– Если мы чего и прикарманиваем, то исключительно средства, поступающие от продажи природных ресурсов, – оправдывались недопатетики и левые уклонисты.
Теледебаты переросли в дебаты на старых и проверенных площадках. Люди снова потянулись на Гужевую площадь и потребовали все законодательные мероприятия снова проводить под фонарём. Избиратели не доверяли электронным голосованиям: слишком уж сомнительными стали выглядеть принимаемые решения. Даже сами депутаты удивлялись чудесам, происходящим в Высокочтимом Выпендрионе. Решения, которые в ту бытность принимались от фонаря, теперь стали казаться наиболее верными и оправданными.
Троица
В Усушке наша троица фольклористов обосновалась в местной гостинице "Савой".
Когда Гарик в ресторане при отеле решил выяснить, что означает сиё название, то метрдотель даже удивился:
– Савой, чужой. И что ты такой непонимчивый!
– У нас принято говорить "свой", а не "савой", – возразил было Гарик.
– Вы там где – то сами по сабе, а мы тут сами по сабе.
– Слушайте, парни, да тут не народ, а кладезь для искателей фольклора! – обрадовался Смычкин. – Есть, где меха развернуть!..
В тот же день Смычкин отправился в Управу улаживать дела с получением местной лицензии по сбору фольклора, а Гарик с Осей вышли на базар и начали искать интересных собеседников. Самыми словоохотливыми оказались мужики с пивными кружками, которые толпились около пивного киоска. Они брали по несколько кружек и расходились, кто куда: на скамейку в сквере, на крыльцо почты, на крыльцо магазина, к нескольким бетонным блокам, которые остались от какой-то незаконченной стройки. Парни подходили к тем, к другим, к третьим. Около стоящих мужиков среди блоков нашёлся рассказчик, который травил байки про вылазку на охоту. Оказалось, что они с друзьями пришли среди ночи к одному приятелю, чтобы вызволить его из семьи ради интересного отдыха на природе, а его мать воспротивилась, говоря на малопонятном языке:
– Да куды это вы, на ночь глядя пойдетё, ноги в непроходимом лесу побьетё, в такой-то темени глаза выколитё…
Другой мужчина рассказывает, как жена его привела соседку на участок и показывает розы:
– Видите, роза вся в бублах, точно полное лето цвести будет!
В третьем месте, куда со своими кружками подошли Гарик и Ося, один мужчина, сидящий на возу с сеном, окликает другого, стоящего на страже купленного пива:
– Вася!
– Аушки? – отвечает вопросом Вася.
– Иди сюда, тут бастрык отвязался, надо воз стянуть, а то он дорогой развалится.
Оказались они в компании, где собрались не просто любители пива, но ещё и политически подкованные товарищи. Там один из собеседников выдаёт такое интересное суждение:
– Тут, намедни, я вычитал в "Старокачельских ведомостях", что в Старой Качели испокон веков восточные народы тянулись к западным идеалам. Ну, да, тянулись. Я согласен с этим. А зато западные народы, в свою очередь, вечно тянулись к восточным землям.
Наслушавшись разных историй, изрядно потратившись на пиво с вяленой воблой, полупьяные друзья вернулись в гостиницу "Савой" и поделились со Смычкиным добытыми фольклорными артефактами. А каждую стоящую находку Владлен оценил по изобретённому им же самим прейскуранту: по десять шкробов за редкое слово, по тридцать – за интересный рассказ из цикла "народное творчество" и пятьдесят шкробов – за старинную народную песню, которая ещё не звучала ни с одной сцены, ни на одной радиоволне.
Когда добытые духовные ценности Смычкин конвертировал в материальные, Гарик выразил недоумение из-за недополученных сорока шкробов:
– Послушай, Смычкин, побойся бога! Я выдал тебе пять новых слов и одну историю, а ты "отслюнявил" мне только тридцать шкробов. – Гарик применил новое слово, услышанное от любителя пива, но забыл его записать и сдать Владлену в качестве находки.
