Станислаус сидел в своей каморке и писал письмо. Марлен, конечно. Не думал же ты, читатель, что он пишет Софи, которую однажды гипнотизировал? На полу валялись обрывки почтовой бумаги. Древесные черви тукали в бревнах. Теплый ветерок задувал в чердачное окошко. Перо Станислауса скрипело, Станислаус, крякая, выводил буквы и складывал фразы. В одном месте своего письма он сравнивал себя с кривобоким богословом, новым возлюбленным Марлен. Посвистывая сквозь зубы, он поднял голову и уставился на одну из стенных балок. А в самом деле, можно ли сказать, что он такой же ученый по всем статьям, как эта обезьяна с тросточкой? Он, Станислаус, брал у Марлен кое-какие книги на прочтение, ну а сколько книг есть на свете, которые надо прочесть? Множество магазинов полны ими. По его теперешним обстоятельствам, имея тридцать марок сбережений, он может купить килограммов двадцать книг и проштудировать их.
Гвидо по-прежнему проявлял к нему нежное внимание. Он купил ему цветную рубашку. Он обрушился на него с этой рубашкой. Это был шквал любви к ближнему! Он сам снял со Станислауса его пропотелую пекарскую рубашку. Он водил руками по его шее, по его бедрам и бормотал, весь дрожа:
- Хороша будет, хороша будет!
Он накинул на Станислауса новую рубашку, засунул ее в штаны, и глаза его расширились от восторга.
- Я хочу поцеловать тебя!
Он поцеловал Станислауса в щеку. Станислаусу показалось, что его укусили. Гвидо упал на колени, молитвенно сложил руки и поднял глаза к потолку:
- Отец небесный, ах, отец небесный, убереги меня от неистовства любви! Испытай меня, но не дай споткнуться и пасть!
Станислаус смотрел на Гвидо, на этого любимца господа бога. Гвидо вскочил, сорвал с головы пекарский колпак, затрясся и вскричал:
- Он не слышит меня! Я не чувствую его. - Он сорвал с себя куртку. Его волосатая грудь, точно надутый воздухом пузырь, вздымалась и опускалась, он бросился к двери, раскинул руки и, застонав: "Я люблю!" - выбежал во двор и подставил грудь под струю холодной воды из-под крана.
В раздумье принялся Станислаус замешивать кислое тесто. Ему казалось, что рубашка Гвидо жжет, хотелось сбросить ее.
28
Станислаус в последний раз пишет бледнолицей святой. Он изучает любовь, но жизнь опрокидывает его книжную премудрость.
Хозяин книжной лавки разглядывал робкого покупателя.
- На сколько?
- На двадцать пять марок книг.
- Что же вы имеете в виду? Какие книги вы желаете?
- Научные.
- По естествознанию?
- На двадцать пять марок всех вместе.
- У вас есть подготовка в какой-либо определенной области?
- Пять марок я себе оставил на почтовые расходы и так вообще. А то я мог бы купить книг сразу на все тридцать марок.
Книготорговец поправил на носу пенсне.
- Быть может, вы хотели бы ознакомиться с основами некоторых наук?
- Я уже читал книги об ангелах и могуществе нечистой силы и бродил по чертогам небесным.
- Так, так. Ну а земля? Теперь, пожалуй, вам следовало бы поинтересоваться, что на земле делается.
- Вот именно, - ответил Станислаус. - Есть у вас книжка о гипнозе, но уже не для начинающих?
Книготорговец подавил мелькнувшую улыбку. Он нагнулся и вытащил из-под прилавка книгу.
- Вот, могу предложить вам великолепную книгу. Это введение в искусство любви, труд для самообразования. Я уступлю вам ее за двенадцать с половиной марок. Она немного запачкалась. Была выставлена в витрине.
- Я хочу, чтобы моя книжная полка ломилась от книг, совсем как у ученого.
- Понятно. На остальные деньги возьмите более дешевые книги. Не желаете ли романы насчет современной любви?
