– Зачем она приехала? – выговаривал матери рассвирепевший подросток, попутно проклиная свою неудачную жизнь.
– Вместе легче, – пыталась успокоить его Лариса.
– Ничё не легче, – бесновался Антон, подглядывая за бабкой. – Я даже пригласить никого не могу, – жаловался он. – Заходишь, а она стоит на коленях перед телевизором и молится.
– Не перед телевизором, а перед иконами, – поправляла его Лариса, уже сожалея о том, что пригласила свекровь переехать.
– А иконы у тебя где? Не на телевизоре? – психовал сын и пытался проскользнуть мимо бабки незамеченным, но, как правило, безуспешно. Надежда Николаевна обязательно останавливала внука и предлагала проверить домашнее задание.
– Это лишнее, Надежда Николаевна, – тактично предупредила свекровь Лариса, полагая, что та сразу же примет ее пожелание к сведению, но не тут-то было.
– Я всегда проверяла у Славы домашнее задание. Всегда!
– Но это не Слава…
– Какая разница?!
– Уверяю вас, Надежда Николаевна, принципиальная.
– Не могу с тобой согласиться, – категоричным тоном заявила свекровь, по лицу которой легко читалось: "Еще ты меня учить будешь!"
– Антон – подросток. – Лариса не теряла надежды урегулировать проблему мирным путем: – С этим нужно считаться. Переходный возраст, особый. Любое слово вызывает в нем столь бурную реакцию, особенно сейчас… когда… нет Славы.
– Ну не знаю… – Имя сына подействовало на Надежду Николаевну успокаивающе, но это не означало, что она была готова признать правоту невестки. – Придумали какой-то переходный возраст. Воспитывать детей надо, а не на возраст кивать. У моего Славы никакого такого "переходного" не было. Нормальный ребенок: послушный, сговорчивый. Скажешь – сделает.
– Не то что я, – встрял Антон и с вызовом посмотрел на мать и бабку.
– Не то что ты, – подтвердила Надежда Николаевна и, обидевшись на Ларису из-за того, что та не приняла ее сторону, ушла на кухню.
– Зачем ты так, Антошка?
– А чё она во все лезет?
– Она твоя бабушка.
– Ну и что?! Жили же мы как-то без нее тринадцать лет, и ничего не случилось. А теперь вот этот (Антон не произнес слова "папа") пропал и – нате вам, пожалуйста. Набежали, как тараканы.
– Ты злишься? – Лариса легко коснулась плеча сына.
– Я?! – демонстративно возмутился Антон. – На кого?
– На отца, на меня…
– Нет, – сухо ответил старший сын, и Лариса поняла: так и есть.
– Я думаю, – криво улыбнулась она, – папа не нарочно.
– А я и не говорю, – дрожащим голосом произнес Антон и отвернулся якобы включить телевизор, но на самом деле – скрыть слезы, градом полившиеся из глаз.
– Давай подождем еще немного? – из своего угла попросила его Лариса. – Еще пару месяцев…
– А я… – свекровь неожиданно появилась в дверном проеме, – буду ждать своего сына всю жизнь.
– Вот и жди… – огрызнулся Антон и прибавил звук.
– И ты не сделаешь ему замечание, Лара? – холодно поинтересовалась Надежда Николаевна. – Так разговаривать со старшими недопустимо.
– Недопустимо болтать глупости! – взвился мальчик и пулей пролетел мимо усевшейся на стул бабки.
– И ты это так оставишь? – свекровь надменно посмотрела на Ларису.
– А что я должна сделать?
– Наказать. Сначала – словом, а если он не послушается, принять какие-то меры, – назидательно произнесла свекровь и прищурилась.
– Я поговорю с ним, – пообещала Лариса, в душе которой еще чуть-чуть теплилась надежда, что ей удастся убедить Антона реагировать на бабушкины слова не так бурно.
– Я сама поговорю с ним, – решила Надежда Николаевна и чинно направилась в детскую, откуда вылетела через пару минут со словами: – Жив бы был Слава, он никогда бы не допустил такого отношения ко мне.
