Глава 29
- Мне нужно съездить домой, - объявила Ливия однажды вечером. - Надо сыру еще привезти и проведать, как там сестра и отец.
- Если хотите, могу подбросить вас на мотоцикле, - сказал Джеймс, стараясь не выдать свое волнение. - Ну и, э-э-э… Амальфи, например, симпатичное местечко, правда? Можно было б на день туда подскочить.
- Спасибо, - отозвалась Ливия. - Было бы здорово.
Я ей нравлюсь, думал он, вне себя от счастья. Я ей определенно нравлюсь. Мы едем на прогулку.
В очередной жаркий день они покатили в сторону Везувия. Пропитавшаяся солнцем округа обдавала их волна за волной ароматами померанцевого цвета, мирты, цветущего тимьяна и особым запахом выжженной на солнце дорожной пыли. То тут, то там попадались рытвины, и Джеймс намеренно поворачивал руль в самый последний момент, просто чтоб с трепетом почувствовать, как руки Ливии крепче вцепляются в него. Может, потому итальянцы такие плохие водители, подумал Джеймс, что им всякая езда вроде забавы. Он резко крутанул руль, объезжая самую глубокую воронку от бомбы, и Ливия его ущипнула.
- Ой-ой! - с шутливым негодованием воскликнул он.
- Рулите как следует! - выдохнула она ему прямо в ухо.
- Хотите сказать, на английский манер? - выкрикнул он, но все-таки слегка сбавил скорость.
Ливия старательно проговорила по-английски:
- Скажити пажялста, какой платформи ходи поэс на Рома?
Эрик одолжил ей на время "Современного Карманного Полиглота", с помощью которого она учила английский путем обратной дедукции. Разумеется в английской его части не содержалось никаких фонетических пояснений, и, чтобы выправить произношение, она постоянно вворачивала в разговор почерпнутые в книжке диалоги, которые к самому разговору имели самое отдаленное отношение.
- Вот платформа, с которой отходит поезд на Рим! - крикнул Джеймс ей на выручку, обводя рукой сверкающее море.
- Ни можити ливи памочи понести чему дани?
- С радостью помогу вам нести чемодан!
- Что бы вы тина платформи нада билетку пить, - решительно произнесла она.
- Значит, покупаю билет! - радостно проорал он. - Куплю целую кучу билетов!
Проехали дорожный знак "Помпеи". Это несколько миль в сторону, но Джеймс все же спросил, не против ли Ливия, если они туда заглянут.
Они покатили по дороге на Toppe Аннунциата до очередного небольшого знака, указывавшего поворот на узкую дорожку, приведшую их к скоплению обшарпанных домов. Дома были современной постройки: римский город находился непосредственно позади за небольшим подъемом; весь изрытый раскопками, он даже и через два тысячелетия выглядел куда солиднее, чем его современный собрат.
Джеймс выключил двигатель. Вокруг ни единой живой души. В пыли, подняв заднюю лапу, энергично чесался какой-то пес.
- Бывали здесь прежде? - спросил Джеймс.
- Нет, - сказала Ливия, оглядываясь вокруг. - Они его отрыли только лет десять как, при Муссолини.
Сам масштаб города поражал своим размахом. Джеймс не ожидал, что он окажется таким огромным, - настоящий город, начисто уничтоженный горой, высившейся за ним. Форум, большие здания - по-видимому, городские службы, частные дома, выходящие на улицу всего лишь одной дверью, но переходившие в громадные, окруженные колоннами, дворы; план города не слишком отличался от других виденных им итальянских городов: с форумом вместо пьяцца и храмами вместо соборов.
На каждом шагу слепки жителей города. Несмотря на прошествие стольких веков в их облики впечаталось состояние ужаса и отчаяния. Один окаменел, прижимая что-то к лицу, возможно, кусок материи, чтоб легче было дышать. Другой, упершись в стену, лежал, в ожидании смерти, прикрыв голову руками, как будто укрываясь от сыпавшихся с неба ударов. А еще один пытался заслонить от чего-то свою спутницу, и так и погиб, обвив ее руками, защищая.
