Поиздевавшись над неудачливым ведущим, ребята заговорили о работе.
– Я Павлине вкратце рассказал о наших планах, – сообщил Юра.
Вася нахмурился. Наверное, он был против того, чтобы меня посвящали в их дела.
– Ты имеешь в виду Наума? – спросил Вася.
– Обо всем рассказал. И о Наумове тоже. А не надо было? – спросил Юра, заметив, что Вася еще больше нахмурился.
– Я считаю, что в этом больше никто не должен быть замешан. Павлина, я понимаю, ты не хочешь, чтобы у вас были секреты друг от друга. Но пойми меня правильно. Мы ввязались в опасную игру, и хорошо, если выиграем мы. В любой игре есть победивший и есть проигравший – таков закон. При малейшей ошибке мы можем оказаться в проигрыше. Кто тебя защитит, если эти оборотни захотят отыграться на тебе?
– Васек, что ты такое говоришь! – воскликнул Юра. – Мы должны, обязаны довести дело до конца и оказаться на коне. Нас двое, и мы – сила! Так ведь мы говорили, когда, будучи студентами, отбились от десятка парней, напавших на нас? – весело сказал он.
– Я не вводил в курс наших дел Олю, – не обратив внимания на подбадривающие слова Юры, сказал Вася. – И тебе не советовал делиться этим с Павлиной.
– А что мне могут сделать? Мы ведь не вместе живем, – сказала я. – И не так уж много людей знают о том, что мы встречаемся. И вообще, я не боюсь никаких оборотней.
– Васек, давай лучше флешку. Посмотрим новые серии нашего фильма, – предложил Юра.
– Эх, Юра, нет мне из-за тебя отдыха даже в свой заслуженный выходной, – вздохнул Вася и отодвинул оконную занавеску. Он сунул руку под чугунный радиатор и достал флешку.
Мы подсели к монитору, и на экране замелькали кадры видеосъемки, которая велась, скорее всего, из окна дома, стоящего напротив. Мы увидели на экране, как у дома припарковалась черная иномарка, из нее вышел человек, позвонил кому-то по мобильному, бросив взгляд на верхние этажи. Потом он вошел в подъезд дома и появился через некоторое время на балконе девятого этажа вместе с другим мужчиной. Снимающий приблизил изображение, оно стало менее четким, но все же можно было рассмотреть лицо человека, жившего в этом доме. Он был полным, с круглой лысоватой головой. Его глаза все время бегали, нижняя губа была больше верхней и казалась тяжелой, отвисшей. На меня он произвел неприятное впечатление, показался скользким и хитрым.
– Кто это? – спросила я.
– Это и есть Наумов. Смотри, что будет дальше. Вот они заходят в комнату, к счастью, забыв задернуть штору, – говорил Юра, тыча пальцем в экран. – Видишь, Наум передает ему деньги?
Действительно, Наумов выложил на стол упакованные пачки долларов. Его гость пересчитал их и аккуратно сложил в темный непрозрачный пакет.
– И что все это значит? – спросила я.
– Это вырученные за наркоту деньги, он передал их курьеру. Дальше можно смотреть в ускоренном режиме. Курьера мы вели до аэропорта, а потом не получилось. Но из достоверных источников нам стало известно, что деньги улетели на Кипр, а оттуда их переправили на счет в швейцарском банке. Впрочем, это уже не так важно, – говорил Юра, всматриваясь в экран. – Главная наша задача сейчас – проследить за Наумовым, когда он поедет за крупной партией наркотиков. Он всегда ездит сам, не доверяет этого никому. Ждет подходящего момента, чтобы поехать по служебным делам туда, где ему удобнее всего будет забрать наркотики. Там сам все проверяет, рассчитывается всегда наличкой, а потом якобы возвращается из командировки, не вызывая никаких подозрений. Все шито-крыто.
– Он везет с собой наркотики? – спросила я.
– Нет, конечно же нет. Мы с Васей год пытались узнать, как к нам попадают наркотики, и нам стало это известно. Но, после того как я написал рапорт на имя начальника, этим каналом уже не пользуются. Теперь ищем новый. Думаю, что мы сейчас на правильном пути, – сказал Юра, выключая компьютер.