– Он не умер! – донеслись до Ларисы вопли младшего сына, и она изменилась в лице:
– Вы в своем уме, Надежда Николаевна?! Вы зачем такое детям говорите?
– Я не сказала ничего особенного. Просто сказала, если Слава жив, то он этого не оставит, а если умер, то тогда видит их сверху и душа его мучается от боли, когда так с его мамой разговаривают.
– Вы с ума сошли, – бросила свекрови Лариса и вошла в детскую, чтобы успокоить младшего сына. Но, кажется, в ее появлении там не было никакой нужды, потому что Антон, гладя по вздрагивающей спине воющего в подушку Глеба, уговаривал того набраться терпения и подождать.
– Не хочу больше ждать, – заголосил Глебка, а Антон, почувствовав материнское присутствие, быстро обернулся и показал глазами на дверь: иди, мол, сами справимся.
Перед ужином Надежда Николаевна собрала семейный совет и заявила, что возвращается домой, потому что не предполагала, что так сложно жить рядом с психически неуравновешенными людьми. Лариса уговаривать ее не стала, признав, что переживать беду вместе не так легко, как об этом свидетельствуют пословицы и поговорки. Мало того, если раньше в ее доме жили тоска, отчаяние вперемешку с надеждой, то сейчас появилась еще и ревность. Со стороны могло показаться, что Надежда Николаевна соревнуется с ней лично и ее детьми в том, кто сильнее любит Славу и переживает из-за его отсутствия. Впрочем, Ларисе не хотелось обвинять свекровь во всех смертных грехах, она знала своего сына и прекрасно понимала, что Антон намеренно сделал все, чтобы выжить надоедливую бабку из дома, потому что та, переехав к ним, невольно ограничила его свободу. И дело не в запахах лекарств, не в водруженных на телевизор иконах, не в новом вкусе блюд. Дело было в той интонации назидательности, которая сопровождала любое ее высказывание, от вопроса до замечания. Именно с ней Антон, воспитывавшийся в атмосфере доверия и уважения к личности, и не мог смириться.
– Извините, Надежда Николаевна, – скороговоркой выпалила Лариса, испытывая неловкость за то, что сначала обнадежила, а потом вроде бы с легкостью отказала от дома.
– Ничего, Ларочка, бог простит, – не осталась в долгу свекровь, из чего стало ясно – обиделась.
– Чего ты с ней носишься? – возмутился Антон, как только бабка перешагнула порог квартиры.
– А что она тебе сделала?
Как Лариса и предполагала, ничего вразумительного ее сын ответить не смог, зато Глебка, выбежавший из детской, тут же подключился к разговору:
– А зачем она у тебя в шкафу роется?
– В смысле? – Вопрос сына прозвучал неожиданно. – Что значит "роется"?
– А то и значит, – проворчал Антон и укоризненно посмотрел на младшего брата. – Когда тебя нет дома, бабушка Надя заходит к тебе в спальню и роется в твоем шкафу.
– Зачем? – растерялась Лариса, с трудом представлявшая, чтобы Славина мать могла себе позволить нечто подобное, ибо в ее присутствии она даже посуду из кухонных шкафов вынимала со словами: "Можно, Ларочка?"
Лариса знала свою свекровь не первый год и хорошо помнила, как тяжело та привыкала к тому, что Слава, ее единственный сын, отказался жить с ней в одной квартире. А ведь это могло бы существенно облегчить молодым супругам жизнь: сошлись они рано, будучи студентами. К тому же у самой Ларисы, кроме пожилой тетки, из родных никого не было, не разбежишься.
– Безродная, непонятно, из какой семьи, – поставила сыну на вид Надежда Николаевна, явно недовольная его выбором. Но Слава, невзирая ни на что, сумел настоять на переезде, дипломатично пообещав, что будет забегать к матери каждый день. Увидев готовность сына жертвовать собственным временем ради нее, Надежда Николаевна успокоилась, смирилась с "соперницей" и ввела в расписание молодых супругов обязательные воскресные обеды, во время которых щедро делилась бесценным, как она думала, жизненным опытом, не забывая подчеркнуть, как это важно – видеть перед глазами положительный пример родителей.
