- Ты также оттуда, как я с Марса.
- А гены! Гены мои откуда?
- Да ладно гены! Ты посмотри на свое славянское обличье.
- А как мое обличье будет сочетаться с национальностью?
- Что с национальностью? А кто ты по национальности?
- Вестимо, еврей.
- Ты такой же еврей, как я китаец.
- А в паспорте будет написано - ев рей! И все тут.
- Ты волен выбирать.
- Я и выбрал. Еврей.
- А зачем тебе это? Во-первых, интеллигентные люди никогда не смотрят, что написано в этих бумажках. Будь там у тебя нарисовано чукча, эфиоп, еврей, русский. Нормальные люди смотрят, что ты стоишь как личность.
- Опять пошел занудствовать. Все это я знаю, проходил.
- Совсем нет. Ты и не еврей, по еврейским законам. Национальность у евреев определяется по матери. Отец не достоверен.
- Это ваши проблемы. А я Борисович.
- Вестимо, Не Борис. Такое у евреев быть не может.
- То есть? А ты?
- У евреев невозможно назвать именем живого отца. Только по близкому умершему родственнику. А назвать тебя именем живущего отца, значит накликивать смерть на него.
- Как говорил дедушка: если б я вчера умер, так бы этого никогда и не знал.
- Не в этом дело. Это к слову…Ты ж видишь ситуацию в стране. Зачем тебе лишние приключения? Поступи, хоть нормально в институт. Потом уж будешь выпендриваться, сколько твоей душе угодно. Получи образование сначала.
- Сначала поступи в институт, потом устройся на работу. Это ж вечно.
- Ну и что? Ну, кто смотрит на это, кроме всякого рода фашистов, расистов, всяких ищущих чужих да врагов. Настоящий человек чужд этому. Но сейчас, надеюсь временно, у нас здесь такие правила игры.
- Опять эти дурацкие правила игры! Да не хочу я играть в ваши игры! Сами играйте! Доигрались! Ты думаешь, чего мне сегодня морду начистили? Митинг разгоняли, а я рядом оказался. Били всех! А кричали про жидов, про сионистов! Внешность славянская! Да их научили: что бить надо евреев. Внешность славянская! Пока вы выдумываете ваши правила игры, вас, нас, меня без всяких правил поубивают. Вы все хотите, что-то наиграть себе. Вас бьют, давят, не пущают, выгоняют - вы все правила игры строите. А потом ты мне говоришь, что играю я, когда речь идет о каком-то ублюдочном паспорте! Ты понимаешь! Они меня били, только за то, что им показалось, что я еврей! Да ничего не показалась. Научены так! Понимаешь, на-у-че-ны! Я же, тоже, дурак, действительно, думал, что не похож. Какое это имеет значение! Я не хочу играть с вами! Я хочу, чтоб меня записали так, чтоб били по закону, по вашим правилам!..
Гаврик кричал, бился. Я пытался его обнять, успокаивал. Тот отбивался. Что-то кричал, что уже и не разобрать…
Но тут мы услышали, как открывается дверь.
- Все, все, мой мальчик, все. Успокойся. Делай, как хочешь. Тише, мама пришла. Не волнуй ее. Спрячь поначалу свой фингал. Пусть сначала увидит, что ты здоров и нормален. Иди, умойся. Умойся еще раз.
- Здравствуйте. Все мужское население дома на месте. Прекрасно.
Вишневый сад
Обычная еженедельная конференция заведующих отделений. Как всегда главный врач за что-то выговаривал всем нам, учил жить, негодовал. И так, по привычной обязанности, вот уже более двух десятков лет в этом зале он говорил, а я внимал. За это время многие заведующие поменялись - кто умер, кто уехал. Лучше не скажешь, чем это сумел поэт: "Иных уж нет, а те далече" Ох, далече! Раньше было одно "далече", нынче же оно совсем иное - это "далече". Да и нас, оставшихся, видно, скоро долечат.