– Наумова выследить легче, чем разузнать, по каким каналам идет наркота, – вздохнул Вася и пошел прятать флешку за батарею. – Если он уезжает в командировку куда-то поближе к Средней Азии и больше чем на сутки, наверняка можно следовать за ним.
– Как? Он же знает вас в лицо, – удивилась я.
– А мы не летаем с ним в одном самолете, – улыбнувшись, сказал Юра. – Есть люди, которым мы когда-то оказали услугу, а теперь пришло время им поработать на нас. Долг платежом красен.
– Какая же это может быть услуга, чтобы в качестве благодарности рисковать жизнью, выслеживая Наумова? – спросила я.
– Мы много чего можем. И не всегда действуем в рамках закона, – заинтриговал меня Юра.
– Хотя бы один пример, – попросила я.
– Один, только один. – Юра вздохнул и с неохотой стал рассказывать: – Один человек сидел семь лет за вооруженное ограбление и убийство. Он поклялся себе, что, выйдя на свободу, больше никогда не совершит подобного. Он мужчина образованный и смекалистый. Освободился и начал крутиться, как живчик.
– А кто такой живчик? – перебил его Вася.
– Спроси у нашего медика, – улыбнулся Юра, кивнув в мою сторону, – она должна знать.
– Сперматозоид, – засмеявшись, пояснила я Васе.
– Надо же! А я и не знал! – сказал он, и его черные брови смешно взлетели.
– Я продолжаю. Так вот, крутился он, вертелся, за несколько лет сколотил кое-какой капитал, открыл свое дело. И тут появляется в его жизни недавно освободившийся бывший сокамерник и говорит: "Слышь, брат, ты теперь шикуешь, а я тоже хочу на ноги встать. Помоги". Тот отвечает: "Крутись, брат, как я, и будешь как сыр в масле кататься". А тот: "А что, брат, твои коллеги по бизнесу не знают, кто ты и что ты?". "Ну, не знают. И что, даже если узнают?" "А ничего. Я просто так". И предлагает ему верное дельце – ограбление квартиры старого и очень богатого профессора. Тот, конечно, сначала отказывается, но товарищ очень красочно описывает имеющиеся в доме старика бриллианты в несколько карат, царские червонцы, антиквариат и все такое прочее. Просто заходи, бери, что хочешь, и живи спокойно десять лет, двадцать – на сколько этого всего хватит. В конце концов тот сдается, ибо соблазн очень велик. Они идут брать квартиру, в которой в это время не должно быть никого, находят все, что хотели взять, но оказывается, что дедушка профессор забыл дома запасные очки, он возвращается за ними и сталкивается лоб в лоб с грабителями, и сокамерник нашего товарища убивает хозяина квартиры. Я это дело расследовал, убийцу мы быстро нашли, а потом и второго горе-грабителя вычислили. Тем временем сокамерник признал свою вину и все взял на себя, чтобы меньше сидеть. Пока мы не закрыли второго, я беру его на понт. Ему некуда деваться, он понимает, что, попав в тюрьму, вернется домой старым, нищим, больным и бездомным. Но у него есть и другой выход – оказать мне услугу, если я его оставлю на свободе. Мы заключаем сделку, выгодную обоим.
– Но ведь он все равно преступник! – возмутилась я. – И должен понести наказание.
– По закону – да. Но от того, что он будет сидеть за решеткой, мне нет пользы, и профессора к жизни уже не вернешь. За преступление отсидит тот, другой. А этот будет землю рыть, чтобы мне помочь. Ведь его отпечатки пальчиков до сих пор в моей домашней картотеке, и деваться ему некуда. Надо честно отработать свою свободу.
– Ты его думаешь послать на этот раз следить за Наумом? – спросил Вася.
– Его. Наум его ни разу не видел и ничего не заподозрит. Записывающей и снимающей аппаратурой я его уже снабдил. Осталось только ждать. Только ждать. – Юра задумался и стал нервно барабанить кончиками пальцев по столу.