– Правда, Лариса? – обращалась она к невестке, думая, что той не останется ничего другого, как признать ее правоту и подобострастно поблагодарить за преподанные уроки. Но не тут-то было. Наученная опытом ранней самостоятельной жизни, с виду скромная и миловидная, Ларочка однажды, прямо посмотрев в глаза свекрови, ответила:
– У меня "положительного примера" перед глазами не было. Меня тетка растила в перерывах между сменами, спасибо ей, всему научила – и суп варить, и соленья крутить, и шить, и вязать… Так что вы, Надежда Николаевна, за Славу не переживайте: с голода не умрет и в дырявых носках ходить не будет.
– Да я и не переживаю, Ларочка, – опешила свекровь от такой смелости, но быстро собралась и перевела разговор в другое русло: о том, как важно Славе завершить образование, потому что в их, например, семье все – с дипломами, поэтому с детьми, безусловно, торопиться не нужно…
– Поздно, – торжествующе улыбнулась ей Лариса и прижалась к мужу, – через полгода бабушкой станете.
– Поздравляю, – не испытав никакой радости, еле выдавила тогда Надежда Николаевна и на следующий же день объявила сыну, что все это не вовремя, что диплом он не получит, что мать забудет и т. д.
– Не говори глупостей, – успокоил ее Слава и пообещал, что все останется, как прежде. – Единственное, может, не каждый день забегать получится, но буду стараться.
Слава богу, у Надежды Николаевны получилось тогда не встать в позу и сделать вид, что грядущие изменения в семье сына по-своему радуют ее. Но Лариса знала, что не проходило и дня, чтобы та не напомнила своему Славику, что его брак – это мина замедленного действия, жизнь на пороховой бочке.
– Она просто обо мне беспокоится, – попытался объяснить Слава материнскую настороженность и пообещал, что никогда не допустит вмешательства Надежды Николаевны в их семейную жизнь. Так и случилось. Всеми правдами и неправдами он умудрился сохранить уверенность каждой женщины в том, что она в его судьбе – самая главная. Но с исчезновением Славы, теперь это Лариса понимала, баланс нарушился. И Надежда Николаевна занервничала и с любопытством начала копаться в чужом шкафу в поисках того, что раньше было сокрыто от ее глаз.
"Совсем с ума сошла", – поразилась Лариса, но звонить свекрови не стала – знала, что та ни за что не признается в содеянном.
– Не обращайте внимания, – посоветовала она детям и, как могла, объяснила: – Пожилой человек. Переживает. Сама не заметила наверняка, как это получилось.
– Как же, – усмехнулся Антон, и Глебка тут же добавил: – А еще она твоим лаком ногти красила и помадой губы.
– Ну и пусть, – отмахнулась от сыновей Лариса, внутренне оправдывая свекровь тем, что в сложившейся ситуации просто-напросто стерлись элементарные представления о приличиях и проглянуло истинное лицо человека. "Неизвестно, что бы я в ее возрасте делала, если бы у меня сын пропал", – подумала Лариса и попросила Антона открыть все форточки и балконную дверь, чтобы проветрить.
– Холодно, – захныкал через пять минут Глебка и забрался под плед, брошенный на диване.
– Надень шапку, хлюпик! – гавкнул на брата Антон, а до Ларисы наконец дошло: зима, год заканчивается.
Двадцать пятого декабря неожиданно позвонил следователь и, прикашливая, пригласил на очередное опознание. При этом голос его звучал странно, отчасти даже виновато, как будто капитан испытывал неудобство из-за того, что отрывает гражданку Крюкову Л.Г. от дел. "Не вовремя как", – промелькнуло в голове у Ларисы, но тем не менее она с готовностью отозвалась и пообещала приехать, как только освободится.
– А когда вы освободитесь? – поинтересовался следователь и впервые за несколько месяцев расследования предложил прислать за потерпевшей машину.
