.
- Зато будешь купаться и загорать.
- Я не люблю плавать и терпеть не могу жариться на солнце.
- Эх, вот если бы меня позвали на море, я бы бегом побежала!
Она с любопытством взглянула на меня и тихо сказала:
- Ну так поехали.
- Я же работаю.
Лила оживилась и повторила, на этот раз без всякой иронии, что может меня нанять.
- Увольняйся! - уговаривала она меня. - Будешь получать не меньше, чем в книжном.
Она не успокаивалась и все твердила, что, если я соглашусь, все устроится и она стерпит даже присутствие Пинуччи, у которой уже вырисовывался круглый животик. Но я вежливо отказалась. Я представила себе, чем обернутся эти два месяца в доме на море: истерики, плач, ссоры с Нунцией, потасовки со Стефано, который будет приезжать на выходные, склоки с братом, который собирался навещать свою жену, бесконечные с разборки Пинуччей, издевательские замечания и бесчисленные взаимные оскорбления.
- Нет, не могу, - решительно заявила я, - меня мать не отпустит.
Лила обиделась и ушла: наша идиллия продлилась недолго. К моему великому удивлению, на следующее утро в магазин заявился Нино, бледный и исхудавший. Он сдавал экзамены - их у него было четыре. В воображении мне часто виделось волшебное пространство за стенами университета и образованные студенты, беседующие с убеленными сединами мудрецами о Платоне и Кеплере, поэтому я внимала Нино с разинутым ртом, время от времени вставляя: "До чего же ты умный". Но едва представилась возможность, как я заговорила о его статье в "Кронаке меридионали" и о том, как она мне понравилась. Нино слушал меня не перебивая, пока я сама не замолчала, не зная, что еще добавить. Вроде бы он остался доволен. Ни профессор Галиани, ни Армандо, ни даже Надя не уделили столько внимания его статье. Он тут же принялся делиться со мной планами написать еще кое-что на ту же тему. Мы разговаривали, стоя в дверях магазина, и я делала вид, что не слышу окликов хозяина. Когда он перешел на крик, Нино пробормотал: "Что нужно этому идиоту?", еще немного постоял со мной, а потом сказал, что завтра уезжает на Искью, и протянул мне руку. Я только успела коснуться этой тонкой, нежной руки, как он подтянул меня к себе, наклонился и легонько поцеловал в губы. Этот поцелуй длился не больше секунды. Нино отпустил меня, слегка погладил по руке и пошел в сторону Реттифило. Я стояла и смотрела, как он, не оборачиваясь, идет прочь своей небрежной рассеянной походкой человека, который не боится никого в мире, потому что знает, что этот мир только для того и существует, чтобы склониться перед ним.
В ту ночь я не сомкнула глаз. Рано утром я побежала в колбасную лавку. Лила как раз отпирала двери. Кармен еще не пришла. Я ничего не сказала про Нино, но с отчаянием неосуществимой надежды выговорила:
- Если ты поедешь не в Торре-Аннунциата, а на Искью, то я уволюсь и поеду с тобой.
41
Мы высадились на острове на вторую неделю июля, в воскресенье. Стефано, Лила, Рино, Пинучча, Нунция и я. Мужчины тащили чемоданы - настороженные, словно попавшие на чужбину герои древнегреческих мифов; они были недовольны тем, что остались без машин, что их подняли ни свет ни заря, лишив заслуженного воскресного отдыха. Лила и Пинучча, надевшие свои лучшие платья, дулись на мужей, но по разному поводу: Пинучча - потому, что Рино обращал на нее мало внимания, а Лила - потому, что Стефано шагал вперед с самоуверенным видом, хотя всем было очевидно, что он понятия не имеет, куда идти. Что до Нунции, то она боялась сказать лишнее слово, способное обозлить молодежь, и чувствовала себя в этой компании лишней. Единственным счастливым человеком была я: с легким рюкзаком за плечами, я полной грудью вдыхала ароматы прекрасного острова, наслаждалась его звуками и красками, вспоминая свое прошлое, проведенное здесь лето.