Я заранее, вроде бы, знал, что и о чем будет говориться - все как всегда - и потому скучающе разглядывал происходящее за окном. Подъезжают машины, выходят люди - родственники больных и сами больные. Какие-то ремонтные работы. Ну, конечно же: да здравствует советский народ вечный строитель коммунизма. С коммунизмом, похоже, расстались, а все с прежним бестолковым энтузиазмом продолжается вечная строительно-ремонтная суета на одном месте. Зрелище однообразных действий, все равно, более интересно, чем звуки однообразных речений. А иногда я мирно и бестактно задремывал.
Но жизнь меняется, а в наше время весьма активно, и, пожалуй, даже агрессивно. Я, вдруг вникнув в поток слов, льющегося от начальнического стола, понял, что мирное, плавное выговаривание потеряло привычное течение и командные указания начинают меняться коренным образом. Раньше нам талдычили о разных ограничениях, чтоб мы, не дай Бог, не создали ситуацию, когда вдруг смогли б заработать лишние, левые деньги. На фоне наших нищенских зарплат это называлось стяжательством. Даже полученные от больных при выписке их стандартные бутылки коньяка или коробки конфет торжественно именовались взятками.
А тут вдруг слышу:
- Ищите платных больных. - С ума сойти можно! - Если больница не сумеет добыть какие-нибудь дополнительные деньги, мы себя не обеспечим. Во-первых, все приезжие, не москвичи, должны лечиться у нас платно. Во-вторых, могут быть желающие лучших условий больничного быта. Например, отдельная палата, ежедневная смена белья, ну и так далее. Без дополнительных денег больница не сможет осуществлять свою изначальную функцию. Вот так, господа-товарищи.
Ну, конечно, после такого меморандума я уже не в окно смотрел, а включился в общую реакцию генералитета больницы. Начался шум, вопросы - общий гвалт. Ничего не решили, только поняли, что нынче у нашей лечебницы, все равно, нет средств для желающих жить в больнице по-человечески. Вся надежда на приезжих, страждущих опробовать высокое умение столичной медицины.
Теперь начнем делить на своих и чужих. На "наших" и "ненаших". Удобно. Для удобного управления людьми, главное - найти или создать опасности в жизни. А лучше всего, прежде прочего, врагов поискать или родить. Сразу же не найдешь. Потому давай делить людей на группы: на классы, расы, землячества. Или, скажем, на социально свои и на чужого "ненашего" достатка. Или по национальности - проще и легче. По городам, землям, республикам. По республикам хорошо - тут и национальности разные. Удобно! Больше возможностей думать о "ненаших" хуже, чем о своих.
Тут уж до врагов рукой подать. Люди думают о других плохо, насколько плохи сами. Сам - мера оценки другого. И начинаешь бороться. И в любом случае, с кем подерешься, от того и наберешься. Лучше не бороться, а самому ухудшиться заранее. О великий и могучий круг порочный!
Что нам говорят великие о подобных ситуациях? Великие! Они-то говорят, да ведь самим думать надо.
Помню благодетельность семинаров по марксизму-ленинизму на первых курсах института. Поручили мне доклад о вульгарном материализме. Я начитался всякого и начетнически отбарабанил осуждение разных там Кабанисов, Малешотов, Леруа… Бездумно надергал цитат из различных авторитетов и упоенно доказывал несостоятельность судачащих, будто мысль выделяется мозгом, словно моча почками. Был доволен собственной эрудицией. На семинаре выслушали, промолчали, а я удостоился похвального суждения нашего марксиста. А после семинара, по дороге домой, мой товарищ, однокашник, так сказать, как бы ненароком, бросил:
"Ну, а сам-то, что думаешь по поводу мысли и мочи? - Я, было, начал поминать Энгельса, Ленина… Но он перебил - Ну да. Но сам, что думаешь?"
А ведь, действительно, - ни одной собственной мысли. Только великих повторял. Авторитеты! Эх, не случайно нынче воровские руководители называются "авторитетами". С тех пор и боюсь великих, уразумев благо тех семинаров. А, пожалуй, и до сих пор сам думать толком не научился. Трудно. Часто решают эмоции… А додуматься!.. Авторитеты мешают.
Вот какой сумбур в голове после обычной еженедельной конференции завов.
