Я ринулся вперед. Ветки кустарника, оскорбившись, больно хлестнули по щекам, но я не обратил на это внимания, теперь уже заботясь лишь о сохранности глаз. Я чувствовал, что неведомое животное нагоняет меня, и вскоре остановился, понимая, что бегством мне не спастись, поскольку мои шансы превзойти местных обитателей в скачках по их родному ландшафту были равны нулю. Несколько мгновений я топтался на одном месте, размышляя, что предпринять, а потом полез на дерево. Хорошо быть отличником боевой и политической подготовки! Я молниеносно забрался на высоту метра в четыре и затаился среди веток, надеясь, что неизвестный преследователь меня не заметит или хотя бы не сможет вскарабкаться наверх. Секунду я сидел, не шевелясь и опасаясь стука собственного сердца, а затем поддался соблазну разглядеть неведомого хищника и аккуратно раздвинул ветви дерева. Зверь находился еще далеко, и до меня лишь доносился грохот и треск, сопровождавшие его продвижение. И только тогда я обратил внимание на необычность доносившихся до меня звуков. Это был звон бьющегося стекла, как будто хищнику, продиравшемуся сквозь чащу леса, приходилось не деревья ломать, а хрусталь крушить. Я вслушивался в грандиозную какофонию, пока не почувствовал холод. Я ежился, не понимая, чем вызвано падение температуры. С каждой секундой становилось все холоднее и холоднее. Судя по звукам, зверь был уже совсем близко, я раздвинул ветви пошире и передо мной открылась ужасающая картина. В мою сторону мчалось довольно-таки проворно, несмотря на свою неуклюжесть, отвратное страшилище, на пути которого отсутствовали все преграды, потому что от чудища веяло таким сверхъестественным холодом, что при его приближении деревья, кусты и все прочее превращалось в лед и рассыпалось на мелкие осколки. Лишь верхушки особенно высоких деревьев не успевали замерзнуть и падали вниз, опять-таки без какого-либо вреда для животного, потому что оно успевало проскочить под падающими стволами. Сам зверь был размером с африканского слона, покрыт серой блестящей чешуей, с тупой ослиной мордой, с непропорционально короткими лапами и длинной шеей. Животное обезумело от изнурительного голода и было одержимо единственной мыслью: добраться до чего-нибудь съедобного до того, как оно замерзнет. Очевидно, его отчаянные попытки хоть что-нибудь съесть успехом не увенчивались. Животное было невероятно худым, его желудок прилип к спине и обернулся вокруг позвоночника. В чем дух держался и, соответственно, откуда у него было столько прыти, оставалось неясно?
Но самое удивительное заключалось в том, что, едва взглянув на приближающееся существо, я отчетливо понял, что знаком с ним, и - стоит только напрячься - я вспомню, кто оно и где мы в последний раз виделись. При этом фантастический облик монстра нисколько меня не смущал, он был как бы видением из кошмарного сна, в котором кто-то из близких знакомых предстает в виде жуткой страшилы, а я никак не могу распознать, кто же это, но чувствую, что приблизился вплотную к отгадке.
С ужасом я осознал, что спастись от него можно только чудом. Но из тех, кто не хотел умирать, надежда умирала последней.
- Ишак, холодящий душу! - выругался я и полез на самый верх.
На этот раз не военная подготовка, а ужас и отчаяние стали моими союзниками. В мгновенье ока я оказался на верхушке и не успел перевести дух насмарку, как нижняя часть ствола обледенела и, расколовшись, осыпалась. Я полетел вниз с большой высоты в обнимку с оставшейся целой частью дерева, которое, на мое счастье, оказалось достаточно высоким, чтобы не замерзнуть целиком. Правда, признаюсь честно, падать я бы предпочел с дерева поменьше. Но мне повезло, и я не разбился. Ствол, за который я держался, врезался торцом в землю, сноп ледышек взметнулся в воздух, а я от сильного удара стряхнулся как переспевший плод и повалился навзничь, но в один миг подскочил, потому что обжегся об лед. Отмороженный осел помчался дальше, а я, вскрикивая от боли, бросился в лес прочь с тропинки, проторенной голодным животным, потому что лед таял на глазах, а образующаяся слякоть имела температуру жидкого азота.
