- Ну, Борис, с тобой не соскучишься. Институтка. Запашок, что-ли сковырнул тебя?
- Да не спал я уже больше двух суток.
- Гулять меньше надо.
- Да причем тут! Я с ним и возился, - и я кинул на стол историю болезни.
Шеф ухмыльнулся.
- Ну, что ты лезешь не в свои дела. Непроходимость есть? Есть. Операция формально показана? Показана. И нет тебе дела до их бреда. Ученых из другого мира никогда не надо переспоривать. Они академики, а ты даже не кандидат наук еще.
- Мужика-то жалко. Они же сами призывают врачей, ради гуманизма безнадежным больным помогать уйти из жизни.
- Да ты их больше слушай. Абстрактные восклицания. А как дело до них доходит, так все благоглупости разлетаются по воздуху. Пойдут ли они сами после к такому врачу, какого уговорят на подобный подвиг? Не бери в голову, Исаак.
- Тем более. Операция бессмысленна и только продлит мучения.
- Да тебе какое дело? Ты должен выполнять все по медицинским показаниям, а не по собственным рассуждениям. В этом деле ты машина, робот. А они имеют право настаивать. И подтверждением твоей неправильной акции - твой обморок. - Шеф опять рассмеялся. - Да еще и ночь не спать не для подруги, а для дурости. Никогда тебе, Исаак, не стать Борисом. - Тут шеф и, вовсе, зашелся от смеха. - Несмышленыш еще.
- А причем тут Исаак и Борис?
- Да ладно тебе. Тебе что? Больше всех надо?
Люди имеют право надеяться. Мы не имеем право лишать их ее, надежды. Лечат же чем-то. Пусть не доказано, не проверено, но он же все равно умирает. А ты каждой бочке затычка.
- Да мне жалко его. Мука беспросветная и мы помощники этих мук.
- Он все равно умирает. А эти люди остаются, им жить. Пусть живут с сознанием, что сделали для него все. До последнего дыхания боролись за него.
- И за его счет.
- Да его уже нет. Они просто не понимают этого. А ты всюду лезешь, норовишь свое Я показать, доказать. Мол, ты один думающий гуманист, а они все безжалостное говно. Да и мы. Всюду вы лезете?
- Кто мы?
- Да вот тот, кто Исаак, а не Борис. Умерь свой пыл. Перестаньте вы быть ферментом иного мышления. Надо стараться быть, как все.
- Ну, это мы слыхали, проходили. Про евреев все знаем…
- Да ты не думай, что я против вас, что имею. Я вот тебя люблю. С тобой работаю с удовольствием. Даже дружу. Тебе оставляю ключ от квартиры, когда в отпуск уезжаю. Да у меня знаешь сколько… Сейчас я тебе скажу, сколько у меня друзей среди ваших.
- Да откуда ж вы знаете, кто из ваших наш? Я, например, всех не знаю.
- Вот и опять ты зарываешься. Что ты на меня-то хвост поднимаешь, на шефа своего. А что ж от тебя еще ждать? Вот вы…
- Опять мы! Что вы обобщаете? И уже все ясно. А презумпция невиновности где? - я натужно рассмеялся, не зная, как себя вести и как подобную беседу с начальством тянуть. Надеялся перевести все в полу-шутку, но в то время я еще этого не умел. Молод был.
- Презумпция невиновности, милый мой, это в суде. А на следствии презумпция виновности. Иначе не было бы никакого следствия. А мы с тобой сейчас не судим, а исследуем проблему. - Шеф похохатывал. - Ну, скажи. Почему через всю историю проходит нелюбовь к вам? Вот то-то и оно.
- Это не через всю историю. Это после разногласий на почве появления мессии. У христиан он есть уже, а евреи все ждут. Религиозные дела.
- Здрасьте. А с египтянами, Вавилоном, филистимлянами… ну и так далее.
- У всех так было и со всеми. А еврейская история просто хорошо записана в Библии. У других нет, или не настолько. Да вся история заполнена неприязнью друг к другу.
- Так то страны, а то отношение к народу.
- Страны не было.
