Я послушала, как удаляются его шаги, и открыла фотографию полностью. Мне стало дурно. На ней была я, совсем голая и растерянная. Я стояла в ванне, наполненной водой с пеной, и держала в руках игрушку. Быстро перелистав фотографии, я увидела снимок нашей спальни, где на кровати лежала я, а спиной к объективу стоял отчим. Он раздвинул мне ноги и сфотографировал меня в этой позе. Воспоминания о тех жутких временах, запечатленное мое унижение, извращенец фотограф-коллекционер – все смешалось в моей голове, и кровь запульсировала в висках. Едва сдерживаясь, я дрожащими пальцами с помощью мышки вернула на экран первоначальное изображение и села на стул.
"Этот фотограф тоже педофил, – билась в голове мысль. – Тоже педофил". Я растерялась и не знала, что делать.
– Ну что, вы готовы к работе? А как вам эта девочка Паша?
– Ничего. Симпатичная. – У меня хватило духу спокойно ответить на его вопрос. – Я готова к работе.
– Ну и чудненько! Я достал для вас костюм Афродиты! – Фотограф торжественно, словно это действительно было одеяние богини, преподнес мне видавшее виды платье, правда, оно было чисто выстиранным и отутюженным.
"Наверное, выпросил на время в местном драмкружке", – подумала я.
– Можете там, в комнате для съемок, переодеться, – сказал он.
– А можно здесь?
– Пожалуйста. – Он подошел к компьютеру и выключил его.
– Мне при вас переодеваться?
– Деточка моя, я столько за свою жизнь повидал обнаженных женских тел, что вряд ли увижу что-нибудь новенькое.
– Я хочу переодеться без посторонних глаз, – заупрямилась я.
– Ну хорошо, хорошо. Пяти минут хватит?
– Вполне, – ответила я.
Как только Андрей Андреевич прикрыл за собой дверь, я бросилась к дискам, огромное количество которых лежало на полке, схватила один из них и включила компьютер.
– Быстрее, ну давай, быстрее! – торопила я его.
На снимках я без труда узнала комнату, в которой прошлый раз меня снимал фотограф. Только теперь там еще стояла кровать, и на ней снимали детское порно. Снимали совсем маленьких девочек. Наверное, им было лет по семь-восемь, но не больше десяти. А рядом с ними расположились дяденьки-увальни. Меня затрясло от негодования, ведь еще свежи были воспоминания детства. Я смотрела, пока не почувствовала, что перед глазами все расплывается, и мне уже стало казаться, что на той злосчастной кровати не незнакомая мне девочка с большими испуганными глазами, а я сама в детстве, и рядом боров-отчим. В ушах отчетливо прозвучало: "Поцелуй своего папочку в губки! Покажи, как ты его любишь". Меня стошнило, и я бы, наверное, вырвала, если бы стук в дверь не вернул меня в реальность.
– Афродита, вы готовы? – услышала я голос фотографа.
– Одну минутку! Молнию заело! – нервно прокричала я и выключила компьютер.
Взяв себя в руки, я положила диск на место и быстро переоделась. Платье было явно коротковато мне, но я уже об этом не думала. Перед глазами стояла девочка с большими глазами. "А может, это я?" – подумала я и крикнула:
– Я готова! Входите!
– Прекрасно! Великолепно! Вы настоящая греческая богиня! – Андрей Андреевич забегал вокруг меня. – Идемте же!
Я прошла в так называемую студию в совершенно нелепом наряде. На мне было платье, обнажавшее спину и одно плечо, а на ногах – мои кроссовки.
– Что делать с обувью? – спросила я извращенца.
– Что у вас на ногах, не имеет значения. Я буду снимать лицо и грудь. Вам говорили, что у вас красивая, хотя и не очень большая грудь?
– Снимайте! – сказала я упавшим голосом.
Андрей Андреевич суетился вокруг меня, давал команды, и я механически выполняла то, что от меня требовалось, а сама думала только о том, чтобы поскорее отсюда уйти, убежать, умчаться куда угодно, лишь бы не слышать его противный голос и не видеть мерзкую рожу.
