Джеймс взял из ее рук стакан, отпил. Натуральный сладкий лимонный сок приятно освежал. Джеймс заметил, что Ливия не спешит уходить и, похоже, склонна поболтать. В последние дни она явно стала относиться к нему благосклонней. Чуть раньше эта мысль заставила бы его радоваться и торжествовать. Сейчас лишь усугубила его скорбь.
- Как дела? - угрюмо спросил он.
- У меня? Замечательно. А знаете, - сказала Ливия как бы между прочим, - я тут подумала… у меня в Неаполе много друзей. В смысле, мужчин. Неплохо бы вас кое с кем познакомить. Например, с Дарио. Думаю, он вам понравится.
Джеймс поднял руки от стола, снова опустил.
- Послушайте, Ливия, у меня нет времени знакомиться с вашими друзьями. У меня полно работы.
- Но ведь надо же вам как-то развлечься. Дарио очень милый. Вы найдете с ним много общего. И… - Она сделала многозначительную паузу: - у него много таких же, как и он, приятелей.
Тут Джеймсу все стало ясно: этот ее дружок интересуется, не сможет ли она при ее связях в союзных ведомствах, пристроить его к ним в качестве информатора. Обычно, от таких услуг Джеймс бы отказался, но в данном случае… Ливия…
- Возможно, как-нибудь вечерком я с ним встречусь, - вяло отозвался Джеймс. - Но только предупредите его, что ненадолго. В данный момент я не нуждаюсь ни в чьих постоянных услугах.
- Но если это окажется подходящий вам человек…
- И обычно я не плачу, - предупредил Джеймс. - Если только это не совершенно особый случай.
- Ну, конечно! - воскликнула Ливия, несколько ошарашенная откровенностью получившегося разговора. - Не думаю, что это волнует Дарио, правда, я знаю, что прежде он брал за это деньги.
- Скорее всего, тут все зависит от позиции, - отозвался Джеймс.
Ливия, девушка деревенская, к потрясениям не склонная, теперь была сконфужена до крайности. И возвратилась на кухню с пылавшими от стыда щеками.
Джеймс вздохнул. Непроизвольно он проводил Ливию взглядом, когда она удалялась, еле заметно, как почти все итальянки, покачивая бедрами. Последний взмах рукой, длинные пряди откинулись за спину, и она скрылась за дверью… Ничего уже поделать нельзя, думал он. Я влюбился. Я люблю Ливию Пертини.
Ему отчаянно не повезло, и выход был всего один. На людях им вместе показываться нельзя, потому придется просто тщательно скрывать свои чувства в надежде - во-первых, что при этом он не будет выглядеть полным идиотом, и, во-вторых, что он не причинит Ливии нежелательного неудобства.
Глава 26
Джеймсу становилось все любопытней и любопытней, по какой-такой причине американская служба контрразведки неохотно допускает его в свои помещения.
Их кабинеты располагались рядом с его спальней. Однажды ночью он подождал, пока все уснут, и вскарабкался на выступ одного из громадных окон. Короткое, тянущее нервы подтягивание рукой от одного окна к другому, и он уже внутри их святая святых.
Комната была хранилищем документов. Куда ни глянь, полные коробки. Джеймс начал их просматривать, пока не наткнулся на одну, подписанную: "Совершенно секретно - только для сотрудников Службы контрразведки". Там оказалась всего одна папка. Наверно, то самое, - решил Джеймс. Название гласило: "Операция Гладио". Он раскрыл папку и пробежал глазами первый лист.
Положение дел
По окончании войны на юге Италии, вероятно, создастся тревожная политическая ситуация. Англичане стоят за автоматическую реставрацию монархии. Однако это ни в коей мере нельзя считать единственно возможным исходом. Некоторые представители зажиточных слоев на юге агитируют за независимое "Неаполитанское королевство". Коммунисты, имеющие поддержку беднейших слоев населения, охотно предоставят этим мечтателям возможность себя изжить и попытаются, как только союзные войска уйдут, произвести революцию сталинского типа, объединившись с рабочими движениями Греции и Югославии, для того чтобы создать сверхдержаву на всем пространстве Европы от Москвы до Милана.
