Учитывая, что потомков наверняка станет интересовать происхождение названий тех деревень, историк Дубравин решил докопаться до самого истока изучаемого вопроса. Он нашёл несколько берестяных грамот с перепиской тех лет. И вот что ему удалось узнать и подробно изложить касательно этой темы. Оказалось, что Старая Кляча происходит с незапамятных времён, говорят, аж от самого Ханурика. Как-то он проезжал по этим местам на коне, а тот возьми, да и оступись под ним. Рыцарь упал, гремя доспехами, и в сердцах назвал свою кобылу "старой клячей". И было не очень понятно, почему молодого коня князь назвал старой клячей. "Вероятно, он имел в виду себя", – высказал осторожное предположение историк. Кто-то из местных жителей был свидетелем этого падения. Пошли россказни, байки по всей округе, и за деревней Масловка совершенно неожиданно закрепилось пришлое и позорное название Старая кляча.
В названии деревни Дуська-Качель была заложена другая топонимика. Некая пышнотелая девица Дуня, в простонародье Дуська, любила жить вольготно и не признавала нравственных устоев, сложившихся в их деревне. Она была умна, знала сотни примет, умела разгадывать сны и предсказывать судьбу. Её посетителями были бабы, но они хаживали к Дуське днём, а к вечеру за разгадками снов или погодных примет к ней наведывались мужики. Придя к ней, всяк мужик засиживался дотемна, а, уходя, удовлетворённо потирал руки: видимо, разгадка сна была очень удачной… Ублажить она могла всякого мужика, за что острословы прозвали её Дуська-Качель. Популярность её была столь велика, что мужики своим решением назвали её именем деревню. Бабы не хотели признавать этого, как они говорили, "кобелиного названия". Собственно, они и спровоцировали объединение со Старой клячей, чтобы через это ликвидировать название Дуська-Качель. Мужики говорили, что эти козни бабы чинят исключительно от зависти к Дуськиной славе. Бабы злились и на мужиков, а пуще того на Дуську, но поделать ничего не могли. Только одна нашлась, которая мужиком переоделась и к безотказной Дуське вошла в доверие. Настёна звали эту женщину. Хитрая была эта Настёна. Втёрлась в доверие Дуське. А когда молодуха после медовухи ноги раздвинула для удовольствий, гостья возьми да сунь ей ерша в срамное место. Сунула она и возликовала, мужицкие патлы сбросила на земляной пол и стала выплясывать над скорчившейся от боли Дуськой.
– Вот тебе, гадина, не будешь мужиков наших соблазнять. Дуська узнала жену кузнеца Трофима. Настёна бежала по улице и не скрывала своего ликования, которое начали подхватывать другие бабы. А мужики, поняв, что с Дуськой что-то стряслось нехорошее, бросились выручать молодуху. Дуська с хрипом и стоном проговорила, что случилось. Но ни у кого не пролезала рука, чтоб вынуть ерша. Они за помощью к бабам, а те уперлись. И только одна, жена пасечника Дарья, выручила Дуську. Сунула она свою узкую ручонку, поколдовала, поворковала и вышла к опечаленным мужикам с окровавленным пескарём. Оказалось, что Настёне местные рыбаки по ошибке не ерша, а пескаря подсунули. Дуська узнала, что это был не ёрш, а пескарь, то и всякую боль у неё как рукой сняло. Её проведывали все мужики по очереди. Сны она стала разгадывать ещё лучше. Но только не бабам… А вот на новые любовные подвиги она уже не решалась. Поговаривали, что Дарья вместе с пескарём из неё и беса изгнала, который и ей покоя не давал и всех мужиков в округе баламутил.
Первые сведения
При царе Горохе велись самые активные работы по строительству крепостей, дворцов, храмов и колоколен, торговых рядов и смотровых башен, каменных палат и домов, мельничных плотин и дорог. Об этом свидетельствовали многочисленные высказывания старокачельцев, где в берестяных грамотах, где в исторических справках, где в отчётах архитекторов, сохранившихся в книжной палате или в архивах Дворянского собрания, так и в беседах граждан Старой Качели.