Любовь… В этой области у Станислауса еще не было больших знаний. Книготорговец смеялся, уже не стесняясь.
- Вот! "Искусство счастливой любви". Книга, написанная американским специалистом, профессором. В настоящее время лучшее, что есть по этому вопросу.
- Пожалуйста, - сказал Станислаус и слегка поклонился книге. С ее обложки ему улыбалась ярко расцвеченная любовная пара.
С пачкой книг, завернутых в бумагу, Станислаус прошел через кухню. Хозяин ковырял в золотых зубах заостренной спичкой.
- Что ты там притащил?
- Несколько ученых книг.
- А нет там книжки насчет дешевых рецептов и пирогов без масла? Или насчет эрзаца яичного желтка?
- Нет, речь в них идет о науках для жаждущих знаний.
Хозяин отбросил зубочистку. Он внимательно оглядел злополучную пачку книг, похлопал ее ладонью.
- Так вот что я тебе скажу. Отныне я буду с тебя больше вычитать за свет. Ты теперь черт его знает сколько света будешь потреблять!
Гвидо в последнее время казался спокойным, сосредоточенным. Словно сам господь бог широко расположился у него в душе.
Служанка принесла обоим подмастерьям ужин. Краснощекая веселая девушка исподтишка строила глазки и то и дело пыталась завести с парнями разговор.
- Принесла вам жареную селедку и всякие деликатесы, эй, вы, толстокожие мучные черти!
Гвидо что-то проворчал и сплюнул в сторону железной печурки. Станислаус молчал. Девушка незаметно толкнула его бедром.
- Замок, что ли, повесил на свой пекарский рот? Напиши когда-нибудь и мне письмо, не только своей Марлен. Я бы тебе уж ответила.
Станислаус вспылил.
- Ты рылась в моей коробке?
- Очень мне нужно! - Девушка вихляла бедрами, приплясывала, кружилась. - Оставляет человек письмо в кровати и хочет, чтобы я не подумала, что оно для меня. Пишешь ей стихи. Девчонка, верно, еще в школу ходит?
Станислаус взмахнул хлебным ножом.
- Я заколю тебя!
- Руки коротки, мучной гном!
Гвидо остановил Станислауса.
- Это неугодно богу!
- Шутка ему, надо думать, угодна. Я бы только чуточку пощекотал девчонку.
Гвидо опять сплюнул.
- Она воняет.
- Воняет?
- Все женщины воняют.
- Неправда. Я знал одну, так она пахла дикой розой, всегда пахла только дикой розой. Все, к чему она прикасалась, пахло дикой розой, - сказал Станислаус.
- Сверху они хорошо пахнут, верно, но подойти к ним поближе - б-р-р-р! - Гвидо передернул плечами.
Станислаус не ответил. Он видел Людмилу, нагую и чистую, как свежий плод каштана… Что, разве он ее видел недостаточно близко? Скоро Станислаус все узнает! У него теперь есть ученые книжки о любви, а значит, и самая лучшая возможность проникнуть во все ее тайны.
Сколько же времени нужно смиряться перед богом и его волей, чтобы получить то, что хочешь? Станислаус не мог ответить себе на этот вопрос. Сколько центнеров муки надо смиренно перепечь? Он спросил у Гвидо. Гвидо нахмурил лоб и подергал себя за бородку.
- Будь всегда полон смирения перед господом, все равно - достигнешь ты своей цели или не достигнешь. Так надо. А если не достигнешь, значит, твоя цель была только твоей, а не его целью.
- О милосердный боже!
- Это трудно! Очень трудно! Большинство не выдерживает.
- А ты?
- Я жду. Кстати, она опять приставала к тебе, прикасалась?
- Кто?
- Вонючая Альма.
- Она иной раз прищуривает один глаз, если мы где встретимся.
- Я ей этот глаз выколю. Она не смеет на тебя заглядываться.
- Ты выколешь ей глаза по божьему велению?