– Вот теперь я слышу истинно народное слово, а не какую-то там задрипанную историю про охоту. За слово "отслюнявил" плачу тебе с надбавкой. А вот слово "бастрык" ты не объяснил мне.
– Ну, это жердь на сенном возу, с помощью которой притягивают сено или солому к телеге. Ещё её называют "притужина", то есть, жердь служит, чтобы потуже закрепить воз.
Смычкин остался доволен объяснением и протянул Гарику ещё десять шкробов.
В свою очередь Ося тоже выразил недовольство суммой, которую отстегнул ему босс. Но он умел выждать подходящий случай, чтобы его аргумент сработал в глазах начальства с большим коэффициентом полезного действия.
Когда пуста мошна
– Был слеп Гомер и глух Бетховен, – цитирует чьи-то стихи Ося.
– Скуп Смычкин, глух к чужой беде, – выдаёт экспромт Гарик. И оба они искоса смотрят на Владлена. Тот насупился и со скрипом зубовным полез в грудной карман пиджака за толстым бумажником. Отвернувшись от улыбающихся приятелей, Владлен помусолил грантовые шкробы, отсчитал три-четыре купюры и подал их Осе:
– На, купи себе ботинки, но безо всякого шика.
– Да уж, не очень-то пошикуешь на эти гроши. А обувь моя сносилась исключительно на службе.
– По девкам надо меньше бегать, тогда и обувь дольше будет служить, – ворчит Смычкин. Навязались на мою голову два грабителя. Ещё никакого материала не собрали, а деньги уже изрядно улетучились.
– Жизнь скушна, когда пуста мошна, – не без грусти в голосе говорит Гарик. Вот ты, Владлен Валерьянович, ухватился за свою фольклорную экспедицию, тратишь государственные деньги, изводишь своё и наше с Осей время на всякую чепуху, а прислушался бы к голосу разума и хоть один раз сделал так, как надо.
– Знаю я, куда ты клонишь, – поворачивается к собеседнику Смычкин. Опять хочешь подвигнуть меня на вылазку в ресторан, да чтобы девочки были под боком.
– Нет, сударь, на этот раз я предлагаю дело, достойное настоящих искателей. Недаром в священном писании сказано: "Ищите и обрящете!"
– И что же мы обрящем?
– Клад зарытый. Разбогатеем сказочно, заживём припеваючи.
– Очередная твоя авантюра, Гарик. Пустое ты затеял. По мне пусть будет синица в руке, чем журавль…
– над колодцем, – договаривает Гарик. Да, именно журавль, да ещё над колодцем – вот что может нас обогатить. Но колодец этот надо рыть самим, а журавль будет помогать грунт вытаскивать. В конце и клад поможет одолеть. Будем загружать в ведро золотые монеты, и выволакивать на поверхность. Обидно, что кто-то из моих предков закопал золотишко в надежде, что оно должно достаться мне, его правнуку, а я хожу над этим богатством и никак не могу приступить к его поискам. Это нечестно. Я должен выполнить волю моего предка, – сказав это, Гарик молитвенно сложил ладони на груди и закатил глаза.
Памятник неизвестному читателю
Этот материал принадлежит перу известного журналиста Сверчкова, а написал он его под диктовку своего друга Опёнкина, который благополучно женился после окончания института и, оставив свою специальность, решил стать поэтом. Как говорится, из физиков ушёл в лирики. Давайте почитаем, что пишет этот самый Опёнкин ибн Сверчков:
"Я понял, что отсутствие широкого читательского интереса к поэтическому творчеству, так или иначе породит у пишущих людей необходимость в рассмотрении моего предложения. А состоит оно в том, что пора поэтам раскошелиться не только для издания своих сборников стихов, альманахов и прочей печатной продукции, несущей в себе перлы словотворчества, но ещё и для стимулирования читательской среды, не совсем ещё успевшей оторваться от книжной культуры. Хотя, то, что ныне оказалось востребованным нашими дорогими читателями, не делает им чести, ибо то, что они читают, произведениями на самом деле и назвать-то трудно: так, чума раскормленная.