Да вот же не после обычной… необычной.
- Борис Иссакыч, вы не заняты? Можно оторвать на пяток минут?
Коллега из другого отделения. Моложав, невысок, приятной доброжелательной внешностью располагает к себе. Плутоватые глаза лишь увеличивают тотчас возникающую благосклонность.
- Заходите, заходите. Рад вас видеть. Не часто вы покидаете свое отделение. Что привело к нам? Беда ль какая иль нужда?
- Да так, поговорить, покумекать.
- О делах больничных, отделения или нечто более глобальное? Скажем, о судьбах родины?
- Нет уж, так глубоко к жизненным корням меня не тянет. Мне бы местные проблемы понять, больничные.
- А для меня и это уже проблема глобальная. Один больной, одно отделение. Мое. Шире я мыслить не умею.
- Скромность паче гордости, Барсакыч. Дело в том, что, в свете сегодняшней речи начальства и, вообще, общей ситуации, надо нам насчет платности и коммерции какие-нибудь придумки накидать. На простой хирургии в нашей скоропомощной больнице не подкалымишь. Еще лично для себя каждый что-то может урвать, а так, чтоб планомерно, постоянно, для больницы…
- И есть идеи?
- Как вы смотрите, если часть вашего отделения сделать абсолютно платной? Подремонтировать палаты, отдельное белье, еда другая?
- А кто пойдет в обычную больницу для обычной хирургии без всяких особых фокусов, модных ша-манств или иных придумок, как вы говорите?
- Вот то-то и оно! Ваша хирургия - это спасение жизни, убережение от инвалидности. А то и рождение инвалидности ради сохранения жизни. А надо бы улучшение качества жизни. За что люди готовы деньги платить - у кого они есть, разумеется.
- Поподробнее. Может и разумеется, да я не разумею.
- Ну, скажем, косметические операции. Или, например, по поводу импотенции какие пособия. Или вот, улучшение фигуры - борьба с лишним жиром.
- Ну, в принципе, это не плохо, но только для этого нужно отдельное отделение. Нельзя в ущерб необходимости. Для удовлетворения личных потребностей надо дорасти. Сначала надо на современном уровне, как в цивилизованных странах, наладить хирургию помощи жизни, удалению болей, помочь существованию. А уж потом комфортному существованию. Чего думать об омарах, когда и хлеба еще нет. Наше отделение, больница еще не доросла. Впрочем, если найдете помещение… Но не мое отделение.
- Барсакыч, надо выходить на мировой уровень. Надо улучшать качество жизни.
- Через пропасть не прыгать надо в два прыжка, а строить мост. А это время, конечно. Спасая сегодня ноги от гангрен и болей, ликвидируя приступы холецистита, раки-шмаки всякие - это не улучшение качества жизни? Строим мост.
- Это крайняя необходимость. Для жизни и работы. А я предлагаю только для улучшения личной жизни.
- Да все так. Я и сам говорил всегда, что личность начинается с удовлетворения прихотей.
- Ну, так…
- И личное должно быть выше общественного…
Чтоб быть личностью деньги нужны. Прихоти без богатств не рождаются.
- Ну! Так вы тоже самое…
- Но не за счет необходимого. Отделение должно остаться. Вся наша жизнь в мои годы, во всяком случае, беспрерывная тришкинизация.
- Это что?
- Кафтаны Тришкины делаем. Здесь отнимем - сюда подкинем, здесь обнажим - тут залатаем. Да откуда деньги мы наберем на такое отделение?
- Найти надо крутых спонсоров. А мы быстро оправдаем. Таких нуждающихся много.
- Надо, чтоб такие нуждающиеся при больших деньгах были. Нет денег - нет и нужд. Скажем, прихотливых нужд.
- Набегут. Если разрешили личное - появятся и деньги.
- Все связано.
- Пожалуйста. Я поддержу вас. Вернее, не буду роптать из своего угла, но ищите помещение. Как это? Жентельменов до хера - местов нет.
- Значит, у вас такие палаты не выделим?
- Нет. Я антитришкинист. Да и не мне старому хирургу переучиваться на новые операции. Не потяну.