- Eh, signori, - раздался скрипучий голос.
Голос принадлежал очень древнему старцу, как видно, некоему стражу, стоявшему в дверях. Он говорил, еле ворочая языком, но все же сумел донести, что за небольшую плату сможет им обоим показать раскопки. Общество старика Джеймсу вовсе не улыбалось. Он сунул старику несколько лир, сказав, что они предпочитают осмотреть все сами, на что старик ухмыльнулся и махнул им, чтоб следовали за ним.
- Хочет нам что-то показать, - сказала Ливия. - Лучше пойти, а то не отстанет.
Миновали еще один гипсовый слепок - в дверном проеме скорчилась фигура с бесформенным мешком пожитков. Старик крякнул и залопотал что-то странное, косноязычное, указывая на небо. Джеймс уловил слова "небо" и "вернуться домой". И сообразил, что пытался сказать старик: эти люди погибли не во время бегства, а потому что решили вернуться. Должно быть, им показалось, что самое худшее уже позади, но в это время гора внезапно исторгла очередное извержение, более разрушительное, чем прежде. Но не это старик настоятельно хотел им показать. Он заковылял к небольшому домику в проулке.
- Prego, signori, - сказал он, отмыкая висячий замок и многозначительно приглашая их войти. - Di lupanare.
Джеймс испытующе взглянул на Ливию, но она, похоже, была заинтригована не меньше его. Старик как-то странно Джеймсу подмигнул и скрылся. Ливия, взглянув на стены, рассмеялась.
Фрески поблекли, но нетрудно было разглядеть, что на них изображено. С каждой стороны мужчины и женщины совокуплялись десятками разных способов. Женщина сверху, женщина снизу, женщина приставляет к губам мужской член так же привычно, как помаду, женщины возлежат с женщинами, даже группа обеих полов предается некому общему сладострастному удовольствию.
- Это же бордель! - воскликнула Ливия. - Тут, видно, можно было получить все что пожелаешь.
Только теперь до Джеймса дошло - старик решил, что ему сунули денег, чтоб показал им порнографию.
- Гадость какая, - сказал он. - Простите, Ливия.
- Нет, отчего же, - задумчиво произнесла она. - Вот это очень даже любопытно.
Джеймс невольно взглянул, куда смотрела она, и немедленно почувствовал, что краснеет. Ливия снова рассмеялась.
- Если все англичане такие, как вы, - сказала она, беря его под руку, - то англичан скоро вообще не останется.
- Счастлив, что вас развеселил, - надувшись, бросил он.
- По-моему, славное место, - сказала Ливия, когда они пошли к двери. - Здесь тебе ничего не грозит.
- Не грозит, - повторил он. - Вот красота. Жив-здоров, ничего с тобой не случится. Мечта всякого солдата.
- Бывает и случается, - сказала Ливия, внезапно помрачнев.
Она умолкла, погрузившись в какие-то свои мысли, и Джеймс понял, что она вспомнила о погибшем муже.
Покинув Помпеи, они пустились извилистыми дорогами вверх к Фишино. Джеймс невольно засмотрелся на вершину вулкана. Сегодня плюмаж дыма клонился в сторону моря, торча, как перо в громадной чернильнице. Подумалось: возможно, вот так же выглядел этот дым за несколько дней до гибели Помпеи. Наверное, ничто особо не предвещало трагедии, иначе жители не остались бы в городе.
- Вы когда-нибудь задумывались, что это может повториться? - спросил он.
- Конечно.
- И вас это никогда не толкало уехать?
- Нет, - сказала Ливия очень серьезно. - Эта мысль заставляет меня каждый день прожить как новую жизнь. Потому что одна жизнь, прожитая здесь, это десять жизней прожитых где-то еще.
Она крепче обхватила его руками, и на мгновение Джеймс впитал ее мысли. И они, и эта гора, и даже эта война, всё - лишь частица какого-то громадного замысла, какой-то таинственной силы, которая непостижимым образом подвела их обоих к этому мгновению.
