- Может, тогда нам стоит навестить Шаболдину? - предложил Данилов. - На месте и разберемся.
- Это уже лишнее, - сказала Пахомцева. - Я уже была у нее вчера!
- А вы ее осматривали? - поинтересовался Данилов. - Легкие слушали хотя бы?
- Я не застала ее дома, она сама сказала мне, что у нее нет температуры… Этого достаточно для того, чтобы понять, что больничный лист выдан необоснованно! Шесть дней нетрудоспособности женщине, которая разгуливает по улице!
- "Разгуливает по улице" и "вышла в аптеку" - это разные понятия, не так ли? - Данилов продолжал говорить спокойно, но это спокойствие уже давалось ему с трудом.
- Не юлите, - нахмурилась Пахомцева. - Продали больничный, так имейте мужество признаться!
- Бросьте вы ваши особистские штучки! - повысил голос Данилов. - Имеете, что сказать по существу - говорите! Если нет - то я пошел работать! И прошу учесть, что сам я на участок не просился! Не доверяете выписку больничных - верните меня обратно на основную работу!
- Не смейте повышать на нас голос! - потребовала Пахомцева.
- Наверное, мне лучше уйти! - решил Данилов. - Все равно я больше ничего сказать не в состоянии. До свидания.
Он встал и, не глядя ни на кого, вышел из кабинета. Сразу же спустился на первый этаж, переписал из двух журналов вызовы и поспешил покинуть поликлинику.
По дороге на участок не переставал удивляться душевным качествам Пахомцевой. Да и Литвинова с Воскресенской хороши, устроили судилище по всей форме. Могли бы просто одернуть Пахомцеву, не городи, мол, чепуху. Но нет - не одернули, потому что сами мало чем от нее отличаются.
"А ведь неспроста она поперлась контролировать твои вызовы, Вольдемар, - сказал себе Данилов. - Тут явственно просматривается дальний прицел!"
На рабочий лад удалось настроиться только к третьему вызову. На первом Данилов то и дело ошибался в рецептах, а на втором перепутал корпуса и долго звонил в пустую квартиру.
Деловой настрой пропал зря. Третий вызов "порадовал" Данилова не меньше, чем сегодняшнее общение с администрацией.
- Ишь чего придумал, - в ответ на просьбу показать документ, дающий право на льготы, прищурилась худая, как жердь, старуха, в давно не стиранном вельветовом халате. - Ты, голубчик, не на такую напал! Дур здесь нету! Ты имей в виду, что Выскубову на мякине не проведешь!
- Мы с вами, кажется, детей не крестили, - строго сказал Данилов, немного опешив от подобной экспансии. - Поэтому уместнее будет обращаться ко мне на "вы". И какая связь между документом и всем тем… - слово "бредом" Данилов деликатно произносить не стал, - …что вы мне сейчас сказали?
- У меня в прошлом году такой же гоношистый субъект пенсию украл! - сообщила Выскубова. - Как раз пока я за удостоверением ходила. А ну пошли со мной! Одного в комнате не оставлю!
Она попыталась схватить Данилова за свитер, но он отвел ее руку в сторону:
- Если хотите, я могу подождать в прихожей…
- Как же! - оскалила рот Выскубова. - Подождешь ты там! По карманам шарить начнешь…
- Смените тон! - потребовал Данилов, еще до конца не определившись, кто перед ним - психически больная женщина или просто обладательница скверного характера… - Иначе я уйду!
- Подумаешь, напугал! - Выскубова решительно не хотела обращаться к Данилову на "вы". - Сегодня уйдешь - завтра придешь! Я могу хоть каждый день вызывать! Имею право!
Такое право она действительно имела, никто не запрещает вызывать участкового врача ежедневно.
- Давайте удостоверение! - сухо сказал Данилов. - Без него ничего выписывать не стану. Или выпишу на обычных бланках!
Выскубова пробурчала что-то себе под нос и ненадолго вышла из комнаты, не делая никаких попыток увести за собой Данилова. Минуты через две она вернулась с удостоверением участника Великой Отечественной войны в правой руке.