В настоящее время единственную альтернативу коммунистическому перевороту в Италии могут составить уцелевшие фашисты Муссолини, которые жаждут расправиться с коммунистами, если им будет оказана соответствующая поддержка.
Третьей мощной группировкой в южной Италии является Мафия, или по-местному camorra. Надежной политической силой она не является, однако активно противостоит коммунистам, скорее всего, в силу осознания, что при коммунистах им будет гораздо сложнее, чем при ком-либо ином.
Наиболее непредсказуемой силой среди всех вышеназванных являются партизаны, большинство которых в настоящее время сражается с немцами хорошо организованными, эффективно действующими отрядами, созданными по коммунистическому принципу…
Дальше еще много всякого в том же духе. Джеймсу показалось это полной бессмыслицей. Почему американцы так пекутся о том, что будет после войны, если они не способны взять под контроль положение с черным рынком и коррупцией, которые процветают у них прямо под носом? И что, черт подери, такого секретного в этом вполне очевидном изложении ситуации на юге Италии?
Когда он помещал папку на место, его взгляд привлекла небольшая книжечка на столе. Он взял ее в руки. Это был продающийся на уличных развалах итальянский разговорник под названием "Современный Карманный Полиглот: Все, что нужно, чтобы говорить по-итальянски". В книжечку была вложена закладка, помечавшая раздел "Как знакомиться с дамой".
"Доброе утро, мадам! Как вы красивы. Есть ли у вас жених? Не могу не согласиться на ваше предложение", - прочел Джеймс.
Возможно, Эрика вовсе не стоит уж слишком опасаться? - с улыбкой подумал он. Положил книжку на место и удалился тем же путем, что и проник сюда.
Глава 27
Наступила весна, жаркая, как английское лето. Возвращавшихся с фронта можно было сразу определить по загорелым лицам, а муниципальные парки вдоль побережья заполнили торговцы съестным и напитками - свежевыжатым лимонным соком (куда для пенистости подмешивалась ложечка соды и который солдаты открыли для себя как отличное средство после похмелья), spasso - смесью семечек подсолнуха с разными орехами, а также pasteria - пирогами из отрубей с медом. Теперь население Неаполя уже не выглядело таким изможденным. Союзная военная администрация наконец открыла продовольственные рынки, и свежие продукты потекли в город, - все еще дорогие, но питательные и полные витаминов. Теперь Джеймсу во время сиесты приходилось прикрывать ставни своей спальни от зноя и полуденного солнца, и даже в собственном кабинете он работал в рубашке с короткими рукавами.
Хоть его чувства к Ливии и были тайными, но от этого они отнюдь не ослабли. Стоило услышать, как она поет в кухне, сердце у него рвалось из груди при звуках ее голоса. Едва ставила перед ним тарелку, уже при виде ее нежной руки страсть возгоралась в нем так же неистово, как он поглощал приготовленную ей еду. Если она вспархивала мимо, казалось, что ее легкое летнее платье высечено из камня, так явственно ощущал он каждое прикосновение воздушной материи. Стоило ей улыбнуться, и его распирало от счастья; стоило ей нахмуриться, у него ныли руки, так хотелось прижать ее к себе, нашептывая всякие глупости, лишь бы вызвать у нее улыбку. По ночам она приплывала к нему в постель и заполняла собой подушку: и, давая свободу самым своим лихорадочным мечтам, он мог поклясться, что чувствует, как она отвечает на его поцелуй, прижимаясь своим легким, как пух, телом к его телу и вскрикивая от восторга. После того, как все эти видения достигали естественного завершения, он становился сам себе отвратителен, представляя, как будет оскорблена Ливия, узнав, что он использует ее образ для удовлетворения своих плотских потребностей. И к утру снова просыпался в муках неудовлетворенной страсти, как спелое яблоко, к которому достаточно лишь прикоснуться, чтобы оно сорвалось с ветки.