– Ничего, Юра, теперь Наум у нас на крючке. – Вася похлопал друга по плечу. – Скоро будет он у нас вертеться, как вьюн на горячей сковородке!
– Хлопнем по рюмашке за удачу? – предложил Юра и потянулся к бутылке коньяка.
– Только не нахлопайся до чертиков, – попросила я.
– Васек, ты меня видел хоть раз пьяным? Только скажи честно! – потребовал Юра. – Ну, давай!
– Честно? – улыбнулся Вася.
– Да!
– Видел. Помнишь, когда нас на втором курсе посылали на уборку картошки в колхоз?
– Васек, ты не прав. То был самогон, настоящий деревенский самогон! Откуда мне было знать, что он такой крепкий? Нет, тот раз не считается. Ты вырос в селе и знал, что самогон – это коварный змий! Ты меня об этом не предупредил.
– Согласен. Тот раз считать не будем. Тем более что человек как-то же должен узнать свою норму, предел своих возможностей. Понимаешь, Павлина?
– Нет, не понимаю.
– Надо один раз в жизни напиться, чтобы понять, что ты свою норму превысил и что это ни к чему хорошему не приводит, – посмеиваясь, объяснил Вася и принялся с аппетитом уплетать тоненькие пластинки твердого сыра. Прожевав, он поинтересовался: – А ты, Павлина, знаешь уже свою норму?
– Нет, – засмеялась я. – Я не пью.
– Правильно делаешь. Не бери с нас пример.
– Васек, тебя послушать, так мы с тобой законченные алкоголики! – возмутился Юра.
– Павлина, я шучу, – посерьезнев, сказал Вася. – Я просто шучу. Мы с Юрой выпиваем очень редко. Ты не думай о нем плохо. Он самый лучший друг и прекрасный человек. Если ты еще в этом не убедилась, то со временем убедишься.
– Я знаю, что Юра – самый лучший. По крайней мере для меня, – сказала я тоже серьезно.
– Давайте на следующие выходные организуем вылазку на природу, – предложил Юра. – Мне так неудобно перед Павлинкой, что прошло лето, заканчиваются ее каникулы, а мы так никуда и не съездили.
– Я не против, – сказала я.
– Вася, ты не будешь возражать, если мы захватим маму Павлины?
– А почему я должен возражать? Берите кого угодно, только не заставляйте меня чистить котелок песком. Ужасно не люблю это делать! Поверишь ли, Павлина, если меня заставят это делать – считай, отдыха не было. Сразу падает настроение.
– Я сама почищу, – засмеялась я.
– Может, и Степана Ивановича взять? – обратился ко мне Юра. – Алевтине Викторовне будет веселее.
– Я только за. Может, Вася, ты пригласишь свою Олю?
– Ольку? А почему бы и нет? Возьмем и Ольку, – обрадовался Вася.
Я посмотрела на Юру:
– А как же твоя мама?
– О моей маме не беспокойся. Она никогда не скучает. У нее куча знакомых, подруг, друзей. К тому же она неплохо отдохнула в Египте. Только позавчера домой вернулась.
– Ну, тебе виднее, – сказала я и обратилась к ребятам: – Кыш из-за стола, если хотите, чтобы я все быстренько убрала и вымыла посуду!
– Хотим! – в один голос, басом пропели друзья и, поднявшись, отошли от стола, чтобы мне не мешать.
Мое счастье
Под большим котелком потрескивал сухой хворост, а рядом Юра с Васей наложили его целую гору.
– Дровишек хватит? – спросил раскрасневшийся Юра Степана Ивановича.
– Хватит, хватит с лихвой, – довольно ответил тот, ловко ломая хворост.
Мама, расстелив на траве старое одеяло, сидела у костра и чистила картошку.
– Сейчас мы с вами, Степан Иванович, такую кашу сварим, что молодежь за уши не оттянешь, – сказала она, бросая очищенную картофелину в кастрюльку с водой.
– Да разве они умеют так готовить, как мы? Тут тонкостей хватает. Надо знать, что за чем класть, когда помешать кашу, а когда дать ей просто потомиться на углях, – важно, со знанием дела, сказал Степан Иванович.