- Вот, получай!
Удостоверение звучно шлепнулось на стол перед Даниловым. Данилов взял его в руки и раскрыл.
- Но ведь оно не ваше, - сказал он. - Оно выписано на Выскубова Леонида Осиповича.
- Верно! - кивнула пациентка. - На Леонида Выскубова. Так ведь это мой муж! И я, как его законная супруга и наследница, имею пожизненное право на все его льготы.
- А своих льгот у вас нет? - Данилов положил удостоверение на стол.
- А зачем мне свои, если у меня есть мужнины? - прищурилась старуха, опускаясь на диван. - Ну, чего застыл?! Давай, выписывай, а я диктовать буду…
"А во время осмотра казалась совсем нормальной", - подумал Данилов.
- Давайте прекратим этот цирк! - потребовал он. - Я могу выписать вам обычные рецепты…
- Да подотрись ты ими, своими обычными рецептами! - немедленно отреагировала Выскубова. - Не для того мой муж кровь свою проливал, чтобы я пенсию на таблетки тратила. Не дождешься!
- До свидания! - Данилов, считая свой долг полностью исполненным, убрал ручку и пачку льготных рецептов в сумку и встал, намереваясь уйти.
- Ограбил бедную старуху и надеешься смыться?! - завопила Выскубова, преграждая ему путь. - Не выйдет!
Данилов, ничего не ответив, попытался оттеснить ее плечом. Несильно, чтобы, упаси боже, не упала. Было ясно, что старуха не в своем уме и что Данилов действует на нее так же, как и красная тряпка на быка. Стоит ему уйти, и она потихоньку успокоится.
"По этому адресу я больше ни ногой, - зарекся Данилов. - Пусть свой "постоянный" врач к ней ходит или заведующая."
- Убивают! - истошно заголосила Выскубова, чувствуя, что ее теснят с занятых позиций. - Помогите!
Она вцепилась в ремень даниловской сумки и потянула ее на себя.
"Влип! - подумал Данилов. - Сейчас чего доброго обвинят в ограблении несчастной пенсионерки".
Данилову вспомнился фельдшер Батыров со "скорой", которого такая вот карга обвинила ни много ни мало, а в изнасиловании. Даже уголовное дело заводилось по ее заявлению, правда, почти сразу же оно было закрыто за отсутствием состава преступления. Батыров после этого случая со "скорой" ушел. С "понижением" - из фельдшеров в медбратья приемного отделения сто седьмой больницы.
- Давайте поговорим спокойно, - предложил Данилов, пытаясь высвободить свою сумку из удивительно цепких старческих рук.
- Стану я с тобой разговаривать, ворюга! - раздалось в ответ.
Во входную дверь постучали. Громко и уверенно.
- Кто-то пришел, - сказал Данилов. - Слышите - стучат?
- Это милиция! - обрадовалась безумная старуха и, разжав руки, бросилась открывать дверь, словно боясь, что Данилов может ей помешать.
Оказалось, что это не милиция, а всего лишь соседка, на вид - ровесница Выскубовой, только опрятная, даже - ухоженная, с лаком на ногтях, помадой на губах и аккуратной прической…
- Опять хулиганишь, Максимовна? - строго спросила она, войдя в прихожую, а затем посмотрела на Данилова.
- Я врач из поликлиники.
- Ясно. Опять про мужнины льготы вспомнила?
- Вспомнила! - крикнула Выскубова. - Был бы у тебя муж Герой Советского Союза, так ты бы тоже помнила про его льготы!
- Извините, доктор, - сказала соседка. - Зря только беспокоились. Ольга Максимовна у нас любит почудить, пока дочь с зятем на работе. Я за ней, по возможности, днем приглядываю, но у меня и своих дел хватает… Вы уже все закончили?
- Наверное - да, закончили, - ответил Данилов.
