Случалось, что иные землевладельцы, исходя из своих особых соображений, начинали больше грядок, земельных наделов, полей и других посевных площадей отводить тому же гороху, но сам царь Горох не приветствовал подобных инициатив. Он всем давал понять, что существует порядок, основанный не на мелком подхалимаже, а на самой обычной целесообразности. В отдельных округах Старокачелья находились такие управленцы, которые все отведённые под сельхозкультуры участки и наделы засевали горохом. Это вызывало недовольство у местного населения и наносило вред, как в хозяйственном плане, так и в моральном: люди начинали осуждать царя, что он якобы лоббирует свою родовую культуру, а все остальные игнорирует и попросту выживает с полей и огородов. За подобные перегибы царь Горох серьёзно наказывал руководителей, повинных в таких злоупотреблениях, и лишал их должностей. Но вот не стало великого праведника на царском троне, и всё покатилось в тартарары. После царя Гороха уволенные руководители снова оказались на высоких должностях и начали мстить царю, и начисто уничтожать горох, признав эту культуру вредоносной. Они обвинили царя во всех смертных грехах, умалчивая о том, за что именно наказывал их мудрый царь. Горох в одночасье сделался неугодным. Горох стали выскребать, удалять и вымарывать из всех растительных орнаментов и натюрмортов, фресок, флорентийских и греческих мозаик, украшавших внешние убранства и интерьеры дворцов и каменных палат. Заменили герб, который венчали колосья пшеницы и ржи, обвитые стеблями созревающего гороха. Отменили свадебные обряды, где нарядно одетых жениха и невесту многочисленные родственники, шаферы и гости осыпали горстями гороха, что символизировало сохранение верности, а также сулило достаток и благополучие в семье. Удалили из оборота наградные знаки и монеты, которые были отлиты при царе Горохе. Запретили песни, в которых воспевались благородство и многомудрие бывшего царя. И, как водится, переписали учебники для бурсаков и гимназистов, в которых прославлялись времена правления царя Гороха и все его реформы, благодаря которым Старая Качель поднялась на невиданную высоту в глазах не только своего народа, но и вечных её недругов. Недруги тоже не дремали и с помощью подосланных людей стали осуществлять подрывную деятельность на всех направлениях по деструктивному воздействию на умы доверчивых старокачельцев. В бурсах и церковноприходских школах придумали особое наказание за нерадивость и непослушание: детей стали ставить на колени, предварительно посыпая пол сухим горохом. Тем самым с детства внушая старокачельцам неприязнь к гороху. Про горох придумывали пренебрежительные пословицы и поговорки. В одной из них говорится про созревающую и наливающуюся в теле девицу, которую "всякий проходящий мимо ущипнёт, как горох". Если надо было обвинить ученика в непонимании изучаемого в школе материала, то учитель в пренебрежительном тоне припечатывал такую фразу: "что ни вдалбливай в него, как об стенку горох!..". И совсем уж плохо выглядел человек, в адрес которого отпускали увесистую словесную оплеуху – "шут гороховый!". Попутно досталось и бобам, как родственникам гороха. Бобы и фасоль тоже отнесли к "музыкальным" культурам. Ну да, есть тут упоминание названий нот "фа", "соль". В фольклоре с тех времён сохранилась поговорка: "осталась на бобах", то есть, вышла богатая замуж, а тот оказался пьяницей, всё промотал, а дама осталась ни с чем.
– Причём тут бобы? – спросите вы.
– Да ни при чём, а так вот, чтобы только тень бросить на ни в чём неповинную зернобобовую культуру.
В трактирах и харчевнях законопослушные и попросту опасающиеся за своё благополучие старокачельцы тут же вдруг перестали заказывать не только горошницу, но и прежде всеми любимый гороховый суп с гренками.