– Я могу такси взять, – растерялась Лариса, и внутри что-то заныло.
– Не надо, – упредил ее следователь и сказал, что будет через тридцать минут.
– Адрес! – всполошилась она, но капитан повесил трубку.
– Они знают, – заверила ее помощница и оказалась права. Ровно через тридцать минут милицейский "уазик" появился возле здания, где Крюковы снимали помещение под офис последние два года.
– Я скоро, – пообещала Лариса и, накинув шубу, спустилась почти бегом, миновав вахту, украшенную серебряной мишурой в честь надвигающегося праздника.
– Присаживайтесь, Лариса Георгиевна, – встретил ее у машины следователь и предусмотрительно распахнул перед ней двери. – Надеюсь, недолго.
– Уж как получится, – криво улыбнулась Лариса и влезла в "уазик", отметив поселившееся внутри странное беспокойство.
Знакомый судмедэксперт встретил их прямо у входа. Втоптав окурок в снег, засуетился, открыл дверь и повел знакомым коридором в зал, где обычно проходило опознание.
– Предупредили? – вполголоса поинтересовался он у следователя и мельком взглянул на свою спутницу.
– Нет еще, – прошептал тот и опустил голову.
– Что-то случилось? – Лариса моментально почувствовала нетипичность происходящего и остановилась у входа в зал.
– В некотором роде, в некотором роде… – себе под нос пробубнил судмедэксперт и следом двинулся за ней, тревожно поглядывая на следователя.
На показавшемся просто огромным столе была разложена одежда, когда-то принадлежавшая Славе. Лариса сразу узнала ее по красному канту на краю нагрудного кармана. Ровно посередине он был "прихвачен" утюгом, регулятор которого ошибочно был выставлен ею на режим "хлопок" в то самое утро, когда она видела мужа в последний раз. Лариса легко вспомнила этот эпизод и то, как Славка ее успокаивал и говорил, что незаметно и что это не повод выбрасывать рубашку. "И правда, не повод", – помнится, согласилась она и предложила "прихватить" кант и на втором кармане, но Слава не дал, потому что боялся, что вообще все расплавится, а рубашка красивая и ему нравится.
– Узнаете?
– Узнаю, – чуть слышно произнесла Лариса.
– А куртку?
– На нем не было куртки… И обувь, – она внимательно посмотрела на стоптанные белые кроссовки, – тоже не его. Джинсы похожи.
Джинсы сто процентов были Славины. Лариса сама подрубала их известным ей с юности способом, вшив одну половину металлической молнии в нижний край брючины.
– Его? – судмедэксперт вместе с капитаном смотрели на нее не отрываясь.
– Его, – подтвердила она и с опаской перевела взгляд на соседний стол.
– Соберитесь, – предупредил ее капитан и мрачно уставился на эксперта.
Что-то было не так. Судмедэксперт медлил. И Лариса молниеносно догадалась, в чем дело. На том месте, где обычно располагалась голова покойника, ничего не было, зато над правым плечом под тканью угадывался сверток какой-то странной формы.
– Смотрим? – неуверенно произнес эксперт и, не дожидаясь ответа, аккуратно отогнул край простыни. – Узнаете?
– Узнаю, – зачем-то поторопилась сказать Лариса и сделала шаг вперед. – Что ж вы так? – только и сказала она, не отрывая взгляда от обезображенного тела того, кого считала своим супругом.
– Приношу извинения, – залепетал судмедэксперт и добавил: – Работа не моя.
– Голову осматривать будете? – внес свою лепту следователь, внимательно наблюдая за потерпевшей.
– А бесполезно… – вмешался эксперт. – Крысы, видимо, обглодали. В подвале несколько дней провалялся, прежде чем граждане тревогу забили. Впрочем, если хотите, смотрите. Показать?