Михаил Михайлович Дубравин и сам не раз слышал высказывания людей разных сословий про тот или иной объект:
"Да эту мельницу ещё при царе Горохе строили, стоит ли поэтому удивляться, что плотину прорвало…" Но мнение людей чаще носило не ироничный характер, а уважительный: "Этот дворец строили при царе Горохе, стены у него такие крепкие, что они ещё не одну сотню лет простоят". Или так говорили: "Дорогу к Усушке выложили камнем ещё при царе Горохе, а она и поныне служит, не то, что теперь строят по принципу тяп-ляп и готово!.." По количеству ссылок на царя Гороха вполне можно было представить тот невероятный объём проделанных строительных работ при этом правителе.
Собирая все сведения в новую главу о царе Горохе, Михаил Михайлович радовался своему открытию и понимал, что Председателю такая глава придётся по душе. Возможно, желая прослыть в народе самым уважаемым Председателем, он тоже решится на гигантское строительство, дабы не ютился бедный старокачелец в ветхом жилье, а стал активно переезжать в новые и комфортабельные дома. Главное, по окончании работы, важно эту рукопись передать лично самому Председателю, а не его подчинённым, которые тут же усмотрят в предлагаемой Истории Старой Качели намёк на плохо организованную современную жизнь и тут же рукопись затеряют, а то и чего хуже удумают – самого автора обвинят в предвзятости и крамоле…
"Да, – задумался историк, – тогда не то, что гонорар, а, не дай Бог, общественную порку учинят".
Юридический казус
У новых старокачельцев, пришедших к власти, то ли со слухом было не всё в порядке, то ли с грамматикой… Во всяком случае, там, где некогда пролегал великий шёлковый путь, было построено государство, в экономическую основу которого устроители заложили великий шоковый путь. Может быть, по этой причине в Старой Качели сразу же была объявлена война букве Ё, как виновнице всех последующих бед, связанных с ошибкой в экономической программе. Согласно новому положению, писатель-историк Михаил Михайлович и вся писательская ассоциация лишались статуса государственной и становились организацией общественной. Обращаться в правозащитные структуры историк Дубравин не хотел, потому что, по его мнению, они защищали только правых, то есть полностью принявших нормы новой власти. А любой жалобщик на их незаконные действия расценивался как их антипод, то есть левый. В Старой Качели никакая власть не допускала левозащитных организаций, то есть организаций, защищающих права по-настоящему обиженных, а не изображающих из себя обиженных. "Парадокс какой-то получается", – думал историк. Когда он поделился своими соображениями с Юстинианом, то советник Председателя сказал следующее:
– Никакой ясности в дела текущие не может внести тлеющий папирус истории! – так говорил Юстиниан.
Потом советник Юстиниан послал его в Управу и снабдил историка привычным советом:
– Придёшь на Золотой двор, там Хренского спросишь.
С фонарём
Владлен Смычкин стоял на шумном перроне Лозанского вокзала с зажжённой керосиновой лампой, которую держал высоко над головой, чтобы её не задевали в великом множестве толкущиеся тут пассажиры. Лампа "Летучая мышь" была новая, только что купленная поэтом в хозяйственном магазине, где ему и заправили её исчезающим в стране керосином.
– Её при случае можно заправлять и соляркой, – пояснил словоохотливый продавец. – Я сам на ночную рыбалку с такой лампой люблю хаживать, с другой какой-то керосину не напасёшься. А ты, наверное, для дачи берёшь?
– Нет у меня дачи, – развёл руками Владлен. И рыбачить ночами мне не доводилось. Это я, брат, человека хочу искать. А если повезёт, то и несколько человек поискать попытаюсь. Помнишь, Диоген искал человека с фонарём при дневном свете. Он просто издевался над обществом, а я не такой. Я приключения ищу. Пойду с этим фонарём, так сказать, прямо в гущу народа. Скучно стало жить без хорошей, дружной компании, без вольных и беспечных молодых людей, без шумных застолий, без путешествий на чём попало и куда глаза глядят. Все стали нудными и замкнутыми, никого из прежних приятелей не вытащишь, деловые и зазнавшиеся – срам, да и только! – Смычкин даже сплюнул в сердцах.
