На фиг нужен!
На вопрос Олега "ты меня любишь?" Яна никогда не отвечала "да". Усмехнется криво, ресницами пару раз хлопнет, отведет глаза и вымолвит с характерной саркастической интонацией: "Проходили уже, помню…"
Эти двое были знакомы целую вечность. Не исключено, что небесами им было суждено стать мужем и женой. Но не сложилось. Когда карты судьбы выстроились в нужную комбинацию, оказалось, что у Яны другие планы. Она только-только начала постигать мир взрослых отношений, и лица мужского пола вызывали в ней закономерное любопытство, которое, то ли к счастью, то ли к сожалению, часто сопровождалось спонтанными поступками с далеко идущими последствиями. Что ж, Яна Нестерина была молода и недальновидна, Олег Скворцов – амбициозен и романтичен, отношения между ними не заладились, и свадьба расстроилась из-за пустяка на этапе, когда все уже знают, но еще никто не приглашен.
"На фиг нужен!" – разозлилась тогда на Олега Яна и отказалась считать невинный поцелуй с его товарищем серьезной причиной для расставания. У лейтенанта Скворцова на сей счет было другое мнение. Встав в позу, он отверг саму возможность примирения и в знак протеста отбыл холостым по месту службы в далекий Тикси, хотя до последнего думал, что уедет в Чехию, даром, что ли, его мать, хитромудрая Аэлита, подняла все связи и заручилась поддержкой на самом высоком уровне.
"Предают только свои", – сказал ей на прощание сын и передал незапечатанное письмо для Яны, в котором коротко сообщалось: "Ты можешь считать себя абсолютно свободной".
"А я и не считала себя связанной", – прочитав послание, криво усмехнулась та и начала наслаждаться насыщенной жизнью "особы в поиске", до которой время от времени доносились вести о том, как складывается жизнь бывшего жениха. Аэлита, надо отдать ей должное, не выпускала Яну из виду и как-то умудрялась дружить с ней, невзирая на "отягчающие обстоятельства", словно чувствовала: что-то еще будет.
Иногда подобное ощущение возникало и у Олега с Яной, но они старательно гнали его прочь и пытались строить свою жизнь без оглядки на прошлое, наивно полагая, что оно у них было. На самом же деле, кроме долгих задушевных разговоров, нескольких совместных визитов к друзьям и родственникам, поездок на пляж и трех самоволок Олега, не было ничего такого, что могло бы дать серьезный опыт, на основе которого люди обычно возводят здание своей будущей жизни по аналогии или от противного. Весьма небогатая событиями история отношений Олега Скворцова и Яны Нестериной была прервана в тот самый момент, когда до кульминации еще далеко, а действие не продвигается ни вперед, ни назад. Но что самое странное, этот эффект "топтания на месте" и тот и другой ощущали и спустя много лет. Что Яна, что Олег невольно измеряли каждое ключевое событие своей жизни, все время используя мучительное "А что, если бы?..".
"Незавершенный гештальт", – со знанием дела сказали бы специалисты и, наверное, были бы правы. Но ни Яна, ни Олег научными понятиями не оперировали и продолжали томиться от того, что жизнь проходит не так, как было предначертано: не с теми и не там. Как нарочно, подливала масла в огонь Аэлита, так и не смирившаяся с тем, что эти двое по-прежнему находятся по разные стороны баррикад. Но в отличие от Яны с Олегом она терять время зря не захотела и добровольно присвоила себе роль (миссию) посредника. Проявлялось это в том, что от раза к разу Аэлита призывала Яну к себе под предлогом навестить город детства, не пожалеть время на дорогу, чтобы увидеться, пообщаться, потому что всякий раз может быть последний раз.
"Ну пожалуйста, ну очень тебя прошу!" – уговаривала она Яну, и та, немного подумав, соглашалась и мчалась в Ревельск вместе со своим пятилетним сыном Марком. Свое исчезновение она объясняла настойчивым желанием побыть в одиночестве, побродить по родным местам, отдохнуть душой. "Только и всего", – словно извиняясь, улыбалась родне Яна и готовилась к свиданию с любимым городом так тщательно, будто отправлялась на встречу с любовником.
Аэлита всегда встречала ее на ревельской набережной, где традиционно назначали свидания все влюбленные пары города, и, завидев издалека, всякий раз подмечала, что та, оказывается, не просто не подурнела, а, наоборот, стала еще краше. "Видимо, жизнь ее балует", – с неудовольствием признавала она и думала, что обязательно позвонит сыну и расскажет о встрече с Яной и о том, что у той все хорошо, но почему-то глаза грустные, как будто что-то скрывает. "А может, и правда скрывает?" – тешила себя надеждой Аэлита и всматривалась в Янино лицо, пытаясь разглядеть в нем следы тоски и неудовлетворенности жизнью. Не обнаружив таковых, спешно меняла стратегию.