Стало быть, вот каким было последнее письмо Станислауса к Марлен - очень толстым, ни один почтальон не доставил бы его, если бы Станислаус не наклеил двойное количество марок. Письмо было требовательное, энергичное - великое испытание для бога. В любой день на голову Станислауса могла обрушиться тяжкая кара. К сломанному выключателю в угольном погребе он прикасался, только обернув предварительно руку своим белым колпаком. Он не облегчит богу задачу покарать его. Увидим, что владыка надумал!
"Теперь и я стал студентом. Не беспокойся, я не буду таскать ученость на спине, точно вещевой мешок, и походить на вопросительный знак". Вот сколько высокомерия было в этом письме к Марлен. Но и стихи оно заключало в себе, стихи, посвященные белой лилии. Нежные, усталые стихи. Кому даны глаза, чтобы читать, пусть прочтет! Кроме того, Станислаус упомянул о большом разговоре, который произошел между ним и отцом Марлен: "Я просил твоей руки. Он не дал мне ее, но я сам ее возьму, как только дойду до тебя. Все от тебя зависит, так и знай!" Письмо показывало также, что Станислаус не без пользы изучал некоторые старые счета хозяина и напоминания должникам…
"Если я в течение недели…" Он вычеркнул "недели" и написал "двух недель". "Если я в течение двух недель не получу полагающегося ответа от вас…" Станислаус перечеркнул "вас" и написал "тебя". "Если я в течение двух недель все еще не получу от тебя ответа, я буду вынужден, к сожалению, прибегнуть к мерам, которые являются нежелательными в интересах деловых взаимоотношений. Почтительнейшие поцелуи и тысяча приветов.
Твой верный Станислаус Бюднер, студент, изучающий курс высших наук".
Теперь все было сказано и начало положено. Станислаус энергично взялся за науки. Он решил встретить ответ Марлен не без некоторого приданого в виде учености.
Занятия он начал с чтения книги, название которой его особенно привлекало: "На запутанных тропах любви". Это был роман. На суперобложке были изображены две мужские головы. Над ними парила среди облаков и звезд голова девушки. Один из двух мужчин курил трубку, второй был в пенсне. Прочитав несколько страниц, удивленный Станислаус подумал: вот так отношения! Альфонс - тот, что курил трубку, - был настоящим бароном со скаковыми лошадьми. А Джон - его настоящее имя было, собственно, Иоганн - служил коммерческим директором в цветочном магазине. Тильда, полностью Матильда, была в этом магазине продавщицей. Такой красивой девушки еще не было под солнцем. Так заявил ей барон Альфонс.
Ну а как обстояло в этой книге со смирением перед богом? Барон Альфонс плевал на господа бога. Хотя он видел, что продавщица цветов Тильда обручена с управляющим Джоном, он все-таки засыпал ее самыми соблазнительными предложениями.
- Вы здесь продаете розы, фиалки и всяческие сорняки, колете свои хорошенькие пальчики шипами и раньше времени старитесь. С вашей красотой вам следовало бы требовать, чтобы вам преподносили цветы!
Слова барона были для Тильды слаще меда. Немногословный Джон с его пенсне все меньше нравился Тильде. Она почувствовала симпатию к барону. Станислаус извлек из прочитанного урок, как следует поступать и что следует предпринять, и в ближайшее воскресенье купил себе трубку. Он не взял первую попавшуюся, а выбрал трубку с длинным мундштуком, так, чтобы ее можно было держать между пальцев. Он начал тренироваться в пекарне, попробовал курить. Высокомерно прищурясь, выпускал он голубой дым маленькими облачками через рот, поглядывая на изображение барона Альфонса.
Наполовину сражение было выиграно. Оставалось лишь отрастить себе бородку. Он без конца смотрелся в карманное зеркальце, как в ту пору, когда натаскивал себя в "центральном взгляде". Едва наметившиеся усики не подавали особых надежд. Большим и указательным пальцем он пощипывал одинокие волоски. Они были возмутительно светлы и тонки - пушок…
Гвидо вошел в пекарню. Он сморщил нос.