– Ты прав, пожалуй, – поддержал Владлена продавец, мужчина молодых лет и такой же словоохотливый, как Смычкин. Только у покупателя волосы были льняные, а у продавца тёмные и с залысиной ото лба. Нос у покупателя был длинный и с горбинкой, а у продавца – толстый, грушевидный. И руки у них отличались.
– Перен, – продавец подал руку грубую, потемневшую от физической работы. – Пьер Никандрович, – широко улыбнулся покупателю и щёлкнул подтяжками.
Смычкин, – подал продавцу свою тёплую, пухлую руку покупатель. – Владлен Валерьянович, поэт.
– Как интересно, впервые в жизни вижу живого поэта. Вот только, – Перен сделал виноватый вид, – К сожалению, ничего Вашего читать не доводилось. Так уж вышло, что мало пришлось интересоваться поэзией.
– Это не имеет значения. Поэзия – работа души. И рассчитана она для узкого круга читателей, если, конечно, поэт не переключился на писание дешёвых песен-однодневок. Но это отдельный разговор.
– Верно, – согласился Пьер Никандрович. Следовало бы продолжить наш разговор в более приятной обстановке. Посему я приглашаю Вас к себе домой этим же вечером.
Продавец пошарил в кармане серого халата и достал блокнот с карандашом. Написав адрес и телефон, он протянул листок Владлену.
– Постараюсь быть, – откланялся Смычкин своему новому знакомому и направился к выходу.
На одном из путей люди ждали прихода поезда "Южный колорит", который опоздал на целых три часа. Но это было сущим пустяком по сравнению с другими рейсами. По радио постоянно объявляли, что поезд из Новомарсельска опаздывает на пять часов, поезд из Турина – на семь часов, поезд из Болоньи – на восемь часов…
"Поезд из Владиальпийска, – проговорил мысленно Владлен, – опаздывает на неделю. Всё ясно. Наконец-то, с каждой ветки железной дороги начали сыпаться обильные плоды перестройки", – размышлял поэт.
Тем временем, с поезда номер двадцать, прибывшего из Читы, двинулись толпы пассажиров, неся или толкая перед собой груды багажа. Среди прибывших особенно забавным показался парень в спортивной куртке и спортивной сумкой через плечо. Он, как никто другой, удивлённо уставился на молодого мужчину в чёрном плаще, с белой шевелюрой, развевающейся на ветру. В его правой, высоко поднятой руке, светился фонарь "Летучая мышь". Молодой пассажир приблизился к чудаку с фонарём. Он поставил свою огромную спортивную сумку на бетонный пол, достал сигарету и закурил. При этом он продолжал наблюдать за Смычкиным, хотя заговорить, похоже, ещё не решался.
Во всяком случае, не торопился. Ему было ужасно интересно, что это за человек, и какого чёрта он здесь делает с этим фонарём? Может, это какой-то условный знак для встречаемого им пассажира.
Наконец, парень в спортивной куртке не выдержал и обратился к Смычкину:
– Ждёте кого-то с поезда?
– Может, и жду, а что?
– Да нет, ничего, просто любопытно стало, с чего бы это среди бела дня человек с зажжённым фонарём делал?
– Ищу человека.
– Просто человека или кого-то конкретно? Я вот тоже ищу одну девушку.
Хочешь искать её вместе со мной?
– Хочу, потому что у Вас, наверное, опыт по поискам людей, а я ещё только начинающий искатель, то бишь, неофит в этом деле.
– По части поисков женщин я, не скрою, кое-какой опыт имею. Возможно, он пригодится тебе.
– Буду признателен.
– В таком случае, чего мы тут стоим? Пошли искать твою девушку, – сказал взбодрённый Смычкин. Надо сказать, что при упоминании о девушках, а в особенности при их появлении перед ним, поэт преображался невиданным образом: лицо его приобретало поразительно блаженный вид, глаза его становились масляными, а в голосе появлялась мягкость и вкрадчивость, и ещё целая гамма новых оттенков, местами доходящих до обволакивающего душу шёпота…
– Фонарь, наверное, можно и погасить, – предложил попутчик.