Едва ступив на почву, нетронутую ослиными заморозками, я вновь оказался в плену гнусной растительности, каждое соприкосновение с которой добавляло новые боевые раны на моем теле. Мне необходимо было отдохнуть и спокойно обдумать сложившееся положение. С этой целью я опять полез на дерево, ствол которого раздваивался на небольшой высоте. Я добрался до развилки и уселся верхом на изгибе. Одна из веток немедленно распрямилась и оказалась коброй. Змея повернулась ко мне, расправила капюшон от Юдашкина и зашипела. Я застыл от неожиданности, во-первых, испугавшись, во-вторых, узрев в атакующей меня манекенщице кого-то знакомого и очень близкого. Но кого, припомнить не мог. Впрочем, времени на воспоминания мне не оставили, поскольку наше рандеву длилось не более секунды, моя визави прыгнула вперед и ужалила меня в горло. Острая боль пронзила насквозь мгновенно окаменевшее тело, я как мешок с отрубями рухнул вниз и канул в небытие. Иными словами, умер в точном соответствии с канонами марксистско-ленинской науки о загробной жизни. Не знаю, сколько времени я пролежал на земле, но, наконец, я почувствовал, что полное небытие невозможно, оно лишь казалось мне. Я начал различать голоса. Разговаривающих было двое. Один прерывисто голосил басом:
- О, ужас! О, ужас! Я не могу составить протокол и опросить свидетелей; меня тошнит, и руки мои дрожат!
- Да что же это с тобой? - хладнокровно вопрошал второй собеседник канареечным голоском.
- Я тошнило, - раздалось в ответ.
- Ты должен взять себя в руки и исполнить свой профессиональный долг!
- Не могу!
- Да что ж это с тобой такое?!
- Как что?! Он умер, и лицо его исказила гримаса боли, и эта картина представилась моему взору!
Я открыл глаза и увидел обблевавшегося милиционера с ищейкой-канарейкой на левом плече. Обнаружив, что я очнулся, он бросился бежать через джунгли, на бегу выкрикивая:
- Он ожил, он ожил и скоро пойдет на поправку!
Приподнявшись на локте, я увидел змею, рожденную гордо уползать в кусты.
- Сучка! - я плюнул ей вслед.
В то же мгновение нечто большое и темное, возвышавшееся надо мной, опустило ко мне голову. Сначала я испугался, но это оказался вполне дружелюбный пес. Он сидел, склонив морду на бок, смотрел на меня по-собачьи преданно, тараща глаза, как чайные чашки, мельничные колеса и круглые башни, и приветливо помахивал хвостом. Самый обыкновенный пес, разве что в размерах непривычный - метра два в холке. Он вежливо обнюхал меня и в знак приветствия облобызал языком, величина которого позволила бы проявить радушие сразу нескольким людям при условии, конечно, что размер их голов превышал размер моего головного убора не более, чем в два раза. Я потрепал его по мохнатой щеке. В ответ он фыркнул, из-под слюнявых баскербрылей сверкнули белоснежные клыки, пес восторженно тявкнул и схватил меня зубами. Я оказался по пояс в собачьей пасти. Огромные зубы впивались в мое тело все глубже, дробя тазобедренные кости. Он перекусил меня пополам. Надо ли объяснять, что я умер.
Через некоторое время я восстал из праха и пепла вновь и обнаружил, что укус самого большого друга человека нанес мне серьезный моральный урон - физический-то урон он нанести мне не мог, поскольку мое тело осталось в прошлом. Нижняя часть меня, начиная с поясницы, покоилась отдельно в некотором отдалении - налицо раздвоение личности. К счастью, пес выплюнул меня недалеко от оторвавшейся задницы, по крайней мере, я дотянулся до нее руками и приладил на прежнее место. А ее приключение не заставило себя долго ждать. Это был все тот же пес. Он восторженно спешил навстречу мне, оживающему, его глаза от изумления расширялись от чайных чашек и мельничных колес до круглых башен. Он воспринял мое оживление как знак того, что я не держу на него обиды и готов поиграть еще.
На этот раз он откусил одну голову.