- Конечно - закончили! - заорала Выскубова. - Обокрал меня, а теперь хочет смыться! Украл пенсию и трехпроцентные облигации! Все мои облигации! Я их по штучке собирала, одну к другой…
- Трехпроцентных облигаций уже почти двадцать лет нет, Ольга Максимовна, - соседка глазами указала Данилову на дверь, иди, мол, не раздражай больную женщину.
"Паршивый сегодня день, - подумал Данилов на лестничной площадке. - Одни незаслуженные обвинения".
С пятого вызова он позвонил в поликлинику.
- Доктор, я вам сейчас дам семь вызовочков, и на сегодня это все, можете больше не звонить, - сказала регистратор, - потому что к пяти часам вы должны быть у главного врача.
- Буду, - пообещал Данилов.
С вызовами он расправился быстро. Даже осталось время для того, чтобы съесть стодвадцатирублевый бизнес-ланч в кафе на углу Белополянской и Михеева, весьма, надо сказать, недурственный - оливье с курицей, а не вареной колбасой, рассольник, две котлеты с картофельным пюре и стакан не самого плохого чая. Общаться с начальством сподручнее на сытый желудок - не так сильно зло разбирает. Все равно в поликлинику Данилов пришел за двадцать минут до назначенной аудиенции, что дало ему возможность вписать в журнал выданные сегодня больничные и расклеить листочки с записями по картам.
Данилов ждал чего-то вроде скандального разноса, но главный врач был воплощением спокойствия.
- Неприятный, конечно, случай с этой вашей Шаболдиной, - начал он. - Разумеется, доказать ничего нельзя, но определенные подозрения появляются.
- Было бы желание, а подозрения не замедлят появиться, - не слишком вежливым тоном сказал Данилов.
- Имейте в виду, Владимир Александрович, что отныне выдаваемые вами больничные листы будут находиться на особом контроле, - главный врач вздохнул, словно контроль за Даниловым был ему чем-то неприятен.
- Я выдаю их по показаниям, поэтому контроль меня не волнует совершенно.
- Правильный ответ, - одобрил главный врач. - По-другому и нельзя ответить на подобное предупреждение. Но - я сказал, а вы слышали. Что же касается вашего самовольного ухода с заседания комиссии…
- Какой комиссии?
- Комиссии, созданной для разбора данного случая, - пояснил главный врач. - В составе Литвиновой, Пахомцевой и Воскресенской. Насколько мне известно, вы самовольно покинули заседание и тем самым сорвали работу комиссии. Было такое?
- Было, - подобная трактовка даниловского поступка просто умиляла его. - Покинул заседание и именно что самовольно.
- Ну, на первый раз я ограничусь устным выговором. Но в будущем прошу вас, Владимир Александрович, не допускать подобных демонстративных выходок. В вашем возрасте пора бы научиться сдерживать себя.
Данилов промолчал.
Главный врач прочел ему краткую лекцию о том, каким, по его, разумеется, мнению, должен быть идеальный сотрудник, и отпустил, сказав на прощанье:
- Но, я надеюсь, Владимир Александрович, что эти неприятности не отвратят вас от работы в нашей поликлинике. Как ваши первые шаги в физиотерапии?
"Не забывай, что это я отправил тебя на учебу, и не спеши увольняться, ведь далеко не везде берут на работу без опыта", - перевел в уме Данилов, а вслух сказал:
- Спасибо, все нормально. Я тоже надеюсь, что больше подобных вопросов ко мне не возникнет.
"Будешь доставать - конечно же уволюсь", - понял Антон Владимирович.
Выходя от главного, Данилов увидел в противоположном конце коридора Рябчикова, запиравшего дверь своего кабинета, и остановился у выхода на лестницу, чтобы подождать его.
- Привет! - обрадовался Рябчиков. - Говорят, что ты крупно отличился…
- Не столько я, сколько Пахомцева, - ответил Данилов, обмениваясь с приятелем рукопожатием. - Она устроила настоящую бурю в стакане. Вот, только что у главного врача был.
Рябчиков нажал кнопку вызова лифта.
- Ты что? - возмутился Данилов. - Какой лифт? Пешком надо ходить!
- Давай, пройдемся пару остановок, - предложил Рябчиков.
