- Признаться, и для меня тоже. Что-то в этом понятии виртуальное, по-нынешнему сказать, вовсе бесплотное… дух, пых-пух - и боле ничего. Душа - это куда еще ни шло, все-таки нечто осязаемое, с душонкой-то можно разобраться, с телесным сопрячь, согласить на компромиссах не слишком позорных… - Небрежно засунув бумаги в сейф, Мизгирь запер дверцу, ключ в узловатых длинных пальцах повертел-показал. - Ключик-с к ней, душе, к скважине ее, замочной и всякой, подыскать, равно и для сообществ людских, партий там, тусовок. Много всяких идей бродит в этом веселеньком вертепе, идеологий-фикс, химер обустроительных и прочих пузырей с горохом для дурацких голов… Что до меня касаемо, то я, знаете, сугубый практик жизни и принадлежу к убежденным и последовательным тупоконечникам. Яйцо, знаете, с тупого конца имеет… м-м… воздушную полость такую, с нее и чистить легче. И во всяком субъекте есть нечто полое, пустое в душе, вот оттуда и надо начинать колупать… Цинично? Так ведь и жизнь цинична и ничуть от этого не умалена в своей ценности для нас, смертных, страха ради за которую держимся. В каждом из нас есть, увы, своя полость, каковую надо сознавать в себе и от вторжений непрошеных оберегать, да-с, иначе расколупают догола… Есть она, как не быть, и в политических субъектах - ищите и да обрящете, может быть. Весь вопрос во времени, а эта субстанция злобна и промедленья не терпит…
Не столько отвечал, на вопросы, сколько задавал их Владимир Георгиевич Мизгирь - всем существом своим, сутью до сих пор не проясненной, из нескрываемых, даже выставляемых на вид противоречий сотканной, которые мешали заглянуть поглубже в нее, суть, отводили глаза… Что это - сознательная оборона от упомянутых вторжений, инстинктивная уловка такая, манера поведения? И какую полость в тебе, пустоту нашел? А в том, что успел порядком таки расколупать тебя, сомнений уже не было.
- Слабые места? Скорей уж у себя их изживать…
- И тако, и инако, в других искать, равно как и изживать свои - везде успевать. Работать и в реале, и в виртуале… в астрале даже - эманацией, напором воли. Мы даже отдаленно, скажу я вам, представить разумом своим не можем, какие там битвы кипят, вершатся, какие чудовищные силы-энергии схлестнулись, галактические перед ними - так себе, шутихи… Недоказуемо с точностью от и до? Но ведь и неопровергаемо с той же точностью, согласитесь. А на нижних уровнях его и мы, человеки, кое-что можем… Немногие, но могут. Что, удивились?.. - вперил Мизгирь остро блеснувший то ли усмешкой, то ль пренебреженьем неким взгляд в Базанова, не сразу перевел его на Левина - тут же опустившего глаза. - Есть дух! Это я вашим сомненьем усомнился, но не своим… Не у всякоразного большинства, разумеется, душевного в смысле наличия душонки. И есть духовные сущности, какие толстокожему, как носорог, материализму, недоучке вечному, не внятны - даже цыганке-гадалке какой-нибудь темномозглой внятные, но не ему. У него-то выше надстройки пресловутой ничего нету, чердака даже. И есть, не могут не быть две сверхсущности равновеликие, по отношению друг к другу идейно и всячески полярные, если хотите, зеркальные, и борьба их извечная, друг друга отрицающая и вместе утверждающая… Единство и борьба противоположностей - кто это поименовал, не Гегель? Да чуть ли не Платон. И эта двойственность, дву-составность мировая, эта борьба везде и во всем отражается здесь, внизу, в самом даже малом проявляется, в зарядах-частицах разноименных даже… и как-кой, к чертям, бог единый всеблагой в этой онтологической, уж не меньше, противопоставленности?! В отрицании, ненависти к противоположному - обоюдной?.. Да, именно борьба эта всем движет - через страдание живого в том числе, соглашусь, и даже смешно говорить, на какой там стороне добро или зло… На стороне электрона, что ли, зло, поскольку мы ему минус присобачили? Да мало ль что и чему мы присобачили!
