– Ты не крыса, потому что родился не в год Крысы, – заметил Юра. – Это раз. Во-вторых, ты не должен чувствовать себя в чем-то виноватым, а думать о том, как поправить свое здоровье. А в этом деле я сам разберусь. Ты же не сомневаешься в моих профессиональных способностях, а?
– Ни капельки!
– Вот и замечательно! Моя прекрасная леди тоже ждет не дождется, когда закончится весь этот кошмар. Так ведь, Павлинка?
– Очень даже жду! – улыбнулась я. – С огромным нетерпением!
– Юра, я знаю, что ты еще хочешь спросить, – сказал Вася.
– Васек, у тебя после травмы открылась способность читать мысли? Ты теперь экстрасенс? – пошутил Юра.
– Ты хочешь знать, что я буду делать после санатория, – не обращая внимания на его слова, сказал Вася. – Так вот. Потом я возьму отпуск на два месяца за два года и поеду к матери в Карпаты.
– Вот и отлично! Сколько ты уже там не был?
– Стыдно даже сказать, но после окончания школы я не был там ни разу.
– У тебя есть отец? – спросила я.
– Нет. Папа умер, когда мне было шесть лет. Я его почти не помню. Да и образ матери уже не четкий, – вздохнул Вася. – Я – плохой следователь, а сын – и того хуже. Мать посвятила мне всю свою жизнь, а я… В общем, я – свинья. Постараюсь наверстать упущенное. А работа… Скажу честно: не знаю, вернусь ли я к своей работе. Пока не знаю.
– У тебя будет достаточно времени, чтобы все хорошо обдумать, – сказал Юра. – Я, ты же знаешь, скоро уволюсь. Но, заметь, в отличие от тебя, я не считаю себя трусом. Может, пойду на дорогу жезлом махать…
– О господи! Только не это! – воскликнула я, и все рассмеялись.
– Ты, Юра, береги себя, будь осторожен, – попросил Вася.
– Я буду очень, даже очень осторожным. Обещаю! – сказал Юра.
– Ребята, не кажется ли вам, что мы заболтались и можем опоздать на поезд? – забеспокоилась я, взглянув на свои часы.
– Точно! – в один голос завопили Юра и Вася и сели в машину.
На перроне было много людей. Одни спешили к прибывающему поезду и метались в поисках места, где будет стоять нужный им вагон, другие кого-то встречали – их было меньше, чем отъезжающих. Они стояли, всматриваясь вдаль, туда, откуда должен прибыть поезд. Я отошла в сторону, дав возможность ребятам попрощаться и сказать друг другу то, что не должны слышать посторонние. Мое внимание привлекла молодая пара, целующаяся на перроне. Наверное, им очень не хотелось расставаться, и они забыли о правилах приличия, вернее, просто на них наплевали и, крепко прижавшись друг к другу, целовались у всех на виду. Девушка была растерянна, из ее глаз слезы текли тоненькими струйками по раскрасневшимся щекам. Парень, на голову выше девушки, неуклюже наклонившись, целовал ее, осушая от слез лицо любимой. Он что-то говорил ей, но из-за вокзального шума я не могла разобрать слова. Девушка кивала в знак согласия и снова плакала. Когда появился поезд, оповестив о своем приближении громким "ту-ту!", девушка отстранилась от парня, и я увидела ее выступающий животик.
– Ну что, Павлинка, будем прощаться? – прервал мои наблюдения голос Васи.
– Давай, Васек! Удачи тебе. Ты очень хороший человек. Нам с Юрой будет тебя не хватать, – сказала я, пожимая его ослабевшую руку.
– Сильно не скучайте. – Вася улыбнулся, и его улыбка была, как всегда, искренней. – На свадьбу все равно приеду. От меня не отвертитесь!
– А мы и не будем! – сказал Юра.
Поезд, прогремев рядом, чихнул и остановился. Юра и Вася пожали друг другу руки, обнялись, и Вася зашел в вагон.
– Я буду звонить! Скучать вам не дам! – крикнул Вася, помахал рукой и скрылся в вагоне.
Мы подождали, пока он не помахал нам рукой из окна вагона. Затем он прижался носом к стеклу и, высунув язык, скорчил смешную рожицу. Поезд дернулся, а потом мягко тронулся, унося вдаль лучшего друга Юры. А тот стоял молча и смотрел туда, где скрылся последний вагон.
