По дороге Борис стал проигрывать будущий день. Сегодня две операции. Не Бог весть какой сложности. Во всяком случае, для него. Утренняя любовь никак не отразится на привычных движениях рук, так сказать, с ножом в них. Скорей всего стандартные, типичные операции. Хотя первая больная несколько старовата. В конце концов, восемьдесят лет не предел. Имеет право на жизнь. Уберут пузырь с камнями, очистят от камней протоки, промоют их, уйдёт желтуха и… живи, бабка, сколько тебе Богом отпущено. Дальше пусть сама думает о пенсии, о бедности, о чём там старикам думать приходиться.
Господи! Да причём тут операция! Я же… Причём тут!
Вот! Вот и дом. Подъезд. Будто первая любовь. Будто мальчик девятиклассник. Быстрей. Быстрей. Чёртов лифт! А чего сердце так колотится? Нет оснований. Ведь было, было. Всё было. А какие перспективы? Семья, дети. Уже взрослые. Лена! А у ней? Она-то свободна. Сегодня свободна. Чёрт с ним с лифтом. Он видно с последнего этажа ползёт. Или кто его взял? В это-то время! Не так уж и высоко… Слава Богу, дверь открыта. Открыла. Знала, что приду. Где, где ты!? Ещё в постели. Не спит. Ждёт. Конечно, ещё. Скоро утро. Ещё. Уже… Господи! Сладкая, нежная… Счастье моё!..
- Еле доехал.
- У тебя сегодня операции есть?
- Причём тут? Ещё не скоро. Я летел… Там ещё спят…
- А я ждала… Дверь…
- Да. Я видал…
- Ну, конечно. Ты ж прошёл, пришёл. - Рассмеялась.
- Милая, родная. Ты… Ты моё…
Дальше… Он быстро разделся. Лёг рядом, повернулся, обнял её и застыл. Ему уже было хорошо. Они лежали тихо и душа в душу входила ещё до того, как тело его вошло в её. Им уже было хорошо. Это и есть любовь. Зато потом, когда они изнывая и наслаждаясь любовью телесной, одновременно ворвались в бурную сладость завершения, когда почувствовали уход радостной усталости и наступления счастливого отдохновения…
А впереди работа. Какой-то бред. С другой стороны, утренняя любовь, отдохнувших за время спокойного сна, пожалуй, много эффективней и приятней. Хотя какие сравнительные степени могут после истинного, любовного удовлетворения. Любовного, а не только сексуального.
…………………………………
Борис уже стоит в дверях. Впереди больные, утренняя конференция, операции…
- До свиданья, родненькая. Позвонишь?
- Куда ж я денусь?
- С половины десятого до десяти я в кабинете. Ладно? Успеешь?
- Конечно. Я в десять только уйду.
- Только позвони. А то я жду. У меня при этом в голове ничего нет. А у меня ещё операции.
- Не спекулируй. Любовь не должна мешать операциям.
- Какая ты деловая. - Оба смеются.
- Я и сам знаю. Ты звони и тогда ничего мне мешать не будет.
- Позвоню, позвоню.
- Ты уже остываешь, а?
- Не дождёшься.
Борис уже в машине, уже едет к своему основному делу.
Основное! Кто ж скажет в эти минуты, что у него сейчас основное? Ничего, доедет, и лишь войдёт в корпус, как всё станет на свои места. А в операционной и вовсе забудет, отвлечется.
Карина во многом думает иначе. Иное отношение к музыке, например, к книгам, даже к застолью. И он стал думать немного иначе.