Они прибыли в Фишино, Мариза и Нино встретили их радостными криками. С Джеймсом вели себя сдержанней, что он посчитал естественным, но ему показалось, что во взглядах, которые бросал на него отец Ливии из-под косматых бровей, сквозила подозрительность.
- Отец решил, верно, что вы мой парень, - шепнула Ливия, когда их проводили на кухню осмотреть моццареллу из утреннего молока. - Не волнуйтесь, я ему объясню, что это не так, правда, не стану объяснять, почему. Он у меня такой старомодный.
- Ну, как угодно… - отозвался Джеймс, несколько озадаченный.
Огромный кусок моццареллы, такой свежей и влажной, что, казалось, он все еще весь истекает молоком, был передан Джеймсу на вилке, и все смотрели с выжиданием, пока он его распробует. Он издал восторженное причмокивание - что было естественно: сыр был совершенно изумительный. Однако Ливия отнеслась к сыру более критично и все расспрашивала отца, как обстоят дела с пастбищем. Потом взяла с собой Джеймса поздороваться с Пришиллой. Завидев, кто пришел, буйволица радостно зафыркала, быстро затрусила к калитке и ткнулась громадным черным носом под мышку Ливии, рассчитывая получить сена.
- У нас буйволиц две было, - сказала Ливия, почесывая лоб Пришиллы. - Ей, бедняге, теперь грустно одной.
- А где же вторая?
Ливия взглянула на него, внезапно нахмурившись, и теперь выражение ее лица напомнило Джеймсу недавний взгляд ее отца.
- Ее убили солдаты.
- Какие, немецкие?
Она саркастически усмехнулась:
- Будто союзные прямо ангелы? Нет, немцы, когда были здесь, хоть и наделали немало бед, но не они убили нашу bufale. Это сделали союзные солдаты.
- Когда? Как это случилось?
И Ливия рассказала Джеймсу вкратце историю гибели Пупетты - и то, как солдат союзников навел на них их сосед, имевший на нее зуб, потому что Ливия не ответила на его обхаживания; и то, как у них забрали все, что оставалось съестного в доме, и то, как потом пристрелили Пупетту. К середине своего рассказа Ливии пришлось прерваться, потому что ее душили слезы.
Джеймс испытал непреодолимое желание прижать ее к себе, поцеловать. Это было совсем иное чувство, не похожее на то, что он испытывал, стремясь ее поцеловать во время воздушного налета. Тогда это было возбуждение, страсть; теперь это был страх за нее, стремление утешить, и на этот раз порыв был гораздо сильнее. Он потянулся к Ливии, обвил рукой, чувствуя, что она теперь явно нуждается в его защите, видя, как она в порыве горя прячет лицо у него на груди, Джеймс прижал ее к себе, обняв по-настоящему, обеими руками. Ливия утерла слезы об его рубашку, приподняла лицо.
- А потом кинули меня в кузов… там лежала Пупетта, мне пришлось отбиваться от этих скотов. А потом их офицер… он…
- Что?
- Их офицер пытался дать моему отцу деньги за меня, - тихо сказала Ливия.
Джеймс выпустил ее из объятий. Это было чудовищно. И хуже всего было то, что он почувствовал невольно свою к этому причастность. Неудивительно, что итальянцы ненавидят своих освободителей, думал он, если те ведут себя подобным образом. То обстоятельство, что именно офицер повел себя так, еще более усугубляло ситуацию.
- Простите, Ливия! - сказал он.
- За что? Вас ведь там не было.
- Мне стыдно за то, что случилось. Более того… я потрясен. Но, послушайте… ведь можно его отыскать! Вы не заметили по нашивкам, какого он полка? Или хотя бы номер грузовика? Я добьюсь, чтобы негодяя отдали под трибунал.
Впервые Ливия видела, как Джеймс возмущен, и, признаться, это ей даже понравилось.