Все ещё витающий в облаках Смычкин нехотя приподнял стекло с помощью рычажка и задул пламя.
– Будем считать, что на сегодня я свою программу выполнил, – сказал поэт. – А теперь давай знакомиться! Меня зовут Владлен Валерьянович Смычкин. Я – поэт. А ты что за птица, прилетевшая сюда с тенистых берегов?
– Я – кладоискатель, Гарик Закирьянович Милютин. Можно называть просто Гарик, я не обижусь.
– Ну, ты еще салага, чтобы так уж сразу обижаться. Когда я был в твоём возрасте и меня называли по имени и отчеству, я улавливал в этом определённую издёвку. Ну, и какую же ты девушку ищешь, Гарик Закирьянович?
– Вот теперь и я почувствовал подвох с твоей стороны.
– Ну, хорошо, я буду называть тебя только по имени.
– Годится. Что касается девушки, то я заполучил одно фото и влюбился в ту красавицу, что изображена на нём.
– Покажи.
Милютин полез в грудной карман своей спортивной куртки и вынул оттуда бумажник. Цветное фото было вставлено в прозрачный кармашек, а изображена была на нём белокурая девица, полуразвалившаяся на диване, как говорится, в чём мать родила. Единственным предметом на этом прелестном теле были жемчужные бусы, которые стекали с изящной шеи, обвивая с двух сторон правую грудь.
– Хороша, ничего не скажешь. Вот этот клад ты и пытаешься найти?
– Этот тоже.
– Что значит "тоже"? Тут, парень, что-то одно: или девушку, или клады.
– Найду девушку, а потом снова возьмусь за клады. К тому же теперь закон готовится новый: всё, что найдёшь, – твоё. Ну, разумеется, кроме вещей, представляющих историческую ценность.
– Где же ты собираешься искать свою Лоли?
– Откуда ты знаешь, что её зовут Лоли?
– Э-э-э, милый мой, что бы я был за поэт, если бы не знал, как зовут такую девушку.
– Такую, или эту девушку. Это же разные вещи.
– Уж не подозреваешь ли ты меня в том, что я похитил твою красавицу?
– Кто его знает, может, и похитил… Откуда тогда ты знаешь её имя?
– Я не знаю имени этой девицы, просто брякнул наугад, что свидетельствует о моей богатой интуиции.
– Так и поверил тебе, старый повеса!
– Я бы на твоём месте вёл себя скромнее.
– Ну да, как бы не так, он, видите ли, мою девушку успел приласкать. А меня учит скромности.
Смычкин остановился и громко расхохотался.
– Нет, вы только полюбуйтесь на этого молодого нахала. Я впервые вижу и тебя, и портрет твоей девушки. А ты уже успел меня, и приревновать, и обвинить в смертных грехах. Поразительно! Просто какой-то клинический случай.
– Тогда смешно стало и Гарику. Теперь они хохотали на пару, привлекая внимание прохожих, фланирующих по уютной площади.
– Слушай, почему ты решил, что твоя Лоли живёт именно в Лозанне, а не в Мюнхене или Масломакане?
– А где ещё может жить такая красотка?
– Ну, мало ли где. Скажем, в той же Старой Качели есть очень даже премилые дамы.
– Премилые дамы и во Владиальпийске есть, да вот такой, как моя Лоли, наверное, нет нигде, кроме Лозанны.
– В таком случае, я сделаю твоему феномену маленькое разъяснение. Дело в том, что девушки в провинции скромнее, нежели в столице, и фотографироваться на порно воздерживаются. А здесь другие нравы. Вот ты и решил, что лучшие именно здесь. Темнота!
– Ну, хорошо, Влад, будь по-твоему. Ты человек бывалый в этих вопросах – тебе и карты в руки. Говори, куда податься бедному крестьянину?
– Сначала скажи, откуда у тебя это фото?
– Мне его привёз приятель, когда я занимался поисками пугачёвского золота. Он сказал, что купил его у одного глухонемого в поезде Усушка – Утруска. Мне же подарил в качестве сувенира, чтобы не скучал в лесу.