– Поедем домой? – спросил Юра глухим, чужим голосом.
Я кивнула.
– А ты знаешь, что Вася родился в рубашке? – спросила я, когда мы отъехали от вокзала.
– Как это?
– Что он везунчик?
– Почему?
– У него была травма, несовместимая с жизнью, – так сказал хирург, который его оперировал. Но он выжил, буквально выкарабкался с того света.
– Он очень любит жизнь. – Помолчав, Юра продолжил: – Вася не все рассказал о своей матери. Она всю жизнь работала, чтобы оплатить Васину учебу. Когда Вася окончил школу, она даже дом свой продала и купила халупку. Сестра матери завещала свою квартиру Васе, а квартира у нее была хорошая, во Львове. Ее продали, и Вася купил себе жилье здесь, рядом со мной. Знаешь, там, на Западной Украине люди очень дружные и ценят родственные отношения. Васю учили все родственники, помогали, кто чем мог. Теперь ты понимаешь, что он чувствует? Что он скажет, приехав в село? Что не оправдал их надежд?
– Пройдет время, он успокоится, все хорошо обдумает и найдет себе работу по специальности. Не везде же эти Наумы?
– Не знаю, – задумчиво произнес Юра. – Не знаю, но то, что их полно – это факт.
– Можно ведь работать не только следователем? Так ведь?
– Можно, – рассеянно ответил Юра.
Я замолчала, поняв, что мыслями он витает где-то далеко.
Юра остановил машину у моего подъезда.
– Как там твоя мама? – спросил он.
– Я сильно испугалась, когда она потеряла сознание и упала, – призналась я.
– Что говорит профессор?
– Говорит, что надо дождаться операции.
– Сколько еще осталось ждать?
– Двадцать дней.
– А нельзя договориться, чтобы сделали раньше?
– Нет. Операция плановая, и сейчас ей надо проколоть препараты, пропить таблетки, а через десять дней пройти повторное обследование.
– Я дам деньги на операцию, – сказал Юра.
– Спасибо. Операцию у нас есть чем оплатить, – сказала я. – Лучше потом… потом поможешь… если тебя не затруднит.
– О чем ты говоришь, Павлинка? Как это – затруднит? Ты – моя будущая жена, и моя святая обязанность обеспечивать тебя и Алевтину Викторовну.
– Из папиного кармана?
– У меня мировой отец! Вот приедет на свадьбу – сама убедишься!
– Хорошо, – согласилась я и напомнила: – Ты не забыл, куда я завтра иду?
– Конечно нет. В десять утра?
– В десять утра.
– Ты не передумала?
– Нет! – твердо ответила я.
– Пожалуйста, будь осторожна и не лезь на рожон, – попросил Юра и, вздохнув, сказал: – Сам не понимаю, зачем я тебе это разрешаю?
– Все будет хорошо, вот увидишь! Ну я пойду? Мне уже пора.
Юра, как всегда, на прощанье скорчил смешную рожицу.
– Лисенок, люблю тебя!
– И я тебя! – ответила я и, выпорхнув из салона автомобиля, послала ему воздушный поцелуй.
Ловушка
– Степан Иванович, я вас покидаю, но ненадолго. Надеюсь, вы без меня справитесь. Обед на плите, таблетки на тумбочке, а укольчики я уже все сделала, – говорила я соседу, собираясь к фотографу.
– Все будет, как вы сейчас любите говорить, о’кей! Можешь не сомневаться, Павлина Андреевна! – прокричал мне сосед из спальни.
Я заглянула в спальню.
– Ну, до Андреевны мне еще дорасти надо.
– Ничего, дорастешь. Вот закончишь учиться, будешь работать доктором, и сразу все станут называть тебя уважительно – Павлина Андреевна.
– Ага, – засмеялась я. – Павлина Андреевна, у меня здесь болит, а здесь колет, а сюда стреляет. Так будет?
– Совершенно верно! Профессия врача обязывает быть внимательной и, что самое главное, чуткой и сострадательной, – серьезно начал Степан Иванович, а я подумала, что если стану выслушивать его нравоучения, то точно опоздаю к фотографу и весь наш план сорвется.