– И специи. Специи имеют большое значение, – подхватила мама. – Кажется, бросил перец, лаврушку – и все. Ан нет! Кроме них есть еще много специй, и надо знать, что куда класть.
– И заметьте, Алевтина Викторовна, немаловажно, когда положить.
– Да, – поддержала его мама, – одни специи надо в начале приготовления, чтобы они полностью отдали блюду аромат, другие – в середине, а третьи – только в конце. Иногда им даже нельзя давать кипеть, иначе весь аромат исчезнет.
– Служил со мной один кореец, – начал рассказывать очередную историю из своей жизни Степан Иванович. – А у них, у корейцев, знаете ведь, специи в большом почете, и кладут их в немалых количествах…
Я решила не мешать им общаться. К тому же и мама, и Степан Иванович, увлекшись разговором, позабыли обо мне. Я тихонько поднялась и побрела к озеру. На берегу, под большой тенистой вербой стоял мангал, возле него колдовали над шашлыками Юра и Вася.
– Павлина, та знаешь тонкости приготовления этого божественного блюда? – увидев меня, спросил Вася.
– Нет! Только не это! – со смехом воскликнула я. – Не знаю и знать не хочу.
– Но почему?!
– Я только что покинула двух милых людей, чтобы не знать тонкостей приготовления полевой каши и использования специй.
– Ясно. – Вася развел руками. – Придется урок кулинарии отложить до более подходящего случая.
– Не забивай, Васек, девушкам головы бог знает чем. Оля уже не выдержала и сбежала от тебя в озеро, – сказал Юра, бросив на меня влюбленный взгляд.
– Действительно, где Оля? – спросила я, ища глазами подругу Васи.
– Где-то плавает моя лебедушка. – Вася махнул рукой в сторону озера.
Я зажмурилась, взглянув на тихую гладь озера, на которой играли яркие лучи августовского солнца и, отражаясь, били в глаза. На песчаном берегу водоема было много детей. Они лепили что-то из песка, таская маленькими пластмассовыми ведерками воду, насыпали лопаточками песок в свои самосвалы и перевозили его из одной кучи в другую. Кто-то катался на катамаране, кто-то дремал на надувном матрасе, разнежившись под ласковыми солнечными лучами. Люди спешили насладиться последними летними днями.
Олю я увидела в компании молодых людей. На ней был вызывающий ярко-малиновый купальник, разделявший едва заметной полоской ее округлые ягодицы. Она была блондинкой с изящной фигурой. Казалось, у нее все было почти идеальным: выразительные глаза, тонкий нос, красиво очерченные губы, но было в ней что-то отталкивающее. Я никогда не полагалась на интуицию, но при первой встрече с Олей, когда она протянула мне свою тонкую холодную руку, я услышала внутренний голос: "Она – плохой, неискренний человек. От нее жди неприятностей". Теперь я пыталась отбросить эти мысли, считая их ошибочными, и старалась отыскать в Оле что-то хорошее. Разве может человек с такой приятной внешностью быть черным внутри? Я видела, как Оля, о чем-то разговаривая с молодыми людьми, томно заглядывает в глаза длинноволосому парню с атлетической фигурой, эффектно отбрасывает рукой волосы за спину и заигрывающе поводит оголенными бедрами. Попрощавшись, она послала парню воздушный поцелуй и направилась к нам, виляя задом. "Наверное, я просто старомодная дикарка", – решила я и помахала Оле рукой.
– Ну что, шашлык готов, мальчики? – спросила она, подходя к нам.
– Ждет, когда ты его приготовишь, – буркнул Вася.
– Васенька, ну что ты такой нервный? – Оля игриво надула губки. – На работе злишься, здесь – тоже. От злости появляются ранние морщины. Так нельзя!
– Оля, перестань. Не надо со мной разговаривать, как с маленьким мальчиком. Ты же знаешь, что я сюсюканья не люблю.
– Господи! – Оля закатила глаза. – Ты и есть мальчик. Глупый мальчик.
– Вы работаете вместе? – пытаясь разрядить обстановку, спросила я у Оли.
