- Вот это да! - с завистью воскликнул Джеймс.
- А! Это не наше. Наследие немецкого консульства. Надо отдать должное фрицам. Безукоризненное делопроизводство. - Тут как раз Винченцо вынул ящик справа. - Ну, вот вам.
И протянул Джеймсу папку.
Сверху находилось адресованное германскому консулу письмо на итальянском языке от некого Dottore Скотерры. Джеймс быстро пробежал его глазами. Доктор Скотерра писал, что желает предложить свои услуги в качестве информанта.
Он давал понять, что платы за услуги не ожидает; напротив, даже если бы господин Гитлер пожелал оплатить его услуги, доктор Скотерра вынужден был бы отказаться, поскольку фигурирование денежных средств, пусть даже с самыми невинными намерениями, могло бы внушить недоверие к его информации тем, кому она будет сообщена. Доктор Скотерра руководствуется исключительно стремлением к справедливости и верности закону, служению которому он посвятил свою жизнь и деятельность, а также своим восхищением перед германской нацией, не говоря уже о жгучем желании стать свидетелем, как все эти мерзавцы социалисты, наживавшиеся в годы безволия и коррупции, будут призваны к ответу. Далее следовал длинный список имен, многие из которых уже были знакомы и самому Джеймсу из его беседы с доктором Скотеррой, правда, в данном случае из фанатиков-коммунистов они превратились в фанатиков-фашистов. Письмо завершалось надеждой, что немецкая сторона смогла бы в дальнейшем опросить его где-нибудь в тихом местечке, скажем, в каком-нибудь баре.
- Вот сукин сын! - с сердцем вырвалось у Джеймса. - Хотел нас использовать для решения своих проблем. Даже выставил меня на марсалу.
- Это такая штука, куда бармен плюхает яйцо?
Джеймс кивнул:
- Понимаете, тогда мне показалось, что он крайне голоден. Пожалуй, вчера он поел впервые за целую неделю.
Эрик Винченцо расхохотался:
- Получается, вы - fottuto, как выражаются в здешних местах. Это значит…
- Я знаю, что это значит, - сухо оборвал его Джеймс. - Мудак. Распиздяй.
- Выходит, вы говорите по-итальянски? - Эрик с любопытством посмотрел на Джеймса. - Я заметил, что письмо не вызвало у вас затруднений.
- А вы говорите?
- Учу, но дело движется медленно.
- С вашим-то именем?
- Я итальянец в третьем поколении. Родители хотели, чтоб я стал настоящим америкашкой, поэтому дома по-итальянски совсем не говорили. Но это не помешало властям, едва разразилась война, шесть месяцев продержать их за решеткой как граждан враждебного государства. - Он передал Джеймсу папку. - Ну что, по рукам?
- В каком смысле?
- В общем, сдается мне, что хоть помыслы вашего информанта и далеки от благородства, все же он может быть весьма полезен. Надо бы провентилировать это дело с нашим начальством, но, по-моему, совместные действия пойдут и нам, и вам на пользу.
Оба начальника одобрили идею совместной операции против черного рынка, но при условии, если руководство возьмет на себя одна из сторон. Забавно, что американский начальник, видимо, считал, что это дело англичан, в то время как майор Хеткот категорически придерживался мнения, что задача больше подходит американцам. После некоторых взаимных препирательств было решено, что до поры до времени Джеймс с Эриком будут отчитываться перед майором Хеткотом.
Операция началась на рассвете следующего утра и состояла из двух этапов. Итальянские carabinieri, предводимые Карло и Энрико, получили задание захватить участников черного рынка на Виа Форчелла. К большому удивлению Джеймса, Карло и Энрико восприняли свою миссию с большим энтузиазмом, вырядившись по этому случаю, точно статисты из фильма про Аль Капоне: канотье, яркие пиджаки, галстук-бабочка и короткие гетры. Непонятно откуда, кроме того, они извлекли также груду автоматов зловещего вида. Оставалось лишь надеяться, что с оружием они будут обходиться осмотрительней, нежели их киноидолы, - хотя, глядя, как грозно итальянцы потрясают автоматами, Джеймс чуть было в этом не засомневался. И еще Джеймсу с Эриком было поручено обыскать помещения аптекаря.
