Романтическая история о дружбе студента Ганнеса Граффа с сумасшедшим поэтом-анархистом Зигги Явотником, мечтавшим дать свободу диким зверям - невинным жертвам человеческого произвола.
Содержание:
Часть первая - ЗИГГИ 1
Часть вторая - ЗАПИСНАЯ КНИЖКА 22
Часть третья - ОТПУСКАЯ ИХ НА ВОЛЮ 60
Примечания 78
Джон Ирвинг
Свободу медведям
Часть первая
ЗИГГИ
Неизменная венская еда
Я мог бы найти его в любой полдень сидящим на скамейке в Ратаузском парке с маленьким пухлым пакетиком тепличной редиски на коленях и бутылкой пива в руке. Он всегда приносил свою собственную солонку; должно быть, их у него имелось множество, поскольку я не мог бы вспомнить какую-то определенную. Хотя эти солонки ничем особым не отличались, а однажды он даже выбросил одну: завернул в пустой пакет из-под редиски и бросил в парковый контейнер для мусора.
Каждый полдень и всегда на одной и той же скамейке - меньше всего щербатой из всех, в углу парка, что ближе всего к университету. Иногда при нем был блокнот, но одет он всегда был в неизменную вельветовую куртку, какую носят охотники на уток, с прорезными карманами по бокам и большим карманом с клапаном сзади. Редиска, бутылка пива, солонка и иногда записная книжка - все это в длинном, оттопыренном заднем кармане. Когда он шел, в руках у него ничего не было. Табак и трубки извлекались из боковых карманов куртки; у него было не меньше трех различных трубок.
Хотя я пришел к заключению, что он такой же студент, как и я, ни в одном из университетских зданий я ни разу его не видел. Только в Ратаузском парке, каждый полдень в весенний день. Зачастую, пока он ел, я усаживался на скамейку напротив. Со мной обычно была газета, и поверх нее очень удобно было наблюдать за проходящими мимо девушками - я мог украдкой поглядывать на их бледные после зимы колени; на крепко сбитых девушек в просвечивающих шелковых блузках. Но он на них не смотрел, он просто сидел над пакетом редиски, настороженный, как белка. Солнце отбрасывало полосы сквозь рейки скамьи на его колени.
Прошло больше недели моего, так сказать, знакомства с ним, прежде чем я подметил еще одну его привычку. Он что-то записывал на пакете с редиской, потом неизменно прятал маленькие бумажки в карманы, однако чаще писал в блокноте.
Однажды он это сделал: я видел, как он сунул в карман клочок бумаги, оторванный от пакета, и зашагал прочь от скамейки, но потом, чуть поодаль на дорожке, решил еще раз взглянуть на написанное. Вытащив бумажку, он просмотрел ее. Затем выбросил, и вот что я прочел:
"Фанатичное поддержание привычки является необходимым".
Уже позже, когда я прочитал его знаменитую записную книжку - его "Стихи", как он называл это, - я сообразил, что он не выбросил эту фразу совсем, а лишь слегка изменил ее.
"Хорошие привычки стоят того, чтобы им фанатично следовали".
Но тогда, в Ратаузском парке, глядя на скомканный обрывок от пакета с редиской, я не смог распознать, что он был поэтом и создателем изречений; я лишь подумал, что он был интересным парнем, с которым стоило бы познакомиться поближе.
Черная полоса
На Йозефгассе есть одно место - сразу за зданием парламента, - известное своим быстрым, вызывающим подозрение товарооборотом подержанных мотоциклов. Открытием этого места я обязан доктору Фихту. Я только что провалил экзамен доктора Фихта, и эта неудача заставила меня изменить своей обычной полуденной прогулке в Ратаузском парке.