– Да! Представляешь, Павлиночка, если на работе наш Вася хочет кофе или чай или ему надо купить бургер, он говорит мне: "Олечка, солнышко, я ужасно проголодался. Выручай!" И Оля бежит, торопясь накормить-напоить своего Васю. А чуть что не так, сразу: "Оля, это не твое дело! Не лезь, куда не просят! Не называй меня такими словами!" И так без конца.
Оля притворно вздохнула.
– Оля, будь проще, – посоветовал ей Вася. – Просто будь сама собой, я тебя прошу.
– Павлиночка, вот я пытаюсь Васе объяснить, что женщина никогда не может быть сама собой, – сказала она, явно рассчитывая на мою поддержку. – Правда ведь?
– Почему же? – вмешался Юра, до сих пор молчавший. – Я, например, люблю Павлинку за то, что она какая есть, такой и остается.
– Я не это имела в виду. Например, у женщины могут быть физические недостатки. Тогда она красит волосы, реснички, выщипывает брови, делает подтяжку лица и уже перестает быть собой. Она приобретает другое лицо. Так ведь?
– Оля, ты же знаешь, что и я не это имел в виду. Подтягивай себе лицо, крась волосы, прокалывай уши и вставляй в них сережки, но не надо жеманничать, менять голосок и закатывать свои красивые глазки, не надо вот этого "пуси-пуси". Я хочу видеть тебя настоящую, а создается впечатление, что принимаю экзамен в театральном училище, – сказал Юра Ольге, жестикулируя руками, в которых держал шампуры.
– Я такая, какая есть. Значит, мне на роду написано быть актрисой.
– Наверное, тебе действительно надо было идти в кино сниматься, а не работать в органах, – согласился Юра. – Подай мне вино.
…Мы сидели большой компанией на берегу озера в тени деревьев. От озера тянуло свежестью, и этот запах смешивался с щекочущим ноздри запахом дыма, шашлыка и только что сваренной полевой каши. Расстелив на земле большую клеенку, мы расставили на ней миски с горячей кашей и положили на тарелки шашлыки на шампурах. Я наслаждалась этими минутами счастья. Возможно, для кого-то такой отдых был привычным, но для меня все было впервые. Впервые сваренная на костре каша, впервые приготовленный собственноручно настоящий шашлык. Впервые я чувствовала себя свободно в купальнике, не опасаясь быть внезапно застигнутой в таком виде. Меня никто бы не смог понять, не пережив того, что пришлось пережить мне. В том, что к своему счастью мне пришлось пройти такой долгий путь, даже была своя прелесть. Разве я могла бы так радоваться простой каше, сваренной на костре, с плавающими черными точечками пепла на поверхности, если бы варила ее каждый выходной? И кусочек шашлыка не вызвал бы у меня такого восторга, если бы я часто его готовила. Я радовалась даже траве, уже слегка увядшей на солнце и утратившей запах свежести, когда я легла на нее в одном купальнике, ничего не боясь, не глядя испуганно по сторонам. Я смотрела, как лучи солнца играют над моей головой в кронах качающихся от легкого ветра деревьев, и улыбалась от счастья, от ощущения полноты жизни! Я могла просто лежать и ни о чем не думать, а главное – не бояться, что в любой момент откуда-то появится отчим и навалится на меня, мерзкий и вонючий.
Мама тоже была счастлива. Ее лицо светилось изнутри, в глазах горели огоньки, и она без устали о чем-то оживленно беседовала со Степаном Ивановичем. Даже намека на страх и неуверенность не было на ее лице – и это тоже было для меня счастьем. А еще рядом был Юра, милый, добрый, любимый Юра. Ловя на себе его восхищенные взгляды, видя ободряющую улыбку, я чуть ли не впадала в эйфорию.
Мне казалось, что я самая счастливая женщина на земле, и от этого мне хотелось летать и кричать так, чтобы слышали все: "Я счастливая! Я самая счастливая!"
Душа моя пела, ликовала, парила высоко над землей. Казалось, что так будет всегда и что иначе быть не может. Я думала, что это счастье вечно, как синее небо над головой, по которому куда-то бежали одинокие тучки-барашки…