- Во все вчиняетесь, что вас уж никак не касается. Ну, вот чего ты влез в это дело. Исполняй, что тебе велят медицинские показание и установки, то есть наша хирургическая доктрина.
- Я и исполняю.
- Исполняешь, да только разговорами наполняешь лишними все пустое пространство. Вот и обморок.
- Причем тут обморок?
- Знак тебе дан. Понял? Твоя нетерпимость, к тому, что душа не принимает, тут сказалась.
- И это из обычных перепевов про последователей Ветхого Завета. И, конечно же, полно друзей евреев.
- Ну, кончай. Так ты меня еще и в антисемитизме заподозришь! Молод еще. Давай работай, пиши - я диктовать буду.
- Диктуйте. Я готов.
- Я надеюсь, что он еще проживет несколько дней и им в помощь. Их душам. Я с ними сейчас сам поговорю.
- Сомневаюсь. Сомневаюсь, что их душам какое-никакое облегчение будет.
- Эх, Исаак ты, Борис Иссакыч, а не Борис. И никакие обмороки и мороки тебя иным не сделают.
В кабинет вошел дежурный хирург.
- Николай Михайлович, умер.
- Кто?
- Ну, он же. Которого сейчас оперировали. Рак с метастазами. Непроходимость.
- Хм. Быстро. А ты говоришь лишние мучения, а их нету. Из наркоза-то не вывели его еще?
- Нет, конечно. В наркозе был, на аппарате еще. Искусственная вентиляция.
- Угу. Разумеется. Естественно. И не мучился, Борис. Родственники знают? Сказали? Понял? И не мучился вовсе.
- Нет. Ждем, что вы скажете. Скажете, как им сказать.
- Борис скажет. Придумает как.
- Я?! А почему я?
- А что ж! Должен идти и говорить им я? Ты же с ними вел душеспасительные разговоры. Ты их отговаривал - вот и скажи. И не бойся - они вполне готовы к этому. Супермен. Расплачивайся за свои обмороки. Да-а! Дела.
Кусок удачи
- Иссакыч, поговорить надо.
- Ну.
- Конфиденсия.
- Никого же нет. Мы одни.
- Вот скажи мне, почему ты пишешь свое имя с двумя С, тогда как надо писать с одним С и двумя А?
- Во-первых, не я так пишу. А во-вторых, потому как народ зовет меня Иссакыч, а не Исаакыч. Чуешь разницу? Не звучит. Приходиться подстраиваться под русский лад и звук.
- А в паспорте?
- А там, видать, напутали где-нибудь в регистрирующих инстанциях. А может, нарочно.
- Как это нарочно?
- Есть у меня приятель, которого родители нарекли Игорем, а где-то в Сибири милиционер принципиально вписал в паспорт Егор. И все тут.
- Ну, а всерьез?
- Вполне, серьезно. Как нынче не только говорят, но и писать в газетах стали: "на полном серьёзе".
- Изыски правления совдепов?
- Вот уж… Чего все валят на совдепов? Корни глубже, дальше, позавчерашние. Еврейские имена, например, еще и при царе коверкали с улыбкой и радостью.
- То есть?
- Ну, скажем, Исроэл - Сруль. Рахель - Рохля. Иа-аков, Яков - Янкель. Ну… еще… Ну вот, Моше - Мошка… Ну и хватит с тебя.
- Но твое же имя не так коверкали.
- Мое имя - особ статья. И я поддерживаю. Да мне и нравится. По отчеству могут называть только в России, русских. Вот я так и мимикрирую, удачно.
- Ты ж не сменил Иссакыча на Иваныча?
- Зато Иссакыч, а не Исаакыч.
- Выпендриваешься.
- Ничего подобного. Просто поддерживаю традиционный юмор Шутник я. Опять же, приветствую, когда и Барсакычем кличут. Радуюсь.
- Ладно, Барсакыч, это все увертюра. Дело есть.
- Излагай. Сейчас, наверное, и пойдет конфиденсия?
- Нужно помочь.
- Всегда готов. Где лежит?
- Не дури. Я серьезно. Надо мальчика одного отмазать от армии.