Постучав в дом к сеньору Дзагарелла, они застали его за завтраком. Известие об обыске в его доме на предмет изъятия пенициллина хозяин воспринял с невозмутимостью.
- Валяйте! - повел он плечами. - Ничего вы тут не найдете.
Искали целый час. В квартире не только не оказалось пенициллина, здесь вообще не обнаружилось ни намека на контрабанду. С упавшим сердцем Джеймс осознал: их здесь ждали. Наконец в мусорном ведре под раковиной Джеймсу попалась одна пустая пенициллиновая ампула. Он показал ее Дзагарелле, но тот и бровью не повел.
- Придется вам пройти с нами, - сказал Джеймс, с трудом сдерживая ликование.
- Куда?
- Сначала в "Подджо Реале". - Так называлась городская тюрьма. - Вас продержат там, пока будет проводиться расследование.
- Друг мой, - благодушно сказал Дзагарелла, - если вас удручает жизнь в Неаполе, я могу поспособствовать, чтоб вас перевели.
- Напротив, - сказал Джеймс, - жизнь в Неаполе, на мой взгляд, начинает налаживаться.
Аптекарь пожал плечами и протянул руки. Джеймс защелкнул наручники.
- Если угодно, сажайте меня в "Подджо Реале", но, уверяю вас, завтра вы меня там уже не застанете.
Словом, появился отличный повод отметить в "Зи Терезе" первый успех сотрудничества.
- Скажи, Джеймс, что будешь делать, когда война кончится? - спросил Эрик, когда они уже приканчивали бутылку вина.
- Особенно не думал, - повел плечами Джеймс. - Наверно, продолжу учиться в университете. Нам обещали, что после войны можно будет получить диплом. А ты?
- Хочу стать джазовым музыкантом. Или шпионом. Я еще не решил.
- Серьезно? - И то и другое показалось Джеймсу мальчишеством. - Чтобы стать шпионом, нужно ведь специальное образование. Да и музыкантом-профессионалом просто так не станешь.
- Самое главное на что-нибудь решиться. Дальнейшее зависит только от тебя, - махнул рукой Эрик.
- Ты так думаешь?
- Конечно. Пойми, после войны все изменится. Откроется куча возможностей.
- По мне бы лучше, чтоб все встало на прежние места.
- Приезжай к нам в Америку, - тряхнул головой Эрик. - В Америке незачем учиться в университете. У нас можно и так кем хочешь сделаться.
- Что ж, спасибо за информацию. Хотя не думаю, что готов сменить гражданство.
Эрик рассмеялся, подлил еще вина. Бутылка была уже почти пуста. Он чисто символически вытряхнул из нее последние капли.
- Сейчас допьем и коктейль попробуем, - объявил он. - Они тут варганят вполне приличного "Тома Коллинза".
- Что это, "Том Коллинз"?
Эрик снова рассмеялся, хотя Джеймс не думал шутить. Внезапно Эрик спросил серьезно:
- Девушка у тебя есть?
- Ну да, - машинально ответил Джеймс. - В смысле, дома.
- Как зовут?
- Джейн. Джейн Эллис.
- Красиво, - одобрительно сказал Эрик. - Хорошенькая?
- Вроде бы, да.
- Черт! Мне бы хорошенькую! - сказал Эрик. - Уж с месяц ни одной хорошенькой.
- Целый месяц? - произнес Джеймс автоматически. - Надо же!
- Итальяночку бы мне в самый раз. Хотя, если язык не знаешь, никакого толку. - Эрик поднял стакан. - За союз и сотрудничество, за начало нашей дружбы и за Джейн!
Джеймс поднял свой:
- Per cent' anni, как говорят итальянцы!