– Тогда почему ты утверждаешь, что её зовут Лоли?
Гарик почесал репу и хмыкнул:
– По правде говоря, сам не знаю. Тоже, наверное, интуиция подсказала.
Они снова расхохотались, на этот раз ещё громче и заразительнее.
– Ну, ты, парень, даёшь! Повеселил старика! …Так ты говоришь интуиция?
– А как же! Мне, как кладоискателю, она вообще необходима.
– Как ты думаешь, Гарик, стоило бы нам сейчас обмыть нашу встречу или нет? Лично мне кажется, что нам не мешало бы выпить и подкрепиться для начала. Большие дела, сударь, требуют больших вложений, – сказал Владлен Валерьянович, ставя лампу на тротуар и обе ручищи с растопыренными пальцами упирая в живот.
– Убедительно говоришь, – отметил Гарик. – А главное вовремя.
Одни говорят, что богатство – это грех, другие говорят, что любвеобилие – это разврат, третьи уверяют, что желание хорошо поесть – это обжорство. Все говорят, но никто ни от чего не отказался. В таком случае, мы-то зачем должны отказываться?
– Верно понимаете принятую идеологию! – одобрил нового друга поэт.
Смычкин решил отстраниться от всех своих прошлых связей и дружб, как он говорил, "надо стать отвязанным". Поэтому он не повёл Гарика по своим излюбленным писательским и актёрским Домам, по кафе, куда сбегаются после продаж картин художники, куда заглядывают бойкие журналисты и наезжают клёпаные байкеры. "Всё, – решил для себя Владлен, – про музу – ни слова".
Надо пояснить читателю, что в ходе переименований старокачельских населённых пунктов бывший город Мухобойск переименовали в Лозанну. Так всему старокачельскому Высокочтимому Выпендриону показалось красочнее и благозвучнее. В кафе, которое называлось "На золотом крыльце", народу было немного, но вид двух молодых мужчин сразу же привлёк внимание как буфетчицы в белом, расшитом бусинками кокошнике, так и двух официанток с вышитыми старокачельскими узорами на белых передниках.
– Среди этих девушек не видишь свою Лоли?
– Нет, месье, её тут и не стояло.
– Эти девушки, между прочим, тоже, что спелые персики!
– Не пудри мозги, сэр. Красота жизни не в количестве побед, а в их качестве.
– Не отрицаю роли качества, но, милый мой, без количества тут всё-таки не обойтись.
– Только, если в разумных пределах.
– О чём спор, господа? – подошла и к их столику одна из официанток. От неё пахнуло новомодными духами фирмы Эка-невидаль и кондитерскими специями. Её зеленоватые глазки сверкали, а тонкие пальцы приплясывали по спинке жосткинского подноса.
– О девушках, разумеется, – покосился на юную блондинку Гарик.
– Куда ж мы без вас? – поддержал приятеля Владлен и подгрёб к себе официантку, обхватив её за талию.
– Что будем заказывать?
– Для начала требуется информация. Вот этот прекрасный юноша, принц, можно сказать, – Владлен склонил льняную голову перед Гариком, – ищет свою принцессу. Дай-ка сюда её фото.
Гарик достал бумажник и протянул фото Лоли официантке.
– Ништяк! – сказала та и, нежно высвободившись из объятий Владлена, пошла к своим подружкам. Те окружили её и стали рассматривать обнажённую Лоли. После чего буфетчица подняла свою головку в кокошнике и показала большой палец, что означало – здорово!
– Давай снимем их и ко мне, – предложил Смычкин.
– Но я же ищу даму своего сердца.
– Не уподобляйся Дон Кихоту. Тем более, что твоя Дульсинея, тоже думаю, времени зря не теряет.
– Умеешь ты, однако, убеждать. Но это – меня, что намного проще. Теперь попробуй убедить дам, что им это очень необходимо…
– Это уже мои заботы, сударь. Но ты тоже не должен сидеть пень-пнём. Поведай нам о своих кладах: поменьше казуистики, побольше мистики и эротики.