- Это сложнее. Это лучше не ко мне.
- А ты что? Неграмотный? Ну, если надо, Иссакыч.
- Во-первых, я не умею, а, во-вторых, элементарно боюсь. Потом еще скажут, что жиды подрывают мощь державы и силу армии. Обобщат, как это у нас любят, да и найдут всемирный масонский заговор сионистов… ну и так далее.
- Да перестань, Борь.
- Нет, нет, старик. Робею. Не умом робею, а, как говорится, поротой задницей.
- Так надо по умному. Я буду много брать на себя. Ты только положи.
- Легко сказать. А он не еврей, часом? Если еврей, тогда обращайся к кому-нибудь еще.
- Я не знаю. Не задавался таким вопросом.
- Ну, ты истинный интернационалист. Личность выше нации. Но ведь, если еще и еврей положит еврея, представляешь, какая подставка.
- Да, что ты зациклился на этой ерунде? Какая разница? Еврей не еврей. Кому это интересно?
- Я ж тебе говорю, что робею не головкой, а поротой жопкой. И всей своей генетической памятью. В то время как другие дети, наш Моня читал книг. Понял?
- Ладно хреновину пороть. Ты ж должен понимать нынешнюю ситуацию. Если ты настоящий русский врач. Каждому, кто не хочет нынче служить в армии, мы должны помогать. Это наш врачебный долг, долг гуманистов, черт возьми. Прости за высокопарный штиль. Если государство, общество, армия не могут обеспечить во время мирной службы безопасность наших детей, то мы и должны помогать им. Детям. Даже, если они не наши. Не война же. Пусть в армию идут только те, кто хочет. И пусть им платят за это. Контракт заключают. А этот мальчик пусть учится, работает - пусть живет как хочет.
- В принципе, я согласен. С этим согласен. Но какой бы Закон не был дурным, нарушать его плохо. Править бал должен Закон. И мы должны способствовать Закону.
- Банальщину несешь. Ну, правильно. Но лишь тогда, когда вся страна живет по Закону, а не по плохим или хорошим персонам над нами.
- Ну, хорошо. Мы пойдем на то, чтобы стать плохими и нарушим Закон. Но я против… Вернее боюсь.
- Да освободись ты от своего рабства и страха, страха иудейского. Мы ж вольные люди.
- Люди вольные, да страна пока еще не свободная. Тюрьма, как и Царствие Божие, внутри нас. Когда мальчик-то придет?
- Как скажешь. С чем положим?
- Давай, сделаем обострение язвы, кровотечение, а там посмотрим. Сначала положим. Он где живет?
- Рядышком. Через дорогу от больницы.
- Ну, так научи, что сказать, как вести себя и пусть вызовут Скорую. Они ж, заведомо, к нам привезут. А уж мы здесь подготовимся. Фамилия его?
- Волков. Лет ему восемнадцать. Студент института…
- Привет! Зачем, тогда вся эта бодяга, если он студент?
- Хвостов много. Могут отчислить и времени на всякую суету, хождению по инстанциям, пересдачам не будет, не дадут. Раз - и замели в ряды.
- А кто он тебе?
- Да почти никто. Я ж тебе говорил про долг русского врача. Так и живу.
- Ладно. Я договорюсь с гастроскопией, ты с лабораторией. Ты всюду вхож, тебя все любят, а я локально любим, лишь теми, кто непосредственно с хирургией связан.
- Все придуриваешься. Смирение паче гордости.
- А вот и нет. Просто, знаю свое место. Книг, книг читал Моня.
- Слишком много Моня читал. На жизнь надо смотреть и нюхать ее всем нутром, а не только своим большим носом.
- Коля, найди у мальчика язву, прикрытую сгустком. Кровотечение то ли приостановилось, то ли еще подтекает маленько.
- Хорошо, Барсакыч. Там что? Армия?
- И армия. А пока сессия. Хвосты. И напишешь все, как надо.
- Ну. Не пальцем сделан. Все путем напишу. Только, чтоб не платили, Борис Иссакыч.