- За что его под трибунал? - отозвалась она. - Это мы нарушили указ, не он. По понятиям военной администрации, мы укрывали продукты, а это считается преступлением. Любой военный может любой женщине сделать такое гнусное предложение, - она покосилась на Джеймса. - Ну, или любому мужчине, все равно.
- Одно дело предлагать деньги проститутке. Но предлагать деньги порядочной девушке…
- В наше время часто никто особой разницы тут не видит…
- Но как же так! - с жаром воскликнул Джеймс.
И тут вновь обожгла мысль, посетившая его, когда Ливия посмеивалась над картинками в lupanare, - и даже еще раньше, когда он впервые прочел книгу "Супружеская жизнь". Все его прежние представления о том, что такое порядочная женщина, пожалуй, выглядят слишком наивно по нынешним временам.
Ливия поцеловала Пришиллу в лоб, обняла ее за массивную шею, попрощалась. Когда они направились обратно к дому, она сказала:
- Вы, Шеймс, не пригласите меня куда-нибудь пообедать?
- Ну, конечно! Я и рассчитывал куда-нибудь завернуть.
- Я бы не попросила, только отец с Маризой захотят, чтоб мы остались и обедали с ними. Как бы они нас ни убеждали, что у них полно еды, надо отказаться. На самом деле, ничего у них нет - я уже успела пройтись по шкафам. Хочу оставить им деньги, которые у вас заработала, но цены здесь такие, что и на эти деньги мало чего купишь.
Ливия была права: отец и сестра упрашивали их остаться на обед, но Джеймс отказался под предлогом якобы предстоящего совещания, и вместо обеда они согласились выпить по стаканчику отцовского limoncello. Джеймс заметил, с какой тоской Ливия осмотрела все вокруг, прежде чем уехать, и понял, что уезжать ей нелегко. В определенном смысле Неаполь был для нее таким же чужим городом, как и для него. Должно быть, это чудесно, подумал он, испытывать такую привязанность к родному месту, какую он прочел в глазах у Ливии. Ни одно из мест, где он прежде жил, не вызывало в нем такого же теплого чувства. Дом для него было просто обиталищем, куда возвращаешься после учебы.
И вот началось бесконечное итальянское прощание со множеством объятий и грустных заверений в любви. Оно включало также длительный церемониал поцелуев Нино, адресованных Джеймсу. Преодолев первый шок от прикосновения к собственной щеке мужской щетинистой щеки, такого непривычного наждачного ощущения, - неужели и моя щека настолько груба, не может быть! - Джеймс неожиданно для себя почувствовал, что ему приятно это мужское объятие, раскованно-смелое и вместе с тем отечески уютное.
Он завел "Мэтчлесс", Ливия уселась сзади, а Нино с Маризой навесили на ручки мотоцикла холщовые мешки, наполненные моццареллой, плавающей в соку, чтоб сохранила свежесть. Едва они тронулись, жидкость протекла на ноги Джеймсу, а чрезмерный груз, отягощенный тайно подложенным limoncello, значительно осложнял управление мотоциклом.
Оказавшись на дороге вдоль побережья, Джеймс повернул на юг к Сорренто и Амальфи. С этой стороны склоны Везувия были круты и поросли деревьями, море часто оказывалось на сотни футов внизу, так как дорога вилась среди сплошных скал, то и дело открывая перед путешественниками головокружительные дали. Ноздри заполняли теперь иные ароматы: солено-терпкий запах моря, мешавшийся с душистыми тропическими ароматами цитрусовых рощ, которые на бесконечные мили тянулись по той стороне дороги, что была ближе к морю.
- Я просиль двумести номеро з вани, - весело произнесла Ливия, когда они неслись по дороге.
- Двухместный номер с ванной занят!
На мгновение Джеймсу сладко подумалось, почему бы не заказать двуместный номер в гостинице в Сорренто.
- У мени за коза номеро.
- Заказан номер.
- Я так и сказала.
- У меня заказан номер. Но prenotato una stanza.
