- Насколько я понимаю, в результате его выпустили из заключения?
- Так точно, сэр, - сквозь зубы процедил Джеймс.
- Выходит, вы признали, по меньшей мере, одно задержание незаконным, - язвительно бросил майор.
- Так точно, сэр.
- Таким образом, выставив на явное посмешище союзную военную администрацию. - Майор указал на дверь: - Выметайтесь вон, Гулд. И вы, Винченцо. Постарайтесь оба как можно дольше не показываться мне на глаза.
- Слушаюсь, сэр, - сказал Джеймс и робко добавил: - Насчет того расхитителя провода, сэр…
Майор сверкнул на него глазами:
- Позвоню куда следует, хотя, ей-богу, у меня полным-полно куда более важных дел.
В тот вечер Маллони появился, как обычно, ровнехонько в семь. Но, церемонно ударяя в гонг, он явно еле сдерживал переполнявшее его ликование. Все прояснилось, едва он стал расставлять фаянсовую посуду: вместо обычных плоских тарелок, на которых подавалась "Тушенка с овощами", британским офицерам были предложены суповые миски.
- Эй, Маллони, в чем дело? - спросил Керник.
- Эта зуп, - произнес не без гордости Маллони. - Мясе зуп.
Выйдя из комнаты, он вернулся затем с треснутой супницей такой громадной, что едва удерживал ее в руках. Размером и формой супница напоминала немецкую морскую мину. Но едва Маллони приподнял крышку, Джеймс увидел, что внутри - кто бы сомневался! - темнела вязкая жижа, чем-то напоминавшая пиво "Браун Виндзор".
- Что-то новенькое, - одобрительно прокомментировал Уолтерс. - Молодец малый, старается.
Маллони переходил от одного к другому со своей супницей. Но по мере того как суп разливался, странная тишина воцарялась за столом. Исследуя содержимое своей миски, Керник буркнул: "М-да…"
Черпая себе суп, Джеймс отметил его необычную консистенцию. Наполовину он состоял из желеобразной массы, наполовину из совершенно ненасыщенной жидкости. Вглядевшись попристальнее, Джеймс понял, что Маллони создал этот суп путем нехитрого трюка, - использовав меньше жестянок "Тушенки с овощами", чем обычно, но разбавив содержимое значительным количеством теплой воды.
- Мясе зуп с овощны шарик, - важно объявил Маллони, разлив суп по мискам. - Приятны аппетит.
Учтивые до несокрушимости британские офицеры послушно взялись за ложки и погрузили их в миски.
Вскоре стало очевидным, что "мясе зуп" Маллони столь же отвратителен на вкус, как и на вид. Разведенные водой консервированные помои не имели ни малейшего вкуса, но при этом странным образом усугублялось гадкое ощущение склизкой прогорклости. Словом, как в отчаянии отметил про себя Джеймс, это было истинно мерзостное завершение истинно мерзостного дня.
Глава 14
Написав в Неаполь родным Энцо, что ей сообщили о его гибели, Ливия, однако, ответа не получила.
Когда мясо Пупетты было съедено, семейству Пертини пришлось примириться с тем, что еды уже почти не осталось никакой, кроме моццареллы, которую готовили каждый день из молока Пришиллы. В обычные времена, продавая этот сыр, они вполне могли бы обеспечить себя другим необходимым провиантом - например, мукой, солью. Но вывезти сыр было не на чем, потому приходилось съедать его самим, чтобы не пропадал. Порой казалось просто бессмысленным гнуть спину и трудиться ради того, что все равно придется выбрасывать, но Пришиллу все же доить было необходимо, чтоб у нее не воспалялись сосцы.
Мысли о тракторе, которого не было, изводили Ливию постоянно. Был бы трактор, можно было бы отвозить сыр на рынок. С трактором можно и землю пахать, и хоть как-то восстановить свои потери.