Когда, наконец, черный рынок стал некоторым образом управляемым, Джеймс уже не был чрезмерно загружен работой. Но каждый миг без Ливии был для него потерянным временем. Часами он просиживал за письменным столом, пытаясь придумать повод, чтобы пойти поговорить с ней. Чертов Эрик со своими английскими уроками, конечно же, явно урвал преимущество, так как каждый день имеет возможность с ней болтать. Джеймсу оставалось только каждое утро наведываться на кухню, спрашивая как бы между прочим: "Что у нас на обед?", ведь осведомление о погоде, эта неизменно беспроигрышная тема для разговора дома в Англии, была для Неаполя неактуальна, потому что на вопрос "Правда сегодня жарко?" ответ мог быть только положительным.
И вдруг Джеймса посетила вдохновенная идея.
В очередной раз оказавшись рядом с Ливией, он спросил, не поучит ли она его готовить.
В изумлении она уставилась на него.
- Научиться готовить совсем не так просто.
- Ну, конечно, не всем вашим премудростям, - заверил ее Джеймс. - Так, чему-нибудь попроще.
Ливия задумалась. В Неаполе не так уж много мужчин умеет стряпать. На местном наречии даже не существовало слова "повар", так как считалось, что обычно готовят энтузиасты и самоучки. Но ведь Джеймс в конце-то концов finochhio, и пристрастия у него женские.
- Ну что же, - сказала Ливия с некоторой готовностью. - Покажу вам кое-что и погляжу, какой из вас ученик. Годится?
Когда Джеймс проходил в Англии боевую подготовку, был у них старший сержант, обожавший терроризировать юных кадетов. В первый же день на рассвете в жуткий холод он заставил их всех построиться и грозно объявил:
- Я говорю каждому "сэр", и вы говорите мне "сэр". Разница в том, что по сути "сэр" - только я.
Его излюбленным методом было выкрикивать приказы с бешеной скоростью и в ошеломительном количестве, чтобы подвергнуть молодежь в полное замешательство и этим только подзавести его, мучителя, чтобы обрушить на подопечных еще более бурные потоки ругательств.
Этот сержант тотчас пришел Джеймсу на ум, едва он стал получать у Ливии первые уроки кулинарии.
- Начнем с самого начала, - сказала она, с чудовищной скоростью шинкуя что-то на доске. - Это batutto. Петрушка, свиное сало, лук. Основа многих соусов. И, конечно же, чеснок. Но его добавим потом, иначе лук пережарится. Только ленивая хозяйка кладет чеснок одновременно со всем остальным. А теперь вы! Нет, не так. Режьте петрушку мелко, как я сказала.
- Вообще-то вы еще не…
- Теперь это все надо потушить в растительном масле. Это называется soffrito. Battere, soffriggere, insaporire. Раз, два, три. Что вы делаете? Не надо мешать лук, дайте ему прожариться. Не забудьте оливковое масло. Эта кастрюля сильно нагрелась, в ней лук в момент сгорит. Не режьте чеснок, давите! Ай-яй-яй, ну вот теперь у вас пригорает!
- Слишком сложно, - со вздохом сказал Джеймс, снимая дымящуюся кастрюльку с огня.
- Глупости. Просто надо вам больше слушать и меньше говорить.
Джеймс понял, вся проблема в том, что сама Ливия в сущности никогда не училась готовить - она эту науку просто впитала, как ребенок учится говорить и ходить. Обучать тому, как сама это делает, ей было так же сложно, как если бы ее спросили, что такое дышать. Под конец они оба решили, что Ливия будет просто делать то, что обычно делает, а Джеймс попытается за ней повторять, спрашивая, если возникнут трудности.