– Все! На сегодня достаточно! – услышала я долгожданные слова и с облегчением вздохнула.
Фотограф вышел, а я быстренько переоделась и зашла в его кабинет.
– Возьмите. – Он протянул мне деньги. – Это за сегодняшнюю съемку.
– Спасибо. – Я взяла деньги и сунула их в карман.
– Когда мы теперь встретимся? – спросил Андрей Андреевич.
– А когда надо?
– Чем быстрее, тем лучше. Время – деньги.
"На чем же ты, сволочь, их зарабатываешь?" – хотелось мне крикнуть ему в лицо, но я сдержалась и сказала:
– Я буду свободна во вторник в это же время. Вас устроит?
– Чудненько! Только я вас, Павлина, хотел бы попросить об одной услуге.
– О какой? – насторожилась я.
– В следующий раз прихватите с собой паспорт.
– Зачем?
– Мне надо редакции журнала, куда я отправил ваши снимки, переслать по факсу копию вашего паспорта. Что поделаешь, дорогая, везде у нас бюрократия. Так было, так есть и так будет еще долго, пока…
– Хорошо. Я захвачу с собой паспорт. Я устала и хочу отдохнуть. Мне можно идти?
– Да-да. Конечно, – сказал он и посмотрел на меня с явным пренебрежением.
Возможно, мне это показалось.
В коридоре я натолкнулась на лохматую девицу. За руку она вела девочку, которой было лет шесть-семь. Судя по всему, девочка была или бездомной, или из неблагополучной семьи. Об этом говорил ее вид: неухоженная, в грязной курточке.
– До свидания, – кивнула мне лохматая голова, и я заметила, как девица натянуто улыбнулась.
– До свидания, – бросила я и поспешила выйти на улицу, где светило солнце и шалил весенний, молодой и свежий ветер.
Висяк
Два дня я была в подавленном настроении. Мне хотелось рассказать маме еще об одном отвратительном поступке отчима, о фотографе-извращенце, но ее состояние здоровья меня останавливало. Мне не хотелось сейчас заставлять ее лишний раз волноваться. Об этом можно будет рассказать потом, после операции.
Во мне с новой силой вскипали гнев и ненависть к отчиму, который выставил мою наготу и невинность на всеобщее обозрение, чтобы извращенцы смаковали. Я возненавидела этого фотографа всеми фибрами своей души, и это чувство не давало мне возможности нормально жить, учиться, работать и встречаться с Юрой. И только на третий день я немного совладала со своими чувствами и решила, что о фотографе надо рассказать Юре. Конечно, я пока не могла ему рассказать о своем отчиме, но Андрея Андреевича, этого "творческого человека", надо было срочно остановить, пока он не искалечил жизни другим детям.
– Мне надо с тобой серьезно поговорить, – сказала я Юре, когда мы пили чай в его кухне.
– Что-нибудь случилось? – Юра внимательно посмотрел на меня.
– Случилось. – И я рассказала ему о встрече с фотографом и сделанных мною разоблачениях. О своих детских унижениях я так и не смогла рассказать.
– Об одном жалею – что не прихватила с собой хоть один диск из его кабинета, – сказала я, заканчивая свой рассказ.
– Это было бы опасно, – заметил Юра. – Он мог бы обнаружить пропажу. Диски могут быть пронумерованы, занесены в картотеку и так далее. Обнаружив пропажу, фотограф мог просто спрятать их куда-нибудь. А это главный вещдок.
– Что-что? – не поняла я.
– Вещественное доказательство, детектив, – улыбнулся Юра. – И как тебя угораздило на него нарваться?
– Не знаю. – Я пожала плечами и виновато улыбнулась: – Так получилось.
– Мне нужен адрес этого горе-фотографа, – сказал Юра. – Я им займусь завтра же.
– Я буду у него во вторник. Давай вот как сделаем. Я постараюсь встретиться с той девочкой, которую приводят туда, и узнать, когда она должна будет прийти опять. Тогда вы сможете взять его не только с дисками, но и застукать на горячем.
Юра задумался.
– Даже если я не встречу девочку, то узнаю, на месте диски или нет, – продолжила я. – Один из них я все-таки стяну и передам тебе.