Мы расположились в двух крошечных такси, втиснувшись в них сами и с трудом втиснув свой багаж. Дом, арендованный в последнюю минуту через одного из поставщиков Стефано, уроженца Искьи, находился в местечке под названием Куотто. Простой и скромный, он принадлежал родственнице поставщика - худой старой деве лет шестидесяти, встретившей нас с лаконичной деловитостью. Стефано и Рино потащили по лестнице чемоданы, отпуская шуточки и одновременно проклиная их тяжесть. Хозяйка провела нас в затемненные комнаты, стены которых были увешаны иконами с горящими лампадами. Мы распахнули окна и сразу за дорогой, вдоль которой росли пальмы и сосны, увидели длинную полоску моря. Точнее, на море выходили комнаты Пинуччи и Лилы, которые довольно долго делили их между собой - твоя больше, нет, твоя больше; в комнате Нунции вместо окна было что-то вроде крохотного иллюминатора, а из моей комнатушки, почти целиком занятой кроватью, открывался вид на курятник, заросший тростником.
Еды в доме не было. По совету хозяйки мы отправились в тратторию; в ней было темно, и мы оказались единственными посетителями. Мы надеялись просто перекусить, но к концу обеда даже Нунция, никогда не доверявшая другим поварам, признала, что накормили нас очень вкусно, и даже хотела взять что-нибудь с собой, чтобы не возиться с ужином. Стефано сделал вид, что оплата счета его не касается; повисла неловкая пауза, после чего Рино вытащил кошелек и расплатился за всех. Девушки захотели прогуляться на пляж, но мужчины воспротивились, отговариваясь усталостью. Мы настаивали, особенно Лила.
- Мы слишком объелись, - сказала она, - хорошо бы пройтись, а пляж совсем рядом. Мама, ты как себя чувствуешь?
Но Нунция поддержала мужчин, и все вернулись домой.
Побродив из комнаты в комнату, Стефано и Рино заявили, что хотят прилечь. Затем они о чем-то пошептались, дружно рассмеялись и кивнули женам, которые с недовольным видом проследовали за ними в спальни. Мы с Нунцией часа на два остались одни. Осмотрели довольно грязную кухню, и Нунция принялась перемывать тарелки, стаканы, кастрюли и столовые приборы. Не сразу, но она попросила меня ей помочь, а главное - подумать, чего здесь не хватает и что надо потребовать у хозяйки. Она долго перечисляла то одно, то другое, а потом удивлялась, как это я все запомнила. "Вот что значит хорошо учиться в школе", - сказала она.
Вскоре парочки вернулись в гостиную: сначала Лила со Стефано, за ними Рино с Пинуччей. Я снова предложила пойти на пляж, но все уселись пить кофе и болтать, Нунция стала готовить ужин, а Пинучча вцепилась в Рино, требуя, чтобы он послушал, что происходит у нее в животе, и настойчиво убеждая его остаться до утра, и все это продолжалось до вечера, так что мы опять никуда не пошли. Наконец мужчины заторопились, боясь опоздать на паром; такси они не заказали, и им пришлось ловить попутную машину, чтобы добраться до порта. В итоге они сорвались, толком не попрощавшись. Пинучча чуть не расплакалась.
Мы с Лилой и Пинуччей принялись молча разбирать чемоданы и раскладывать вещи, а Нунция отправилась надраивать ванную. Окончательно убедившись, что мужчины успели на паром и точно не вернутся, мы немного расслабились. Впереди у нас была целая неделя, свободная от забот и обязательств. Пинучча заявила, что боится спать одна в своей комнате: там стояло изображение Богоматери с вонзенными в сердце ножами, лезвия которых поблескивали в свете лампады, - и перебралась на ночь в спальню к Лиле. Я заперлась в своей комнатушке, чтобы сполна насладиться своей тайной: Нино - совсем рядом, в Форио, и, может быть, уже завтра я встречу его на пляже. Я чувствовала себя отчаянной и безрассудной, и мне это нравилось. Какая-то часть меня уже устала от вечного благоразумия.
В доме было жарко, и я открыла окно. Я слушала кудахтанье кур и шелест тростника, пока в комнату не налетели комары. Я быстро закрыла окно и около часа охотилась за кровопийцами с одной из книжек, которую мне дала профессор Галиани: сборником пьес Сэмюэла Беккета. Еще не хватало, чтобы Нино увидел меня всю в прыщах от комариных укусов. Показываться ему на глаза со сборником пьес мне тоже не хотелось, потому что я ни разу в жизни не была в театре. Я отложила Беккета (вся обложка была в комариных трупах и кровавых потеках) и взялась за жутко трудный текст о государственном устройстве. За этим чтением я и уснула.