На следующее утро он сопровождал ее на рынок.
- Первое, что вы должны усвоить, в Италии не просто блюда готовят, а специально подбирают, из чего их составить, - сказала Ливия. - Сперва надо выбрать что-нибудь особо привлекательное на вид, потом подкупать то, что к нему подойдет.
- Что же мы ищем сегодня?
Она повела плечами.
- Кто его знает? Ну, например, рыбу. Помидоры. Овощи, конечно.
Она вынула из корзины на прилавке кабачок, слегка согнула:
- Этот сорван вчера, потому немного вялый.
Кабачок внезапно треснул пополам, и Ливия пренебрежительно кинула обе половинки обратно в корзину. Лотошник заорал на нее, твердя, что его кабачки самые свежие на рынке, и вообще, кто будет платить за сломанный кабачок? Не удостоив его вниманием, Ливия нырнула в толпу орущих неаполитанцев, окруживших рыбный прилавок, орудуя локтями, пробилась в самую гущу и возникла снова с победным видом таща толстенный, как бревно, обрубок рыбы-сабли.
- А вообще, - сказала она, - если видишь что-то по-настоящему стоящее, надо быть готовым, что за это придется побороться. Теперь надо купить немного перцев, чтобы приготовить соус.
Чуть позже Ливии удалось обнаружить несколько кабачков, которые ей приглянулись, а когда вернулись на кухню, Джеймс следил, как она раскладывает их на две кучки: одна состояла из плодов шириной с запястье и с оранжевыми, в прожилках, цветками на концах, другая из распустившихся в форме звезды цветков.
- Красивые, - сказал Джеймс, берясь за один цветок.
- К тому же еще и вкусные.
- Вы едите цветы?! - спросил он изумленно.
- Ну да. Заполняем их моццареллой, окунаем слегка в смесь яиц, молока и муки и поджариваем. Но только мужские цветки. Женские чересчур нежные.
- Понятия не имел, - сказал он, взяв цветок и прилаживая ей за ухо, - что цветы могут быть мужские и женские. Не говоря уж о том, что они съедобные.
- Все делится на женское и мужское, и все съедобно. Только надо знать, что и как готовить.
- У нас в Англии говорят: каков соус для гусыни, таков и для гуся.
- Глупость какая! У гусыни вкус нежный, потому ее готовить надо в мягком соусе с белым вином, можно добавить еще таррагон или орегано. А мясо гуся сильно отдает дичью. Надо добавлять то, что сгущает вкус: скажем, красное вино или грибы. То же и с gallina, курицей, и pollastrello, петушком. - Тут она искоса взглянула на Джеймса: - Если англичане готовят pollastrello и gallina одним манером, с ними все ясно.
- Что вам ясно? - с любопытством спросил Джеймс.
Но Ливия так была занята стряпней, что лишь сделала большие глаза, как бы давая понять: о чем уж тут говорить!
Потом он смотрел, как она, взяв один из нежных бархатистых цветков, быстро обмакнула его в плошку с взбитой смесью. Подержала слегка над нею, чтобы лишняя жидкость стекла, и переложила в большую кастрюлю с шипящим оливковым маслом. Чуть посолила, затем подхватила один цветок и откусила капельку с критическим видом. Видимо, вкус был ею одобрен, потому что Ливия кивнула и протянула цветок Джеймсу:
- Попробуйте! Ну же, они вкусней, когда прямо с огня!
Он удержал ее за запястье. Взбитая смесь превратилась в прозрачную корочку, хрустящую и ломкую, как слоеное пирожное. Цветок внутри стал мягче, отозвавшись во рту бесплотным, растворившимся без остатка нежным ароматом.
Ливия наблюдала за Джеймсом, ожидая его реакции, но мысли его были поглощены только одним: он держит ее за руку, и так близко ее прекрасные губы, все, как и у него, в крапинках душистого масла. Он слизнул языком крапинки с губ, впитав их вкус и представив, что такой же будет вкус и ее губ, если он сейчас ее поцелует.