Нет, это в самые что ни на есть прекрасные новогодние праздники, когда повсюду люди, становясь оливьедами, заготавливают еду и напитки, мы с женой мотаемся по своим недоконченным делам и я, как говорится, ещё ни разу не поскользнулся.
– Возмутительно! – говорю я.
А жена предлагает наигранным тоном, дескать, вон налей себе ликёра.
Я психанул и при тёще так и выдал:
– Закапайте его лучше себе в глаза, чтобы слиплись в самую новогоднюю ночь под бой курантов! Нет, решительно никто не желает считаться с моими доводами, словно бы я кукла надувная из сексшопа, а не многомудрый поэт Опёнкин, столько сделавший для процветания отечественной литературы! Надо грохнуть графином об пол, чтобы чечки разлетелись, тогда, возможно, и обратят внимание на твои законные претензии. Вот задобрю читателя, тогда уж точно дела мои пойдут в гору! А идея у меня очень даже толковая, я тут уже с одним приятелем обмолвился по этому поводу. У моего собеседника есть кое-какие выходы на депутатов Высокочтимого Выпендриона. Они могут на первой же сессии выдвинуть моё предложение на обсуждение в палате. Недаром один из моих знакомых депутатов носит фамилию Шандор Колотило. Такой любое предложение пробьёт в законодательном собрании. Читателя надо взять за химо и встряхнуть для начала. А вскорости и пилюлю сладкую подсунуть, нечто в роде чупа-чупса – пусть обсасывает и кайф ловит.
А вот и мобильник задребезжал, наверняка приятель стрелку забил с этим самым депутатом Колотило и меня уведомляет об этом. Точно!
Жене кричу, она в ванной плещется, что срочно еду на встречу с представителем власти, не хухры-мухры! Потом доплаваешь. А пока костюм и галстук изволь подать! Отправляюсь обсуждать вопрос государственной важности!
Жена в расстёгнутом халате бегает, сиськи в разные стороны мотаются. Но ослушаться не решилась – поняла, что муж на дело идёт.
И тёща тут же засуетилась, пронял я их своим упорством. А то все только трындеть могут, что я какой-то несостоятельный, субтильный, а то и вовсе размазня недоделанная. Всем докажу, что Опёнкин и не на такое ещё способен!
Колотило мне сразу показался значительным и с понятием. Изложи, говорит, в двух словах суть твоего предложения.
А я тоже умею марку держать:
– В двух словах даже кворума для одной мыслишки не наберётся. Ещё понадобится хотя бы с десяток. При слове кворум депутат просиял – родным повеяло! Вот тут-то я и подвёл его к тому, что в центре столицы, где ещё нет ни одного памятника, то есть абсолютно на пустом месте взять и забабахать памятник любимому читателю. И акцент я сделал на то, что нигде в мире нет такого памятника, а у нас – пожалуйста! И имена всех, кто стоял у истоков его создания будут запечатлены на монументальном бронзовом цоколе данного сооружения. Разумеется, Шандор Колотило будет во главе яркого списка имён. Это так подкупило депутата, что он сразу даже как-то заторопился, словно боясь того, что кто-то уже выдвинул эту мысль и раньше его начнет её воплощать.
Учитывая, что мировую экономику сотрясает кризис, Колотило смог выбить в Минфине сумму наполовину меньше той, которую мы планировали с моими знакомыми художниками, скульпторами и проектировщиками, активно взявшимися за воплощение данной идеи. Там сначала вообще руками замахали: какой памятник? Тут социальные расходы немереные, заводы останавливаются, нефтянка на ладан дышит, а им вздумалось читателя умасливать. Пришлось людей из Минфина уговаривать. Взятки теперь давать опасно – того гляди, упакуют. А тут список учредителей памятника, вынесенный на памятник удлинили, и сразу деньги перевели.