После того, как до деревни дошли слухи о гибели Энцо, Альберто неделю выжидал, потом возобновил свою атаку с новой силой. Будто в насмешку над их нищетой, он заявился к ним однажды днем в роскошном новом "бугатти". Высвободив из-за руля тучное тело, поднес Ливии белую булку - такую она не видала уже несколько лет. Хотела было отказаться, но, вспомнив об отце и о Маризе, поняла, что теперь не время проявлять волю и характер. Подавив гордость, она потянулась за хлебом, в намерении с почтением его принять. Альберто победно ухмыльнулся. Ливия бросила:
- Хочу, чтоб ты знал, Альберто. Я беру у тебя хлеб, потому что вынуждена взять, но постель с тобой делить не стану.
Улыбка не исчезла с физиономии Альберто. Он быстро подтянул хлеб к себе, как мальчишка, который игрушкой дразнит сестренку. Но, увидев, как ее рука невольно потянулась следом, рассмеялся и протянул ей хлеб.
- Однажды ты поймешь, что и тут у тебя выбора не будет, - тихо проговорил он. - Птичку таким же манером подлавливают. Сначала сыплешь ей крошки, чтоб приучилась клевать с руки. Потом - хап!
Он сжал руку в кулак.
- Альберто, - устало сказала Ливия. - Зачем тебе я? Чего тебе еще не хватает? Полно девчонок, бери любую.
Он придвинулся к ней близко, так близко, что она ощутила на своей щеке его дыхание. Рука, скользнув, обвилась вокруг нее.
- Ясное дело, полно. Но я решил, что мне ты нужна, а главное - всем вокруг про это известно. Если я опозорюсь, меня поднимут на смех. А при моем положении насмешки - совсем ни к чему. Я должен, Ливия, тебя заполучить.
Его крупные, мясистые губы и жесткие усы коснулись ее уха, язык похотливо потянулся лизнуть мочку. Ливию передернуло, но по его рычанию она поняла, что ее сопротивление возбуждает его сильнее, чем молчаливое согласие. Мариза права, подумала Ливия: не нужны ему мои чувства, ему надо взять меня с боем. Ей вспомнился солдат, державший ее за руки, когда Пупетта истекала кровью, вспомнилось, как возбудило его то, что она сопротивлялась, как даже и офицера проняло, наблюдавшего за этой сценой. Что это приключается с мужчинами на войне, отчего им так сладко внезапно почуять свою власть? И уже, испытав вкус власти, смогут ли они когда-нибудь от этого отказаться?
Глава 15
Что было крайне удивительно, Джеймс столкнулся наконец с юной неаполитанкой, чья репутация оказалась поистине безупречной.
По означенному адресу в пригороде Вомеро обнаружился элегантный дом. Когда Джеймс пришел туда с проверкой, его провели в гостиную, обставленную с большим вкусом и явно свидетельствующую о достатке. Эмилия ди Каталита-Госта была помолвлена с неким штабным офицером; она немного говорила по-английски и была явно хорошо образована. Нежной миловидностью она чем-то напоминала Джейн. Тут же оказался и ее родитель, представительный господин лет шестидесяти в безупречном костюме. Он поведал Джеймсу о семейных поместьях в Тоскане, которые в данный момент, увы, оказались отрезаны линией фронта, - и вскоре они оба обнаружили общий интерес к творчеству Данте.
Было приятно оказаться в обществе цивилизованных людей. Когда наступили сумерки и стало ясно, что Джеймсу пора уходить, он воспринял это даже с некоторой досадой. И постарался деликатнее намекнуть отцу, что его рапорт не создаст ни синьорине Каталита-Госта, ни ее жениху никаких проблем, а ей самой пожелал долгого и счастливого семейного счастья. С равной деликатностью родитель кивнул, свидетельствуя, что все понял.
Джеймс перед уходом попросил разрешения слегка осмотреть дом. Отец Эмилии несколько замялся:
- Увы, во время оккупации здесь квартировались немецкие офицеры, - робко сказал он. - Мне бы не хотелось показывать вам комнаты в том виде, в каком они их оставили. Однако был бы рад, если бы вы оказали мне честь и недели через две пожаловали бы к ужину, когда все здесь вернется в прежнее состояние.
Джеймс проявил понимание, и они твердо условились встретиться через две недели.