Вскоре я привычно воскрес, опять угнетенный раздвоением удостоверения личности, ибо сама личность не могла иметь ни головы, ни искательницы приключений, ни всего остального, что осталось в прошлом, в коммунальной квартире, которую я так неудачно разделил с Воронковыми. Мое безголовое туловище в поисках утраченного, нелепо вытянув руки и растопырив их пальцы, выписывало замысловатые кренделя, то и дело натыкаясь пустым местом на деревья, а искомая голова валялась в кустах неподалеку и делала небольшие подсказки:
- Холодно. Еще холоднее… Так, теплее. Еще теплее. Совсем тепло. Тепло. Горячо. Горячо ж, говорю! Жарко! Жарко!! Жарко же!!!
Но было поздно. Невидящее тело, поравнявшись с головой, вместо того, чтобы остановиться, наклониться и пошарить в траве, двинулось дальше, нечаянно пнув себя ногою по роже, отчего голова как футбольный мяч, посланный в десятку, на бреющем кусты полете пролетела метров десять, врезалась в дерево, к тому же наколовшись на сук, и осталась висеть довольно-таки высоко над землей. Теперь на преодоление греховной раздробленности духа потребовалось гораздо больше времени - минут семь. Пять из которых голова потратила на раздумья о том, как вести себя с тем, у кого нет головы на плечах, тому, у кого нет плеч под головою. В конце концов, этот процесс затронул рубец, оставшийся от фуражки.
- Встать! - приказала голова телу, упавшему на колени в безмолвном вымаливании прощения. - Смир-р-рно! Нале-во! Раз-два! Вперед шаго-о-ом арш! Раз-два, раз-два, раз-два-три! Напра-во! Раз-два, раз-два, раз-два-три! Песню - запе-вай! У солдата выходной, пуговицы в ряд! Отставить песню! На месте - стой! Раз-два. Выполняем упражнение "солдатская пружинка". На счет "раз" - прогиб назад, на счет "два" - наклон вперед, на счет "три" - присесть, на счет "четыре" подпрыгнуть и достать меня руками. И раз!!! Отлично - прогиб зафиксирован!!!
Но несколько прыжков не увенчались успехами социалистического соревнования. И, в конце концов, не придумалось ничего лучшего, как подобрать палку побольше и сбить ею голову. "Вот так обезьяна превратилась в человека", - подумал я, воссоединяясь.
Однако же радость моя длилась недолго, потому что откуда-то появился целый сонм чудовищ, словно спущенный с обложек книг серии "Монстры вселенной" и натравленный на меня. Они, опьяненные кровью, рыча и икая, рвали меня на части, то и дело умертвляя, а я, хотя и воскресал ежеминутно и был убежден, что не сдохну окончательно, тем не менее не избавился от животного страха смерти, и умирать каждые пять минут в страшных муках было выше моих сил. И в каждом из этих чудищ я видел кого-то знакомого, тщетно напрягал свою память, пытаясь вспомнить, кто же это, и, наконец, мне повезло. Пока гигантская серая жаба, тяжело пыхтя и испуская при каждом вздохе нестерпимое зловоние, душила меня, яркая вспышка озарила мою память и я узнал в терзавшем меня болотном исчадьи ада ту мелочную жадность, которая встала на пути благородного порыва помочь приглашенной на одну ночь Свете сменить род профессиональной деятельности, когда я подумал, что на это потребуется некая сумма денег сверх того, что я уже заплатил за вызов девушки на дом. И как только я узнал ее, жаба перестала меня душить, что и ей пошло на пользу: с нее сошли бородавки и мокроты, и она стала белой и пушистой.