– Знаешь, Яночка, у Олега все неважно. С женой, Оксаной, не ладят. Чужие люди. Дочь, Ева, растет как сорная трава: месяц – у меня, месяц – у другой бабки. Один плюс – Олежка хорошо зарабатывает, вот недавно здесь у нас квартиру купил. Говорит, для себя, ту – жене оставит.
– Они что, разводятся? – с виду абсолютно равнодушно уточняла Яна, а в груди какой-то зловредный чертенок подпрыгивал да попискивал: "Так и надо! Так и надо!"
– Они все время разводятся, – вздохнув, продолжала Аэлита и с раздражением щелкала замком сумки. – Разводятся, разводятся и никак не разведутся. Олег живет на два дома: работает в Братске, выходные проводит у нас, в Ревельске.
– Один?
– Когда один, когда Евку с собой берет. Она за ним как хвост: на рыбалку, на охоту. Не девка, а сын полка. Худая, высокая. На тебя даже чем-то похожа, – разливалась соловьем Аэлита, а потом резко меняла тему: – У тебя есть любовник?
Не проронив ни слова, Яна таинственно улыбалась в ответ.
– Понимаю, понимаю… – лихорадочно трясла головой Аэлита, но с выбранного пути не сворачивала. – Со мной ты можешь говорить об этом совершенно спокойно и ничего не опасаясь. К тому же ты, наверное, догадываешься, у меня всю жизнь были любовники. Всю жизнь!
– Вы не были замужем, Аэлита Федоровна, – напоминала ей Яна и снова улыбалась своей странной улыбкой, полной то ли иронии, то ли превосходства над собеседником.
– Ты не поверишь, Яночка, но когда-то и я была замужем.
– Почему же не поверю, Аэлита Федоровна. – Яна снова прикрывалась своей улыбкой. – Вы мне об этом рассказывали.
– Но о другом-то я тебе не рассказывала! – возмущалась Аэлита и с неприкрытым удовольствием пускалась в дальнее плавание по волнам памяти, в процессе которого не забывала отмечать, что любовники – это нормально, без них нет ни здоровья, ни красоты, ни материального благополучия. – Мало того, – добавляла она, – я и Олегу все время пытаюсь донести эту мысль, но он меня, глупый, не слушает, только раздражается, машет рукой, да еще и огрызается: "Никого мне не нужно!"… Можешь себе представить?!
– Не могу, – лукавила Яна, а потом невзначай уточняла: – То есть вы уговариваете сына завести любовницу? Правильно я поняла?
– Абсолютно! – Аэлита вдруг переходила на шепот. – Пусть уж лучше любовница, чем такая жена. Холодная и жадная!
– А с чего вы решили, что она "холодная и жадная"? Олег сказал?
– Ну что ты, Яночка! Разве же он скажет?! Ничего он не говорит. Молчит. Брови хмурит. И на все один ответ: "Не лезь, мать, не в свое дело".
– А мне-то вы зачем это рассказываете, Аэлита Федоровна? – однажды поинтересовалась у нее Яна и тут же получила предельно искренний ответ:
– А кому же я еще должна об этом рассказывать?! Соседям, что ли?
В том, что Аэлита вела эти разговоры с определенным умыслом, у Яны никаких сомнений не возникало. Только теперь было важно определить с каким. То ли действительно хотела облегчить душу, то ли просто подыскивала сыну женщину, общение с которой было бы не просто приятно, но и безопасно во всех отношениях. Правда, Яну несколько коробило, что Аэлита Федоровна словно не замечает факт ее замужества и говорит о сексуальных потребностях Олега так, словно это в порядке вещей. "Интересно, он об этом знает?" – все время думала она и вглядывалась в лицо Аэлиты, пытаясь определить, так ли это.
Несколько раз Аэлита Федоровна приглашала Яну на свои дни рождения, сопровождая это словами о том, что "будут только свои: ты, я и Олежка", и все время получала отказ. Что и неудивительно! О чем она думала, приглашая к себе, в Ревельск? О том, что Яна вот так запросто бросит сына, мужа, скажет им, что должна отлучиться на пару дней, и без лишних объяснений уедет, чтобы увидеться с бывшим женихом и его матерью?
"Не слишком ли жирно?!" – злилась всякий раз Яна и, лишенная покоя, лежала ночами без сна, с ненавистью уставившись в широкую спину супруга. Понимание того, что на его месте должен быть тот, другой, становилось все острее, но она боялась признаться себе в этом, потому что в этом случае все, что было создано ею за столько лет, становилось бессмысленным.
"На фиг нужен!" – по привычке мысленно давала она отставку Олегу, который, кстати, не делал никаких встречных телодвижений, и это ее злило еще больше.
– Позвони Яне! – почти требовала от сына Аэлита, видя, как тот мается с нелюбимой женой.
