Теперь я испытывал только одно желание - сесть в машину и попытаться нагнать поезд, чтобы встречать Жюли на каждой станции. Сверившись с картой, я увидел, что ближайшая остановка будет в Банфе, в районе Скалистых гор. Однако в этой гонке за поездом мне предстояло покрыть расстояние в восемьсот пятьдесят километров, а я не забыл, что, несмотря на новенькие тормоза, старичок "фольксваген" даже на ровной местности может ехать со скоростью восемьдесят восемь километров в час, не более. Может быть, поезд сделает остановку и раньше, в Хоупе или Камлупсе, но, пока я буду наводить справки на вокзале, он окажется уже далеко. Ладно, Люк, отправляемся в путь! Нам больше нечего делать в Ванкувере, тем более без Жюли. Снова зарядил мелкий дождичек: как говорили, самая привычная погода для Ванкувера, притом что здесь не бывает морозов, а это истинное чудо в Канаде, где температура иногда падает до минус тридцати, - самый подходящий климат для старых эскимосов, которые покидают свои иглу, чтобы отправиться умирать в Ванкувер, как другие старики едут оканчивать жизнь в Ницце или Майами.
Я вихрем сорвался с места и выехал на шоссе, идущее вдоль железнодорожных путей. Но поезд Жюли давным-давно пропал из виду. Даже его свистков уже не было слышно в темноте. Проехав несколько километров, мы уткнулись в опущенный шлагбаум, и я приготовился увидеть, как мимо нас промчится роскошный Canadian Pacific Railway с Жюли в вагоне; увы, это был нескончаемо длинный товарняк, мешавший нам проехать. Люк, привязанный ремнем безопасности к сиденью, заснул, устав от переизбытка эмоций. Это ведь и впрямь ужасно - первое расставание с мамой. Стоит только посмотреть, как малые ребятишки цепляются за юбки матерей на школьном дворе, в первый день занятий, рыдая так, словно расстаются с ними навеки. Нужно иметь каменное сердце, чтобы не дрогнуть при виде этой сцены.
Шоссе, пересекавшее Канаду с запада на восток, тоже значилось под номером 1. Интересно, какая инстанция присваивает номера дорогам и какими критериями при этом руководствуются чиновники? Эти вопросы не давали мне покоя все последующие дни. В противоположность своему калифорнийскому аналогу, автостраде, которая идет вдоль океана, вполне заслуживая тем самым почетное первенство на карте, трансканадская магистраль проложена без всякого учета природного рельефа и с полным отсутствием логики: сворачивает то к очередной речке, то к американской границе. Вот и сейчас мы довольно долго ехали вдоль берега реки Томпсон. Время было уже позднее, я вилял вместе с дорогой, следуя указателям, ведущим к лыжным равнинным трассам. На дворе стоял сентябрь, до зимнего сезона оставалось еще несколько месяцев, но эти неизменные плакаты высокомерно игнорировали реальность. Я растроганно вспомнил озеро в брюссельском лесу Камбр, точно так же обвешанное щитами с изображением конькобежца и грозной надписью: "Запрещается выходить на лед!" Даже в самую страшную летнюю жару местным властям не приходило в голову снять эти плакаты, над которыми смеялись вспотевшие от зноя гуляющие.
Люк все еще спал, когда я поставил машину у берега реки, чье журчание, должно быть, навеивало приятные сны. Он не проснулся даже тогда, когда я стал укладывать его в постельку под крышей трейлера. В тот день он остался без ужина. Впрочем, я тоже. Нам было не до еды.