Всё полезное и значительное, сделанное во благо всего Старокачелья, стали всячески умалять и дискредитировать, и даже ввели в обиходную речь компрометирующую эти досточтимые времена фразу: "Да это ещё при царе Горохе было". Стоит ли вспоминать о каких-то изживших себя понятиях, как честь и достоинство, как патриотизм и уважение к старшим? Допотопные времена, доисторические ценности. Понятно, что горох повсеместно перестали сеять, где бы то ни было, запрещено было закупать его у соседей по причине того, что от него нет пользы ни скоту, ни людям. Более того, придумали, что горох вызывает понос, а это ведёт к обезвоживанию организма и к полному истощению человека. Напридумывали разных баек, анекдотов, частушек, в которых высмеивали горох, якобы вызывающий метеоризм, диарею и порчу воздуха. Вся эта антигороховая кампания нанесла непоправимый моральный вред всем ученикам и последователям царя Гороха в деле налаживания подлинной демократии в жизни Старой Качели. Но последователи и ученики Гороха не сдавались так просто: они начали вести свою пропаганду.
Возвратися к нам, добрый царь Горох!
Без тебя, родной, урожай наш плох.
Возвратися к нам, добрый царь Горох!
Всех лихих судей захвати врасплох.
Так писали видные поэты. Учёные в свою очередь селекционным путём вывели декоративный сорт и назвали его "душистый горошек". Он и цветом богат, и запах издаёт такой сладкий и ароматный, что все остальные цветы меркнут перед этим чарующим благовонием. Последователи и ученики царя Гороха пришли к выводу, что горох очень полезная культура, что она накапливает в своей корневой системе азотные удобрения, необходимые другим огородным растениям, а, ветвясь и обвивая другие культуры, способствует их сближению и единению на почве всеобъемлющей любви и взаимопонимания. Проводя аналогии через исторические исследования, они доказывали, что только при царе Горохе и бытовали подлинная демократия и справедливость среди всех существовавших в то время культур, где каждая из них имела возможность проявить себя в полной мере. При всех других царях возникали различные перекосы и перехлёсты, когда предпочтения начинали отдаваться культурам, которые вообще доселе не являлись исконно старокачельскими. Взять хотя бы кукурузу. Как её начали было насаждать!.. Или рапс. Его стали сеять так много, что все поля по весне становятся жёлтыми от обильно цветущего рапса. А всё потому, что на это толкает земледельца простая выгода: рапс перегоняют на горючее для автомобиля, что выгодно с точки зрения выколачивания прибыли. А нравственная сторона дела отошла на второй план. Какой нормальный царь мог бы позволить такое разбазаривание сельхозпродуктов для прихоти любителей быстрой езды? И чем безответственней становятся новые цари, тем с большим пиететом старокачельцы вспоминают допотопного царя Гороха, любезно называя его Батюшкой.
В каком ухе звенит?
Гарик обращается к Смычкину:
– В каком ухе у меня звенит?
– В левом.
– Не в левом, а в правом.
– Да ладно тебе, я же говорю, что в левом.
– Мне-то лучше знать, что не в левом, а в правом, – возмутился Гарик.
– Если знаешь, то зачем спрашиваешь?
– Желание на кон поставил. Если бы угадал, то оно бы сбылось.
– А какое было желание? – полюбопытствовал Владлен.
– Пивом разжиться.
– Подумаешь, тоже мне желание! – сказал Смычкин, выгребая из кармана пиджака мелкие купюры. – Если бы женщину возжелал.
– А ты что, и это мог бы мне устроить?
– Я тебе что, сутенёр? Я себе-то пятый день тёлку не могу подыскать.
– Так это не проблема. Идём.
– Что, прямо сейчас?
– Конечно, как говорится, услуга за услугу.
По дороге, в центре Усушки, Гарик купил пластиковую бутылку пива и с наслаждением присосался к горлышку.
В конце села, куда они пришли со Смычкиным, молодые люди вошли в длинное деревянное помещение, где Гарик указал на ряды молодняка:
– Вот, пожалуйста, выбирай любую.