Чехов написал "Душечка" - это о женщинах. Просто мужское самодовольство. При любви мужчины, пожалуй, не меньше "душечками" бывают. Просто выпендриваются больше. Строят из себя хозяев жизни. А ведь всё-то на самом деле от них, от женщин зависит. А нам дают покуражиться, ласкают, якобы подчинением. Тихой сапой. Вот же и он. И всегда менялся. Наверно, потом понимает, задним числом, когда об ушедшем думает. Если думает об ушедшем. На вид без следов, как в море после корабля. А ведь не корабль. И не в море. Остаются следы в душе. И у "душечки" наверняка оставались. Чехов просто не хотел этого замечать. А, может, он и не слишком большой знаток их душ. Душечка!.. Борис душечка. Смешно. И всё же. На мир он стал смотреть её южными глазами. Темперамент, вроде, от рода. Ан, нет! Вот сейчас-то, сегодня… Армяне говорят темпераментнее северян. Да армянка ли она? А северянин ли он? И он здесь родился, и родители. А более дальние предки невесть откуда. Белоруссия… Наверное, по Германии шли, по Польше Литве… А с юга они Бог знает, как давно. Из Палестины гены-то. Да сколько уж по Европе шастают. Даже, если и из Испании, то тоже лет шестьсот тому. И он с Кариной не тот. Впрочем, последняя боль всегда иная, не похожа, сильней… Карина! Кариночка! Вот и хорошо, что другой. Да и не говорил он раньше так выспренно, так пафосно… по-восточному, а? Хм, - счастье моё!
Борис перемалывал в себе, переламывал себя - хотел что-то узнать про себя. Или понять. И совсем пошли мысли гулять. Не об операции же думать. Там стандарт, а любовь каждый раз другая. Всё другое - он, она и сама любовь. Вы всяком случае, когда пожар, огонь, вроде такой же, пепелище тоже, а в момент пламя кажется иным… Ну, причём тут! А вот, всё равно, много общего. Иссакыч продолжал наворачивать мысли, словно лапшу на уши: армяне, евреи - все прошли через геноцид.
Очень любовные мысли! Тоже дела сердечные.
Говорят, что самые, по нынешней мове, "юморные" нации, это армяне, евреи, ирландцы да греки, Конечно, если гонимые да ещё и смеяться не будут… Вымерли бы давно.
Кариночка. Красивая. Красота спасёт мир. Великий сказал и все повторяют. Да нет же! Впрочем, красивые могут спасти мир. А? Скорее смех спасёт его. Может спасти. Смех весёлый, печальный, горький, ехидный, иронический, над тобой, над собой, над всеми, над страной, над миром, над палачом, над жертвой. Смех спасёт человека. Армяне, евреи смеются над собой, обороняясь от недоброжелателей. Обороняться смехом, а для любви улыбка, только улыбка. "Правда, Кариночка?" - обратился Борис вслух, к всегда сейчас присутствующей в нем, Карине.
И перед взором его опять…:Карина смотрела на него с печалью и смеялась, когда он уходил. Их соединяли не разные гены с юга, а общая гонимость. Или раньше разъединяли? Глупые, дурные мысли вперемешку со сладостными, розовыми, крутились в голове, но рулить не мешали. Маршрут был задан и он катил себе, не отвлекаясь от порой странных размышлений обо всём и ни о чём, что может затуманить радости сегодняшней любви. А потом стал напевать нечто из детства, из оперетты, что беспрерывно крутили когда-то на радио и почти каждое утро из черных кругов со стен неслись в уши и мозги непонятные слова. Полученное в детстве хорошо вбивается в голову, порой и до старости. "Марица", "Сильва" и ещё какие-то оперетки настырно сопровождали мужание их поколения. Борис Исаакович, так сказать, ситуационно подался душой к ушедшей юности и, по-видимому, поэтому мурлыкал полузабытую, полузнакомую мелодию с неожиданно всплывшими из закоулков памяти словами: "… прощай вино в начале мая, а в октябре прощай любовь…". Из какого это шедевра?! Что за притча!? Чего это его на оперетты потянуло? "Каким вином нас угощали, какие яства подавали, уж я…" - это из "Прекрасной Елены", на которую они пошли в театр, когда её разрешили. До этого в то ханжескоуголовное время она была запрещена, как полупорнографическая, а потому они и побежали целой группой в институте. Вспомнил… вернее понял - в театре он сидел рядом с Кариной, была у них в группе тоже. Но не армянка - русская. Почему он упорно считал Карину армянкой, когда ни внешне, ни характером на южанку она не походила. Неужели из-за имени? Вот уж действительно: в начале было слово.
Спал он какую уж ночь мало, но не чувствовал себя невыспавшимся. Видно, сила и бодрость подпитывалась из настоящего источника жизни. Любовь - это жизнь. Сейчас у него любовный угар. Хаос в мозгах. Он способен на поступки. Не дай Бог начнет рассуждать, задумываться. Задумываться надо было в юности. Тогда и задумывался. А сейчас нельзя, поздно. Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел. Вот именно. Для поступков надо созреть, а не задумываться. В юности поступки нужны для созревания, а сейчас для жизни. Достойно к концу подойти. Без обмана самому себе. А как быть, чтоб себе создать жизнь достойную, а близкому не создать проблемы? Нет рецепта.