- Да, вот еще что, - сказал синьор ди Каталита-Госта. - Хотел просить вас об одной любезности, правда, мне так неловко злоупотреблять вашим вниманием.
Джеймс заверил его, что он всецело готов оказать ему услугу.
- Не хотелось бы, разумеется, как-то влиять на ваш рапорт. Но если он и в самом деле окажется благоприятным, как мы смеем надеяться, то… моя дочь, а она у меня очень набожна, очень бы желала венчаться в первый день Великого Поста. По некоей традиции люди благородных семейств венчаются именно в этот день в кафедральном соборе. - Он развел руками. - Так было и со мной. Видите ли, всего лишь традиция, но я знаю, это бы так много значило для матери Эмилии, упокой Господь ее душу.
До первого воскресенья Великого Поста оставалось меньше недели.
- Я попробую несколько ускорить разрешение, - пообещал Джеймс.
Синьор ди Каталита-Госта поклонился.
- Вы очень добры.
- Что вы, что вы! Просто приятно во всей этой неразберихе сделать хоть что-то полезное.
Возвращаясь вниз под горку к Палаццо Сатриано, Джеймс испытывал благостное воодушевление, которое не смогло испортить даже едва теплая "Тушенка с овощами" Маллони.
В шесть утра в воскресенье его разбудил телефонный звонок. Звонил майор Хеткот. Он сразу перешел к делу.
- Что вам известно про толпу у кафедрального собора?
- Понятия не имею про толпу у собора.
- Военные полицейские опасаются, что это может перерасти в массовые беспорядки. Не изволите ли взглянуть?
Телефон отключился.
Джеймс оделся и сбежал вниз. Прикинув, если и в самом деле возможны массовые волнения, то лучше наблюдать за происходящим из джипа, чем с мотоцикла, он пошел будить Эрика.
Американец просыпался после подпития, и Джеймсу пришлось приложить некоторые усилия, чтоб втолковать ему, что выезд к возможному месту массовых волнений гораздо важней чашки утреннего кофе. Но и без кофе ушло целых четверть часа, прежде чем хмурый Эрик уселся наконец за руль, и они вдвоем покатили к собору.
У самого собора путь им преградила плотная толпа народу. Пока Эрик проталкивался со своим джипом вперед, Джеймс с изумлением смог убедиться, что вся толпа преисполнена глубокой скорби. Женщины рыдали и рвали на себе одежду. Пожилые мужчины грозили небесам кулаком. Молодые девицы с повязанными платком головами что-то бессвязно лепетали или истерически орали друг на дружку. Среди толпы, как отметил Джеймс, было немало монашек и священников, повсюду люди осеняли себя крестным знамением. Все это выглядело весьма загадочно.
Внезапно Джеймс заметил знакомую физиономию. Велев Эрику притормозить, он распахнул дверцу джипа:
- Доктор Скотерра, залезайте!
Адвокат слегка смешался, будто его застали за каким-то непристойным занятием. Но все же вскарабкался в джип и поспешил захлопнуть за собой дверцу.
- Вы бы лучше вернулись, - бросил он.
- Почему? Что, так опасно?
- Для вас? Немного, пожалуй. Толпа слишком возбуждена. Но в данный момент я больше забочусь насчет себя. Лучше бы меня рядом с вами никто не видел после вашей опрометчивой попытки призвать к порядку торговцев пенициллином.
- А, так вы уже слыхали… - отозвался Джеймс.
- Друг мой, - сказал пренебрежительно доктор Скотерра, - события того дня уже преобразились в изящную балладу, которая распродается в городских скверах по пять лир за листок. Ваше имя поминается непрерывно, и отнюдь не в лирических строках, но подхватывается всеобщим хором, при этом сопровождаясь определенными жестами, которые неизменно вызывают всеобщее ликование. Вы ведь помните, я не советовал вам в данный момент затевать эту операцию. А теперь, могу я сойти?
- Что здесь происходит? - спросил Эрик, подавая назад.
- Разжижение крови.