Знаете, так обрадовался! Никогда ещё Опёнкину государство не поручало никаких ответственных дел: ни строительства канала, ни возведения плотины, ни ввода в действие нового космодрома – ни боже мой! А тут сразу такой гигантский замысел, не менее важный, чем полёт к центру Галактики. Ещё бы, ни одна страна мира не догадалась увековечить своего читателя, а мы – нате вам, пожалуйста!
Шикарная эпитафия на памятнике читателю, которую заказал Смычкину художник Рузаев, возглавивший комитет по созданию памятника.
И вот что изрёк Владлен Валерьянович: "Вечная память тебе, НЕИЗВЕСТНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ. Имя твоё неизвестно, любовь твоя к старокачельской поэзии бессмертна"".
Травник
В Старой Качели один автор написал травник и назвал его "О, травы!" Издатели не проследили за компьютерным набором обложки и книгу послали в серию, не глядя. А когда лечебный травник вышел из типографии, то на обложке красовалось название "Отравы". Книга вызвала переполох, её приказали запретить продавать. Часть тиража ушла под шумок к читателям, а большая пошла под нож. Сам автор прослыл отравителем.
Когда у обескураженного и лишённого гонорара автора книги журналисты Сверчков и Щекоткин спросили:
– Господин Пихенько, что вас заставило сесть за книгу о травах?
Он ответил, что виной тому падение интереса к медицине общей практики.
– Вы сугубо сельский житель, но не специалист по ботанике, к тому же человек без специального филологического образования, откуда вы знаете травы, особенно волшебные: плакун-трава, разрыв-трава, трава нечуй-ветер, одолень-трава?
– Зачем мне их знать? – удивил ищущих сенсаций корреспондентов Пихенько. – Кому надо, тот пусть сам проверяет их волшебную силу. Во всяком случае, у меня на участке эти травы картошку с луком не заполоняют.
Слух о своеобразном человеке из предместья Старой Качели сразу же прошёл по всем забегаловкам Усушки и докатился до ушей вездесущего Гарика.
Он тут же предложил Осе разыскать его.
– Ты только посмотри, сколько у него всяких словечек и выражений – настоящий энциклопедист по части фольклора. Гарик стал цитировать текст травника, чем немало удивил и Осю.
Друзья тут же решили, что экспедиция должна выезжать на поиски Пихенько, который проживал в какой-то недалеко лежащей Осьмушке.
Друзья-приятели
Изобретатель Уклейкин вышел прогуляться по центру Старой Качели и случайно заметил на Гужевой площади давнего приятеля Жоржа Пихенько. Тот шёл в своем длиннополом пальто, заложив руки за спину, и весь его вид выражал какую-то занятость внутренними раздумьями. Губы Жоржа словно бы что-то нашёптывали, словно бы вели с кем-то затянувшуюся дискуссию. Иногда в ход шла голова, которая с чем-то не соглашалась и запрокидывалась на сторону, отчего кепка чудом удерживалась на макушке.
Уклейкин дождался, когда Пихенько подойдёт ближе, и бросился к нему с объятьями.
– Ты где закатился в ямку, не видать, не слыхать?
Пихенько поначалу даже опешил от внезапной встречи с Уклейкиным.
– Да так. Всё, как обычно: сад, огород. Сам-то чем промышляешь? Всё ещё наукой?
– Зазнался, брат, совсем не звонишь мне, – хлопает по плечу Жоржа Уклейкин.
– Я себе-то звоню только когда я не дома. А ты чего ни разу не появишься у меня? Всё трудишься на научной ниве и за собой совсем не следишь. Оделся бы приличнее. Как говорится, ест орехи, а на зипуне прорехи…
Надо сказать, что Пихенько удивился встрече и даже обрадовался при виде изобретателя, когда-то оказавшему ему помощь в установке привезённой из Варшавы отопительной системы. Тогда-то они и познакомились. Уклейкин легко вник в зарубежный агрегат и стал устанавливать по всем правилам эксплуатации с полным соблюдением правил пожарной безопасности. Пихенько радовала работа нового знакомого, и каждый вечер, по окончании дел, он устраивал распитие своих самодельных вин, сопровождавшихся долгими беседами двух неординарных людей на самые разные темы, от техники до политики, от сельского хозяйства до народного фольклора.