- Знаете, Шемс, вы очень непонятно по-нашему говорите. Ужас, как тосканец какой-нибудь.
На приморской дороге близ Сорренто они обнаружили небольшой ресторанчик. Меню не существовало, но хозяин принес на тарелках крохотных рыбок-песчанок, обвалянных в жидком тесте, поджаренных и спрыснутых лимонным соком, еще что-то под названием, как сказала Ливия, noci di mare, несколько морских ежей и тарелку устриц. Подцепив одну устрицу, Ливия понюхала ее.
- Не пахнет, - произнесла она одобрительно. - Так определяют, свежие или нет.
Она взяла лимон, поднесенный хозяином, и с видом знатока выжала несколько капель на устрицу, потом подала Джеймсу.
- Ели когда-нибудь устриц, Еймс?
- Не думаю, - сказал он неуверенно, рассматривая сероватый, студенистый комок в капле прозрачной жидкости посреди раковины.
- Если бы ели, так бы не ответили. У нас говорят, раз попробуешь, навек запомнишь, - добавила она вызывающе, - как любовь.
- Признаться, - Джеймс тяжело вздохнул, - у меня и тут опыта маловато.
Она улыбнулась:
- Я знаю.
Джеймс поднял на нее глаза:
- Так заметно?
Он и не подозревал, что его неопытность настолько очевидна.
- Конечно. У женщины на этот счет особое чутье. - Она сосредоточилась на отборе еще одной крупной устрицы для себя. Слегка чокнулась с ним раковинкой, как будто провозглашая тост. - Меня это, признаться, совсем не волнует. Cincin!
- Cincin!
И они одновременно поднесли устриц к губам.
Солоноватая, сладковатая, с рыбным привкусом и алкогольной крепостью, устрица наполнила грудь запахом водорослей, щедро окропив рот морскими брызгами. Он непроизвольно надкусил, и тотчас вскипели и взорвались волной запахи. Не отдавая себе отчета, он проглотил устрицу и испытал уже иное ощущение, уловил иной аромат, когда мягкая бесформенная масса, перевалившись в глубь гортани, оставила после себя прохладный, еле ощутимый привкус морской воды.
Внезапно Джеймс остро ощутил, что теперь все будет не так, как прежде. Ева в своем саду надкусила яблоко. Джеймс проглотил устрицу, сидя в маленьком ресторанчике с видом на Сорренто. Его изголодавшаяся душа налилась под итальянским солнцем, точно спелая инжирина. Он громко рассмеялся. И почувствовал прилив неизбывной благодарности судьбе, поняв, что это лучшие минуты в его жизни.
- Еще одну? - Ливия протянула ему устрицу, взяла одну себе.
На этот раз он смотрел, как она ест свою, - как прикрыла глаза, когда положила в рот устрицу, как напряглись ее щеки, когда надкусила, как отозвалась шея, когда глотала, и как потом медленно она снова открыла глаза, как будто с неохотой пробуждаясь от сладкого сна.
Хозяин ресторанчика принес им вина, светло-золотистого, прохладного. У них было всего по четыре устрицы, и когда те были съедены, они переключились на cecinella. После мягких бесформенных устриц тут было все наоборот: твердые, ломкие скелетики, вкус у которых сосредотачивался в корочке - хрустящий привкус чеснока и чили полностью растворялся во рту. Морские ежи - было опять-таки нечто иное; соленые и жирные, они имели экзотический вкус. Трудно было поверить, что он думал когда-то, будто морские ежи - средство от воздержания. После им подали не заказанное ими блюдо крохотных осьминогов, тушеных с томатами в вине, смешанном с густой, темной защитной жидкостью кальмаров.
На десерт хозяин подал им два персика. Со сморщенной кожей и местами даже побитые, зато мякоть, когда Джеймс разрезал ее ножом, оказалась неповрежденной, изумительно спелой и удивительно темной, почти черной. Джеймс уж приготовился положить ломтик себе в рот, но Ливия его остановила:
- Не так! Вот как у нас едят персики.