Он презирал себя, что в разговоре снова возродилась легенда о несуществующей невесте. Но если работа его чему и научила - то тому, что раз уж начал врать, останавливаться уже нельзя.
А, пусть! Здесь, в "Зи Терезе", греясь в теплых лучах Эрикова оптимизма, окрыленный удачей операции против черного рынка, Джеймс с изумлением открыл, что боль измены, изводившая его столько времени, уже не так его тяготит и что он почти готов представить себе свое будущее, где присутствие Джейн вовсе необязательно.
Когда они подходили к стойке, чтобы заказать себе коктейль, Джеймс заметил знакомую физиономию. "Слон" Джеффрис в одиночестве трудился над тарелкой с внушительным количеством морских ежей.
- А, это ты, - отозвался мрачновато на приветствие Джеффрис.
- И как деликатес? - осведомился Джеймс.
- Так себе, - кивнул Джеффрис на блюдо перед собой. - Элена заставляет. Считается, что здорово возбуждает.
Только сейчас Джеймс заметил вокруг глаз у Джеффриса темные круги. С шеи у него свисала иконка в виде медальона. Джеффрис, не глядя, тронул иконку.
- И это она тоже… Все из-за тебя, - добавил он угрюмо.
- Из-за меня? Почему это?
- Научил Элену всяким английским словам. Раньше можно было притвориться, что не понимаю, и все было замечательно. Теперь куча проблем. - Джеффрис отодвинул от себя тарелку. - Ну и дрянь! Видеть эту пакость больше не могу.
Глава 13
Джеймс все еще пребывал в радужном настроении, когда они с Эриком отправились допрашивать арестантов, захваченных во время облавы на Виа Форчелла.
По дороге заглянули к Дзагарелле в "Подджо Реале" и обнаружили его, невозмутимого, как и прежде, за роскошным завтраком. Его камера - не камера, скорее многокамерный люкс, - превосходила размерами квартиру Альджизы Фьоре. Один из тюремщиков застилал ему чистым бельем постель. Джеймс отметил, что заключенный сидит в свежевыстиранной рубашке.
- Пришли меня освобождать? - спросил он.
- Расследование еще не завершено, - сказал Джеймс. - Будете содержаться здесь до его окончания.
Дзагарелла промокнул губы салфеткой.
- Весьма сомневаюсь, - самодовольно произнес он. - Признаться, я удивлен, что вы еще здесь. Я полагал, что к этому времени вас уже откомандируют из Неаполя.
- Возможно, для вас это сюрприз, но союзная военная администрация действует не по тем правилам, к которым вы привыкли.
- Как я понимаю, - сказал Дзагарелла, - вы намекаете на вашу пресловутую неподкупность, которая, кстати сказать, уже обошлась мне в кучу денег.
Тюремщик, покончив с уборкой постели, принес тазик с водой, помазок для бритья и вспененное мыло, которое принялся с энтузиазмом накладывать на щеки заключенного.
- Не грех бы вам помнить, - продолжал аптекарь, - что мы, неаполитанцы, в оккупации не впервые. Тут были и арагонцы, и австрийцы, и Бурбоны, и итальянцы - да-да, даже итальянцы, - и немцы… А теперь, вот, союзники. Словом, как видите, опыт у нас богатый.
Тюремщик провел бритвой по щеке Дзагареллы. Аптекарь, заурчав от удовольствия, прикрыл глаза и сделал легкую отмашку Джеймсу с Эриком, чтоб удалились.
- Я бы с громадным удовольствием засадил этого типа за решетку, - сказал Джеймс, когда они вышли из тюрьмы.
- Он уже за ней, - заметил Эрик, - и, признаться, особых неудобств не испытывает.
- Они так носятся с ним потому, что он им внушил, будто скоро выйдет. Вот предъявим ему обвинение, будет вести себя по-другому.
- Послушай, Джеймс, - сказал Эрик, - ты знаешь, скольким бандитам с тех пор, как мы здесь, в Неаполе, удалось предъявить обвинение?