– Этому нас учат в институте. Не волнуйтесь, буду чутким и внимательным врачом. Мне пора! Пока, мама. Не скучайте!
– Постараемся, – сказала мама.
Я уже собралась надеть босоножки, когда вспомнила о паспорте. Надо было его взять, чтобы не вызвать у Андрея Андреевича никаких подозрений. Открывая ящик своего рабочего стола, я вспомнила, что возвращаться – плохая примета. Мой паспорт лежал под ежедневником. Я взяла его и положила в сумочку.
Я шла по улице, чувствуя себя победительницей. Сегодня возьмут этого извращенца, а значит, я хотя бы косвенно отомщу своему отчиму за украденное детство. Подстегиваемая желанием совершить возмездие, я пошла быстрее и вскоре уже решительно входила в знакомое мне полуподвальное помещение.
"Наверное, я сделала ошибку, – мелькнула у меня в голове мысль. – Надо было на всякий случай дать Юре адрес этого фотоателье". Но я уже подходила к комнате, где велись съемки, стараясь не стучать каблучками. Остановившись перед дверью, я прислушалась. Мне показалось, что из-за двери доносится чье-то тихое всхлипывание.
– Вот видишь, ничего страшного нет, – услышала я знакомый голос лохматой девушки. – А ты ревешь, как голодная корова на лугу.
– Деньги, девочка моя, просто так тебе никто не даст! – раздался голос Андрея Андреевича. – Ты думаешь, мне деньги дают ни за что? И мне не надо ничего делать?
– Я не хочу! – услышала я детский голос, полный отчаяния.
– Тебе денежки нужны, а? – спросила "лохматая голова".
– Да-а-а, – протянул детский голосок сквозь всхлипывания.
– Почему же ты тогда не хочешь работать? – прогремел совсем неласковый голос Андрея Андреевича.
– Мне больно! – пропищал голосок.
Я не знала, что мне делать, и тихонько вернулась к двери кабинета фотографа и громко постучала.
– Андрей Андреевич! – окликнула я.
Соседняя дверь отворилась, и оттуда вышел фотограф с каким-то платьем в руках.
– А! Павлина! Здравствуйте, здравствуйте! – расплылся он в слащавой улыбке. – А я уже вас заждался!
Он открыл кабинет и сказал:
– Прошу вас! Сегодня я приготовил для вас очаровательный образ! Ваши волосы будут смотреться великолепно на фоне этого золотистого платья. Я задумал сделать фото в осенних тонах. Знаете, я очень долго думал, какое название дать своей, как я считаю, гениальной, работе. И решил после долгих мучительных раздумий бессонными ночами, что идеально подойдет название "Осень". Не та осень, когда все увядает и теряет свою изначальную красоту, а осень золотая, играющая всеми красками, начиная со светло-желтой…
"Тянет время, – подумала я. – Может, мне не стоило обнаруживать себя, а надо было сразу позвонить Юре?"
– Мне уже можно переодеваться? – прервала я его восторженную речь.
– Да-да, конечно! Сегодня можете не спешить. Мне понадобится минут десять-пятнадцать, чтобы подготовить декорации в студии.
– Сегодня будут декорации? Неужели? – спросила я с легкой иронией в голосе.
– Да! Сегодня, именно сегодня будут декорации, – сказал фотограф, явно на что-то намекая. – Кстати, вы не забыли принести свой паспорт?
– Нет, не забыла, – сказала я и протянула ему паспорт.
Андрей Андреевич буквально выхватил его из моей руки и шагнул к двери.
– Вы переодевайтесь, а я… я отправлю его копию по факсу, – сказал он, открывая дверь.
– Но факс же здесь! – Я кивнула в сторону рабочего стола.
– Я сейчас… я сейчас вернусь, – сказал Андрей Андреевич и, выйдя из кабинета, закрыл меня в нем на ключ.
"Странно! – подумала я. – Он никогда раньше не закрывал меня". Но времени на размышления было мало, и я схватила два первых попавшихся диска и включила компьютер. Сомнений не осталось. На этих дисках тоже была детская порнография. Я сунула диски в сумочку и начала переодеваться. Платье было дурацким. Оно совершенно не подходило к образу девушки-осени, а больше подошло бы какой-то средневековой даме бальзаковского возраста, но для меня это было уже не важно. "Пройдет каких-то полчаса, и все закончится, а я больше никогда не увижу этого извращенца", – успокоила я себя и уверенно застегнула молнию на спине.