- С удовольствием, - поддержал идею Данилов. - Только о том, как я отличился, говорить не будем, а то у меня снова начнет болеть голова.
- Ты такой впечатлительный? - удивился Рябчиков. - А производишь совершенно другое впечатление.
- Нет, просто давным-давно, на вызове, меня угостили тяжелой железкой по голове. С тех пор голова моя периодически болит.
- Поболит - и перестанет, - утешил Рябчиков. - Это тебе не лучевая болезнь…
- Рудольф, я просто поражаюсь, как с твоей боязнью облучения ты вообще работаешь?! - изумился Данилов. - Я бы на твоем месте давно бы на УЗИ переучился бы.
- Я хочу на пенсию раньше, чем остальные, - улыбнулся Рябчиков. - Да и сама работа не вызывает у меня нареканий, только ее последствия.
- Тогда не зацикливайся на лучевой болезни, - посоветовал Данилов. - К чему так изводить себя? Лучше думай о чем-то приятном. О Козоровицкой, например.
Они вышли на улицу и, не торопясь, пошли к Рязанскому проспекту.
- Знаешь, а у Юлии скоро день рождения, - сказал Рябчиков.
- Вот и прекрасно! - преувеличенно бодро сказал Данилов. - Будет повод для развития отношений…
- Это как?
- Подойдешь за день раньше и спросишь, где она будет его праздновать. Скажешь, что хочешь поздравить в нерабочей обстановке.
- А она ответит: "Это ни к чему"… - вздохнул Рябчиков.
- Пораженческие настроения приводят к поражениям, - Данилов погрозил ему пальцем, - а настрой на победу - к победе. Ладно, ты со своей вечной робостью даже на приглашение напроситься не сможешь. Давай действовать проще - в день ее рождения приди с утра пораньше с огромным роскошным букетом и красивой вазой. Это и будет твой подарок. Вазу ей на стол, цветы в вазу, не забудь, кстати говоря, воды налить, чтобы до вечера не увяли, и сиди себе в кабинете, работай, лишний раз в коридор не высовывайся.
- А открытку?
- Зачем? - искренне удивился Данилов. - Кому нужна открытка? Без нее интересней. Создается видимость интриги.
- Но тогда она не узнает, от кого цветы?
- В поликлинике да не узнает?! При нашей скорости распространения информации? Тебя же с букетом увидят и гардеробщица, и дамы из регистратуры, и еще кто-нибудь из сотрудников… Да она еще на подходе будет знать, что ты устроил ей праздничную икебану. Короче - работай себе и жди, пока она не придет к тебе, чтобы сказать спасибо. Козоровицкая - девочка воспитанная, она обязательно поблагодарит. Вот тут-то и действуй. На фоне позитивного настроения.
- На словах все выглядит замечательно…
- А на самом деле выйдет еще лучше! - заверил Данилов. - От робких вздохов и туманных намеков пора переходить к делу. Ты знаешь, чем, с женской точки зрения, плохо твое поведение? Тем, что ты делаешь какие-то авансы, подводишь к определенной черте и останавливаешься… Улавливаешь?
- Ты хочешь сказать, что у Юлии создается впечатление обо мне, как о несерьезном человеке?
- Нет, у нее создается впечатление, что ты вынуждаешь ее первой проявить инициативу. Вряд ли это ей нравится.
- Наоборот - я предоставляю ей свободу выбора! - вымещая досаду, Рябчиков пнул кусок льда, лежавший у него на пути, да так удачно, что тот отскочил прямо под ноги девушке, идущей им навстречу.
Не останавливаясь, девушка повертела у виска указательным пальцем.
- Неплохой способ знакомиться, - одобрил Данилов. - Только ты не путай свободу выбора с последовательностью собственных действий. Сказавший "а" должен говорить и "б". Это логично. Не намекай, что ты бы вот чего-то там того, а просто подойди и пригласи в какой-нибудь клуб, что ли… Если, конечно, тебе нужны отношения, а не пэ дэ о.
- Что такое пэ дэ о?