Пройдя сквозь несколько маленьких арок с затхлым запахом, мимо подвальных лавок с заплесневелым барахлом, я попал в секции гаражей и торгующих шинами и запчастями к автомобилям лавок, где какой-то перепачканный тип в комбинезоне, гремя, выкатывал различные запчасти на тротуар. Неожиданно для себя я приблизился к грязной витрине со шкафом, на стекле которой в самом углу было написано "Фабер" - и ничего похожего на рекламу, если не считать доносившегося из открытых дверей рокочущего шума. Черный дым, походивший на грозовые облака, и прерывистая серия неуверенных выхлопов, усиленных эхом; сквозь стекло витрины я смог разглядеть двух механиков, которые возились с моторами двух мотоциклов; на платформе у самой витрины стояли еще мотоциклы, но они выглядели сияющими и неподвижными. На цементном полу у входа были разбросаны различные детали: крышки от бензобака, куски спиц и обод колеса, крыло и трос. Двое механиков, поглощенных своим делом, склонились над мотоциклами; то разгоняя, то заглушая двигатель, они выглядели не менее серьезными и напрягающими слух, чем готовящиеся к выступлению музыканты. Я закурил у двери.
Изнутри за мной наблюдали. Это был седой мужчина с широкими, замасленными лацканами; пуговицы я счел наиболее тусклой частью его костюма. Большое цепное колесо стояло прислоненным к дверному косяку рядом с ним - покосившаяся зубастая луна, неимоверно замасленная, она поглотила свет и озарила меня.
- Герр Фабер собственной персоной, - произнес мужчина, ткнув большим пальцем себе в грудь. И он вывел меня из дверей обратно на улицу.
Когда мы оказались вне грохота, он внимательно осмотрел меня, улыбаясь своей тонкой, добродушной улыбкой.
- А! - воскликнул он. - Из университета?
- Волею Божьей, - ответил я, - хотя это малоперспективно.
- Попали в черную полосу, да? - посочувствовал герр Фабер. - Какой мотоцикл вы имели в виду?
- Я ничего не имел в виду, - возразил я ему.
- О, - произнес Фабер, - выбирать всегда не просто.
- Это сбивает с толку, - сказал я.
- О, мне ли не знать? - воскликнул он. - Некоторые мотоциклы словно звери под тобой - настоящие звери! Многим именно это и надо. Именно этого они ищут!
- От этого голова идет кругом, - заметил я.
- Согласен, согласен, - закивал герр Фабер. - Я понимаю, что вы имеете в виду. Вам нужно поговорить с герром Явотником. Он студент - как и вы! Он вот-вот вернется с обеда. Герр Явотник настоящий волшебник, помогающий людям сделать правильный выбор. Просто виртуоз выбора!
- Удивительно, - сказал я.
- Моя радость и подмога, - добавил он. - Вы сами увидите.
Герр Фабер наклонил в сторону свою вертлявую голову, любовно прислушиваясь к тарахтению мотоциклов внутри.
Зверь подо мной
Я узнал герра Явотника по его охотничьему костюму с трубками, торчащими из боковых карманов. Он походил на обыкновенного молодого человека, который вернулся после обеда с влажным и блестящим ртом.
- А! - воскликнул герр Фабер и сделал пару маленьких шажков, как если бы собирался станцевать для нас. - Герр Явотник, - начал он, - этот молодой человек затрудняется сделать выбор.
- Так, - произнес герр Явотник, - а почему вас не было в парке?
- А! А? - засуетился герр Фабер. - Так вы знаете друг друга?
- Очень хорошо, - кивнул герр Явотник. - Я бы сказал - даже очень хорошо. Я уверен, герр Фабер, выбор будет очень индивидуальным. Может, вы оставите нас?
- Да-да, - засуетился Фабер. - Очень хорошо, очень хорошо. - И он покинул нас, вернувшись к выхлопным газам в своем гараже.
- Настоящий чурбан, - обронил Явотник. - Вы ведь и в мыслях не держали ничего подобного, верно?
- Нет, - признался я. - Я тут случайно.
- Странно, что вас не было в парке.
- Я попал в черную полосу, - сообщил я ему.
- Чей экзамен? - спросил он.
- Фихта.
- Ну, Фихта… Я могу порассказать вам о нем кое-что. У него гнилые десны, между занятиями он мажет их маленькой щеточкой - пользует свои десны каким-то снадобьем из коричневой баночки. От его дыхания вянет все живое. Он сам попал в черную полосу.