Я прошелся вдоль реки. Небо было темное, свинцовое. Я так измотался, что лег спать прямо в одежде. События прошедшего дня мелькали у меня перед глазами беспорядочно и назойливо, будто кадры какого-то безумного фильма. По мере того как проходила ночь, мною медленно завладевала странная боязнь, вначале смутная, затем более определенная и, наконец, выразившаяся в двух словах - страх смерти. Я представлял себе, как Люк, проснувшись, бесконечно и безнадежно зовет мать и отца - ее, исчезнувшую вместе с поездом, и его, испустившего дух. У меня в ушах звучали его рыдания, заглушаемые рокотом реки. И тщетно я убеждал себя, что в тридцать лет, если верить статистике, риск естественной смерти близок к нулю: мне не удавалось выбросить из головы образ Люка, покинутого, оставшегося в полном одиночестве.
Моя первая бессонная ночь, первая ночь без Жюли. Я то и дело протягивал руку, в неосознанной надежде коснуться ее сонного тела, но пальцы мои встречали только пустоту.
Было три часа утра, когда я встал, отчаявшись заснуть, и взглянул на Люка, крепко спавшего в гнездышке над моей головой: счастливчик, ему было еще неведомо это чувство неприкаянности, связанное с отсутствием близкого человека. Долго я глядел на него, вслушиваясь в его ровное дыхание и пытаясь найти сон в этом мерном ритме. "Младенцам все кажется таким простым", - думал я, укладываясь снова, и вскоре действительно забылся сном.
Лишь на следующее утро я, наконец, осознал, что нас ждет: мне предстояло пересечь всю Канаду с запада на восток, по шоссе № 1, то есть проехать пять тысяч километров, ведя машину по восемь часов в день, как будто я нанялся на работу. С момента отъезда в Америку я утратил всякое представление о времени, о четком распорядке дня, которому, однако, подчинялся, живя в Брюсселе: подъем в семь тридцать, офис с девяти до восемнадцати, отход ко сну в двадцать три часа, и так семь дней в неделю, поскольку выходные мало чем отличались от будней. Я быстренько прикинул: пять тысяч километров, поделенные на восемь часов в день, при средней скорости семьдесят километров в час, - как ни крути, получалось, что дорога займет девять дней, не меньше. "Вставай, Люк, надо спешить, если мы хотим успеть в Банф до темноты!"
Сев на берегу реки, мы сытно позавтракали, компенсируя тем самым вчерашнюю диету. Пока я прибирал в трейлере, Люк бросал камешки в воду, и я не упускал его из виду, то и дело остерегая: "Эй, Люк, осторожно, не подходи слишком близко к воде!"
Мы долго ехали вдоль берега этой реки, носившей имя производителя электротоваров Томпсона, по шоссе № 1, которое тянулось до озера Камлупс; ландшафт был, ей-богу, просто великолепен: леса, скалы и каньоны, проточенные водой, извечно готовой размывать каменистую почву, если она достаточно податлива. Окружающий пейзаж становился все более величественным по мере того, как мы приближались к цепи Скалистых гор, посылавшей нам навстречу свои водопады и крутые утесы. "Не правда ли, Британская Колумбия очень красива!" - сказал я Люку в тот момент, когда мы пересекали границу Альберты. Люк, знакомый с географией только по тем видам, что мелькали в окне трейлера, закивал. Я был вполне счастлив: приятно, когда рядом сидит попутчик, с которым можно поделиться впечатлениями и чувствами. Люк и сам отнюдь не молчал. Он то и дело указывал пальчиком на птицу, муху, листок, поднятый ветром, сопровождая этот жест взволнованными комментариями. Так мы и вели, каждый по-своему, два параллельных монолога, иногда сходившихся в точке общих интересов, например, в желании съесть конфетку, поиграть в мячик и побросать камешки в воду. Если учесть, что Канада, с ее шестьюстами тысячами озер, является самым большим запасником пресной воды в мире, это последнее развлечение, как легко догадаться, могло занять большую часть нашего времени. Предположим, мы будем встречать по пути полтора десятка озер в день, в таком случае, нам не хватит обеих наших жизней (тем более что я уже прожил порядочный кусок своей), чтобы замутить камешками зеркальную поверхность шестисот тысяч канадских озер.