– Не надо, – отказалась Лариса и попросила снять простыню полностью. – Это он, – спешно проговорила она и отвернулась: что еще надо? Разглядывать эти застывшие сизые ноги в ссадинах, ввалившийся живот с уродливой синей полосой под пупком было невыносимо. Лариса не хотела этого видеть, потому что помнила Славу другим – плотным, по-мужски ладно скроенным. Зажмурившись, она сделала пару шагов вперед, легко коснулась дрожащими пальцами ледяного тела мужа где-то на уровне левого соска и тут же отдернула их, как будто обожглась. – Слава богу, – оглянулась она на своих спутников и побелевшими губами чуть слышно произнесла: – Нашелся.
Все, что происходило дальше, всплывало в Ларисиной памяти отрывками: какие-то бесконечные бумаги, подписи, переговоры, участливые взгляды всех, кто был осведомлен о происходящем. Еще она помнила, как позвонила свекрови и объявила, что Слава нашелся.
– Живой? – Кажется, Надежда Николаевна поняла все сразу.
– Нет. Я сейчас к вам приеду.
– Не надо, – отказалась свекровь. – Я в церковь.
– Зачем?
– А куда мне еще идти? – спросила Надежда Николаевна, а Лариса ей позавидовала: если бы было можно, она бы тоже ушла, но дома ее ждали дети…
"Как я им об этом скажу?" – лихорадочно соображала Лариса и искала подходящие слова, наивно полагая, что среди них есть те, что способны смягчить удар. Но как только она перешагнула порог квартиры, заготовленные в дороге фразы тут же улетучились из ее головы.
– Вот и все, – торопясь, проговорила Лариса и закрыла рот рукой, безудержно заплясал подбородок.
– Все? – переспросил открывший ей дверь Антон, и она молча кивнула в ответ. – А бабушка знает? – Он не сводил глаз с матери.
– Знает, – выдохнула Лариса и с тоской посмотрела на дверь в детскую, пытаясь угадать сквозь матовое стекло, там ли Глебка.
Перехватив ее взгляд, Антон сгорбился и пошел к брату.
– Сама! – бросилась за ним Лариса, но не успела – сын аккуратно закрыл дверь перед ее носом. – Пусти, – прошептала она и, разом обессилев, опустилась на корточки возле косяка, старательно прислушиваясь к тому, что происходит в комнате. Думая в дороге о том, как отреагируют дети на известие о смерти отца, Лариса ожидала от Глеба истерики. Но вместо нее из комнаты донеслось тихое всхлипывание, перемежающееся словами Антона, точно расслышать которые она, разумеется, не могла.
Лариса понимала: нужно собраться с духом, встать, войти в комнату, поговорить с детьми. Но на это были нужны силы, а их у нее не было. Ее тело словно обесточили, а ведь впереди еще несколько страшных дней. "И все равно, это лучше, чем жизнь в неизвестности", – призналась себе Лариса и почувствовала, как на нее навалилась такая усталость, на преодоление которой должны были уйти годы. "Надо встать", – приказала она и поднялась, но зайти в детскую к сыновьям так и не осмелилась, ушла к себе.
Лариса легла на кровать, на половину мужа, и с жалостью подумала о том, что умудрилась выстирать Славину наволочку. "Поторопилась", – всхлипнула она и обняла руками подушку, тщетно стараясь почувствовать его запах. "Славочка", – пробормотала Лариса и еще несколько раз повторила имя мужа, отметив про себя, что теперь оно и звучит как-то странно.
Эти бесконечные полгода она практически не плакала. Ну может быть, только тогда, когда налетала вихрем тоска, сначала скручивала в узел, а потом заставляла бродить по дому в поисках вещей, так или иначе связанных со Славой: чашка, завалившийся за диван журнал, брошенные в шкаф теннисные ракетки. И вот теперь у нее наконец-то появилась законная возможность, запершись в спальне, дать волю слезам, но, как только Лариса об этом подумала, они высохли.
"Точно песка в глаза насыпали", – отметила она про себя, а потом, расправив подушку, перевернулась на спину и еще долго лежала в темноте, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. И только когда из-под двери в ее комнату вползла полоска электрического света, Лариса поняла – наступил вечер, и встала с постели.