- Об этом и речи не было. А чего это ты вдруг предупреждаешь?
- Когда липа - я денег не беру. Тогда взятка за липу. Если, правда болезнь, тогда не откажусь. Если, кто захочет дать.
- Сообразительный. Да. А в этом случае лучше без денег. Вольнее себя чувствуешь. Вольготнее и смелее. Я бы даже сказал - честнее.
- Это ты прав. Молодец.
- Только, от армии, Барсакыч, язва не отмажет. Лишь для института. А язву начнут перепроверять в разных местах. Черт их знает.
- Ну, тогда придумай, что надо.
- Надо сердце. Или голову. Говорите с терапевтом или невропатологом. А он вам кто?
- Да никто. Просили. Наши же врачи. Не хочет если парень в армию, то ему туда и не надо. Пусть делают контрактную для тех, кто сам хочет. Нет?
- Точно. Там без войны парни гибнут.
- Вот именно.
- Сделаем, Барсакыч. Договорились.
- Паша, у нас парень лежит с язвенным кровотечением. Надо найти у него сердечную патологию.
- Цель? Институт? Армия? Я чего спрашиваю - что нужно, к чему вести.
- Сам решай. Я ж грубый хирург, ремесленник. Делаю операции по заказу. Находят язву - оперирую, пузырь с гноем и камнями - выкидываю. Сапожник: Сделать набойку? - Извольте.
- Любим прибедняться. За сорок лет, небось, научился и понимать.
- Медицина, ты же знаешь, понимает мало - делает много.
- Что-то и понимаем.
- Делаем больше.
- Так что надо?
- Придумай сердечную болезнь для отмазки. Тебе ж видней. Покумекай.
- Ладно. Пришли завтра на ультразвук. Пошарим по сердцу. Чего-нибудь найдем. Совсем здоровых нет.
- Вот именно. Кто-то ведь сказал, если Бога и нет, то его следовало бы выдумать.
- Это слишком высоко. Мы ближе - в сердце искать будем, не в высоком мышлении. То философия, душа, вера, - а то земля, тело, сердце. Как фамилия?
- Волков. Завтра с утра. К десяти.
- Все. Спасибо, Паша.
- Барсакыч, а он вам кто? Свой?
- Да нет. Просили. Наши доктора. А через меня, как через старшего, мол, самый уважаемый… м-м, наверное, в липовых делах. А? А уж взялся, так уж и хожу.
- Барсакыч, к телефону, к местному.
- Слушаю.
- Борис Исаакович. Подойди, пожалуйста, ко мне, в кабинет.
- Паша, это ты?
- Я, я. Тут интересная патология.
- У кого? Кого смотришь?
- Мальчика, что вы прислали. Волков. Приходите.
- А я зачем?
- Интересно. Интересная патология.
- Понятно. Сам разбирайся. Я ж тебе все сказал. Зачем я тебе понадобился?
- А вот и не понятно. Совсем не то, что вы думаете. Придите, придите.
В кабинете этом он и увидел впервые мальчика, о котором было столько разговоров и переговоров, для которого такой сложный заговор выстраивался.
Да, собственно, не такой уж и сложный. Прост, как апельсин. И цели ясны, и задачи поставлены, и работа шла без отклонений от генеральной линии.
Мальчик, действительно, выглядел нездорово - бледен, невзрачен, худ. Паша сидел рядом на крутящейся табуретке и водил датчиком по телу. Перед глазами его мерцал экран.
Паша жестом пригласил сесть рядом.
- Ну, Барсакыч, смотрите! Трехпредсердное сердце. Врожденная патология.
- Ну, и хорошо, Паш. Чего звал? Запиши.
- Да вы посмотрите! Действительно.
На четырехугольном экране мерцал сектор, в котором плыли, волновались, исчезали и вновь вспыхивали какие-то тени, просветления, огоньки, дающие непонятную форму, тотчас исчезающую или переливающееся в нечто совсем непохожее на только что виденное.
- Ну! Что вы скажете? Кто бы мог подумать.
- Ты о чем? Я вижу только помаргивающий полумрак и полусвет. Я в ваших эфемерных картинках ни хрена не понимаю.