Борис понял, что начал задумываться. Так начинает упорядочивание. Упорядочивание чувств. И мысли непроизвольно пошли совсем не так, как он хотел. Он не хотел порядка, а следом неминуемого застоя. И смерть лучшего, что родилось. Задумался… Додумался…
И тем не менее:
А сколько ж так может продолжаться. Известно… Сначала - не может не приехать. Потом - может приехать. Затем - может сегодня и не приехать. Хочет, но не может. И, наконец, не может и не хочет. Сначала всегда есть время. А потом дела и нет времени. Так нормально. Вот именно, что известно. Надо что-то делать. Он не хочет терять, так счастливо на него павшее. Вернее не упало на него, а взлетел сам к небесам. Надо что-то делать пока летишь.
Порядок жизни берёт свое, и Иссакыч остановился около магазина купить что-нибудь поесть. Утром же он не ел, а впереди операция. В кабинете он сделает себе кофе, а сейчас купил булочку и пакет ряженки. Почему ряженку. Обычно раньше он предпочитал кефир. Карина любила ряженку. Вот так постепенно и становишься "душечкой".
В кабинете он только и успел куснуть булочку, а глоток ряженки ему сделать не дали:
- Барсакыч, посмотрите больную. Час только, как привезли.
- Дайте хоть халат надеть. Что за срочность?
- Одевайтесь. Начальник! Кто против? Но только сразу, до конференции. Ладно?
Вот так и сорвут весь день. А после конференции он будет ждать звонка Карины. Они что не понимают? Да! - не понимают, не знают и знать, понимать им это не положено, не нужно, а вовсе наоборот…
Ну, и что они его звали!? Больная, как больная. Слава Богу, больная не сильно, не надолго оторвала его от ожидания звонка. И дождался.
И ещё больных посмотрел.
А на операции вновь замурлыкал"…прощай вино…"
- Ребята, никто не помнит из какой это оперетты?
Да откуда же им помнить - они совсем из другого поколения, другого воспитания, другой начитанности, если только есть эта самая начитанность. Пожалуй, и другой грамотности - компьютерной, которой их начальник мог противопоставить вот только какую-то оперетту из древнего мира.
- Да. Вы из другого времени. Ну! Это ж всё ж живой человек, хоть и старая бабка. Держи крючок аккуратней. Он тебе не для того дан, чтобы держаться и не упасть. Показывай лучше…
- Да вы что, Барсакыч?..
- Неоговаривайся. Большой зажим, девочки… Коагулятор… Прошить, троечку дай… Конечно. Молодой ещё. Сейчас мюзиклы, а не оперетты. А в мюзиклах и слова не разберешь-то… Отсос… Вот, вот, сюда положи зажим…
……………………………………..
И вторая операция…
Какие-то дела ещё по отделению…
Да! Там ведь я ряженку открыл, налил… Телефон ещё… Уже… Бегу… Звонить… Звоню… Карина!.. Да, причём тут это!