– Хорошо. Но давай договоримся так. Как только ты выходишь оттуда, сразу же ловишь такси и едешь домой. Сев в машину, ты позвонишь мне на мобильник, и мы его повяжем. Где эта студия?
– Совсем недалеко отсюда. Кстати, как поживает Вадим Петрович? – я непроизвольно перескочила на другую тему.
– Он целый день не берет телефон.
– Может, просто не слышит звонка?
– Может быть, – задумчиво произнес Юра. – Все может быть. Но дело в том, что такого еще не было. Я хотел съездить к нему днем, но, сама понимаешь, лишний раз светиться ни к чему.
– Давай съездим сейчас. Ты подождешь меня в машине, а схожу и узнаю, как он.
– Если тебя не затруднит…
– Юра! О чем речь? Поехали!
Уже через несколько минут мы были у дома Вадима Петровича. Юра припарковал машину напротив, у продуктового магазинчика со светящейся вывеской "Продукты. Круглосуточно".
– Странно. В его окне горит свет, а телефон он не берет. Попробую еще раз его набрать, – сказал Юра, доставая телефон.
– Ну что?
– То же самое. Вызов идет, но…
– Я пойду.
– Позвони мне из квартиры.
– Хорошо. Жди меня здесь. – Я улыбнулась и торопливо зашагала к дому.
В подъезде было полутемно, и я шла медленно, плохо различая ступеньки. Поднявшись на лестничную площадку, я увидела, что дверь в квартиру Вадима Петровича прикрыта неплотно и из щели пробивается яркий свет.
– Вадим Петрович! – позвала я негромко и постучала. – Вадим Петрович, вы дома? Это я, Павлина.
В ответ – ни звука. Я осторожно приоткрыла дверь. Нехорошее предчувствие охватило меня, и по спине пробежал холодок.
– Вадим Петрович! – снова позвала я, заглушая голосом громкий стук моего сердца.
Я прошла по коридору. В кухне света не было, и я заглянула в комнату.
– А-а-а! – закричала я и задрожала от ужаса, увидев безжизненно обвисшее тело.
Вадим Петрович висел на веревке, закрепленной на большом гвозде в стене, служившем ему вешалкой для халата.
В ужасе выскочив из квартиры, я побежала вниз так быстро, как только могла, не видя ступенек и хватаясь руками за спасительные перила.
– Он… он… Он мертв! – едва смогла я произнести, усевшись на сиденье и захлопнув за собой дверцу, словно спасаясь от страшного видения.
– Жди меня здесь! – сказал Юра и, выскочив из машины, побежал к дому.
Я прерывисто дышала, меня трясло. "Надо успокоиться. Надо относиться к смерти более спокойно, – уговаривала я себя. – Я же будущий врач". Когда Юра вернулся, он был очень расстроен.
– Как ты? – спросил он.
– Спасибо. Уже нормально. Со мной все хорошо.
– Извини, что так получилось.
– За что ты просишь извинения?
– За то, что втянул тебя в это, и тебе пришлось… – Юра обнял меня за плечи. – Вадима Петровича убили.
– Разве… он не сам повесился?
– Нет. Я в этом уверен. Хотя есть записка. Предсмертная.
– Что он написал?
– "В моей смерти прошу никого не винить" – и все.
– Почему ты решил, что его убили?
– Я бегло осмотрел труп. На запястьях остались следы от скотча, и от него пахнет спиртным. Вадима Петровича, скорее всего, разоблачили, связали, силой напоили, заставили написать записку и повесили. Вот и все. Так решили не одну проблему. Нет информатора, а для кого-то есть квартира.
– Как это?
– А вот так. Наверное, кто-то пронюхал, что у одинокого человека, работающего на меня, есть неприватизированная квартира. Почему бы не убить двух зайцев сразу? – с горькой иронией сказал Юра.
– Жаль Вадима Петровича. Он хороший человек… был.
– Я отвезу тебя к себе. Придется тебе, лисенок, провести ночь одной. Не обидишься?
– Ничего страшного. Я посплю часов до семи.