- Хорошо, что вы мне это сказали, - заметил я.
- Но вы не питаете интереса к мотоциклам? - уточнил он. - У меня самого интерес только в том, чтобы оседлать одну из этих машин и скрыться из этого города. Вена не подходящее место для весны. Но, само собой, мне не осилить даже половину цены любого из них.
- И мне тоже, - сказал я.
- Вот как? - произнес он. - Как вас зовут?
- Графф, - ответил я. - Ганнес Графф.
- Ну хорошо, Графф, есть тут один особо недурной мотоцикл, если вы мечтаете о загородных прогулках.
- Ну, не знаю, - протянул я, - я не могу заплатить больше половины, как уже сказал, и мне кажется, что вы связаны работой.
- Я никогда и ничем не связан, - возразил он.
- Но возможно, тогда вы связаны привычкой, - подмигнул я ему.
- Знаете, привычки существуют не для того, чтобы над ними насмехались. - И Явотник, привстав на каблуках на минуту, извлек из куртки свою трубку и захрустел по ней зубами. - Я весь к вашим услугам, - сказал он. - Меня зовут Зигги. Зигфрид Явотник.
И хотя в тот момент он не обмолвился об этом ни словом, позже он дописал эту идею в свой блокнот, под исправленной строкой, касающейся привычки и фанатизма, - это новое изречение, также перефразированное.
"Да будут благословенны ведомые истиной надобностью!"
Но в то послеполуденное время, стоя на тротуаре, он был, вероятно, без своего блокнота и клочков бумаги от пакета с редиской, к тому же он явно ощущал подстегивание герра Фабера, который с нескрываемым беспокойством подглядывал за нами из дверного проема: его голова высовывалась, словно змеиный язык, из задымленного гаража.
- Пойдемте со мной, Графф, - позвал меня Зигги. - Я посажу вас на настоящего зверя.
После чего мы прошли по скользкому полу гаража к двери в задней стене, двери с мишенью для игры в дартс (и дверь и мишень висели косо). Мишень для дартса выглядела безбожно измочаленной, яблочко было неразличимым на фоне сплошь истыканной пробки - как если бы вместо дротиков на него набрасывались с гаечными ключами сбрендившие механики с искаженными от ярости ртами.
Мы вышли на маленькую улицу за гаражом.
- О, герр Явотник! - воскликнул Фабер. - Вы и вправду так считаете?
- Абсолютно, - ответил Зигфрид Явотник.
Машина, покрытая промасленным черным брезентом, стояла прислоненной к стенке гаража. Заднее крыло было толщиной с мой палец - тяжелый кусок хрома, серый по ободу, там, где на нем остался след от подкрылка, - оно образовывало с протектором идеально выверенный союз. Зигги сдернул брезент.
Это был старый, безжалостно изъезженный мотоцикл, потерявший свои благородные очертания и залатанный местами; между его частями имелись зазоры и провалы там, где, возможно, какой-то сумасброд пытался приладить ящик с инструментом, и небольшой открытый треугольник между мотором и бензобаком - бак, блестящий как черная слеза, походил на слишком маленькую голову, прилаженную на громоздкое тело. Он был красив той самой красотой, какой иногда бывает красиво старое ружье, - поскольку явно безобразные детали выставлялись в самых приметных местах. Он был тяжел и, казалось, втянул в себя живот, словно тощий гончий пес в высокой траве.
- Этот парень просто виртуоз! - воскликнул герр Фабер. - Радость и поддержка!
- Он английский, - сообщил мне Зигги. - "Ройял Энфилд"… Несколько лет тому назад, когда его починили, он выглядел на все сто. Семьсот кубических сантиметров. Новые шины и цепи. И восстановленное сцепление. Оно теперь как новое.
- Этот парень полюбил этого старичка! - заявил герр Фабер. - Он корпел над ним все свое свободное время. Он теперь как новенький!
- Он и есть новый, - прошептал Зигги. - Я выписал из Лондона новое сцепление и шестерню, а также новые поршни и обода, а этот простофиля решил, будто все это предназначалось для других мотоциклов. Старый ворюга даже не подозревает, чего он по-настоящему стоит.