Но поскольку сейчас нам, видимо, было суждено блуждать от озера к озеру, мы сделали остановку на берегу озера Луиза. Достигнув обрывистых склонов Скалистых гор, мы начали крутиться по серпантину, пересекая леса, перебираясь через потоки; все они располагались на разной высоте, и это очень не нравилось нашему трейлеру, чего он даже не собирался скрывать. Куда лучше он чувствовал себя на спусках, особенно с того дня, как ему сменили тормоза, и уж тут наверстывал потерянное время, дабы поддерживать хотя бы видимость средней скорости. Солнце придавало пейзажу грандиозный вид. Если бы не городок Банф, который мы покинули после короткой остановки на вокзале, убедившись, что Жюли уехала отсюда еще на рассвете ("Мама уехала, мама ту-ту!" - так я сообщил Люку о развитии событий), можно было бы подумать, что люди навсегда сбежали из Скалистых гор, оставив их на милость флоры и фауны. Мы никого не встретили по дороге к озеру Луиза, и только там, на берегу, увидели нескольких пеших туристов. Озеро, заключенное в тесную рамку скал, сияло яркой голубизной, над ним клонились дубы и лиственницы, росшие здесь, казалось, с незапамятных времен. Что же придавало воде эту дивную голубизну? Наверное, такой вопрос возникал у всех, кто с недоверчивым восторгом открывал для себя первозданную красоту озера Луиза.
Вечером мы поужинали, сидя у костра в толстых шерстяных свитерах, извлеченных со дна чемодана. В таком виде мы были похожи на настоящих охотников. Температура резко упала, и, глядя на заснеженную вершину горы Святого Брайда, высотой 3315 метров, было понятно, отчего здесь так холодно. Люк с удовольствием уплетал пюре из печеной на углях картошки, консервированного шпината и мелко нарезанной жареной говядины. Горный воздух будил аппетит, и наше громкое чавканье не мог заглушить даже треск горящего хвороста.
Я уложил Люка в постель, тщательно укрыв всеми одеялами и свитерами, какие попались под руку. На его долю уже выпала палящая жара, едва не приведшая к полному обезвоживанию, а теперь ему предстояло свыкнуться с северным холодом. В нашем стареньком трейлере отсутствовал не только кондиционер, но и автономный обогреватель: я уже говорил, что это была примитивная модель, обреченная переносить климат любых широт. Горный воздух обладает, помимо других достоинств, снотворным воздействием на организм. Стоило мне лечь, как я забылся глубоким, спокойным сном.
Однако на рассвете меня разбудил безжалостный толчок, едва не опрокинувший трейлер. Сперва мне почудилось, что я просто вижу страшный сон о морском урагане, но тут у меня над головой завопил Люк. Может, я плохо закрепил ручник или же нас по какой-то непонятной причине поднимает в воздух эвакуатор? Сидя на постели, я пытался собраться с мыслями, как вдруг в переднем стекле появилось жуткое видение - морда огромного гризли. Он стоял на задних лапах, опираясь передними на запасное колесо, вертикально закрепленное на капоте машины. Первым делом я крикнул Люку, чтобы он держался покрепче. Однако мои крики, перебиваемые воплями Люка, ничуть не встревожили медведя: казалось, он твердо решил обследовать наше жилище на колесах в поисках какой-нибудь пищи. Следующим рефлективным движением (все произошло мгновенно) я кинулся на водительское место и, оказавшись нос к носу со зверем, начал громко сигналить; это не отпугнуло гризли, зато разбудило весь лагерь. И тогда один из туристов, хладнокровный и знавший, как вести себя в подобной ситуации, запрыгнул в свою машину и стал надвигаться на медведя. Этого было достаточно, чтобы тот покинул свой наблюдательный пост. Я схватил Люка на руки, и мы еще успели увидеть, как гризли вразвалку уходит туда, откуда пришел, в чащу леса. "Испугался, Люк? - спросил я, утирая ему слезы. - Ух, как мы с тобой испугались, правда?" Думаю, медведя привлек на стоянку запах остатков нашей трапезы - горелой картофельной кожуры, брошенной возле кострища. Во всяком случае, он разрыл и тщательно обследовал угли и золу.