– Ты что, охренел? Мне женщина нужна, а не эта самая, ну, как её – бурёнка.
– Сам же говорил, что тёлка нужна.
– А, впрочем, здесь и молодые доярки водятся, – хитро подмигнул приятелю кареглазый Гарик.
– Так это же другой коленкор, – обрадовался Смычкин, угодливо приближаясь к розовощёкой барышне в белом халате.
Лапша на уши
По дороге с почты Ося вскрыл заказное письмо и стал читать послание от Смычкина:
"В Старой Качели последних лет людей всерьёз начали волновать частоты и нечистоты. Одних стало не хватать, другие, как водится, пугали своим переизбытком. На Старокачельском радиополе развелось такое множество разных FM, что невозможно было запомнить, кто на какой частоте вещает? А про избыток мусора мы уже говорили с Уклейкиным, который всерьёз взялся решать эту глобальную проблему с помощью космических мусоровозов. Каким радужными казались ещё не так далеко отлетевшие столетия эпохи возрождения Старой Качели, и какими ужасающими стали выглядеть века последние, не сулящие ничего хорошего, кроме вызовов и угроз".
Вдруг зазвонил мобильный телефон. Ося приложил его к уху и услышал:
– Ося, ты получил деньги, которые я послал тебе за последние материалы по фольклорной экспедиции? – спрашивает по телефону Смычкин.
– Нет, не получал. Зато от тебя пришло эссе под названием "Лапша на уши". За чаем мы все стали читать и передавать эссе из рук в руки.
– Странно, как это вместо денег я послал тебе лапшу на уши? – искренне недоумевал Владлен. Я постараюсь выяснить на почте, наверняка там девицы всё перепутали…
Отплытие в Геную
О своей девятой жизни Смычкин не любил вспоминать, потому что роль ему досталась не самая благородная: зачисленного годным к воинской повинности его, носившего в ту пору имя Хосе Ферейро, назначили тюремным надсмотрщиком над захваченными в плен сарацинами. Тюрьмы во всей Андалусии были переполнены покорёнными арабами и евреями, которые не приняли условия сдачи в Гранаде и в близлежащих землях на милость конкистадорам, теснившим сарацинов с северо-востока. Потерпевшие поражение некогда многомнящие о себе люди были лишены прав на имеющееся у них имущество, а зачастую и на саму жизнь. Во всяком случае, воли они были лишены надолго. Понимая свою участь, узники одной из тюрем в городе Малага, сговорились между собой и решили подкупить стражу, чтобы охранники помогли нескольким из них устроить побег. Эти беглецы должны были откопать золото и драгоценности, спрятанные богачами перед падением последнего оплота сарацинов – городов Гранады и Малаги. Всякое упоминание о закопанных кладах с давних пор вызывало у Хосе Ферейро желание поживиться самому лёгкой добычей. Он посоветовался с остальными охранниками из его смены, чтобы те дали согласие на содействие беглецам, но не шестерым, как того просили богатые узники, а только двоим из них. "Но одних отпускать их нельзя", – посоветовал другим стражникам Хосе Ферейро, ибо они могут сбежать вместе с добытым кладом. К ним нужно приставить хотя бы одного стражника. И сам же вызвался сопровождать беглецов до закопанного клада и обратно. Споры были недолгими, охранники боялись огласки, и тогда все надежды на хорошую добычу за побег нескольких узников могла рухнуть в одночасье.