- Скольким?
- Троим, - хмуро бросил Эрик. - Документы исчезают. Свидетели не являются или в последний момент меняют свои показания. У одного во время показаний случился припадок эпилепсии, и как свидетеля его отстранили. Или, бывает, обвиняемый представит впечатляющие свидетельства, как во время войны он активно работал на Сопротивление, и получается, ему впору медаль вешать, а не в тюрьму сажать. Мало того, потом оказывается: либо судьи не все в показаниях учитывают, либо в тюрьмах почему-то замки негодные. А еще случается, что ребят из контрразведки отсюда переводят, если шепнуть кому надо. Этот Вито Дженовезе, что всем черным рынком заправляет, имеет связи в самых верхах союзной военной администрации, самых что ни на есть. Говорят, когда генерал Кларк впервые прибыл в Неаполь, захотелось ему испробовать всякие дары моря. Ну, а все лодки из-за мин затащили на берег. Так этот Вито в честь приезда генерала устроил грандиозный пир, попросту своровав всю рыбу из неаполитанского аквариума. Вскоре после этого получил должность официального советника при высшем командовании. Если такой тип, как Дзагарелла, окажется у него под крылышком, мы вряд ли что сможем с ним поделать.
В Квестуре, главном полицейском управлении, Джеймс пояснил, что они намерены допросить подозреваемых, захваченных во время рейда на Виа Форчелла. После долгой бумажной возни их препроводили к камерам, которые оказались пустыми, а во внутреннем дворике сидел всего один дряхлый старик.
- В чем дело? - возмутился Джеймс. - Где остальные?
Сопровождавший их полицейский недоуменно пожал плечами:
- Какие остальные?
- Вчера на Виа Форчелла торговали десятки людей. Где они все?
Увидев, что от полицейского ему ничего не добиться, Джеймс спросил у старика:
- Сколько тут было народу, когда тебя привели?
- Человек двадцать или тридцать.
- Куда же они подевались?
- Все ночью ушли, - уныло сказал старик. - И я бы тоже ушел, да на штраф у меня денег нет.
- Какой еще штраф?
- Пятьдесят лир. - Старик развел руками. - Я всего-то сборщик металлолома. Откуда мне взять пятьдесят лир?
- Старик не то болтает, - отозвался с каменным лицом полицейский. - Никого мы не штрафуем. Если хотите, можете проверить записи.
- За что сидит старик? - вздохнув, спросил Джеймс у полицейского.
- Сбывал медный телефонный провод.
- К пенициллину отношение имеет?
- Вроде, нет.
- Вы уж, пожалуйста, - сказал старик, - мне б отсюда поскорей выйти. Жена у меня, понимаете, слаба здоровьем, а поблизости никто не живет. Боюсь, если меня не выпустят, ей некому даже будет сготовить поесть.
Полицейский принес моток телефонного провода.
- Это нашли при нем.
- Я же немецкий провод срезал, - гордо вскинулся старик. - Ведь его можно, так ведь? Мы же против немцев.
Джеймс перевел Эрику то, что сказал старик. Тот поскреб в затылке.
- Так было до прихода союзных войск. Мы разбрасывали листовки, призывая итальянцев наносить немцам всяческий урон. Но когда сюда вошли, то, естественно, надобность резать провод уже отпала, теперь мы сами можем им воспользоваться.
- Вот! - Старик вытащил из внутреннего кармана потрепанную листовку и с гордым видом протянул ее Джеймсу. - Видите? Тут говорится, чтоб резали провод. Дадут мне за это медаль?
- Больше резать провод нельзя, - объяснил ему Джеймс. - Теперь это наш провод.
- Он же немецкий!
- Ну да, но… - Джеймс вздохнул. - Ладно, неважно.
Стоявший перед ними старик, очевидно, совершенно запутался в происходящем.
- Почему бы не выпихнуть его отсюда? - предложил Эрик.
- Нет, нельзя, - твердо сказал полицейский. - Он обвиняется в порче союзного военного имущества. За такое положено до десяти лет тюрьмы.