– Тук-тук! – послышался за дверью голос Андрея Андреевича. – Можно войти?
– Входите!
– Очень хорошо! Нет, великолепно! – воскликнул он, даже не взглянув на меня.
От меня не укрылось, что фотограф сегодня сильно нервничал. Но я, не чувствуя никакой опасности, спросила:
– Так мы идем работать?
– Да-да, пожалуй, – пробормотал он и добавил: – Идемте.
Я, подобрав подол платья, пошла по коридору в его "студию". Андрей Андреевич открыл дверь и вошел первым. В комнате я не увидела ничего нового, никаких декораций не было, и я уже открыла рот, чтобы задать вопрос фотографу, как в дверь вошли два здоровенных парня и бросились ко мне. Не успела я и пикнуть, как мой рот уже был заклеен скотчем, а руки связаны сзади. И тут я поняла, что попала в ловушку. В какую, я еще не знала, но меня мгновенно охватили дикий страх и отчаяние. Я хотела закричать, однако смогла издать только глухое мычание. И тогда я бросилась к двери, отталкивая двух здоровяков, но моя жалкая попытка сбежать оказалась тщетной. Сильные руки отшвырнули меня от двери, и я полетела в угол "студии". Глазами, полными слез, я с надеждой посмотрела на Андрея Андреевича. Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на меня с надменной улыбкой.
– Что смотришь, Афродита-Весна-Осень? Глупая девушка, ты и вправду поверила, что я поражен твоей красотой?
Я кивнула, и слезы покатились по щекам. Я действительно была согласна с тем, что я полная дура, и меня жутко пугала неизвестность. Я не знала, зачем я им понадобилась и что они хотят со мной сделать.
– Меня как нормального человека интересуют только деньги. А ты, девушка-Осень, стоишь гораздо больше, чем твое личико на обложке журнала, – сказал Андрей Андреевич и обратился к парням: – Забирайте ее, пока никто не нагрянул.
Они молча схватили меня под руки и, оторвав от земли, потащили по коридору за фотографом. Тот открыл ключом какую-то дверь, и я поняла, что меня потащат в незнакомое мне помещение. Я перестала извиваться, словно уж, и, широко открыв от ужаса глаза, пыталась сообразить, куда ведут узкие, мрачные и полутемные коридоры. Открылась еще одна дверь, и, прежде чем затолкнуть меня в ее темную пасть, один из парней сжал мое предплечье до боли, а второй достал шприц с какой-то мутноватой жидкостью. Игла пчелиным жалом мгновенно впилась мне в вену.
– Смотри не переборщи, – глухо, словно из-за стены, прозвучал мужской голос.
– Делай свое дело, а я свое знаю, – отозвался второй мужчина. – Клади ее на матрац, да смотри обложку не испорти.
Мое тело обмякло, и я уже не ощущала ни страха, ни боли. Теперь мне все было безразлично, хотелось только прилечь и отдохнуть.
– Пора шефу звонить, – сказал кто-то рядом, а я в блаженстве прикрыла глаза и почувствовала, что отключаюсь от этого мира…
Подвал
Я потеряла счет времени, находясь в полной темноте. Здесь было невозможно понять, день сейчас или ночь, утро или вечер. Мне казалось, что я нахожусь в этом жутком, вонючем подвале, на старом матрасе, целую вечность. Я постоянно пребывала в состоянии полузабытья, наверное, от уколов, которые мне периодически делали. Я решила, что это какие-то транквилизаторы или наркотики. Возможно, это было просто снотворное.
Иногда дверь открывалась и в глаза больно бил свет, казавшийся мне когда-то тусклым. Заходили все те же парни и приносили поесть. Они сдирали скотч с моего рта, но руки оставляли связанными сзади. Один из них, амбал с большой круглой и бритой головой, кормил меня из ложки, а другой покатывался со смеху.
– Дожился, браток! Телку из ложки кормишь! – Он стал ржать, хватаясь за живот. – Не ожидал от тебя такого! Раньше бабы с тобой, как с младенцем, носились.