Глава 3
Представляете, как бывает нелегко, когда, глядя на всем известное полотно Репина "Приплыли", пытаешься вспомнить, кто именно его написал - Мусоргский или Моцарт? Мозги, перенапрягаясь, принимают коленно-локтевую позу, а все вокруг давятся от смеха. Кхе-кхе-кхе, кхо-кхо-кхо, кха-кха-кха. И вдруг в этом клокочущем и кудахтающем смехе различаешь подсказку: ку-кхе-кхе-кхе, кры-кхы-кхы-кхы, никсы-кхи-кхи-кха. Оказывается, автора нужно было искать среди тех, кто ублажал не слух, а зрение. И от такой подсказки сразу делается легче, и имя "Илья Ефимович" на память приходит, и картина его на стене лучше смотрится. Вот так и со мной было. Я-то в пожиравших меня тварях пытался узнать друзей и близких, а это были мои собственные чувства, страсти и страстишки, воплотившиеся в виде разных чудищ, змей, собак и голодных ослов. А то, что произошло с душившей меня жабой, указывало путь к спасению. Стоит только в очередной атакующей меня сволочи распознать свои былые низменные чувства и пагубные страсти, как она перестает быть агрессивной и превращается в безобидную и иногда довольно-таки симпатичную зверушку.
Итак, я находился в окружении отвратных исчадий ада, порожденных похотью, корыстолюбием, жадностью и чрезмерной гордыней, свойственными молодым людям. "Эх, молодость, молодость", - подумал я с ностальгией. Тем временем еще не узнанные чудовища, оттеснив в сторонку белую и пушистую жабу, обступали меня со всех сторон и скалили алчные морды. Вот так лишь на закате дней своих по достоинству оценишь былое. Мне всегда казалось, что молодость моя прошла в серых казарменных буднях. Ан нет. Судя по многочисленной и разношерстной толпе, молодость моя была бурной.
Челюсти моих мучителей клацали все ближе и ближе. Я отступил и прижался спиной к дереву, в руках у меня появилась невесть откуда взявшаяся дубинка. Огромная крыса, подобравшаяся ко мне ближе всех, сделала неожиданный выпад вперед, и я отбросил в сторону свое оружие, потому что теперь было самое время предаться воспоминаниям. И, слава богу, они нахлынули. В тот момент, когда мелкие зубки гигантского грызуна были готовы сомкнуться на моем горле, я вспомнил, как, будучи шестилетним малышом, злорадствовал, закапывая в песочнице сандалии тихого рыжего мальчика с нашего двора, пока его били другие мальчишки. Серая крыса превратилась в безобидную мышку, и была вытеснена на зады в компанию к пушистой жабе. Эх, безоблачное детство! Следом шел обуглившийся скелет, похожий на обгоревшего Шварценеггера из фильма "Терминатор". Помню-помню, мысленно воскликнул я, как мой младший брат отправился с друзьями жечь костер, вооруженный коробком, в котором я подменил спички на скрепки. И погорелец, оказавшись интеллигентным молодым человеком, удаляется в общество мышки-норушки и лягушки-поскакушки. Ах, отрочество, в людях! Ну, кто на новенького?! Ага, чешуйчатый монстр с головою китайского новогоднего змея! Ну, уж извините, господа, тут явно наказание неадекватно проступку! Сержант, которого я среди ночи разбудил, предварительно вставив в рот пластиковую челюсть с длиннющими клыками, через неделю заикаться перестал, а вы меня монстрами чешуйчатыми травите! А впрочем, это уже не монстр, а просто какой-то зверь - диковинный, но дружелюбный. Эх, юность, мои университеты! А это еще что за клоп лошадиный?! Но поток воспоминаний неожиданно прервался, и я умер, укушенный гигантским насекомым. Едва я очнулся, как клоп нацелился укусить меня снова. Но дудки, второй раз меня не проведешь! Ну да, я порадовался тому, что Игорь Анатольевич с ума сошел до моей прописки в их квартиру, но ведь если б он свихнулся раньше, я бы без жилья остался! А к тому же жизнь в коммуналке с сумасшедшим соседом - разве это недостаточное наказание?!
Так постепенно я узнал всех. Сколько на это ушло времени - два часа или неделя - не знаю? Но наконец-то я смог спокойно присесть и отдохнуть в окружении сказочных животных, преданно глядящих на меня и готовых служить мне. Теперь они не представляли для меня никакой угрозы. Змея больше не капюшонила, пес с глазами по семь копеек гонялся за своим хвостом, а отмороженный осел рыгал, нащипавшись растительности. И глядя на окружающую меня идиллию, я успокоился и почувствовал, что мне смертельно хочется спать. "На том свете отоспитесь!" - говаривал бывало прапорщик Попыхайло, поднимая солдат среди ночи, чтоб покрасить газон перед приездом генерала. "Отоспишься тут!" - подумал я, устраиваясь поудобнее на траве, которая кстати уже затупилась.