Уклейкин хоть и не в рифму процитировал шутку Жоржа "про девок из Варшавы, которые любят член шершавый".
Пихенько просиял от удовольствия, что его фольклор живёт в народе.
Встреча вывела его из раздумья, и у Жоржа появилось желание побеседовать с нормальным человеком, каких все меньше оставалось в его нынешнем окружении. Разговор завязался вокруг огорода и сада, где затронули урожай текущего лета, вспомнили про сорта, которые прижились в саду Жоржа с лёгкой руки Уклейкина. А добыл он саженцы элитных сортов яблонь в экспериментальном саду при ведущем сельхозинституте Старой Качели. Надо сказать, по великому блату, благодаря своим связям с людьми из мира науки.
– Значит, сад твой благоухает и плодоносит.
– Да, дарит нам с Нюрой и хлопоты, и радость великую.
– Не знаю, сам я не сажал деревья, – сказал Уклейкин с некоторым сожалением.
– Может, оно и лучше. Со временем даже плод познания может превратиться в яблоко раздора.
– Это ты на прекрасный пол намекаешь? – улыбается и обнажает золотую коронку Уклейкин.
– Хорошие девушки на хорошем счету.
– Ты хотел сказать на солидном счету?
– Ну, да. У нас теперь все понятия получили определённую направленность.
– Согласен, это, скорее всего, сконцентрированное отражение предельных состояний, свойственное переходному периоду к новому общественному мировоззрению – обобщает сказанное Уклейкин.
– Солидный счёт – это мечта каждой девушки, прибившейся к обладателю оного.
– Да, брат Пихенько, к нам такие девушки не прибьются.
– Ничего не поделаешь, брат Уклейкин. Хотя, я скажу тебе, не всё ещё похерено: ты вполне можешь изобрести нечто такое, что заставит если не содрогнуться мир, то хотя бы вынудит его раскошелиться. И ты поймёшь, что радость открытия должна сопровождаться брызгами шампанского и звоном литавр.
– Но ты тоже ещё не исчерпал своих возможностей. Кто знает, вдруг ты пойдёшь в политику и на этой ниве сделаешь себе блестящую карьеру. Теперь открылись такие обстоятельства, что любой прохиндей может стать фигурой на шахматном поле.
– У тебя, Уклейкин, словарный запас позитивных слов бедноват. Каждый политик в твоих устах числится прохиндеем, независимо от того, друг он тебе или недруг.
– Вспомни, что сказал Сократ: "Платон мне друг, но истина дороже". Вот я и исхожу из этого постулата. Только и всего.
– И всё-таки, каждого политика причислять к носителям козней и махинаций – это ошибочная тенденция.
– Есть же люди, которые возносят иных политиков и рассматривают их как богоравных, а потом разочаровываются в них. Вот я и не хочу повторять чужих ошибок. Лучше думать о своих открытиях и изобретениях, чем пресмыкаться перед сильными мира сего. Если станешь достойным, то они сами пожелают увидеть тебя.
– Да, брат Уклейкин, ты неисправимый фантазёр.
Наконец-то!
Смычкин обрадовался, когда сотрудник департамента по издательским делам Корнеев позвонил ему и сказал, что с книгой избранного всё решилось в лучшем виде. "Сдавай рукопись!" – эта фраза была такой долгожданной для Владлена, что он тут же отложил поездку в Осьмушку и сел за работу. Три дня и три ночи ушли на подготовку макета. Благо, что Смычкин успел овладеть компьютерной программой по формированию макета сборника. Попрошу, чтобы корректоры тоже поработали над текстом, решил автор будущего сборника стихов, который он давно ещё задумал назвать не иначе, как "Чары". Смычкин считал, что каждое его стихотворение очаровывает женщин, поэтому он ничуть не сомневался, что именно это название и произведёт впечатление и на пишущую среду в Старой Качели. В частности, он верил, что критики обязательно должны будут заметить его новую книгу.