- Ты стал курить?
Станислаус как раз выпустил мощное облако дыма и благовоспитанно покашливал.
- Не порть своего рта этим отвратительным куреньем. Твое дыхание должно быть чистым.
Станислаус продолжал, как рекомендовалось в романе, посасывать трубку и пускать в воздух облачка дыма. Гвидо не отступал.
- Господь ненавидит какие бы то ни было облака между собой и своими сынами.
Станислаус не смог проверить, прав ли Гвидо. Он почувствовал необходимость основательно отплеваться и выбежал во двор. Его долго рвало. Может быть, это было в порядке вещей, а может быть, он курил чересчур дешевый табак. А вдруг это бог нашел путь покарать его за высокомерие? Ему пришлось лечь. Каморка вертелась вокруг койки. Все шаталось. Это сделал бог. Станислаус положил трубку в свою картонку с бельем, ибо один вид трубки вызывал у него рвотный спазм.
Станислаус ждал. Гвидо тем временем сделал еще одно доброе дело. Хозяин сказал:
- Гвидо мне покоя не дает; он просит, чтобы ты поставил свою койку в его комнате. Вшей на тебе нет, а?
- Ни блошки.
- Дело в том, понимаешь, ведь в комнате Гвидо электрический свет. Мне придется снять из твоей заработной платы полмарки, но зато ты с каждым днем будешь все ученее. - Золотые зубы хозяина блеснули.
Занятия науками и в самом деле оказали влияние на дальнейший жизненный путь Станислауса. Он пришел к заключению, что хватит с него торчать здесь, у такого прижимистого хозяина, у этого скареды, и ждать, пока почтальону придет в голову принести ему весточку от Марлен. Надо самому ринуться в поход за любовь и пережить положенную тебе долю приключений. Такой вывод прямо напрашивался из всех книг, которые он успел изучить. То были книги исключительно о современной любви, штук пять по крайней мере…
Станислаус перенес свою койку в комнату Гвидо. В первый вечер товарищ Станислауса беспокойно ворочался у себя на постели. Он вздыхал, брал в руки книги Станислауса и читал названия. Полным укора голосом он сказал:
- Ты находишься на неправедном пути.
Станислаус закрыл глаза, задумался и ничего не ответил. Он убедился, что любви нельзя ждать, как ждет ветра дерево, стоящее на краю дороги. Любви надо идти навстречу. Гвидо не находил себе покоя.
- Я ослышался или ты в самом деле пишешь письма какой-то девушке?
- Пишу.
- И ты не знаешь, что письма к женщинам - своеволие? Как ты ответишь за них богу?
Станислаус чувствовал под собой твердую почву. Книга, лежавшая на его одеяле, придавала ему силы.
- С владыкой небесным трудно сговориться.
Глаза у Гвидо стали очень, очень грустными. Заблудший ночной мотылек бился об электрическую лампочку. Гвидо кинул в него свой белый колпак и сказал:
- Я пустил к себе в комнату грешника. Не знаю, простит ли мне бог.
Станислаус твердым голосом мужественно ответил:
- Надо бороться с богом, если хочешь отстоять себя.
Гвидо вскочил с постели.
- Это невыносимо! Мне твои слова что нож в сердце.
Он сорвал с себя рубашку, бросился на колени и начал горячо молиться:
- Отец небесный, ты посылаешь мне испытание! Не дай мне впасть в грех, ибо я чувствую, что любовь к ближнему может ввести меня во искушение.
Станислаус не разбирал всего, что бормотал Гвидо. Но к чему он разделся догола? Разве бог не в состоянии распознать грешника, если на нем простая бумазейная рубашка? Гвидо возвел очи к потолку и незаметно косился на Станислауса. Настоящий мастер раздвоенного взгляда этот человек! Гляди-ка, вот он вскочил и бросился на своего товарища. Он сорвал со Станислауса одеяло.
- Молись, молись вместе со мной, мне одному не справиться! Соблазн велик, а человек слаб!