Я так переволновался, что лишь через несколько минут заметил, что прошел снегопад. Земля была скрыта под белым покровом. "Гляди, Люк, это снег!" Я скатал снежок и положил ему в руку. Не знаю, что он испытал при первом контакте с этим неизвестным веществом, почувствовал его рыхлость или его холод. Но поскольку он давно привык кидать в воду камешки, то и снежок забросил так далеко, как только смог.
И уж, конечно, никакому бродяге-гризли не удалось бы отвадить нас от прогулки. Надев теплые ботинки, мы пошли бродить по берегу озера. Сухой морозец пощипывал лицо. Изо рта вырывались облачка пара. Под ногами поскрипывал снег. Из-за горы выглянуло солнце, вернув озеру его вчерашнюю царственную голубизну. Мы повстречали человека на снегоступах и группу вспотевших лыжников, которые скользили по снегу, отталкиваясь от него длинными палками. Не хватало только саней с собачьей упряжкой, чтобы Люк ознакомился со всеми традиционными средствами передвижения по снегу. Среди этих лыжников я заметил беременную женщину. Я горько подумал: а вот Жюли уже не беременна. И теперь она сидит в голубом экспрессе, который увозит ее от нас.
Незадолго до полудня мы собрались и поехали дальше, с опозданием на несколько часов по сравнению с запланированным расписанием. Машина шла так весело, словно ее, как и нас, взбодрил горный воздух. Она отважно преодолевала самые крутые склоны Скалистых гор.
Третью ночь мы с Люком провели на границе провинции Саскачеван. Здешний пейзаж не имел ничего общего со вчерашним. Куда только подевались заснеженные горы и бурные потоки?! Все было плоским, унылым и плоским.
Саскачеван - это индейское слово, означающее "река, которая течет быстро". Провинция и в самом деле получила свое название от реки, текущей к северу и омывающей город Саскатун. Но пока перед нами расстилалась, сколько хватало глаза, одна только пустынная зеленая равнина. Если бы не трава, колыхавшаяся под ветром, все здесь казалось бы безнадежно застывшим. В дороге нам часто попадались озера, но они были лишены всякой растительности и потому выглядели простыми водохранилищами и ничем не оживляли скучный ландшафт. Словом, вся эта местность вызывала лишь одно желание - прибавить скорость.
Ничего нового мы не увидели и под небом Манитобы. Интересно, чем могли заниматься в здешних местах индейцы до того, как их отсюда изгнали? Никаких руин, никаких остатков укреплений - ничто не указывало на их вековое пребывание ни в Манитобе, ни и в Саскачеване.
Проезжая через Виннипег, мы сделали остановку на вокзале и выяснили, что поезд Жюли давным-давно ушел. В настоящее время он, наверное, уже недалеко от Монреаля. Скоро Жюли выйдет из него, и на перроне ее встретит Полина, наша близкая знакомая.
Когда мы пересекли границу Онтарио, пейзаж снова заиграл красками. Пятую ночь мы провели в парке Сиу-Нарроус, в местности, покинутой индейцами-сиу целую вечность назад; мы устроили привал на берегу озера, усеянного островками, тянувшегося вдоль границы с Соединенными Штатами. Там я купил удочку и, запретив Люку швырять камешки в воду, чтобы не распугивать рыбу, забросил ее подальше в озеро, не спуская глаз с поплавка. Люк с большим интересом следил за моими действиями, полагая, вероятно, рыбную ловлю одним из вариантов его любимого развлечения. Наконец, у меня клюнуло, и когда я после нескольких неудачных попыток вытащил рыбу на берег, то увидел, что Люк оцепенел от ужаса. Вид рыбы, бьющейся на песке, пока я с неловкостью начинающего пытался вырвать крючок из ее окровавленного рта, привел его в полное смятение: впервые он присутствовал при медленной агонии живого существа, одного из самых древних на земле, как он узнает несколькими годами позже. Тем не менее рыба, зажаренная на огне вместе с двумя другими, которых мне удалось выловить (кажется, это были самые обыкновенные окуньки) отличалась восхитительной свежестью и внесла приятное разнообразие в наше меню, состоявшее, как правило, из рыбных котлет, которые я покупал, когда у нас кончались съестные припасы. Люку и раньше случалось наблюдать этот переход от жизни к смерти, на примере с муравьями, мухами или комарами. Но смерть рыбы прямо на его глазах выглядела для него истинной трагедией. Возможно, он даже сделал для себя страшное открытие, что и мясо, и овощи, составлявшие наш ежедневный рацион, также вели свою жизнь, до того как угодить на тарелку, активную жизнь, которой положила конец человеческая жестокость.