Должно быть, эти слова друзей несколько огорошили, потому что доктор Скотерра поспешил добавить:
- Крови святого. Известная реликвия, она хранится в особой часовне в соборе. Дважды в год, абсолютно регулярно, высохшая кровь превращается в жидкость. В случае, если, как в данный момент, кровь превращается в жидкость в неположенное время, это означает, что Неаполю грозит страшная беда.
- То есть, страшней, чем немецкая оккупация, чем мобилизация ваших парней на войну с Россией и чем бомбежка Неаполя тремя различными армиями?
- Разумеется, это чистейший предрассудок, - глухо отозвался доктор Скотерра, - которому всякий образованный, как я, человек не придает ни малейшего значения.
- Может, вы сегодня слишком рано встали?
Доктор Скотерра фыркнул.
Эрик остановился у края тротуара и выключил зажигание.
- Все-таки лучше пойдем взглянем.
Джеймс с Эриком протискивались сквозь толпу к боковому входу в собор. Внутри спокойней не было - воющее людское море слепо, но с ощутимым накалом, колыхалось из стороны в сторону Наконец обнаружился священник.
- Это наш святой, - скорбно изрек он. - Это его кровь. Несомненно, грядет великий огонь, и в нем погибнут многие.
Его слова вызвали в непосредственной близости истошные рыдания. Тут священник просветлел.
- Но все же, - громко изрек он, давая знак другому священнику, появившемуся из ризницы и державшему под самым носом, как продавщица сигарет у киношки, лоток, - может статься, что мощи одного из христианских мучеников не оставят того, кто истинно верит.
Толпа рванула к священнику с лотком.
Пробившись сквозь толпу, Эрик с Джеймсом разглядели на подносе какие-то мелкие белые предметы.
- Если не ошибаюсь, - сказал Эрик, взяв один и рассматривая, - это человеческие останки.
- Мощи, синьоре, мощи ранних мучеников-христиан, - подтвердил священник. - Может взять каждый, кто пожертвует пятьдесят лир на церковные нужды.
- Есть тут в округе катакомбы? - спросил Джеймс у Эрика.
- Полно. И все сплошь забиты костями.
Они снова перевели взгляд на поднос.
- Должно быть, и священникам кушать надо, - сказал Джеймс.
- Да пошли они… - ухватив одного священника правой, другого левой рукой, Эрик поволок их к ризнице, бросив Джеймсу через плечо. - А ну-ка поглядим, что там у них за кровь!
Святая кровь содержалась на дне восхитительной серебряной раки, которую, в свою очередь, благоговейно сжимал в руках еще один священник.
- Скажи им, если они с этим делом не уймутся, пусть сами на себя пеняют, - бросил Эрик.
Джеймс перевел, но священники только руками развели.
- Это не мы, это святой, - сказал один. - Он пытается предупредить нас о беде.
- Все, хватит этой хренотени! - Дернув из кобуры пистолет, Эрик наставил его на священника, державшего раку. Остальные синхронно перекрестились. - Скажи ему, если через пару минут эта кровь не разжижется, получат для раздачи по кусочкам еще одного христианского мученика.
- Ты убежден, что поступаешь лучшим образом? - спросил Джеймс.
Эрик грозно взмахнул пистолетом.
- Скажи, что я еще даже кофе не пил и что я зол как черт.
- Послушай, по-моему, ты ведешь себя - хуже некуда, - нервно проговорил Джеймс.
- По-твоему, эта кровь разжижается сама собой?
- Скорее всего, нет, но мы с тобой сюда явились, чтобы не допустить беспорядков, - заметил Джеймс. - И, по-моему, все-таки убивать священника в кафедральном соборе в момент священного таинства и в присутствии тысяч свидетелей, большинство из которых уже крайне возбуждено, никак не отвечает нашей задаче. В особенности, если учесть, что нас здесь всего двое.
- Считаешь, я должен убрать пистолет?
- Да, я считаю именно так.
- По-моему, эта кровь через пару минут перестанет быть жидкостью, если этот священник оставит ее в покое. Он все время ее встряхивает, вот она и разжижается.
- Вполне возможно, - согласился Джеймс, - только итальянцы в это верят, и это их дело.