Скоро уже придут сестры мерить температуру. "Кариночка. Просыпайся. Устала, бедная моя. Ну, прости" "Да вы что, Борис Исаакович? Какое прости? Спасибо вам, что дали возможность искуп… Дали возможность получить радость от настоящей помощи, а не от болтовни" Ох, Карина, Карина! Вижу - всё пропало. Всё ушло. Опять вы. Опять Борис Исаакович. Да и это "искуп…"
3
Он шёл по улице, когда повстречал Нину, с кем когда-то учился в последних классах. Вспоминали прошлое. Он искоса поглядывал на неё, продолжая вышагивать, будто бы глядя только вперёд, и лишь изредка смотрел под ноги. Асфальт был в трещинах и, в конце концов, он стал играть с самим собой, стараясь наступить лишь на свободные участки без рисунка. Заигрался - всё внимание было обращено дорожке. И даже перестал коситься на когда-то нравившуюся ему одноклассницу. А она что-то увлеченно рассказывала про жизнь свою, про работу. "Боря, что ты в землю упулился? Взгляни, всё ж, на старую подругу свою". "А вот попробуй пройти по тротуару и не наступить на все эти полоски-трещинки. СлабО?" "Борь! Ну, совсем мальчишка. Мы уже давно не в школе, мы работаем, доктор хренов". Боря смолчал, потому что надо было на этот раз сделать слишком длинный шаг и следом тут же мелкий шажочек. "Ха. А ты вот сама попробуй. Думаешь, получится? Вон как асфальт растрескался. А вот смотри, вспучился малой горочкой. Дырка и трещины радиально. Это перепрыгнуть надо. Растение рвётся на свободу. Какая могучая энергия". "Совсем с ума сошёл, - как-то задумчиво сказала Нина и сама прыгнула, чтоб не задеть трещинку. - Во! И меня заразил". Теперь они оба шагали, то делая прыжок, то шажок, то останавливаясь, выбирая очередной тактический ход. "Всё же вы, женщины, поразительны. Вы как делаете. Высматриваете, куда поставить ногу. А надо сразу же думать, куда пойдёт нога следующим движением. А думать на три шага вперёд - это уже гений, конечно". Нина засмеялась "Зануда. Вот я уже и пришла. Может, зайдёшь?"
Нина жила в однокомнатной квартирке. И одна. Большая удача. Боря жил в коммуналке, топчась порой в ожидании освободившегося туалета. Кстати, в то время слово "туалет" употреблялся реже, чем сейчас. Тогда для этого понятия царствовало слово "уборная". И Боря при входе удовлетворенно отметил в душе, что рядом с кухней две двери. По-видимому, ещё и ванная. Время "совмещённых санузлов", как понятие, и как слово, тоже придёт ещё вместе с новыми квартирами, которые ещё были вполне призрачны, то есть пока только в постановлении, возвещающего эту необходимость и ещё, для оживления борьбы за светлое отдельноквартирное будущее, призывающего сражаться с архитектурными излишествами.
В быт скоро начнут входить новые слова, понятия: совмещённый санузел, архитектурные излишества. Впереди ещё много новых слов, о которых в те времена даже выговорить бы не смогли. У нас много тогда рождалось и уходило по вымороченным причинам. Вскоре после войны появились шариковые карандаши, что после стали называться ручками и игольные ручки. Они были весьма плохого качества: паста вытекала и очень пачкала и руки и бумагу. Их не успели улучшить, потому что придумали, или только производили их, в каких-то артелях. Наша страна, более всего, страдавшая от чистоты идей беспрерывно льющейся кровью и арестами, а то и бессудными расправами, адекватно расправилась и с этим новшеством "оргтехники" - пересажали "артельщиков", разогнали их производство всяких мелочей, отрыгнули из себя всё то, что через десяток лет стали получать в виде редких сувениров от, также редких, знакомых сумевших съездить в мир гниющего Запада. У нас видно хорошо проштудировали Библию и приняли своими особыми мозгами, как руководство к действию: Авель был пастух, кочевник, стало быть; Каин - земледелец, оседлость, стало быть, будущее за ним. Каин - это прогресс. Будущее - через преступление, через "не убий". Вот и пошли к раю на земле через слезы, через кровь. Не бывает рай на земле. Всё парадоксы: рак, например, олицетворение бессмертия - беда от раковой клетки в том, что она не умирает, а бесконечно размножается. А обычная клетка - максимум семьдесят делений. Каин и получился раковой клеткой. До сих пор делится-размножается. Вот и я…
Все эти мыслительные излишества заиграли в Бориных мозгах, лишь он увидел, якобы неопознанные две двери в коридоре. Всего лишь дверь в сортир, а пошли обобщения - они всегда опасны.
Нина, оказывается, была выгодная невеста, но до сих пор почему-то одна. "Нин, а ты читала в газете…" "А я их и не вижу никогда. А что там?" "Один дом, уже достраивающийся, был снизу по цоколю обложен отшлифованным мрамором. Так сняли эти плиты, перевернули, чтоб глядели они в мир необработанной поверхностью". "Не поняла. Зачем?" "Затем, что газеты не читаешь. Борьба с архитектурными излишествами". "Что это? Не поняла". "Постановление было твоей партии и правительства". "А у тебя другие?" "А как у тебя с юмором?" "Нормально. Поедим? Или чайку? Может, выпить хочешь, так у меня нет". "Понял. - С юмором в порядке. Могу сбегать". "Да сиди уж". "А что? Сбегать же не сбежать". Они посмеялись. Нина стала чем-то заниматься на кухне. Чем-то! Ясно чем.