– Зачем? – багровел Олег и стеной двигался на мать, чтобы вновь сказать: "Не лезь не в свое дело".
– А что такого-то? Она же мне звонит, – держала удар Аэлита, задавшаяся целью любой ценой свести этих двух, упертых и глупых. – Между прочим, у нее тоже в семье не все в порядке, – словно невзначай закладывала бомбу с замедленным механизмом Аэлита Федоровна и тут же как ни в чем не бывало предлагала: – Борщ будешь?
– Буду, – автоматически соглашался Олег и застывал над тарелкой с ложкой в руке.
– Ешь, ешь, – напоминала ему о себе мать и, сев рядом, требовала ее выслушать.
– Ну… – бурчал Олег и откладывал ложку в сторону.
– Доешь сначала, – делала небольшой шажок назад Аэлита, отчего аппетит сына сразу же угасал.
– Говори, – Олег в отличие от матери был немногословен.
– Ты думаешь, я не вижу?! Эти твои рыбалки, охоты, лыжи-мыжи, жизнь на два дома. Евка говорит, вы с Оксаной неделями не разговариваете. А если разговариваете, то все время о деньгах…
– А о чем с ней еще разговаривать?
– А о чем с женами разговаривают? – наскакивала на сына Аэлита.
– Не знаю, – пожимал плечами Олег и походя интересовался: – Вот о чем с тобой отец разговаривал?
– Обо всем! – торжествующе заявляла Аэлита Федоровна и в присущей ей манере кардинально меняла тему: – Вкусный борщ? Давай с собой налью?
– Не надо, – отказывался Олег и вновь приступал к еде, чтобы потом в остервенении бросить ложку, как только мать заговорит о гаражах, банях и распутных девках, которые только и делают, что подстерегают его с одной-единственной целью – напоить клофелином, обобрать до нитки, да еще и заразить чем-нибудь страшным, о чем в приличном обществе даже говорить не принято. – Да с какого перепугу?! – начинал кричать Олег и требовать ответа на один и тот же вопрос: – Сколько мне лет? Ты помнишь, сколько мне лет?!
– Я родила тебя в тридцать.
– Я не спрашиваю, во сколько ты меня родила! Я спрашиваю, сколько мне лет?!
– Тридцать пять.
– И что, ты думаешь, в тридцать пять лет твой сын не заработал себе на приличный эскорт?!
Сначала Аэлита терялась, слово "эскорт" ей было знакомо только в одном значении – "почетный". О существовании каких-то других эскортов она даже не подозревала, но уже через пару секунд делала вид, что все поняла, и не моргнув глазом продолжала:
– И что с того?
– Да ничего, – вдруг успокаивался Олег и вновь брался за ложку: – Можно я доем?
– Доешь, – разрешала Аэлита и садилась напротив. – Вот что ты на меня злишься, Олежка?
– Я не злюсь…
– Нет, злишься. Я же вижу… А у меня сердце кровью обливается, когда я подумаю, как ты живешь. А ведь все могло бы быть по-другому…
– Не начинай, мать, – мрачнел Олег и отодвигал от себя тарелку.
– Не буду, – моментально подчинялась та и вытаскивала откуда-то приготовленную бумажку с телефоном Яны. – Может быть, все-таки позвонишь?
– И что я ей скажу?
– "Здравствуй".
– И все? – усмехался Олег материнской наивности.
– И все. Этого, на мой взгляд, достаточно.
– И тебя не смущает, что она замужем, что у нее, наверное, хорошая семья, устоявшаяся жизнь, что ей даром не нужны эти звонки с того света. Ты же, по сути, на грех меня толкаешь, не думала?
– Думала. – Аэлита становилась серьезной. – Но ты не переживай, еще неизвестно, что более грешно: жить в любви с чужим мужем или без любви, но со своим.
– Тебя послушать, так мир на одной любви держится, – кривился Олег и шел к выходу.
– Почему только на любви? На связях, на деньгах, да мало ли на чем, – тащилась вслед за ним Аэлита и лихорадочно соображала, какой еще аргумент мог бы повлиять на ее сына: – И потом, я же не вечная. Умру – с кем останешься?
– Я с семнадцати лет в автономном плавании так-то, – посмеивался Олег и щедро обещал матери, что пока той не исполнилось сто, он обязательно что-нибудь придумает.
– А что думать-то? – тут же подхватывала Аэлита Федоровна и перед тем, как закрыть за сыном дверь, выкрикивала прямо в подъезд: – Просто возьми и позвони.
"Обязательно!" – бормотал себе под нос Олег и, скомкав листок, выбрасывал его, как чек из продуктового магазина.