- Ну, уж!
- Сейчас корифеи старые не нужны. Раньше руки и голова играли большую роль. А теперь медицина, а особливо хирургия в значительной степени технологическая, аппаратная.
- Что вы имеете в виду?
- Раньше думали у кого оперироваться. Теперь же - где оперироваться. Где современные аппараты, новейшие инструменты, хорошие нитки с иголками.
Резать и шить умеют, а вот, как появились атравматические нитки-иголки - результаты у тех же хирургов стали лучше.
- Ну, так прогресс же.
- Да. Не людской, а технологический. Личности в хирургии нивелируются. Прихоти заменили инструментами. Вот и тянутся, чтоб личностями становится. То есть деньги тянут. Больницу обеспечивают новейшими придумками, а заодно и себе. - Борис Исаакович чему-то почему-то рассмеялся. - Доктора улучшают качество жизни, а личности заменяются инструментом. Уже без нас, ребята. Жизнь парадоксальна. Я пока в другом качестве.
В кабинет вошел молодой хирург с историей болезни в руках.
- Барсакыч, прободная поступила. Оперировать надо. Вот снимок.
- Ну. Вот видите. Надо идти оперировать. Пока по старому шить будем. Правда, иглы мы уже тоже приобрели. И простым больницам мало, но перепало. А том качестве - это уж с ними. С молодым племенем начинайте.
- Ну ладно, Борис Иссакыч, ножи-то прежние.
- Ножи прежние, а отношения к ним другое. Общественность считает, что хирурги циничные, жестокие им бы только резать. А нам, во-первых, только б шить; во вторых, мы больше всего боимся боли и всё стараемся обезболить, пока не вмешиваются праворазрушительные, прокурорские, эмведешные и прочие органы в поисках источников в мире, в стране наркомании; а главное, хирург не вонзает нож в плоть людскую, как думают, а ласково скользит брюшком скальпеля по телу и нежно проводит справа ли налево, сверху ли к низу, и плоть в ответ, понимая, что к добру рука стремится, открывает людям сокровенное… Разболтался старый мудак. Философ херов. А там прободная. Молодёжь меня ждёт.
- Молодым везде у нас дорога. Как там? Здравствуй племя молодое, незнакомое?
- Вот именно. Там. Вы построите новый сад. Хм - для импотентов. Насадите иные деревья. Ищите Лопахина.
- Да уж нашел. И главный согласен.
- Так чего ко мне пришли? Как к старому ребе? Так у меня ни денег, ни сада нет.
- Есть, есть, Борис Исаакович. Вот. Вокруг. - Он обнял за плечи молодого доктора. - Вот именно: здравствуй племя молодое, незнакомое!
- А мне, стало быть, предлагается ждать звук лопнувшей струны? Благо есть новые инструменты со струнами.
- Нет, Борис Исаакович…
Я не стал ждать ответной реплики, а пошел смотреть больного с прободной язвой. Проходя мимо открытого лифта, увидел мирно дремавшего на стуле в глубине кабинки, нашего старого, даже древнего лифтера, по кличке Перс. Он и сам себя так называл. Я повернулся к идущему следом будущему хозяину жизни, жаждущего улучшения ее качества.
- Перс на посту. Когда нас изгоните, Перса не забудьте приютить. Представляю: Мы ушли - вы рубите стулья, стены, смотрите на луну, нюхаете свежий, новый, всенепременно благодетельный, живительный воздух, представляя и предвкушая рождающееся под вашими руками лучшее качество жизни, возникновение прихотливых личностей, возрождение великих российских чудаков! И при этом падают на вас и гремят канонические слова, пронизывающие во все времена, всякие улучшения жизни: "А Перса-то забыли" А он-то тоже личность.
Коллега современен и хочет быть на уровне цивилизованного мира. Но ведь сначала надо стать цивилизованными. Всё ж в начале было слово. Деньги были потом. Но он славный парень. Ко мне хорошо относится.