- Сядьте на него! - предложил герр Фабер. - О, только сядьте и почувствуйте под собой зверя!
- Напополам, - прошептал Зигги. - Вы платите все сейчас, а я возвращаю вам половину из своего заработка.
- Заведите мне его, - попросил я.
- О, прекрасно, - засуетился Фабер. - Герр Явотник, возможно, машина не совсем готова для того, чтобы завестись прямо сейчас, а? Может, сначала требуется заправить ее?
- О нет, - возразил Зигги. - Он должен завестись сразу же! - И он, подойдя ко мне сбоку, качнул ногой стартер; последовало слабое тарахтение - тиканье карбюратора при прогоне топлива туда и обратно.
Затем он приподнялся, надавив всем своим весом на педаль стартера. Мотор втянул в себя горючее и захлебнулся, педаль приняла прежнее положение; но Зигги нажал на нее еще и еще и на этот раз запустил двигатель - он разразился не привычным мотоциклетным тарахтением "тыр-тыр", а более низким и ровным "быр-быр", зычным и раскатистым, как у трактора.
- Вы слышали? - воскликнул герр Фабер, который неожиданно стал прислушиваться сам: его голова слегка склонилась в сторону, рука накрыла рот, как если бы он ожидал услышать, что клапан сечет, но не услышал; ожидал уловить неисправность, но не уловил - по крайней мере, не совсем. Голова его наклонилась еще сильнее. - Ну просто виртуоз, - произнес Фабер так, как если бы сам уверовал в сказанное.
Зверь герра Фабера
Контора герра Фабера находилась на втором этаже гаража, который выглядел так, как если бы второго этажа у него могло вовсе не быть.
- Отхожее место, - пробурчал Зигги, чья манера поведения заставляла герра Фабера нервничать.
- Вы договорились о цене на него? - спросил герр Фабер.
- О да, договорились, - заверил его Зигги. - Двести десять шиллингов, герр Фабер.
- О, это очень хорошая цена, - откликнулся Фабер упавшим голосом.
Я заплатил.
- Могу я еще раз побеспокоить вас, герр Фабер? - обратился к нему Зигги.
- Да? - простонал Фабер.
- Не могли бы вы сегодня выплатить мне мою зарплату?
- О, герр Явотник! - воскликнул Фабер.
- О, герр Фабер, - откликнулся Зигги. - Могли бы вы это сделать, а?
- Да вы просто интриган по части стариковских денег, - заявил Фабер.
- Я тут заготовил кое-какие редкие запчасти для вас, - сказал Зигги.
- Ты настоящий молодой интриган и пройдоха, - пробормотал Фабер.
- Вы только гляньте, Графф! - воскликнул Зигги. - О, герр Фабер, я начинаю верить, что в глубине вашего доброго сердца скрывается алчный зверь.
- Разбойники! - закричал герр Фабер. - Куда ни повернись, одни воры и разбойники!
- Если вам не трудно, выплатите мне мое жалованье, - повторил Зигги. - Если вы это сделаете, то я покину вас вместе с Граффом. Нам предстоит свершить немало славных дел.
- А! - воскликнул Фабер. - Этот мотоцикл не нуждается в мойке!
Хорошее настроение
Итак, мы сидели в кафе "Вольксгартен" и смотрели через каменный сад на деревья, на пруды с красной и зеленой водой из-за отражавшегося в них зеленого и красного света развешанных по террасе фонарей. Все девушки высыпали наружу; их голоса неожиданно и волнующе долетали до нас сквозь деревья; словно птиц, девушек всегда можно определить по производимому ими шуму - стуку каблучков, самоуверенным голосам, когда они обращаются друг к другу.
- Ну вот, Графф, - произнес Зигги, - перед нами цветение ночи.
- Верно, - согласился я, - первой, наполненной запахами весенней ночи с влажным, редким по теплу воздухом и девушками с обнаженными руками.