42
Наутро Нунция, которая считала себя обязанной заботиться о нас, отправилась на поиски рынка, а мы - на пляж в бухте Читара.
Лила с Пинуччей разделись, оставшись в потрясающе красивых купальниках, разумеется закрытых: если до женитьбы их мужья, особенно Стефано, более или менее снисходительно относились к бикини, то теперь выступали категорически против. Новые, яркие, они смотрелись изумительно; вырезы на груди и на спине спускались элегантными линиями, подчеркивая гладкость кожи. У меня под старым синим платьем с длинными рукавами скрывался выгоревший бесформенный купальник, который позапрошлым летом мне отдала в Барано Нелла Инкардо. Я нехотя разделась.
Мы пошли вдоль берега, добрались до термальных источников, над которыми поднимался пар, и вернулись назад. Мы с Пинуччей то и дело заходили в море поплавать, но Лила так ни разу и не окунулась, хотя вроде бы ради этого сюда и приехала. Никакого Нино мы не встретили, и у меня испортилось настроение; почему-то я убедила себя, что случится чудо и я обязательно его увижу. Лила с Пинуччей захотели домой, но я с ними не пошла, а двинулась вдоль берега в сторону Форио. В результате я так обгорела, что у меня поднялась температура, а плечи покрылись волдырями. После этого я несколько дней не выходила на солнце: прибиралась в доме, готовила и читала, чем растрогала Нунцию, которая не жалела для меня похвал. Зато по вечерам, под тем предлогом, что мне надоело весь день сидеть взаперти, я предлагала Лиле и Пинучче прогуляться до Форио, хотя путь туда был неблизкий. Мы ходили по центру, ели мороженое. "Как же тут красиво, не то что у нас - сплошная тоска", - жаловалась Пинучча. Но для меня и в Форио была сплошная тоска: Нино нам так и не встретился.
Ближе к концу недели я предложила Лиле съездить в Барано и сходить на пляж Маронти. Она с радостью согласилась; Пинучча, которой не хотелось оставаться с Нунцией, к нам присоединилась. Мы выехали рано утром. Надели под платье купальники, взяли с собой полотенца, бутерброды и воду. Я сказала, что хочу навестить сестру учительницы Оливьеро, Неллу, в доме которой жила в свой прошлый приезд на Искью. Мой тайный план заключался в том, чтобы увидеться с семейством Сарраторе и узнать у Маризы адрес друга Нино в Форио. Правда, я побаивалась, что могу столкнуться с отцом Нино, Донато, но надеялась, что он будет на работе. Впрочем, ради того, чтобы увидеться с Нино, я была готова пойти и на этот риск и стерпеть грязные намеки Донато Сарраторе.
Когда Нелла открыла дверь и я предстала перед ней точно призрак, она на миг замерла ошеломленная, и на глаза у нее набежали слезы.
- Вот ведь радость-то! - воскликнула она.
Но дело было не только во мне. Я напомнила ей о сестре, которой, как она рассказала, совсем не нравилось в Потенце; здоровье ее так и не поправилось, и надежд на улучшение почти не осталось. Нелла пригласила нас на террасу и предложила перекусить. К Пинучче она отнеслась с трогательной заботой, усадила в кресло и погладила ее немного выпирающий живот. Я в это время устроила для Лилы своего рода экскурсию: показала угол террасы, где я загорала, стол, за которым мы ели, место, где была устроена моя постель. На краткий миг мне вспомнилось, как надо мной склонился Донато Сарраторе, как он запустил руку под мою простыню и начал меня щупать. Меня передернуло от отвращения, но это не помешало мне спросить у Неллы:
- А где семья Сарраторе?
- На пляже.
- Как вы с ними, ладите?
- Да по-разному…
- Что, слишком многого хотят?
- Ну так он теперь не какой-нибудь кондуктор, а журналист! Во всяком случае, так он сам думает.
- Так он тоже здесь?
- У него отпуск по болезни.
- А Мариза?
- Маризы как раз и нет, зато все остальные в сборе.
- Кто все?
- Ты и так поняла.
- Да ничего я не поняла.
Нелла рассмеялась:
- Сегодня и Нино здесь, Лену. Когда ему нужны деньги, он приезжает на полдня, а потом возвращается к другу на Форио.