Говорил он удивительно свободно, будто читаную-перечитаную лекцию для непонятливых студиозов повторял, поигрывая ключом в мословатых пальцах и глядя снисходительно, пожалуй, и с презреньем легким и к слушателям, и к самому предмету лекции, не бог весть какому сложному.
- У магнита двуполюсного, со школы помню, попробуйте отделить плюс от минуса, отколоть, плюсовое добро одно выделить - получится у вас? Хренушки, тут же у вашего добра отделенного, отколотого такой же минус объявится… Эрго: во всяком добре есть-таки большая доля неискоренимого, чаще всего малозаметного зла, и только не надо мне говорить, что мы сами в этом виноваты, неполное добро творя; ну разве что в следствиях кое-каких виноваты, более-менее очевидных, но не в причинах же изначальных. А вообще же, злые последствия нашего добра неисследимы и неподконтрольны человеку - как, впрочем, и добро вследствие злых, скажем, поступков… И вот назвали мы эту свару мировую, противоборство великое диалектикой или там сопряженьем, комплексом антиномий, прикрыли от себя термином - и что, нам от этого легче? У нас, что ли, все минусы в плюсы превратились, в божеские, в теодицею неопровержимую? Или хотя бы расставились по углам: вот это добро несомненное, а вот это - зло? Нет уж, проблему эту наиважнейшую не заговорить словесами, терминами от нее не отчураешься…
- Что, изменили атеизму?
Нет, странным все ж было слышать речи эти - после всего иного, хотя что-то такое он уже, кажется, говорил… Поселянину говорил, да, или спрашивал, этого теперь толком не вспомнить. Удивил опять и, пожалуй, даже разочаровал малость: неужто всерьез? Или мистификация очередная, изворот логический, на которые куда как горазд он, недоношенный? Чего совсем исключить тоже было нельзя.
- Так я на оном не женился, пачпорт у меня чист. Нет-с; а все потому, что не могу игнорировать а-агромаднейший духовный, он же мистический, метафизический и прочий опыт, до нас накопленный… И что мой одинокий разум по сравненью с ним, вы мне скажите? Спорить не буду, стихийный атеизм могуч, на наших с вами непосредственных ощущениях, на очевидностях же построенный, - но что опять же наши очи? Так себе, гляделки, лишь внешнее видящие, да и то, знаете, не всякое… - Его "гляделки" из-под клочков бровей смотрели сейчас уже сожалеюще, едва ли не с упреком: не верите, дескать, а зря. - Если и не говорил о том раньше, то… Дело это вообще-то личное. Назвать это верой? Скорее да, чем нет. Хотя вер-то, суеверий более чем до черта по видам всяким, интенсивности своей и зрячести, вплоть до слепошарых совершенно, их-то как раз и есть большинство стадное… Моя - зрячая, надеюсь, есть из чего выбирать. Давняя и зрящая в корень вещей, а не в обманки развешанные, не в западни ловцов человеков, корень причинности всего ищущая… Человек, в веру пришедший - он, как правило, допетрил, - и пальцем постучал по крутому лбу, усмехнулся себе, - добрался до пределов своих возможностей, умственных там и всяких, уразумел наконец их сугубую недостаточность и вполне сознательно, подчеркну вам я, к вышнему обратился - за помощью, за вразумленьем; и это я понять еще могу. А вот которые из веры в неверье, вообще разуверенные - те совсем уж бросовые. Но, кстати, как расходный материал для всякого рода реконструкций социальных весьма даже годятся, это вы на заметку себе возьмите… Пригодятся во благовремени, да.
- Частицы какие-то - и человек… Механику, пусть и квантовую, с этикой человеческой равнять, к механике ее сводить?