Решено было принять условия, выдвинутые стражником Ферейро. И вот с огромной башни, куда были заточены богатые узники, среди ночи был сброшен узловатый корабельный канат, по которому спустились сначала Хосе, за ним двое узников. Когда узники оказались на земле, Хосе связал им руки одной верёвкой, чтобы они не смогли сбежать до того, как будет вскрыт клад. Никто не хватился в крепостной башне об исчезнувших узниках и одном охраннике. Вся тёмная часть ночи прошла в непрерывном движении по горным тропам. И только к утру путники вышли к лощине с небольшим горным ручьём. Воздух был напоён ароматами цветущих магнолий и олеандров. Мандариновые деревья начинали пахнуть от одного лишь прикосновения к их листве. У ручья он решил перекусить. При этом он не оставил без внимания и своих узников. Хосе давал откусывать от хлебной лепёшки своим проводникам, а запивать давал воду из ручья, которую отжимал им прямо в рот с помощью куска ткани, служившей ему походным полотенцем. После короткого отдыха они снова тронулись в путь, но на этот раз узники пошли увереннее. Вот и Храм с одной недостроенной башней. За недостроенный собор церковь уходила от налога. Стараясь не приближаться к Храму, путники обошли его по гористому склону и вскоре пришли к богатому поместью с садом. В глубине сада, под большим платаном и находился клад. Свежая трава покрыла не так давно закопанный тайник, а земля не успела слежаться. Клад был вырыт самим стражником, потому что он не доверял узникам. Хосе притянул их верёвкой к стволу другого дерева, чтобы не мешали ему работать. Сделавшись единоличным владельцем богатой добычи, Хосе стал испытывать искушение всё забрать себе и сбежать в соседнюю Португалию, а то и вовсе сесть на попутную каравеллу и податься в сторону Франции или даже Италии. Для осуществления этого замысла ему нужен был мул или хотя бы осёл. Но в брошенной усадьбе не оказалось никакой живности, кроме случайно уцелевших кур, которые ходили по двору, там и сям распинывая землю в поисках какой-нибудь живости.
Из дома пришлось захватить пару корзин для еды и одну пустую, под золотые монеты и драгоценные украшения с яркими самоцветами. Корзины с едой он взвалил на своих узников, а ношу с добытым кладом примостил на себя. Узники беспрекословно подчинялись воле стражника. Попытка поднять шум могла навредить им самим не меньше, чем стражнику, обворовавшему их и их друзей, томящихся в застенках. Стараясь не попадаться на глаза жителям прибрежных деревень, Хосе провёл свой конвой к пристани, около которой стояли на рейде два корабля. Узнав, когда и куда они должны будут отплывать, Хосе сделал все приготовления к длительному путешествию с добытыми богатствами, на которые он мог бы купить себе большой дом и прислугу в той же Франции или Греции. Одна каравелла отплывала в Геную, а по пути планировала остановку на острове Мальта. "Вполне подходящая страна для безбедного проживания", – решил для себя Хосе Ферейро. Освободив от пут и оставив узников с корзинами еды на берегу, он за небольшую мзду попал на корабль. При попутном ветре со стороны Атлантики, корабль понёс его в сторону совершенно неведомой новой жизни, где ему уже никогда не придётся обманывать узников и подводить своих товарищей по службе.
Выставка
Художник Рузаев долгое время мечтал о своей персональной выставке, но всё у него никак не ладилось с этим: то владельцы выставочных залов постоянно отклоняли его кандидатуру, то коллеги-художники в своей Лиге Незапятнанных считали его живопись слишком уж жизнеутверждающей, тогда как все они предпочитали показывать Старую Качель натурой уходящей, недостойной их утончённого вкуса.
Наконец произошло чудо: в коридорах власти ему попался Юстиниан, который пообещал помочь с этим. Он так и сказал: "Я выставлю тебя!"