Но выспаться мне не удалось. Меня мучила бессонница, и я долго крутилась на большой Юриной кровати. "Быстрее бы все это закончилось", – подумала я и начала мечтать о том времени, когда маме уже сделают операцию, кода наступит день нашей свадьбы и к дому подъедет большой белый лимузин…
Я проснулась оттого, что в кухне кто-то чем-то загремел. Накинув любимый голубой атласный халат, я направилась в кухню, сонно шаркая тапочками.
– Вот так всегда! – сказал Юра. – Хотел хоть один раз приготовить своему лисенку завтрак и уронил сковородку с яичницей!
У Юры был растерянный и виноватый вид. Я перевела взгляд на лежащую на полу сковородку и выпрыгнувшую из нее невезучую яичницу и рассмеялась.
– Шеф-повара из тебя явно не получилось бы!
– Это точно, – вздохнул Юра и развел руками.
– Я сама все уберу, – сказала я и подняла сковородку с пола. – Ну что там? Рассказывай.
– А что рассказывать? Очередной висяк.
– Что это значит?
– Это значит, что виновных никогда не найдут. Сделано все профессионально. Как только я увидел сияющую рожу Наумова, сразу понял, кто к этому руку приложил. А я теперь, естественно, получу нагоняй за еще одно нераскрытое дело. Пройдет какое-то время, и квартира достанется кому-то из наших. Вскоре на балконе будет сушиться после стирки милицейская рубашка, – с горечью произнес Юра.
– Значит, его все-таки повесили?
– Давай не будем об этом, – попросил Юра. – Я устал и ужасно хочу спать.
– Но сначала я тебя накормлю, а потом ты отдохнешь. Идет?
– Могу поспать только до обеда. После обеда у меня куча дел, – сказал Юра и добавил: – Пойду прилягу, пока ты приготовишь поесть. На пару минут!
– Давай. Я быстренько, – пообещала я, открывая холодильник.
В нем я обнаружила замороженные пельмени. Поставив на плиту кастрюльку с водой для пельменей, я приготовила сметанный соус и сделала гренки с сыром к чаю. На все у меня ушло не более двадцати минут. Когда я зашла в комнату, чтобы позвать Юру завтракать, он одетый лежал на кровати, поджав ноги, и крепко спал.
– Юра, Юра! – Я тронула его рукой за плечо, но он даже не пошевелился.
Тогда я укрыла его пледом и тихонько вышла из комнаты.
Разлука с другом
– Павлинка, я еще раз все хорошо обдумал и решил, что тебе не стоит больше появляться у этого фотографа, – сказал мне Юра, складывая бумаги на своем рабочем столе.
– Но почему?! – возмутилась я. – Мы же с тобой обо всем договорились!
– Зачем тебе это нужно? Я пошлю своих ребят, они хорошо знают свое дело и сработают профессионально.
– Я хочу, чтобы этого Андрея Андреевича наказали за совершенные им преступления, а для этого просто обнаружить диски с детской порнографией мало! – почти прокричала я, теряя контроль над собой при одном воспоминании об увиденных моих детских фотографиях. – Ты уверен, что диски до сих пор там находятся? А если их там уже нет? Вы спугнете этого фотографа, а он будет продолжать снимать обнаженных детей! Только уже в другом месте, там, где ты его не достанешь!
Юра никогда не видел меня такой разъяренной. Конечно же, я боялась, что на фотографиях он узнает меня, но я все еще не могла преодолеть свои детские страхи и обо всем рассказать Юре. Я пока не готова. Это произойдет позже.
– Я не понимаю, почему ты так бурно реагируешь? – Он внимательно посмотрел на меня.
– Я… я… Я просто не могу забыть ту девочку! – сказала я и нервно заходила взад и вперед по комнате. – Ты просто не видел ее глаза! Если бы ты заглянул в них и попытался хотя бы представить, что она пережила…
– Я могу себе это представить. Ты же не считаешь меня бездушным?
– Нет, ты не бездушный, но не можешь представить себе даже сотой доли того страха, смешанного со стыдом, испытываемого ребенком из-за непонимания, что с ним происходит! Как ты можешь это представить? Разве ты был на ее месте? – прокричала я и осеклась, поняв, что сгоряча сболтнула лишнее.