- Что ж делать-то? - спросил Эрик.
- Тут мы мало что можем, - хмуро сказал Джеймс. - Формально это не наше дело.
Они узнали у старика, где находится его деревня; оказалось, где-то южнее Неаполя. Вернувшись в свою штаб-квартиру, Джеймс скатил мотоцикл армейской контрразведки со стойки, спустил его по каменной лестнице вниз и газанул. Главная магистраль, выводившая из города, была очищена от завалов, по нему ползла уже пара трамваев. Похоже, в местный обычай входило, чтобы водитель двухколесного транспорта непременно, уцепившись за трамвай, тащился так по возможности дольше, дабы сэкономить бензин и не перетрудить ноги. Наконец Джеймс с облегчением вырвался за пределы города и оказался в сельской местности. В этот замечательный весенний день, подставив лицо солнечным лучам, можно было вообразить, что война где-то далеко, за тысячи миль отсюда.
Проносившийся мимо пейзаж и по сей день, вероятно, не слишком изменился со времен Средневековья. Ухоженные поля, согнувшиеся в три погибели женщины, работавшие там, были в тех же бесформенных черных платьях и платках, какие, должно быть, носили еще во времена Боккаччо. Изредка встречался в качестве подсобной силы бык или мул, хотя в основном тут трудились вручную.
Наконец Джеймс разыскал деревню, которую назвал старик, и, расспросив вокруг, нашел дом. Тот стоял на отшибе среди заросших сорняками участков: старик, подумал Джеймс, теперь, должно быть, слишком стар, чтоб их обрабатывать. Небольшие кучи металлолома - корпус обгоревшего грузовика, пара кусков искореженного металла от немецкой бомбы, пустой ящик из-под американских боеприпасов, - свидетельствовали о его новом промысле. Кучи застыли среди зловещей тишины. Весь дом, если не считать двух пристроенных комнатенок, был величиной не более хлева. Джеймс постучал в дверь. Крикнул: "Эй!" Ответа не последовало.
Он толкнул дверь и вошел в дом. Когда глаза свыклись с мраком, он различил кровать под окном, прикрытую тряпьем. Небольшая выпуклость над тряпьем постепенно выявила контур иссохшего старушечьего лица. Глаза, подернутые призрачной катарактой, слепо, не мигая, уставились в потолок.
- Buongiorno, signora, - тихо сказал Джеймс.
Женщина не шелохнулась, будто не слыхала.
Джеймсу показалось, что она при смерти. Он заглянул на кухню: там ничего съестного не было и в помине.
- Что, вы сказали, намерены предпринять? - Майор Хеткот в изумлении уставился на Джеймса.
- Я хочу, сэр, просить итальянцев, чтоб они его освободили, - сказал Джеймс. - Даже если он совершил что-то противозаконное, хотя это весьма спорно, его стоит освободить из чувства сострадания.
- Из чувства сострадания? - багровея, повторил майор. - Слушайте, капитан, в данный момент в шестидесяти милях отсюда более пяти тысяч наших солдат гниют в своих окопах по грудь в холодной воде под нескончаемым немецким обстрелом, не имея возможности даже встать и помочиться, чтобы не схлопотать в лоб пулю снайпера. Спросите их, что они думают о сострадании!
- Мне известно, сэр, как тяжело сейчас на передовой. - Майор недоверчиво крякнул, но Джеймс продолжал: - И все же, несомненный долг военной администрации придерживаться справедливости. А человек этот арестован без всяких на то оснований.
- Арестован его же соотечественниками итальянцами!
- Но в результате нашей операции…
- Которая, судя по вашему рапорту, потерпела полный крах! - парировал майор.
Джеймс смолчал.
- Неужели вам так-таки нечего предъявить этому аптекарю Дзагарелле? - вздохнув, произнес майор, переводя взгляд с Джеймса на Эрика.
- Нечего, сэр… - пробормотал Эрик.