Все последние дни Рузаев день и ночь проводил в выставочном зале, подвозя и развешивая свои полотна, накопившиеся за многие годы, проведённые в творческих муках и исканиях. Особенно масштабные полотна художник самолично возил на большой двухколёсной тележке, толкая её впереди себя. Железные колёса громыхали о каменные мостовые; обвязанные верёвкой тяжёлые золочёные рамы, переложенные картоном, то и дело переваливались с одного бока тележки на другой. Но художник упорно возил их через несколько улиц от своей мастерской до выставочного зала, находящегося на южной стороне Вандомской площади. Юстиниан посоветовал Рузаеву свезти всё имеющееся и даже то, что он успел раздарить или продать. Когда выставка открылась, то на неё пришло небывалое число любителей живописи, а также газетчиков. Первые хвалили и даже часть работ застолбили на приобретение к концу выставочной недели, а вторые яростно набросились на художника, повсюду выступая с ругательными статьями и рецензиями. Прочитав нелицеприятные отзывы, все поклонники Рузаева тут же отвернулись от него. Во все оставшиеся дни никто не пришёл на выставку. Не пришли и те, кто зарезервировал выбранные полотна. Художник расстроился и собрался всё заново отвозить в свою мастерскую, но тут произошло нечто неожиданное. Откуда ни возьмись в узком и длинном помещении картинной галереи с любовно развешанными по стенам картинами Рузаева вдруг начали сновать люди, говорящие кто по-немецки, кто по-английски, кто по-китайски, кто по-французски. Художник, решивший досидеть отведённое ему время, просматривал местную прессу, в которой яростно ругали его полотна, о появившихся иностранцах подумал, что они пришли на подготовку другой выставки. Просто заранее приглядываются к залу. Однако он ошибся, оказалось, что зарубежные гости, не сговариваясь, сошлись именно на его выставку. Тут были и репортёры известных агентств, искусствоведы, дипломаты и крупные бизнесмены. Шум, поднятый газетчиками в Старокачелье, распугал местных любителей живописи, но зато привлёк любителей издалека. Соседи рассуждали так: "То, что ругают и предают остракизму в Старой Качели, не может не представлять интерес с точки зрения художественной ценности. Старая Качель издавна славилась мастерами, но только их никто не умел подавать должным образом". Напрасно художник держал тут тележку на высоких колёсах, одолженную у инженера Уклейкина. Вывозить назад ему не пришлось ничего: за оставшиеся три дня все картины Рузаева были раскуплены иностранцами. Последние полотна достались заокеанским покупателям, которые успели только к шапочному разбору.
А Юстиниана, от которого зависела вся старокачельская пресса, при встрече он поблагодарил:
– Спасибо за ту неоценимую услугу, какую умеют оказывать своим творцам только вы – наши дорогие представители власти!
Юстиниан расхохотался: – Я же обещал, что выставлю тебя, то бишь, твои картины.
К фонарю!
Перипатетики уверяли, что при социализме люди воровали у себя, и это было плохо. Недопатетики твердили, что при капитализме человек ворует не у себя, и это вполне допустимо. А в искусстве это даже стало повсеместно поощряться. Вы посмотрите, как люди в кинозале сочувствуют воришкам, которые проникли в банк и намереваются его ограбить. Но им мешает система сигнализации, из-за которой в банк вот-вот нагрянет полиция. Но все страхи позади, мешки с деньгами уложены в багажник, машина пересекает границу другого государства, воры на свободе, и люди облегчённо вздыхают. Ура, у героев всё получилось!..
– О чём это свидетельствует? – вопрошают недопатетики. – Да о том, что простые люди сочувствуют таким же простым людям, хотя они и воришки. Ну, не нравятся людям упыри-банкиры! Как говорится, пепел класса стучит в их сердца.
Перипатетики клеймили позором недопатетиков за узость их мышления. Как можно сочувствовать грабителям, если в обворованном банке лежат вклады, сделанные теми же простыми людьми?
– У простых людей нет вкладов в банках. У них вообще нет средств к существованию, кроме крохотных зарплат и мизерных пенсий, – парировали недопатетики.
– Так это же ваши решения, ваши голосования довели старокачельцев до такого уровня жизни. Так это же вы и лоббируемые вами хозяйственники, на местах раскрадываете бюджетные средства, – негодовали перипатетики. А эти средства – не что иное, как налоговые сборы. Вы крадёте народные деньги.