- Платоническое дистанционное обожание, иначе говоря - синдром Петрарки.
- Не слышал о таком синдроме.
- Я придумал его на четвертом курсе, - серьезно сказал Данилов. - Захотелось внести хоть какой-то вклад в науку. Только вот монографию все никак не соберусь написать…
Глава четырнадцатая
Елки с палками, или В гуще "дворцовых" интриг
- Умирать не страшно, - сказал четверокурснику Загеройскому один из больных. - Страшно сознавать, что чего-то хорошего больше никогда уже в твоей жизни не будет.
Это откровение навсегда врезалось в память Антона Владимировича.
Удаляя с сайтов знакомств свои анкеты, Антон Владимирович действовал решительно, думая только о том, что всю эту "любовную петрушку" пора рвать с корнем. Довольно, побаловался и будет! Сколько ни ищи, как при этом ни изощряйся, а все равно нападешь на очередную расчетливую хищницу, до знакомства искусно прикидывающуюся белой ромашкой. О какой романтике может идти речь? Я вас умоляю - только о деньгах.
"Самодостаточная и полностью обеспеченная львица ищет ласкового друга для совместных любований звездным небом. Где ты, мой пупсик?.."
"Женщина, недавно перешагнувшая порог тридцатилетия, жаждет обрести любовь, не отягощенную материальными расчетами…"
"Приди возьми меня, я вся дрожу, а я тебя любовью награжу!.."
"Где ты, мой принц? Или ты уже не веришь в любовь? Я верну тебя к жизни! Скорее напиши мне!"
"Верю! Надеюсь! Люблю! Доказательства при встрече. Знойная женщина - не мечта, а реальность. Жду письма! Целую во все сладенькие местечки!.."
- Курвы! - выругался Антон Владимирович, зачищая историю своих блужданий по Сети.
Отец Антона Владимировича происходил из семьи обрусевших поляков. Языка предков он не знал, но отдельные польские слова и выражения употреблял довольно часто.
Пока Антон Владимирович был занят, тоска с печалью гуляли где-то в стороне и к нему не лезли, но стоило только ему выключить компьютер, как накинулись и так взяли в оборот, что хоть плачь. Жалость к себе - это такое чувство, от которого хочешь не хочешь, а заплачешь.
"Жизнь не удалась", - думал Антон Владимирович, с отвращением обводя глазами свой кабинет.
Разве о таком завершении карьеры мечтал он когда-то, сдавая вступительные экзамены в медицинский институт? Тогда он видел себя профессором, заведующим кафедрой, научным светилой, не вылезающим с зарубежных симпозиумов и конференций… Мечты, мечты… В конце четвертого курса студент Загеройский словил сразу три "банана", то есть двойки. По оперативной хирургии и топографической анатомии, по общей гигиене и по кожно-венерическим болезням. Слишком уж весело провел он тот год, а особенно - вторую его половину. На посещение занятий время находилось (все равно ведь в мединститутах заставляют отрабатывать каждый пропуск), а на то, чтобы дома открыть учебник - нет.
Положение складывалось, что называется, "аховое". Отчисление - два года солдатской службы (если не три - матросской) - попытка восстановления после демобилизации.
- Подойдите к начальнику кафедры военной подготовки, - посоветовала несчастному двоечнику секретарша декана. - Возможно, он вам поможет…
Антон так и сделал и без проблем перешел на пятый курс. Только не родного лечебного факультета в Саратове, а военно-медицинского факультета Куйбышевского медицинского института. Получив от Антона заявление о переводе, начальник кафедры полковник Ниеловский (жучила и прохиндей каких мало) забрал его зачетку и буркнул:
- Приходи завтра.
Зачетка вернулась к Загеройскому с отметками "хор" во всех трех графах. Полковник Ниеловский имел небольшой план по отправке студентов в "кадры" и ради его выполнения был готов на все…
Поначалу служилось легко, и надежд было много. В капитанах Антон Владимирович поостыл и дальше просто тянул лямку, мечтая о том, как вознаградит себя на "гражданке" за все тяготы и лишения.