- Ну, вот же! Вот. Видите? Это камера сердца. Предсердие. А вот! вот плавает как бы… Ну? Видите?
- Что-то такое вижу. В животе, например, мне все понятнее. Я, так сказать, этого не проходил не только, когда учился, но и на курсах усовершенствования. Не понимаю.
- Походили бы ко мне в кабинет несколько раз, стал бы и понимать. Экая премудрость!
- Ну да. Сейчас все брошу и пойду смотреть на твою премудрость. Учиться предпенсионно. Ты конкретно расскажи, что здесь.
- Это врожденная патология. Надо строго наблюдать. Может быть срыв. Как появятся симптомы недостаточности, или там, перебои, любое новое в состоянии, так сразу начинать лечение. А пока только наблюдать и беречься.
- Лечение какое? Операция?
- Не исключено. Я его еще не расспрашивал. Мы же отнеслись к нему, как здоровому. Кто привел, тот и пусть выясняет. Вот и займитесь, друг Иссакыч. Он же у вас в отделении.
- Пусть первоисточник занимается. Тот, кто прислал. С рентгенологом ещё поговорю.
- Да что вам рентгенолог скажет? Сами поначалу, а потом позовите терапевта, кардиолога.
- А ты кто?
- По штатному расписанию я нынче лишь УЗИст.
- Но ведь понимаешь.
- Понимаю, но тебе, Иссакыч, нужна, прежде всего, формальная, официальная запись. Я ж на фотке зафиксирую патологию на века. Как мальчика зовут?
- Не знаю. Волков, как вас зовут?
- Александр.
- Значит, Саша. Так?
- Угу. Что там у меня? Я ничего не понял.
- Саша, у тебя одышка, перебои в сердце были? Не чувствовал?
- Не знаю. Вроде, нет.
- На какой этаж поднимаешься без одышки?
- Я на третьем живу. Так ведь, лифт везде.
- Ты всегда лифт ждешь?
- Всегда.
- Видите, Барсакыч. Всегда лифт ждет. Это тоже показатель. А физкультура в школе, в институте, как? Нормально?
- А я удирал, по возможности.
- Вот так, Борис Исаакович! Это ж все не случайно. Инстинктивно берегся лишней нагрузки. Организм сам боится срыва. Спинной мозг на страже швыдче головного. Бережет стабильность.
- Ну, мудёр ты, Пашуня.
- Саша, тебе надо обследоваться в специальном институте.
- Угу. На байдарке в поход можно?
- Без рюкзаков и усилий.
- Да как же! Так нельзя. Я ж ничего особенного не чувствую.
- Ладно. Иди в палату. Позвони своим. Пусть родители подойдут ко мне.
- У вашего сына оказалась врожденная патология сердца.
- А что с язвой ничего не получилось?
- Причем тут язва! У него, действительно, порок сердца. Врожденный. Надо обследовать. Я в этом плохо понимаю. Ведь, может и операция понадобится. Может, надо торопиться, пока не наступил срыв. А может, только наблюдать. Это специалисты сказать должны.
- Спасибо, Борис Исаакович. Значит основной вопрос с армией благополучно разрешен?
- Благополучно!? Он же болен.
- Спасибо. Большое спасибо. Будем решать проблемы по мере их возникновения.
- Проблема ж возникла.
- И разрешена. Это главное. Армия сегодня - это ужас. Там же убьют и без всякой войны. Ни за понюшку, как говорится, табака. Не убьют тело - так душу… в какой-нибудь Чечне.
- Ему ж лечиться надо!
- Понял, понял, Борис Исаакович. Мы должны вам и вашему Кардиологу?…
- Его лечить надо! Наблюдать. Выяснять, что с ним. А вы: должны… армия… О чем вы?
- Понял, понял. Основной вопрос… А лечение потом. Еще поговорим. Спасибо, Борис Исаакович. Основной вопрос решен…
И папа Волкова Саши пошел от Иссакыча уверенной походкой человека, отхватившего свой кусок удачи во времена посткоммунистического переустройства жизни.