– Заткнись, урод! – бросил тот зло своему приятелю, продолжая с отвращением, небрежно и грубо запихивать мне ложку в рот. – Жри, сука, быстрее! Это тебе не в кабаке и не на свадьбе! Открывай хлеборезку!
Я глотала, не чувствуя вкуса. Мне хотелось есть, но еще больше – пить. Они не оставляли мне воду, приходилось довольствоваться тем, что мне вливал в рот этот громила.
– А ты не ржи, – сказал он напарнику. – Твоя очередь сейчас ее на парашу сажать.
– А почему моя? Ты что, опупел?! Я ее прошлый раз на горшок сажал! У тебя от зелья совсем мозги высохли? – возмутился тот, перестав смеяться.
– Значит, опять за лоха меня держишь! Я, получается, и хавку ей в рот запихивать должен, и штаны снимать?!
– Га-га-га! Другой раз ты снял бы эти штаны с огромным удовольствием! Меня и близко не подпустил бы!
– Сама бы сняла, если бы был другой раз. А теперь перед турками будет снимать свои бикини.
– Да-а-а, затр. хают они ее. Я смотрел как-то передачу о порно. Рассказывали, как порнофильмы снимают. Так там бабы по десять часов в сутки работают! Прикидываешь?
– Что, один мужик десять часов с ней кувыркается? Не поверю! Ни за что не поверю! Ты меня разводишь!
– Га-га-га! – опять схватился руками за живот от смеха громила. – Ты совсем тупой, что ли? Баба одна, а мужики разные.
– А-а-а! – протянул его напарник понимающе и бросил мне: – Глотай давай, а то шеф скажет, что я все сожрал, а тебя голодной держу.
– Ну, они там такие бабки за это получают!
– А эту бесплатно затр. хают и выбросят на помойку.
– А что поделаешь? Такова, значит, ее судьба. Нам-то за нее заплатят. Думаю, что прилично отстегнут.
– Нам?! Это Андрей Андреевич солидные бабки получит, а нам только за услуги заплатят.
– Тоже неплохо. Покорми, ширни, на горшок посади – всего-то делов. Работенка непыльная.
– Вот кто бабла отхватит, так это шеф. Прикинь, эту телку туркам продадут, а еще и ту пигалицу.
– Девчушку? Бездомную?
– А кого же еще? Та, наверное, дороже этой стоит.
– Ясный пень! Детская порнуха – это золотое дно. Я по ящику видел передачу, что на ней больше бабла косят, чем на наркоте и пушках.
– Да ну?!
– Я тебе говорю.
– Ни хрена себе!
– Вот так-то! А мы с тобой просто серые мышки. Сегодня у шефа все идет гладко – тебе отстегивают, ты хороший. А завтра что-то не заладится – тебя на нары!
– Что ты мелешь?! Дурак, что ли?
– Я те говорю. Ты думаешь, если все сорвется, он пойдет в тюрьму? Не будь наивным! Ты видел, чтобы менты за это сидели? То-то же! Нас с тобой посадят, а они откупятся. Негоже им честь мундира пятнать!
– Озадачил ты меня, браток.
– Ну, ты же не собираешься от зеленых отказываться?
– Ага! Попробуй теперь откажись! Один раз тебя зацепили – всю жизнь на них пахать придется.
– Вот и паши. А что тебе? Платят исправно. Ни задержек зарплаты, ни сокращений. Все чики-пики!
– Быстрее бы этот теплоход отчалил! А то сидишь в этом подвале, как крыса, от каждого звука шарахаешься!
– Шеф сказал, уже скоро. Будет тебе теплоход.
– Не мне, а ей.
– Не ей, а им. Пигалицу не забывай.
– Как там она?
– Как? Ревет: "Отпустите меня, дяденька, пожалуйста!"
– Да-а! Не завидую я им, – вздохнул громила. – Ну что, поссала? Вставай, штаны надену. Как ты меня уже достала!
– Га-га-га! – заржал тот, что стоял у двери, наблюдая, как его товарищ неумело подтягивает мои штанишки.
– Меня отправят в Турцию? – спросила я и не узнала свой голос. – Зачем?
– Секс-индустрия! – объяснил громила и опять заклеил мне рот скотчем. – Будешь теперь порнозвездой!