- Ну и как ты считаешь нам надо поступить в данной ситуации?
- В общем, - сказал Джеймс, - по-моему, священники уже обо всем позаботились. Они, судя по всему, сначала позволили толпе прийти в крайнее возбуждение, но также предложили и решение, вынося эти мощи. До тех пор, пока мощей у них хватает, а, судя по всему, этот запас неиссякаем, похоже, в конечном счете все будут счастливы.
С некоторой неохотой Эрик спрятал пистолет.
- Примите наши извинения, - сказал Джеймс священникам. - Мой друг не успел позавтракать.
Священники поглядели на Эрика с сочувствием. Один порывисто сделал шаг к Джеймсу и вложил ему в верхний карман кусочек мощей.
- Это убережет вас от грядущего пламени, - прошептал он, - как и вы уберегли нас от этого голодного американца.
Все церемонно обменялись рукопожатиями, а священник с ракой благословил Эрика.
- По стечению обстоятельств, - сказал Джеймс, когда они уже собрались выйти, - мне кажется, я знаю одну вашу прихожанку, она сегодня венчается здесь. Ее зовут синьорина Эмилия ди Каталита-Госта.
На лицах священников появилось недоумение.
- Как вы сказали? - переспросил один.
- Эмилия ди Каталита-Госта. Она сегодня здесь, в кафедральном соборе, сочетается браком с офицером английского штаба.
- Сегодня это исключено, - покачал головой священник. - В этот день Великого Поста это невозможно.
- Но, как я понял, такова традиция. Девушки из почтенных семейств венчаются именно сегодня и именно здесь.
- Напротив, - возразил священник. - Сегодня, как и все последующие дни этой недели, венчания в этом соборе не производятся.
Когда они с Эриком подходили к джипу, Джеймс задумчиво произнес:
- Кажется, я снова оказался fotutto.
- В каком смысле?
- Точно сказать не могу, но, чтобы внести ясность, по-моему, мне стоит нанести визит синьорине ди Каталита-Госта.
- Вот суки! - вдруг рявкнул Эрик.
- Ты что?
Эрик ткнул пальцем:
- Как теперь ехать!
Их джип стал приблизительно на фут ниже, чем был, когда они его оставили, поскольку лишился всех своих четырех колес. Верхний прожектор, дворники, да и само ветровое стекло, а также дверцы, верх, мотор и сиденья - все испарилось. От машины остался чистый скелет, одна оболочка.
- Есть у тебя, Джеймс, в кобуре пистолет?
- Да. А что?
- Умоляю, пристрели меня лучше сейчас. Иначе это непременно сделает наш начальник по снабжению.
Понадобилось несколько часов, чтобы утрясти дела с заменой раскуроченного джипа. Отказавшись от предложенного Маллони colazione inglese, английского завтрака, под которым, как Джеймс уже по опыту знал, подразумевалось содержимое банки "Тушенки с овощами" - теперь зажаренное на сковородке и превратившееся в ломкий, подгорелый блин, затем чуть подогретый в кастрюльке, Джеймс сел на мотоцикл и покатил к элегантному домику в Вомеро, где встречался с синьориной ди Каталита-Госта и ее отцом.
Дверь оказалась не заперта, и он вошел в дом. Внутри было очень тихо. Джеймс, не нарушая тишины, прошел в комнату, где проходила их беседа. Она значительно опустела по сравнению с тем днем. Впечатляющие картины, громоздкая мебель, антиквариат - все исчезло, и взамен появилась новая, крикливая обстановка в стиле "арт-деко". На одном из кресел распласталось мужское пальто. В конце комнаты за дверью ухо Джеймса уловило некое движение.
Он подошел к двери, открыл ее. На полу перед ним тощая мужская задница ритмически вздымалась и опускалась между раздвинутыми женскими ногами.
- Ах, простите! - воскликнул Джеймс, попятившись.
И окаменел. Оба, и мужчина, и женщина, встрепенулись на его голос. Мужчина, энергично предававшийся любви с Эмилией ди Каталита-Госта, был не кто иной, как ее собственный папаша.