Вообще-то, конечно, смотреть на всё и на всех добрым глазом немножко попахивает равнодушием. Но и этого не надобно бояться. Да, я хулу и похвалу приемлю равнодушно, а там, по ситуации. В случае нужды и изменишь позицию. Не отдам отделение. А если перехвалят, или сильно побьют? Это как и подставить другую щёку. Просто жить надо с такой идеей, а уж при драке видно будет.
Без денег плохо, конечно; но зато сохраняешь безмятежность духа. Здоровьё всё же поправлять безмятежным проще, надёжнее. Для людей.
И пошёл себе оперировать. Язву зашили. Без проблем и безмятежно.
После операции я спустился к себе в кабинет. Закурил. Дверь приоткрылась и в щель воткнулась голова старого Перса:
- Барсакыч. Больной пришел на консультацию.
- Пусть войдет.
Старик распахнул дверь, пропуская больного, и опять пошел на свой пост, на стул в глубине лифта.
Вошел довольно невзрачный дяденька, плохонько одетый, годков, так, около пятидесяти. Ходит с трудом. С ним жена. Оказалось - нога болит. Сосудистые дела. Начинается гангрена. Класть надо срочно.
Может, еще можно спасти ногу, сделав сосудистую операцию.
- Вас какая поликлиника направила?
- Я из деревни. Мы под Липецком живем.
- Доктор, а надолго? Лежать долго? У нас там четверо детей осталось. - Это жена. У неё забот больше, чем у него.
Я еще не знаю, как положить - иногородний же. А она уже про сроки спрашивает. Да и удастся ли ногу сохранить?
- Так вы не москвичи? - Очень умный вопрос.
- Нам сказали, что вы это лечите. У вас один из наших оперировался. Оставили ему ногу.
Я решил, что лучше не выяснять, кому это мы ноги спасли. А вот как быть с этим?
- Ходить трудно? - Еще один мудрый докторский вопрос. - Сумеете доехать до министерства?
- Профессор, я съезжу, а он у вас пусть пока посидит.
Решила, видно, что если профессором поименует, то дело лучше пойдет. А может, и впрямь, решила. Раз главный здесь - стало быть, профессор. Главный в нашей квартире. А все ж понравилось - лесть, как комары, сколько не отмахивайся, а эффект на лице, или где-нибудь еще на теле.
Я объяснил жене, что и как нужно сказать в министерстве, чтоб направили к нам в больницу без денег. Привезет бумагу оттуда, я напишу, что потребно лечение, главный врач утвердит резолюцией разрешение, а приемный покой оформит и примет в отделение. На справке из деревенской больницы я сделал необходимую рекомендующую запись.
Жена ушла, больной остался в коридоре. Сделали ему и укольчик обезболивающий. Пусть ждет в относительном комфорте - то есть с меньшими болями.
Еще через пару часов звонок. Главный врач.
- Ты что?! По миру больницу хочешь пустить?
- Что такое?
- Почему иногороднему даешь разрешение на бесплатное лечение?
- Предложите ему. Может, он заплатит?
- Заплатит! Заплачет. Ты ж объяснил, как сделать бесплатно, где получить разрешение.
- Да он, может, и не откажется платить. Колхоз заплатит. Или совхоз. Где он там работает?
- Чистеньким хочешь остаться. Сам, мол, готов лечить бесплатно, а главный врач сволочь деньги тянет.
- Да причем тут! Я - за. Оформите его платно.
- Что ж я у колхозника с четырьмя детьми из кармана тащить буду?
- Ну и я также. Ну, ладно. Лечить-то будем бесплатно. Операцию, если по старому - веной его обойти склеротическое препятствие. А если на уровне сегодняшних умений?
- Что ты имеешь в виду?
- Поставить стент. Спиральку в зауженное место. И легче, и быстрее, и безопаснее.
- Ну? Делай.
- Две с половиной зелёных каждый стент..
- Хм! Ну, так делай по старому.
- Вот я и говорю: Здравствуй племя молодое, незнакомое.
- Что несешь? Не понимаю.
- Не обращайте внимание. Продолжаю дискуссию с молодёжью. Не состоятельные не состоялись для жизни. Могут ноги терять, могут и подыхать. Деньги должны быть у всех живых.