Если честно, он не понимал материнской настойчивости и в глубине души считал, что все ее происки – глупость несусветная. Неужели она всерьез считает, что вот так, спустя десять лет, можно взять позвонить, сказать: "Здравствуйте" – и предложить встретиться? Да с какой стати?! И потом, что он ей скажет? Что сожалеет, что был глуп, молод, что потом интуитивно искал женщину, похожую на нее, а женился на первой, объявившей себя беременной? И не то чтобы он сомневался в собственном отцовстве, но иногда, глядя на Евку, всерьез задумывался о том, а вдруг? А вдруг не его?! Но потом успокаивался и отмечал, что точно такая же Евка могла бы быть и у него с Яной, но теперь уже не судьба… И пусть в конце концов мать успокоится и перестанет мотать ему нервы, потому что никому он звонить не будет, и гори все синим пламенем, потому что жизнь не задалась и лучше уже не будет.
"Будет!" – не отчаивалась Аэлита, и раз за разом выкладывала перед сыном листок с номером телефона, прекрасно понимая, что, скорее всего, тот вновь его выкинет. "Ну и что?" – не останавливалась она и настраивалась на долгое ожидание. "Терпенье и труд все перетрут", – по-пионерски подбадривала себя Аэлита и продолжала невидимую борьбу на два фронта, периодически напоминая о себе и о своем сыне Яне. Но, помучившись так с годок-другой, Аэлита Федоровна наконец не выдержала и махнула рукой на неблагодарное посредничество.
"Да делайте вы что хотите!" – с обидой заявила она сыну и отправилась в санаторий поправлять подорванное сводничеством здоровье. "Скатертью дорога!" – мысленно пожелал Олег матери и вытащил из кармана обтрепавшийся листок с заветным номером.
Через неделю Яна взяла трубку и первой сказала: "Здравствуй, Скворцов". И последние четырнадцать лет она так и называла его по фамилии, примерно с одной и той же интонацией человека, который практически всегда недоволен тем, что его побеспокоили.
– Мне кажется, мы не договорили, – сказал тогда Олег, не ответив на приветствие.
– Ну почему же? – не согласилась с ним Яна и тут же напомнила: – Вот уже десять лет я следую твоему совету и считаю себя совершенно свободной.
– Ну ведь ты, если я правильно осведомлен, замужем? – больше для поддержания разговора уточнил Скворцов и тут же проклял себя за слабохарактерность.
– Замужем, – подтвердила Яна, и тон ее изменился: – Ты вроде бы тоже не холост.
– Можно сказать, холост, – вдруг разволновался Олег и уже намеревался пожелать Яне всего хорошего, как она со свойственной ей жесткостью задала вопрос:
– Зачем ты мне звонишь?
– Захотелось… – промямлил Скворцов, понимая, что тот текст, который он тщательно продумал накануне, благополучно выветрился из памяти.
– Понятно…
– Ничего тебе не понятно. Мне и самому непонятно, зачем я тебе звоню. Зачем мне все это? Через столько лет…
– Ну, может быть, потому что тебе любопытно? – подсказала Яна Олегу и внутренне напряглась, знала, что от его ответа будет зависеть многое. Чуть ли не все. И Скворцов не сплоховал и сказал просто и коротко:
– Давай встретимся.
На первый взгляд в этих словах не было ничего особенного. Они были так же привычны и понятны, как солнце в небе, как трава под ногами, как дождь осенью, как снег зимой. Но вместе с тем в них была такая сила желания, почувствовав которую любая женщина сочтет себя избранной. И Яна не стала исключением.
Первые лет пять они встречались не больше двух-трех раз в год. Этого было достаточно, потому что то напряжение, которое охватывало их обоих, было по сути своей губительно и напоминало удар высоковольтного шокера, ведущий к общему параличу. После него приходилось так долго восстанавливаться, что всякий раз возникали мысли о целесообразности следующей встречи.
– На фиг нужен! – делилась с подругой Яна и жаловалась на то, что испытывает странные ощущения. – Словно внутри все вынули, а вложить забыли. Ненавижу это состояние! – жаловалась она и мучительно морщилась, вспоминая домогательства мужа, который, как нарочно, настойчиво требовал удовлетворения своего главного права.
В отличие от Яны, теперь уже Владимировой, Олег не имел возможности обсуждать свое состояние с третьим лицом. Да он и не стал бы этого делать. Для выхода из жесточайшего аута Скворцов изобрел свою систему мер. Он никогда не ехал домой в Братск сразу, останавливался в Ревельске, в квартире, полной ружей и рыболовецких снастей, где забирался с головой под одеяло и долго блуждал по отсекам памяти, пытаясь восстановить в деталях пережитые ощущения. И только когда переставало гореть внизу живота, Олег выбирался наружу и долго сидел в абсолютной темноте, сознательно не включая света, дабы любопытная Аэлита не обнаружила, что сын у себя дома, и не явилась проведать. Он все равно бы не открыл, невзирая на уважение к ее возрасту.