Спорить никак уж не хотелось, это Иван через силу выговорил, лишь бы сказать что-нибудь, почти оскорбленный поначалу: что за существо такое все-таки этот адвокатский барон?! Всячески и всегда поддерживать его, Базанова, в том совсем не однозначном, что куцым словцом "атеизм" зовется, - чтобы теперь бросить одного, вроде как в дураках оставить соратника, спрятавшись за малопонятной полуверой в дихотомию некую мировую… Чем не предательство тоже? Или это и есть та самая, про запас, иллюзия, в которой человек сам от себя укрывается, себя самого боясь? Тогда не так уж безоглядным оказал себя Мизгирь Владимир Георгиевич, сховался-таки - выговорив заранее, может, местечко нехудшее себе у одной из сверхсущностей, не с обеими же он воюет… Ну да, на покой заслуженный рассчитывая, на увитый плющом до самой крыши домик, не иначе. И усмешки, вполне злорадной, от себя не скрыл: надо же, самых даже упертых, самых рьяных отрицателей жизни прошибает он, страх конца…
- А все едино! - не заметил, нет - почувствовал усмешку Ивана куратор, интуиция его была поистине звериной; или женской - нечасто, но встречаются такие женщины. - Все со всем связано, от микро до макро, через нас проходя связью этой. Элементы, кирпичики… И кто бы что ни говорил, а дом наш кирпичный, как и мы сами, и свойства, качества все - от кирпича. И не умаляю вовсе атеизма, это одна из граней мироведенья, я вам скажу, из существенных, его огромно значение, но… Оно ж у каждого свое, это "но" - тут уж, как водится меж людьми, табачок врозь. Но можно и поделиться, и разделить.
Не первое от него приглашенье и не в этом только состоящее, и пора бы поостеречься, подстраховаться после всех ему отказов неявных, хотя бы формально принять, чтобы не стать помехой или, того хуже, врагом, не входя в обозначившуюся, он уже видел по многим приметам, коалицию против Воротынцева.
- Да нет, смысл в том, что говорите вы, немалый. Во всех сферах борьба беспощадная, на всех уровнях - и, как иногда сдается, не без высших покровителей… - сказал Базанов и, кажется, не соврал, не погрешил против мнения собственного, искренности своей. - Сверхизбыток какой-то страшный ее, по-достоевски прямо…
- В черно-белом варианте, где бог с дьяволом по душе нашей топчутся? Как на этом… э-э… на татами? Если бы так… Я ведь же чем был подвигнут? - Мизгирь не преминул показать, что воодушевился его согласием, но напора не сбавлял. - Неразличеньем добра и зла в природе… и не только в естественной, а вообще - в природе вещей. А находил и нахожу только, грубейшим образом выражаясь, подчиненье необходимости жестокой, принимающей многоразличные формы добра, зла, любви там или даже ненависти… в формах во многом условных, да-с! Нет-нет, - упреждающе замотал он тяжелой головой, поднял обе длани. - С человеком, разумею, все посложнее будет, надстройка его психоинтеллектуальная о-го-го как повыше - но основа-то все та же…
- Животная преимущественно. А в этой составляющей обнаружить добро и зло хоть в какой-нибудь чистоте… - сказал Левин с сомнением, которое иного убеждения стоило, и оглянулся почему-то, хотя в большой редакционной комнате никого больше не было. - Скорее серое, вперемешку. А потуги нравственные - это уже от излишков эмоциональных, от умственных тоже. Искусственных, это вы очень даже правы, Владимир Георгиевич.