- Непостижимо, - выдохнул он, с неохотой отпуская ее руку. - Совершенно необыкновенный вкус.
Глава 28
Приятным, теплым неаполитанским утром Ливия и Джеймс брели вместе с рынка, нагруженные провизией. Джеймс вытянул вперед в одной руке громадный, размером в грейпфрут, и алый, как неаполитанский закат, помидор.
- Еще разок!
- То-майто.
- Тома-ато! - поправил он. - Ну, а это, - сунув руку в сумку, он вынул баклажан, - будет "оо-бер-джин".
Ливия насупилась:
- Эрик говорит, что это "ээйгплент".
- Но это же чушь! Как это может быть? Разве melanzana похожа на яйцо?
Подумав, Ливия повторила:
- Оо-бер-джин.
- Ну вот! - сказал Джеймс с явным удовлетворением.
Один-ноль в пользу Британии.
Однажды они оказались у лотка, которого Джеймс прежде не видал. Он был заставлен крошечными клетками, и в каждой клетке сидело по птичке. Пение дроздов, соловьев и малиновок заполняло все вокруг, и на миг Джеймс снова оказался в Англии, среди знакомой рассветной весенней многоголосицы.
- Не понимаю… Это для тех, кто держит дома птиц? - спросил он у Ливии.
- Держит дома? - рассмеялась Ливия. - Нет. Это для пирогов.
Джеймс скривился:
- Вы и птиц едите?
- Конечно. Здесь все едят все. Хотя я лично, ни за что бы не стала есть соловья. Песня слаще, чем мясо, да и не только в том дело. Эй, что вы делаете?!
Не удержавшись, Джеймс выгреб пачку лир из кармана, сунул в руку продавцу и распахнул дверцы клеток. Над головой захлопали крылья, птички, вырвавшись на свободу, разлетелись. Продавец послал в адрес безумца обличительную тираду, даже Ливия явно опешила.
- Капитан Гоаль, вы еще чуднее, чем кажетесь, - проговорила она.
- На здоровье. Пирогов и так вполне достаточно, а малиновок осталось не так уж много.
Она повела плечами.
- О'кей!
Джеймс остановился.
- Как вы сказали?
- Я сказала "о'кей". А что?
- Ничего.
Весь день он тщательно к ней прислушивался, подмечая, как часто она произносит это "о'кей". По правде говоря, ее "о'кей" звучало странновато, получалось "оо-кайя", с ударением на втором слоге ее трехсложного восклицания. Вдобавок она употребляла его в несколько раздраженно. Если, например, чья-то просьба отвлекала ее от дел, Ливия, сердито тряхнув головой, выкрикивала:
- Оо-кайя! Оо-кайя! Щаас!
Американская зараза распространялась едва заметно, но всякий раз, когда Джеймс с ней сталкивался, его пронзало острое жало ревности.
- Понимаешь, - признавался он Слону, - я ее люблю.
- Говоришь "люблю", с чего ты так уверен?
- Я думаю о ней каждую минуту. Когда сижу за письменным столом, мысленно все время с ней разговариваю. Ну, а при ней несу всякую околесицу. Выдумываю всякие глупости, только чтобы произвести на нее впечатление. Иногда даже совершаю глупости, даже если ее нет рядом, в надежде, чтоб только привлечь ее внимание. Ради нее учусь готовить. Лежу в постели и вижу Ливию в белом подвенечном платье, она идет по проходу в церкви в деревне, откуда родом моя семья. Потом представляю себе, как снимаю с нее подвенечное платье, вижу ее нагой, кидаю на огромную постель и…
- Так, ясно, - быстро перебил его Слон. - Судя по твоим словам, ты, наверное, и впрямь… э-э-э… увлечен ею. Либо увлечен, либо у тебя начинается малярия.