– А ты? – На меня смотрели его вопрошающие глаза. – Ты была на ее месте? Почему ты так бурно среагировала?
Я отвернулась, не выдержав этого взгляда, и уставилась в окно. Юра подошел сзади и обнял меня.
– Все хорошо. Все нормально. Ты – моя единственная, моя прекрасная, моя любимая, самая лучшая. Мы всегда, слышишь, всегда будем вместе. И я никогда и никому не дам тебя в обиду. Ты мне веришь?
Я кивнула, повернулась к Юре лицом и, не поднимая глаз, прильнула к его груди, вдыхая знакомый и родной запах.
– Разреши мне довести это дело до конца, – тихо попросила я. – Я смогу успокоиться, только когда этот фотограф перестанет портить жизнь детям. Ему нет места среди людей.
– Хорошо. Надеюсь, ты имеешь в виду не убийство. Шучу. Прости. Только обещай мне больше ни во что не влезать.
– Обещаю, – сказала я, чувствуя, что его губы ищут мои. Через мгновение они слились в страстном поцелуе…
– И это все, что ты с собой берешь? – спросил Юра, кладя черную сумку на молнии в багажник.
– Ты думаешь, в санаторий надо было взять с собой кастрюли, сковородки и чайник? – засмеялся Вася.
– Ну, не на один же день ты туда едешь.
– На месяц. Представляешь, Юрец, целый месяц безделья! Лежишь себе, уставившись в телик, а девушки в коротких белых халатиках кушать тебе подают!
– В прозрачных халатиках! – Юра многозначительно поднял вверх указательный палец.
– Ну и мечты у вас! – усмехнулась я. – У всех мужчин они одинаковые.
– А что делать, Павлинка! – сказал Вася. – Теперь я человек одинокий. Мне только и остается, что за девушками наблюдать.
– Главное, не ошибись опять в своем выборе, – сказал Юра.
– Если ты намекаешь на Ольгу, то тут я действительно лоханулся. Теперь-то я прекрасно понимаю, зачем я ей был нужен. А я, представьте себе, ребята, поддерживал с ней отношения из жалости.
– Из жалости? – удивилась я.
– Да-да, именно из жалости. Насочинял себе, что она влюбилась в меня и бегает за мной, страдая от большой и безответной любви.
– Не переживай, Васек, – хлопнул его по плечу Юра. – Все уже позади. Ты просто не учел, извини, Павлинка, женскую двуличность.
– Положа руку на сердце, я не учел не только это, – сказал Вася и отвел взгляд в сторону. – Я рассказывал Ольге много такого, что ей не следовало знать. Думаю, что, не будь мой язык таким длинным, со мной не случилось бы этого… несчастья.
– Брось, Васек! Зачем сейчас себя в этом винить? Главное, что все закончилось хорошо, – попытался Юра приободрить друга. – Ты жив, здоров и уже думаешь о девушках. Разве это не хороший показатель?
– Не так. Все должно быть не так. Какой же из меня следователь, если меня смогла обвести вокруг пальца… работница канцелярии?! Развела, как последнего лоха!
– Вася, это просто ошибка. Профессиональная ошибка. Они бывают у всех. Все люди ошибаются, – вмешалась я в их разговор. – Мы делаем ошибки, но мы их и исправляем. Слушаем наставления старших, чтобы не повторять их ошибки. Мы читаем книги, смотрим фильмы, чтобы избежать ошибок, и тем не менее совершаем их. А что делать? И ты, Вася, не исключение. Нет идеальных, абсолютно правильных людей.
– А я? – пробасил Юра, и мы все заулыбались.
– Знаешь, Вася, у Чехова есть такие слова: "И искренние люди могут ошибаться, но такие ошибки приносят меньше зла, чем рассудительная неискренность".
– Я все понимаю, – сказал Вася, – и тем не менее чувствую себя предателем. Я, именно я должен был с Юрой довести дело Наума до конца. А теперь? Теперь я еду в санаторий, где девушки ходят в коротеньких халатиках… Я крыса, бегущая с корабля, вот кто я!