На следующее утро я позвонил Жюли из телефонной будки. Она благополучно встретилась с Полиной и Джеральдом, пришедшими встретить ее на вокзале. Путешествие прошло хорошо. Ей не терпелось услышать наши новости. "А Люк, как там Люк?" Я передал Люку трубку, и он рассказал ей на своем языке, как медведь чуть не опрокинул нашу машину. Потом я признался Жюли, что дорога была очень уж долгой и что я жду не дождусь нашей встречи в Монреале.
Итак, мы снова пустились в путь, занявший еще четверо суток; дорога шла мимо озер Верхнее, Гурон, Ниписсинг - эти пустынные водные пространства, бесконечные, как моря, тянулись до самого горизонта. Теперь мы с Люком питались только нашим уловом, добавляя к нему кое-какие овощи. Я смастерил для Люка удочку - нетрудно представить себе, с какой ловкостью он забрасывал ее в воду.
Каждый вечер перед сном Люк требовал сказку. Я придумывал их для него, черпая сюжеты в окружающем мире, который он осваивал день за днем: их героями были медведи, рыбы, лошади или собаки. Или, например, кит, освобождавший рыбку от крючка рыболова. Или медведь, спасавший собаку от съедения людьми. Хотел бы я знать, как поживает наша Пятница? И сохранил ли Люк хоть какое-то воспоминание о ней?
Стоило нам завидеть телефонную кабину, как мы звонили Жюли, чтобы сообщить ей, в какой точке на карте находимся в данный момент: в Атикокане, Тандер-Бей, Террас-Бей, Солт-Сен-Мэри, Норт-Бей, Чок-Ривер…
Я хорошо помню наш триумфальный въезд на улицу Сен-Дени в Монреале. Повсюду кафе с открытыми террасами, повсюду толпы посетителей, попивающих белое вино. Я спрашивал дорогу, и мне отвечали по-французски. "Да-да, Люк, это не шутки, в этом городе говорят по-французски!" Я был измотан вконец. Руки мои взмокли, рубашка липла к телу. Мне никак не удавалось выбросить из головы шоссе № 1, которое на протяжении девяти дней непрерывной лентой разматывалось передо мной. Пока я ставил машину на Карре-Сен-Луи, Люк радостно пел, словно возвращался в родной дом. На второй этаж дома вела железная лестница. Я взял Люка на руки и прижал его крошечный пальчик к кнопке дверного звонка.
Джеральд был поэтом и депутатом, а также пламенным борцом за независимость Квебека. Полина была певицей и исполняла песни о любви и освобождении. Они были близкими друзьями моих родителей и, приезжая в Брюссель, всегда останавливались у них.
Полина ушла в кухню готовить ужин, и оттуда донесся ее голос - она напевала с приятной хрипотцой: "Все говорят, что это девушка, / А я вам говорю, что это Маникуте". Такую песню Люк слышал впервые в жизни. Он побежал к Полине, и вскоре мы услышали, как она тихонько повторяет: "А я вам говорю, что это Маникуте", а Люк тоненьким голоском вторит ей, включая, таким образом, в свой репертуар новое произведение - "Маникуте".