И этот проклюнулся… Отвечать им, нет? И как его Поселянин назвал тогда - манихеем? Катары, манихеи эти, что-то мутное и невразумительное, о которых Иван читал, но так давно, что уже успело повыветриться вместе с прорвой всякого пустого, ненужного и неприменимого знания, какое разве что для решенья кроссвордов годится, для времяпровожденья на свете этом единственном - цену времени только сейчас начиная с нехорошими предчувствиями постигать…
Вот только за что, спросить бы, они изначально схватились, борются, его демиурги, если не в этом самом черно-белом варианте, сиречь добра со злом? Серое с серым - за голую гегемонию? Темнишь ты что-то, имярек владетель-победитель мира, на парадоксах выехать хочешь, на фразе, диалектикой самодельной захомутать - не слабой, надо согласиться, хотя не столько Гегелем, сколько Шопенгауэром отрыгивается, а то и ницшеанством забавным… Накопал, ничего не скажешь. Некое согласие с ним изобразить? В последние месяц-другой если не отчужденье, то охлаждение некоторое наметилось меж ними, несмотря на старанья Алевтины, для дела, для газеты никак уж не желательное, кормились-то с рук Рябокобыляки, из "Русича". На посиделке, еще в начале лета и опять в кабинетике Али, Люсьен в подпитии и дурном таки, вздорном каком-то настроении бросила: "Достал этот Владленыч! Мы что, на него на одного горбатимся, на козла?!" - на что Мизгирь от неожиданности, верно, не нашелся со словами, но глянул так, что та, кажется, поперхнулась даже и, вынести не в силах, отвернулась, жирной спиной повернулась к нему беззащитной… "На дело работаем, на стратегему - он не меньше, чем мы…" - но это уж вдогон было, запоздало и с проколом невольным, подтвержденьем: есть это - "мы"… И Воротынцев неспокоен стал, как-то посерел лицом за лето прошедшее, для него нелегкое видно, и если приглашал в ресторанчик на ужин, то попозже ввечеру, когда чаще всего ни банкира, ни парадоксалиста записного за табльдотом уже не было.
Много чего переменило оно, лето смутное это, исподволь и всяко.
- Значит, "даешь искусственное"?.. Я - за. Что-то воротит уже от естества…
Базанов не договорил еще, когда в дверь, бочком порог переступив и явно запыхавшись, адвокат со своей большой папкой старой обтертой кожи вошел… Ну и к лучшему, меньше всего Ивану хотелось продолжать этот разговор сейчас, да и чем? Мизантропией такой же домодельной, под настроение? Далеко все это завести может, не выберешься. Особенно когда противоестество перед тобой - пушок этот мягонький изреженный, совсем не еврейский, на круглой голове, с некой косиною взгляд, - Трахтер никогда не смотрел собеседнику в глаза, будто вообще не умел, оплывшее, на коротких ногах тело, говорок округлый… В ораторы, в потрясатели судов и общественности не годился, конечно, но законы, и в особенности крючки к ним, обходные лазейки, пустоты и дыры в них знал как мало кто. И хорошо, что руки подавать не имел привычки, что-то вроде салюта всем изобразил вялой ладошкой.
- Ну так и что? - переключился тут же Мизгирь и огляделся, словно обозрел все поле задачи, перед ним лежащей. - Отдельчик с жалким вкладышем для сортирной надобности гондобить будем - или ж полноценное агентство с приложением рекламным на базе газеты? С заглядом, на вырост?
- Лишь на отдел вообще-то дана санкция Леонидом Владленычем, - сказал, не скрывая удивления, Базанов. - Агентство, как я понимаю, это ж целый штат нужен, куда по затратам больше…
- А что нам чьи-то санкции! Рябокобыляка, Борис свет Сигизмундович, бабки под агентство дает, гарантирую - и что нам еще надо? Не президентского указа же.
- А он и есть президент - концерна… Нет, без согласия Воротынцева я на это не могу пойти, не хозяин.
Они разом переглянулись - все трое, и Мизгирь отвалился на спинку стула, бросил покровительственно:
- Ну так сходите к нему, если хотите. Почему нет?
- Но доказательства-то не за мной - за вами… Газету отдел вполне устраивает, тем паче что ни опыта пока нет, ни связей, ни клиентуры… Вам доказывать.