Всё же сбегал, пока она возилась на кухне. Благо магазин был на первом этаже, а вино, водка в то время в дефиците не были. Пусть плохое, но было всегда. На этом еще держались останки экономики.
В комнату они вошли и, поев и выпив, Нина села на тахту. Боря рядом в кресло. Телевизор ещё не был таким обязательным атрибутом каждой квартиры, как сейчас. На него ещё не заработали ни страна, ни обычные граждане.
Нина, прежде чем сесть подошла к тумбочке около тахты, взяла какую-то рамку и сначала, перевернув, положила на место, а потом после мгновенной задержки всё же сунула ее в ящик.
А что можно делать, иль говорить старым друзьям, не встречавшимся много лет? Или говорить про свои сегодняшние успехи, неудачи, планы… Или по принципу: "А помнишь?" Им, наверное, не интересна была их сегодняшняя жизнь. Да и старое видно не больно было привлекательно. И всё же они вяло продавливали принцип "а помнишь".
… "А помнишь, Борь, сколько раз мы смотрели с тобой "Джордж из Динки джаза"? Так, кажется называлось?" "С тобой? Да, да. Точно. Я как-то в прошлом году неожиданно посмотрел опять. Несмотрибельно". "Да? Молодые были. Точно?"
Это "точно" были остатками их прошлой ранней молодости, когда все погруженные в бытиё войны, щеголяли этим словом. Незаметно в их кровь входили вместе с полувоенной одеждой, пришедшую и подправленную, перелицованную меняли нищенский имидж поколения. Ах, имидж, имидж, до этого слова ещё должно было пройти полвека.
"Ты меня тогда взял за руку, а я поначалу отдёрнула её, а потом сама накрыла твою, лежащую на своей коленке, собственной ладошкой". Нина печально засмеялась - может и жалела о том времени, о тех совместных походах в кино. "А знаешь, есть то ли стишок, то ли притча, то ли не знаю что. Ты уже достаточно взрослая. Сначала ручка в ручку, затем ручка в штучку, потом штучка в ручку, и, наконец, штучка в штучку". "Фу, дурак! Как не стыдно! Не хочу от тебя слышать такое". Их поколение воспитывалось строго пуритански. И всякие, даже самые отдалённые намёки на естественную жизнь, оглашённо осуждались. Боря перешёл все границы дозволенного даже настоящего времени, уже начинавшего подаваться в сторону от тотального ханжества. Чем больше в жизни было негодяйства, связанного и с эротической жизнью, тем строже блюли пуризм в речах и откровенных действиях. Боря поторопился - это время ещё впереди.
Но, несмотря на бурную реакцию Нины, они как-то стали свободнее. Раскованнее и рискованнее речь…
"Всё ж было смиренно и целомудренно. Разве не так, Нин?" Нина молчала. Видно, она ещё не знала, что она хочет. А, скорее всего, пока не научилась словесно оформлять ни свои желания, ни свой отказ. Сейчас бы могли сказать вместо понятного "словесно", вполне "продвинутое" "вербально". Много изменились и не только понятия, возможности, желания, речи за такой короткий срок нашего существования.
Да и действия, сегодня выглядящие нормальными, естественными, в то время воспринимались экстраординарными эксцессами. Экстраординарные эксцессы - подобная лексика очень модна была в научных статьях. Требующаяся приземлённость, благодаря царствованию идей уровня Президента академии ВАСХНИЛ (правящая и идея аббревиатур), камуфлировалась порой, якобы необходимых терминов иностранного происхождения. Всё смешалось в диких противоречиях - с одной стороны всё называть по-русски, с другой - каскад сложных слов на "заграничный манер".
"И долго мы держались за ручки?" "А тут и конец кина. Вот". "Кина не обязательна. Можно и без него". Боря посмеялся, а Нина промолчала. Боря взял её за руку, она промолчала и желание своё проявила лишь тем, что руку не отняла.
А дальше по схеме.