И действительно, едва я начал засыпать, как в нос ударил отвратительный запах заплесневевшего нафталина и фундаментальной сырости цокольных этажей. Какие-то женщины всхлипывали вдалеке о безвозвратно ушедшем. Я открыл глаза и увидел над головой летящую на юг, прощально курлыкающую стаю моли. Отдаленные рыдания делались громче, приближалась плачущая процессия. Возглавляла ее - кто бы вы думали? - Света. Она плелась кое-как, опустив плечи и понуро склонив голову, ее лицо распухло от слез и почернело, а вокруг простиралась серая пустыня, и сверху давило низкое небо свинцового цвета. Следом брели какие-то старухи в черных одеяниях, ревели как нанятые плакальщицы и доводили своими завываниями Свету до истерики.
Я вскочил на ноги и выругался от возмущения. Еще бы мне не разозлиться. Я с медалью окончил школу, в училище был отличником боевой и политической подготовки, офицером служил верой и правдой, а теперь выясняется, что в награду мою душу поджидает целая армия мучителей. А какой-то малолетней проститутке, забывшей, когда она в последний раз была в школе, в наказание достались две с половиной старухи, оплакивающие безвременно почившую девственность. Эта мысль привела меня в ярость, и я почувствовал, как все вокруг становится призрачным, я теряю связь с внешним миром и куда-то проваливаюсь. С ужасом я осознал, что через несколько мгновений я окажусь в другом еще более страшном месте, где наверняка меня встретит новая армия омерзительных исчадий ада. Это была расплата за неблагородный гнев. "О блен-да-мед! - подумал я в панике. - Беру свои слова обратно, я вовсе не желаю зла этой девочке, отправьте ее прямо в рай!" Но было поздно. Окружающий меня мир уходил. Я цеплялся за стволы, за кустарник, за лапы своих бывших палачей, смотревших на меня с состраданием, но за что бы я ни ухватился, все легкими облачками просачивалось сквозь руки. И когда мне показалось, что все кончено, меня заметила Света. Девушка бросилась ко мне, вытянув вперед тонкие руки. Она бежала ко мне, надеясь на помощь, и я подумал, что если исчезну, то никто не объяснит ей, как избавиться от старых ведьм, которые своими причитаниями доведут девушку до полного истощения. И мое искреннее желание помочь ей вернуло реальность окружающему, а подоспевшая Света буквально вдернула меня назад. Она прижалась ко мне и рыдала, не подозревая о том, что только что спасла меня. Так мы и стояли, обнявшись, но при этом я находился в своем причудливом лесу с синими деревьями и синим солнцем, а Свету окружала серая пустыня и тяжелое свинцовое небо. Каждый созидает собственный ад, и нет сил расстаться с ним.
- Я устала, я больше не могу, я хочу умереть, - всхлипывала девушка.
Подошедшие старухи зарыдали с новой силой.
Я нежно гладил Свету по спине и как мог успокаивал:
- Да перестань ты реветь, пока тебе задницу не оторвали!
- Я не могу, эти тетки плачут, - рыдала девушка.
- А ты присмотрись внимательнее к этим старым кошелкам. Это же твои знакомые. Ну!
- Я не могу вспомнить их, - плакала Света.
- Конечно, не можешь. А кого ты хочешь в них узнать? Свою бабку? Соседку или классную руководительницу? Но это все не то. Эти рыдающие клячи не что иное, как твои собственные грешные мысли и чувства. Ну, присмотрись к ним и вспомни, что ты набедокурила? Может, место в трамвае ветерану войны не уступила или над своим клиентом насмехалась, что у него член маленький?!
- Я ничего не понимаю, - продолжала всхлипывать девушка.
- Ну, вспомни что-нибудь свеженькое. Ну, например, когда ты со мной встретилась, ведь наверняка радости от этого не испытала и в душе желала мне какой-нибудь гадости. Ну, вспоминай, может, ты хотела у меня часы стибрить или радовалась, что я деньги заплатил, а тебя так и не трахнул?