- Клиентуру? Доставим, с избытком, - утвердительно покивал Трах-тер, отчего пушок на голове его зашевелился, и стал раскладывать свою папку со множеством отделений и карманчиков. - Ну, а тут я и положеньица подготовил - и под отдел, и под агентство… Нет, предпочтительнее последнее. Возможностей больше, а это лишняя же прибыль. Впрочем, я не знаю случая, чтобы прибыль была лишней. Разве что когда от налогов сховать.
- И люди есть, Иван Егорович. С тем самым опытом, да хоть завтра приведу сюда. - Это уже опять Левин говорил, смотрел по-собачьи преданными глазами, только теперь уж не на Мизгиря, а на него, шефа своего. - Профессионалы, не какие-то сечовики-дилетанты…
- Это хорошо, что вы так договорились. - Иван постарался сказать это без какой-либо тени иронии. - Теперь уговорите Леонида Владленовича - и я соглашусь, пожалуй.
- Ну, быть по сему, схожу с вами - формальности ради… - с пренебреженьем проговорил, решил Мизгирь. - Так что там у нас в положении? И поотчетливей, Зиновий Матвеевич… с расстановочкой, да-с.
Пора пришла расставить кое-что по местам-с.
26
"Будет, вот-вот? Ну и мы как раз подтянемся…" Это Мизгирь звонил в приемную шефа; и не захотел пешком пройтись, не пришлось и Федора Палыча искать, поскольку еще с весны завел Владимир Георгиевич свою "девятку" новенькую с молчаливым расторопным шофером.
- Удивились?.. - опять спросил он, спускаясь по лестничному пролету, не оборачиваясь. - Не удивляйтесь, друг мой, и еще меньше обижайтесь. Ибо все сие глубоко интимно есть, не во всем, не сразу и себе признаешься… Есть силы, и я их всеми фибрами, что называется, чувствую, всем рациональным знаньем своим знаю - которое, само того не желая, как раз утверждает иррациональное, убеждает в существованьи оного. И убеждает достаточно научно, вот ведь в чем фокус-покус!..
Что было говорить ему, если всерьез, чем отвечать? Нечем и незачем - уже потому хотя бы, что плохо верилось в эти его откровенья, какие вполне могли обернуться очередным излюбленным перевертышем, якобы диалектическим, а то и просто фразой. Но даже и без этого: мало ль кому и что может чудиться-чувствоваться и какие там тараканы завестись могли в такой голове от интеллектуального преизбытка, переутом-ленья ли - наподобие того, как вши от тоски заводятся…
- Понимаю, что не очень убедителен: словеса, чувства всякие, самому себе сумнительные порой… Я не Мессинг, отнюдь, но когда гул надмирный, сшибка сил этих вышних все мое существо сотрясает скудельное, когда чувствую в иной момент, знаете, как время напрягается в корчах эпилептических, в судорогах изламывается - чтоб разродиться монстром очередным, ублюдком истории человеческой… и что мне делать, скажите? Себе не верить? Или же ж, наоборот, в адвентисты седьмого дня податься-таки?
Он говорил это уже внизу, остановившись в сутеми нижнего фойе, не обращая никакого внимания на вахтера, из дремоты выдернутого и малость ошалело на них взиравшего, слушавшего цветы красноречия эти; но и всегда-то мало кого из посторонних хотел видеть-замечать вокруг себя Владимир Георгиевич, сквозь всех и вся глядя, цель ускользающую отследить пытаясь взглядом отсутствующим, не стесняясь никого и себя не стесняя.
И короткой рукой своей тяжелую старинную дверь былого доходного дома потянул, попытался открыть - и не осилил сразу, пришлось помочь ему… дух-то духом, но не помешало бы и сосуд для него попрочней иметь, а не этот, ведь и в самом деле не без вырожденчества явного, неладов наследованных. Совсем уж нередки эти каверзы, усмешки природы - хотя и ум-то, разумность приспособленческая в случае этом наверняка в восполненье физических нехваток развивалась, изощрялась.