Станислаус не успел отложить книжку, которая была у него в руках, как Гвидо сдернул с него рубашку. Застигнутый врасплох студент, изучающий любовь, и вправду вскочил с постели и опустился на колени.
- Молись! - приказал Гвидо. - Моли его, ибо это ты совратил меня и обрек на испепеляющую любовь. - Не вставая с колен, он вплотную придвинулся к Станислаусу, - Молись жарче, чтобы приблизиться к нему. Наши голоса еще доходят до него раздельно.
Станислаус почувствовал отвращение. Волосатая грудь Гвидо коснулась его спины. До чего противен этот бесноватый раб божий!
- Мы должны соединиться! Должны! Должны!
Спятил Гвидо, что ли? Станислаус вскочил, оттолкнул от себя стонущего выродка и бросился к двери. Она была заперта. Ключ был у Гвидо. Что он задумал, ханжа этакий? Станислаус метнулся к окну. Гвидо опередил его. Так вот она, кара, которую бог придумал для Станислауса! Нет, нет, он вступит в борьбу с богом и с Гвидо одновременно. Станислаус кинулся назад к двери, босой ногой ударил в филенку. Грохот, во все стороны летят щенки - и дыра! Станислаус выскочил.
Вот тебе все твои ученые книжки о любви! Ни слова нет в них о той мерзости, с которой Гвидо полез к нему. Ах, этот Гвидо! На следующее утро он сказался больным и не встал с постели. Станислаус купил себе вещевой мешок для смены белья и чемоданчик для книг.
- Ты не предупредил об уходе. Убегаешь, не сказав до свиданья. Я вынужден задержать твой недельный заработок в возмещение убытков, - сказал хозяин.
- Удерживайте!
О, этот сверкающий золотой рот!
- Гвидо чего-то хотел от тебя?
- Гвидо скотина!
- Напрасно я не предупредил тебя. Он сидел в тюрьме. Ты вылил ушат холодной воды на горячую кровь. Оттого он и болен.
- Он свинья! - Станислаус вытер глаза уголками куртки.
- Несчастная свинья, вот именно, зато постоянная и дешевая.
Станислаус собирал вещи с лихорадочной быстротой. Рубашку и туфли, которые ему подарил Гвидо, он оставил на своей койке. Гвидо прикинулся спящим. Он повернулся лицом к стене.
Внизу хозяин остановил Станислауса.
- С продовольствием на дорогу ничего не выйдет. Тебя-то ведь не тревожит, что будет со мной.
Станислаус старался попрощаться так, чтобы не пожать руку человеку с золотой улыбкой. Он представил себе, как поступил бы на его месте барон Альфонс: поклон, любезная улыбка, пожелание всех благ…
- Послушай, друг! - хозяин схватил Станислауса за плечи. - Если я не ошибаюсь, ты так рассвирепел, что разбил дверь. Выкладывай три марки на починку, не то я спущу на тебя полицию!
Станислаус не возражал. Он выдал из оставшихся денег три марки.
29
Станислаус встречает бабочку в человеческом облике и ногами топчет дух смирения.
Счастье - оно как иволга. Человек прислушивается к сладостным звукам, а потом ему хочется увидеть певца. Он бродит на цыпочках, не дышит и все смотрит, смотрит, но глаза его не находят милой птицы в путанице ветвей.
А в какой-то день идет человек по дороге, и нет у него никаких желаний, никакого любопытства, и вдруг на самой нижней ветке дерева сидит птица иволга и чистит перышки. Неужели это она и есть, та, которая так чудесно пела? А она сидит и словно бы ничем не отличается от других птиц.
Станислаус никуда не торопился. Ответа от Марлен он не получил. В последнем письме, в этом гонце его тоски, он послал свои последние приветы. По-настоящему он уже не ждал ответа и не страдал в ожидании его. Он чувствовал даже некоторую гордость. Разве кому-нибудь, ну, например, тому же барону Альфонсу, случалось не спать ночей из-за любви, а днем не знать покоя от укусов постоянной тоски?