- Мы совершим еще ту поездку! - заявил Зигги. - Я обдумывал ее долгое время, Графф, и я знаю, как ее не испортить. Никаких планов, Графф, - это во-первых. Никаких карт, дат прибытия в какой-либо пункт или дат возвращения. Просто думай о приятных вещах! Думай о горах или берегах. Думай о богатых вдовушках и фермерских девчонках! А затем направляйся туда, где, как подсказывает тебе чутье, они должны быть. И так же выбирай дороги - выбирай их, невзирая на виражи и холмы. И во-вторых, выбирай такие дороги, которые понравились бы зверю. Как тебе нравится мотоцикл, Графф? - спросил он.
- Очень даже нравится, - ответил я, хотя он провез меня не больше чем пару кварталов, от Фабера вокруг Шмерлингплац и до "Вольксгартена". Мотоцикл был отличный, громкий, пульсирующий под тобой - срывающийся с места, словно большая настороженная кошка; даже когда он бездействовал, неприветливые прохожие не могли оторвать от него глаз.
- Ты полюбишь его еще больше, - заверил меня Зигги. - Вверху, в горах. Мы поедем в Италию! Мы будем путешествовать налегке - это третье правило: путешествовать налегке. Я возьму свой большой рюкзак… все необходимые вещи в одном рюкзаке, и скатка со спальными мешками сверху. И ничего больше. Только пару удочек. Мы будем рыбачить в горах Италии! И плевать нам на доктора Фихта! - воскликнул он.
- Плевать на него! - подхватил я.
- Пусть у него выпадут все зубы!
- В опере.
- Сто раз плевать! - добавил Зигги. Потом спросил: - Графф! Ты сильно расстроился из-за того, что провалил экзамен? Я хочу сказать, это для тебя важно?
- Это ничего не значит! - заверил я его, и это в самом деле ничего не значило - такой ночью, пахнущей волосами юной девушки. Кроны тяжелых деревьев наклонились, свесившись через каменный сад и приглушив звук плещущейся в прудах воды.
- Утром пораньше, - сказал Зигги, - мы загрузимся и смотаем удочки. Вот посмотришь! Мы пронесемся мимо университета еще до того, как старина Фихт натрет свои десны! Мы выберемся из Вены прежде, чем он успеет отвинтить крышку своей чертовой баночки! Мы промчимся быстрее ветра! Мы разбудим всех! И все подумают, что это пронесся экспресс - или гиппопотамы!
- Пердящие гиппопотамы! - сказал я.
- Целая пердящая армия гиппопотамов! - добавил Зигги. - А потом мы окажемся за пределами города на извилистых дорогах. Над нашими головами будут раскачиваться деревья, а сверчки будут щелкать о наши шлемы.
- У меня нет шлема, - сказал я.
- У меня есть запасной, - успокоил меня Зигги, который был давно готов к этому путешествию.
- Что еще мне надо? - спросил я.
- Очки, - ответил он. - У меня они тоже есть. Пилотские очки времен Мировой войны - лягушачьи очки с желтыми стеклами. Они просто потрясающие! И ботинки, - добавил Зигги. - У меня для тебя есть настоящие туристские ботинки.
- Нам пора начать укладывать вещи, - заторопился я.
- Сначала нужно покончить с пивом.
- А потом поехали.
- Рванем погромче! - сказал Зигги. - И завтра вечером мы уже будем пить воду из горной реки или озера. Спать на траве и предоставлять солнцу будить нас.
- Росой на губах!
- С деревенскими красотками под боком! - воскликнул Зигги. - Положимся на волю Господню!
Итак, мы допили свое пиво. Повсюду на террасе слышались приглушенные голоса, лица сидевших за столиками вокруг нас людей плавали и покачивались в нашем пиве.
Затем - подкачка насоса от нажатия на педаль стартера и еле слышный звук всасывающего клапана, который, казалось, возник невероятно далеко от мотора. Потом глухое ворчание и медленная, мерная дробь холостого хода. Зигги дал мотору прогреться, а я осмотрел поверх изгороди столики на террасе. Зрители не выглядели раздраженными, однако они прекратили свое бормотание и повернули головы в нашу сторону; медленное биение нашего мотора попадало в унисон с первыми приглушенными толчками насыщенного запахами весеннего воздуха.